Судья Верховного Суда Республики Беларусь И.Н.Минец 9 страница

6) Подсудимые от 10 до 17 лет могут быть удаляемы из залы заседания по определению суда как на время отдельных следственных действий, так и на время заключительных прений.

7) О несовершеннолетних от 10 до 17 лет обязательно ставится особый вопрос о том, находились ли они в состоянии вменяемости или нет.

По Законопроекту 1897 г. предполагалось, по примеру французского и германского (_ 73 Учреждения судебных установлений) законодательств, изъять дела о малолетних, не имевших взрослых соучастников, из-под ведения суда присяжных-ввиду того влияния, которое может иметь торжественность этой формы рассмотрения дел на впечатлительную натуру молодых подсудимых, но при рассмотрении проекта в Государственном Совете это предположение было оставлено.

По делам, подсудным единоличным судьям, особого порядка разбора дел о малолетних не установлено, но эти дела во всяком случае рассматриваются при закрытых дверях и в заседание для дачи объяснений вызываются родители или лица, имеющие попечение о малолетнем, если они проживают в округе суда.

Последний период молодости по Уголовному уложению, как и по Уложению о наказаниях, составляет юность от 17 до 21 года. Этот возраст не требует особого удостоверения в наличности вменяемости и не влечет никаких изменений в общем ходе процесса, но он влияет на смягчение, а иногда и на замену того наказания, которому подлежал бы виновный, будучи взрослым, а именно (ст.57):

1) смертная казнь заменяется бессрочной каторгой;

2) бессрочная каторга заменяется каторгой на 15 лет;

3) сроки каторги, исправительного дома, крепости и тюрьмы сокращаются на 1/3;

4) лишение и ограничение прав применяются только в случае присуждения к смертной казни или каторге.

Так что без особого смягчения к ним применяются только поселение, арест и денежные пени; равным образом все дополнительные взыскания, кроме указанных в п.4, применяются так же, как и к взрослым.

Особые постановления о малолетних содержатся в военно-уголовных законах, которые различают два периода возраста: малолетство от 10 до 17 лет и несовершеннолетие до 21 года; относительно малолетних от 10 до 17 лет ст.82 постановляет, что в случае учинения ими преступления с разумением наказание им смягчается на том же основании, как это определено в Уложении, но с тем, что род наказания определяется виновному согласно с постановлениями Воинского устава по соответствию наказаний. Это постановление, согласованное с постановлениями Уложения 1845 г., не соответствует ни Закону 1897 г., ни действующему Уложению, хотя практически этот вопрос представляется несущественным ввиду исключительности случаев этого рода, могущих подлежать действию военных законов. Кроме того, Воинский устав говорит только о малолетних, действовавших с разумением; в том же случае, когда они будут признаны действовавшими без разумения или при отсутствии условий вменяемости, применяются постановления Уложения.

Относительно несовершеннолетних до 21 года Воинский устав содержит два постановления: во-первых (ст.80), за преступления и проступки, не соединенные с нарушением обязанностей воинской службы, они наказываются по правилам ст.139 и 140 Уложения 1885 г., а за соединенные с нарушением этих обязанностей подлежат положенному в законе наказанию, но с уменьшением одной или, по усмотрению суда, и двумя степенями; во-вторых (ст.81), они вместо смертной казни, не соединенной с лишением всех прав, подлежат заточению в крепость с сокращением (вероятно, против нормального по ст.18) срока на 1/3.

Нельзя не заметить, что эти постановления представляются крайне сбивчивыми, так как закон не объясняет даже, кого следует подразумевать под несовершеннолетними до 21 года. Если применять эти постановления только к возрасту от 17 лет до 21 года, то окажется полное противоречие их с правилами Уложения, а если распространять их и на возраст от 14 до 17 лет, то ст.80 будет совершенно не согласована со ст.82.

Особое постановление содержится также в Уставе о ссыльных, ст.466 по редакции Закона 2 июня 1897 г., в силу коей находящиеся в ссылке несовершеннолетние каторжные, не достигшие 21 года, подвергаются за новые, после первоначального их осуждения учиненные преступные деяния тем же наказаниям, как и совершеннолетние, но со следующими изъятиями: 1) сроки каторги сокращаются для них всегда на 1/3; 2) вместо работ бессрочных они приговариваются к каторге на 20 лет; 3) телесные наказания к ним не применяются *(756).

106. Каждый возрастной период, как по общим, так и по специальным законам, оканчивается с истечением полного срока, указанного в законе; срок должен считаться не от часа к часу, а от дня до дня, и притом не от начала дня рождения, а от его окончания, т.е. от следующей за днем рождения полночи; таким образом, например, период от 10 до 14 лет оканчивается с истечением тринадцатой годовщины дня рождения (или, по обыкновенному счету, 14-го дня рождения). Срок определяется временем учинения преступления безотносительно ко времени суда; поэтому ребенок, учинивший преступное деяние на 10-м году, не может быть предан суду, хотя бы в момент открытия преступного деяния ему было 12 лет; учинивший преступление на 20-м году будет наказан с применением ст.56, хотя бы ему в момент суда исполнилось 22 года.

Возраст констатируется или доказывается на основании документов рождения; так, по ст.413 Устава уголовного судопроизводства, показание о летах проверяется справкой из метрических книг, а за неимением их - из посемейных списков или других документов; за невозможностью же этих справок возраст определяется посредством освидетельствования через судебного врача. Если возраст не определен с точностью на предварительном следствии, то определение его лежит на обязанности суда; но особого вопроса присяжным о возрасте подсудимого ни в каком случае поставлено быть не может (реш. 71/107, Мамбодия-Джемаль; 70/525, Морозова; 67/490, Турковских) *(757).

107. Идиотизм *(758). К этой же группе причин, уничтожающих вменяемость, относится идиотизм, или, как называет его наше Уложение, безумие от рождения, т.е. болезненные отклонения в развитии мозга, прирожденные или появившиеся в период детства. Идиотизм прирожденный может быть унаследованным, как, например, у детей эпилептиков, идиотов, запойных пьяниц, или он является результатом болезней зародыша, выражаясь в раннем сращении черепных швов, препятствующем развитию мозга, в уменьшении поперечника черепа и т.д. Идиотизм приобретенный бывает продуктом болезней детского возраста, в особенности мозговых, а иногда даже продуктом дурных гигиенических условий *(759). Но, конечно, для юриста все эти различия прирожденного и приобретенного идиотизма не имеют значения; равным образом безразлично, соединялся ли идиотизм с внешним уродством, как кретинизм, или нет.

Гораздо важнее вопрос о степени идиотизма, так как промежуток между лицом безусловно неспособным к умственной деятельности и человеком развитым, талантливым наполнен массой переходных форм. Действующее право ставит этой гранью общий критерий вменяемости.

С психиатрической точки зрения различают два вида идиотизма, которые можно бы было характеризовать как состояние безусловной и условной невменяемости. К первому виду нужно отнести полное бессмыслие, когда лицо не имеет даже способности самоудовлетворять свои животные потребности, когда в нем не замечается никаких душевных волнений, у него отсутствует способность речи, свои ощущения он передает звуками или несвязными словами; равным образом сюда же можно относить и тупоумие, когда лицо хотя и пригодно к восприятию конкретных впечатлений, но лишено способности отвлекать, мышление отсутствует, а вместе с тем не существуют и представления о добре и зле, о праве и обязанности. Животные инстинкты, в особенности ощущение голода, являясь исключительным мотивом деятельности, доводят безумного до бессмысленного исступления и бешенства, побуждая к поджогам, изнасилованию, убийству, совершаемому иногда самым зверским образом. Во всех этих случаях не может быть и речи о вменяемости.

Ко второму виду относится слабоумие, близко граничащее с обыкновенной глупостью, легкомыслием, невежеством и различающееся от нормального состояния количественно. Для правильного суждения о слабоумном необходимо исследовать его всесторонне, так как бывают случаи, что у субъектов этой категории проявляются иногда некоторые способности в определенном направлении, например в музыке, живописи, необыкновенная память на слова, числа; иногда у таких субъектов можно даже наблюдать наличность отвлеченных понятий о справедливости, праве, но воспринятых совершенно механически, без способности к практическому их применению. Умственный кругозор их крайне ограничен вследствие скудного запаса понятий, в особенности этического содержания, и эта умственная незрелость отражается на их языке, бедном формами и образами, и на их характере, легковерном, податливом, неустойчивом. В их настроении преобладают эгоистические инстинкты и стремления, им чужды общественные интересы, увлечения и страдания. Счастье и горе ближних, замечает Крафт-Эбинг, не трогают слабоумного, только личный материальный ущерб, личное страдание вызывают в нем бурные аффекты, переступающие пределы нормы. Радостные душевные волнения переходят в безумную распущенность, волнения угнетающие, в особенности чувство страха, - в растерянность, выражающуюся диким ужасом и отчаянием. Слабоумный уподобляется во многом ребенку, а потому в каждом отдельном случае необходимо особо расследовать наличность у него разумения в обширном смысле по отношению к совершенному; при отсутствии его слабоумный должен быть освобожден от ответственности, а при наличии разумения слабоумие может быть только причиной смягчения ответственности *(760).

108. Глухонемота. К числу причин, устраняющих вменяемость, и закон, и теория относят только один вид недостатка органов восприятия - глухонемоту. Возможность восприятия впечатлений от предметов окружающего нас мира составляет основное условие психического развития, так что полное лишение всех органов или способности функционировать ими, происшедшее в детстве, прежде чем началась умственная жизнь, должно повлечь за собой полный идиотизм; но по тем же основаниям должны отражаться на нашей психической жизни и недостатки каких-либо отдельных органов восприятия впечатлений. Хотя природа и старается восполнить эти пробелы развитием других органов чувств (у слепого - обоняния, осязания, у глухого - зрения и т.п.), но такое восполнение недостаточно: остается всегда известная группа представлений, идей, не доступных пониманию, а в силу этого образуется ряд дефектов как в умственной деятельности, так и в нравственной сфере, если только такие пробелы не были пополнены искусственно, путем образования. Однако роль, которую играет лишение того или другого органа в отдельности в психической жизни человека, как указывает нам жизненный опыт, далеко не одинакова, и первенствующее значение, в особенности относительно жизни общественной, получают органы слуха и языка *(761).

В самом деле, если способность выражать свои ощущения и впечатления в звуках и мимике обща человеку и животным, то во всяком случае способность к членораздельности звуков, к образованию слов и речений, одним словом, способность речи, составляет исключительное свойство человека, его характеристическую особенность, без которой была бы немыслима цивилизация, без которой не было бы той резкой грани, отделяющей ныне человека от царства животных. Такое же значение имеет и слух, как необходимое дополнение языка. Словом и звуком мы передаем другим результаты нашей умственной деятельности, мы делаем других сопричастниками нашей психической жизни, с ее радостью и горем, волнениями и ощущениями. При помощи слуха мы сами восприемлем подобные впечатления от окружающих; мало того, само образование способности говорить вполне обусловлено наличностью органов слуха, дающего возможность определять характер и силу звуков нашего голоса, сравнивать и уподоблять их звукам, приходящим извне. Оттого прирожденная или приобретенная в малолетстве глухота непременно обусловливает немоту, а вместе с тем утрачивается не только способность к передаче результатов умственной работы другим, но и способность к индивидуальному мышлению, так как и оно оперирует со словами и выражениями, в которые мы облекаем все наши понятия и суждения.

Поэтому глухонемота двояко отражается на психической жизни страдающего ею. Во-первых, она проявляется в ограничении умственной деятельности, зависящей как от недостатка основных элементов мышления - понятий, так в особенности от неумения их комбинировать: у глухонемого понятия нравственного и правового порядка почти совершенно отсутствуют; во-вторых, такое же влияние производит этот недостаток в сердечной жизни глухонемых, в их настроении. Лишение возможности слышать отзывы сочувствия, любви, сожаления; отсутствие способности выражать свои горе и радость, свои симпатии и антипатии, естественно, заставляют глухонемого черстветь, делают его замкнутым в личные интересы, сухим, бездушным эгоистом. А все это, взятое вместе, делает глухонемого неспособным ко вменяемости.

Поэтому многие из новых Кодексов - бельгийский, германский, венгерский, итальянский - при исчислении причин, устраняющих вменяемость, особо говорят о глухонемоте *(762). Такое постановление, по примеру западных кодексов, было внесено в 1845 г. и в наше Уложение *(763), но уже Устав мировой *"Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. - Ред." не упоминал о глухонемоте, а затем такое упоминание не сделано и в действующем Уложении, так что глухонемота подходит под общее понятие психического недоразвития, как скоро глухонемой не обладал общими условиями вменяемости; при этом, конечно, под это понятие могут подходить и другие поражения органов восприятия, как скоро они сопровождались такими же психическими дефектами.

Но, разумеется, такое влияние может иметь глухонемота, образовавшаяся еще в тот период, когда умственная жизнь только начинается, в младенчестве: глухонемота препятствует умственному развитию, но не уничтожает его; поэтому и Уложение имеет в виду глухонемых от рождения или лишившихся слуха и языка в детстве.

Далее, несомненно, что возможно искусственное восполнение этого органического недостатка при помощи окружающей среды, путем воспитания. Жизненный опыт указывает нам, что многие из глухонемых, получивших образование, не только достигают среднего уровня развития, но, при хороших способностях, даже выдвигаются за эти пределы: письмо и мимика заменяют для них слово в общении с другими и делают их участниками общественной жизни; понятно, что при этих условиях способность к вменению существует. Установление наличности этого развития принадлежит суду и ни в каком случае не стоит в зависимости от формального условия - нахождения в специальном заведении для глухонемых, и только в тех случаях, когда этот дефект отразился на характере лица, он может быть принят во внимание судьей при выборе меры ответственности.

Дикость. К этой же группе причин, устраняющих способность ко вменению, могут быть отнесены, хотя и редко встречающиеся, случаи полной дикости, учинение преступного деяния лицом, выросшим в среде, в которой не существует идей о праве и нравственности, о законе и его требованиях. Действующее Уложение не упоминает особо об этом условии невменяемости, подходящем, разумеется, под понятие умственной незрелости *(764). Но от состояния дикости должно быть отличаемо невежество, а в особенности суеверное невежество, являющееся столь часто источником кровавых и зверских преступлений; такое состояние, конечно, не может быть отнесено к причинам, устраняющим вменяемость.

109. Утрата дееспособности. Душевные болезни. Перехожу к группе обстоятельств, устраняющих уже приобретенную вменяемость, первое место между которыми занимают душевные болезни *(765), относя сюда как болезни мозга, так и нервные страдания, осложненные психическими заболеваниями.

"Еще в прошлом столетии, - говорит Дюбюиссон, - освобождение преступника от уголовной ответственности по поводу его психической ненормальности было явлением совершенно исключительным. Для этого было необходимо, чтобы помешательство было тысячу раз очевидно, чтобы оно бросалось в глаза судьям. Известно также, какая участь ожидала несчастных, избегших этим путем тюрьмы или эшафота: жизнь в страшных каморках смирительных домов, с оковами на руках и ногах, скверная пища - одним словом, содержание диких животных. Можно было спросить, что выигрывали умалишенные, признанные невменяемыми?" *(766)

Но мало-помалу, и прежде всего во Франции, стала расширяться область невменяемости в силу душевного расстройства; за полным помешательством последовало признание частичного помешательства, мономании, болезненных поражений воли, нервных страданий, осложненных поражением психических отправлений, извращения наклонностей, нравственного вырождения, психопатии, так что теперь картина совершенно изменилась и признание невменяемости преступников в силу их психического расстройства становится явлением весьма частым: преступность, как мы видели, в глазах многих является разновидностью сумасшествия *(767).

Общая характеристика душевных заболеваний, как в тесном смысле, так и являющихся дополнением или последствием нервных страданий, истерии (Крафт-Эбинг "Психопатология"), состоит в том, что у больных поводами к поступкам делаются обнаружившиеся вследствие заболевания мозга, т.е. обусловленные органически, возникающие самородно (изнутри) душевные волнения, страстные настроения, такие же влечения и стремления, идеи бреда и обманы чувств, и все эти поводы, как всякие органически обоснованные, принудительные влияния, проявляются в действиях помешанного с болезненной силой. Этим поводам, возникшим тем или другим внутренним путем и влекущим за собою действия, сознание больного не может противопоставить никаких нравственных, эстетических и правовых противоположных (задерживающих) поводов, потому что эти последние: а) или совершенно утрачиваются вследствие мозговой болезни, одновременно с другими высшими психическими отправлениями (при так называемой психической слабости), или б) не могут пробудиться в сознании вследствие расстройства в сочетании идей, обусловленного мозговым заболеванием (при меланхолии, мании). Кроме того, самосознание и миросознание, т.е. сознание окружающего предметного мира, искажаются идеями бреда и обманом чувств: это расстройство может усиливаться до того, что вся прежняя личность субъекта превращается в новую, болезненную (при чувственном бреде, первичном сумасшествии), так что действие совершается совсем иной психической личностью, чем прежняя личность его виновника *(768); юридически личность остается той же самой, но психологически она изменяется.

То же говорит и другой авторитетнейший представитель психиатрии, Гризингер. Существенный процесс сумасшествия состоит в том, что известные состояния мозга, известные настроения, чувства, волнения, суждения возникают изнутри, вследствие болезни душевного органа, тогда как в здоровом состоянии наши волнения, решения вызываются только достаточными внешними побуждениями; во-вторых, в том, что сама сила и продолжительность ощущений и представлений, даже возникших нормальным образом, поддерживаются и развиваются только изнутри. Беспричинность душевных состояний, немотивированная смена веселого и мрачного настроения встречаются часто, но у больных она делается исключительно господствующим явлением; безумные мысли появляются у всякого, но и уходят бесследно, и только у больных, встречая подготовленную почву, они повторяются постоянно, приобретают господство *(769).

При этом, разумеется, душевное заболевание представляет значительное различие в типах и оттенках, представляющих не только различные симптомы, но иногда и совершенно разные общие картины, но классификация и симптоматология психических болезней в их соотношениях с преступностью не входят в курс уголовного права, а относятся к области судебной психиатрии или психопатологии, где и юрист найдет в нужных случаях указание симптомов, соответствующих той или другой форме предполагаемой или установляемой болезни. При этом не надо забывать, что с практико-юридической стороны подведение данного случая под ту или другую форму и вид болезни *(770) несущественно, так как для ответственности важно только, чтобы при помощи экспертизы было установлено, что обвиняемый находился в момент совершения деяния в состоянии такого психического расстройства, в силу коего учиненное не вменяется ему в вину *(771).

Поэтому, не касаясь классификации и характеристики отдельных видов психических страданий, я остановлюсь только на некоторых относящихся сюда вопросах, возбуждающих особенный интерес с юридической точки зрения, при определении вменяемости и ответственности.

По своему течению болезненное расстройство душевной деятельности может быть не только непрерывное, прогрессирующее или непрогрессирующее, поддающееся излечению или неизлечимое, но оно может быть и периодическое, прерывающееся, так что между отдельными приступами помешательства могут быть более или менее продолжительные перерывы, так называемые светлые промежутки (lucida intervalla) *(772). Поэтому и в теории, и в практике возникает вопрос о юридическом значении преступных действий, учиненных в эти промежутки. С логической точки зрения, конечно, можно сказать, что если болезнь вполне прекратилась, хотя бы и на время, то все действия, совершенные в этом здоровом состоянии, должны быть вменяемы совершившему; но подобное положение вызывает возражения психиатров. Никакой врач, говорят они, а тем более судья не в состоянии, при подобных условиях, констатировать полное выздоровление больного. Видимость полного душевного здоровья, говорит Крафт-Эбинг ("Психопатология"), еще не доказывает его действительности. Даже при периодическом помешательстве, где всего скорее можно говорить о светлых промежутках между пароксизмами, внимательное, со дня на день наблюдение убеждает нас, что уже после нескольких приступов болезни наступают более или менее глубокие изменения мозговой деятельности, усиленная раздражительность чувства (неустойчивость душевного настроения), по временам беспричинная тоска... Душевнобольного, находящегося в светлом промежутке, так же нельзя считать душевно здоровым, как не считаем мы телесно здоровыми страдающего перемежающейся лихорадкой между приступами или эпилептика, у которого нет в тот момент явлений падучей болезни. В точности никогда нельзя определить, не оказывали ли влияния на совершенное в светлом промежутке преступное деяние какие-нибудь психопатические моменты, относящиеся к последнему приступу болезни, или какие-нибудь предвестники приближающегося приступа. Психиатрия указывает нам, что психическая болезнь очень часто может проходить так называемый скрытый период помешательства, которого признаки могут быть уловлены разве только при постоянном наблюдении опытного психиатра (amentia seu insania occulta) *"Безумие или скрытое безумие (лат.).", и что очень часто эту форму можно принять за светлый промежуток. Поэтому большинство новейших криминалистов допускает для этих периодов по крайней мере презумпцию невменяемости. Кроме того, в связи с этой скрытой формой помешательства современная психиатрия признает существование, хотя и крайне редкого, внезапного, скоропроходящего помешательства (mania transitoria) *"Временное помешательство (лат.)." *(773); понятно, что и юристы должны признать подобное состояние причиной невменяемости. В этих случаях приступ проявляется внезапно, развивается весьма быстро, продолжается несколько часов и потом исчезает или бесследно, или возобновляясь через более или менее продолжительные периоды времени. По большей части подобные приступы вызываются сильными приливами крови к голове и характеризуются довольно резкими соматическими и психологическими признаками. Если подобный приступ происходит при свидетелях, то, по справедливому замечанию Крафт-Эбинга, он настолько характеристичен, что доказать его нетрудно; но если свидетелей не было, то при обсуждении этого вопроса нужно быть весьма осторожным, так как приходится основываться только на поведении преступника во время учинения преступления, в особенности имея в виду, что одно видимое отсутствие мотивов деятельности само по себе не служит еще достаточным доказательством психического расстройства *(774).

По своему содержанию болезненное расстройство душевной деятельности может охватывать или умственную, мыслительную сферу душевной жизни, или сферу ощущений и чувствований, или, наконец, сферу волевых отправлений, причем поражения или изменения этих сфер могут существовать совместно или поражение одной из них получает более или менее исключительный, как бы преобладающий характер, давая главное содержание данной форме психической болезни. Каждое из таких поражений может наступать самостоятельно, первично, или же они являются последовательными, взаимно друг друга обусловливающими ступенями разрушения психической жизни.

Всего чаще, говоря о душевных болезнях, сумасшествии, имеют в виду поражение интеллектуальной сферы, но и в этом отношении исключительным признаком болезненного расстройства душевной деятельности отнюдь нельзя считать бессмысленный несвязный бред и столь же бессмысленные сумасбродные поступки. Давно уже психиатры стараются доказать, что общераспространенное отождествление сумасшествия с бессмыслием лишено основания; не только большинство душевных болезней начинается с болезненного изменения характера, аномалий в ощущениях и настроениях и зависящих от того душевных волнений, но иногда эти черты преобладают во весь первый период болезни или даже являются наиболее явственными признаками во весь период ее течения. Мало того, при первом посещении больницы душевнобольных мы убедимся, что между содержащимися находится весьма немного таких больных, у коих с очевидностью выражается полная беспорядочность идей и представлений, свойственные маньякам, или полное притупление, бесчувственность ко всему окружающему, характеризующая меланхоликов; напротив, большинство больных окажутся возбужденными или задумчивыми настолько же, как и большинство лиц, нас окружающих. Они занимаются своим делом, как и все; заговорите с ними - они ответят вполне обдуманно, логично; многие из них поразят своими познаниями, чистотою и правильностью их языка, верностью их суждений по огромному большинству вопросов. Но они - помешанные и, мало того, с точки зрения общественной, наиболее опасные; у них существует известная сумма идей, известная группа психических функций, совершенно анормальных, это - однопредметно помешанные или, как назвал их знаменитый Эскироль, мономаны.

Существование этих неполных форм поражения интеллекта объясняется условиями извращения психической деятельности человека, его мышления, его суждений. Это извращение относится, как указывает психиатрия, или к процессу мышления, или к его содержанию. В первом случае мы встречаем или замедление мыслительной деятельности, соединенное с потерей или извращением памяти: больной затрудняется в приискании слов, повторяет одно и то же слово несколько раз и т.п., или же, наоборот, у больного появляется усиленная мозговая деятельность, гоньба идей и представлений, которые весьма скоро утрачивают связь и последовательность. При извращении же содержания мышления к понятиям и представлениям, почерпнутым из мира объективного, начинают примешиваться исключительно субъективные, ни с чем не сообразные представления. Эти ложные идеи и представления прививаются не сразу; человек часто долгое время видит их ненормальность, пугается их, борется с ними и только мало-помалу подчиняется их господству. Иногда эти извращенные идеи и представления охватывают все миросозерцание человека, давая картину полного помешательства (Polymonia, Verrucktheit); иногда они относятся к небольшому ограниченному кругу идей, так что в другом отношении психическая деятельность, не только по форме, но и по содержанию представляется, по-видимому, нормальной - однопредметное помешательство. Но может ли подобная мономания уничтожить вменяемость? Не следует ли признать, что все действия, не находящиеся в прямом соотношении с пунктом помешательства, должны быть вменяемы, так как больной рассуждает вполне здраво о всем том, что не касается его idee fixe? Утвердительный ответ защищается и ныне многими криминалистами *(775). Но было бы ошибочно, как замечает Гризингер, верить в существование такого типа сумасшествия, при котором бы больной имел только одну сумасбродную идею и был бы совершенно здоров в других отношениях: и при частном помешательстве вся психологическая индивидуальность потрясена. Нет никакой возможности, замечает другой немецкий психиатр, Иделер, отделить больную часть души от здоровой, одну подвергнуть судебному преследованию, а другую - освободить от всякого наказания.

Такое расстройство мыслительной сферы является весьма часто высшей ступенью уже развившихся психических страданий и болезненного поражения сферы чувствований, настроений, нервных страданий или же самостоятельной первичной формой. Такова, например, форма чувственного бреда или галлюцинаторного помешательства (Крафт-Эбинг), главными симптомами которого служат мимолетные изменчивые идеи бреда и обманы чувств. Начинается болезнь почти внезапно и быстро достигает высоты своего развития, сознание больного глубоко омрачается под влиянием громадного накопления галлюцинаций или, по крайней мере, иллюзий органов чувств. Больной становится почти неспособным ориентироваться во времени и пространстве, бессвязно бредит, содержание его сознания занято калейдоскопической сменой идей преследования, величия, самоуничижения, ипохондрическим, эротическим и религиозным бредом. Действия подобных больных в высшей степени неожиданны и внезапны; они не узнают окружающих, принимают их за убийц, бесов, зверей, угрожающие или повелительные голоса, слышимые больными, легко ведут к насильственным действиям против других лиц. Сюда же, далее, принадлежит сумасшествие (paranoia), и при этой самой типичной форме сумасшествия, как поражения мыслительной сферы, идеи бреда развиваются первично, а не из предшествующего им и существенно содействующего их образованию изменения в чувствованиях и в настроении духа. Идеи бреда отличаются у параноиков крайней устойчивостью, постоянством и обнаруживают наклонность к систематизации, к логическому сочетанию и прочному усвоению их сознанием, так что влекут за собой изменение отношений больного к внешнему миру, преобразование прежней психической личности в новую болезненную личность. Сами идеи бреда не всегда носят на себе отпечаток очевидной нелепости; напротив того, они иногда могут казаться основанными на действительности. Кроме того, эти больные умеют при случае искусно скрывать свой бред, сохраняют внешнее самообладание и способность к логическим заключениям и суждениям. В первичном сумасшествии, смотря по содержанию идей бреда, различают несколько видов: бред преследования с его разновидностями - бредом ревности, сутяжничества; политическое сумасшествие, или бред преобразований; религиозное и любовное сумасшествие.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: