Берлин, между Жандарменмаркт и Уранией

О те, которые уверовали! Не считайте иудеев и христиан своими помощниками и друзьями, поскольку они помогают друг другу. Если же кто-либо из вас считает их своими помощниками и друзьями, то он сам является одним из них. Воистину, Аллах не ведет прямым путем несправедливых людей.

Коран, 5 сура, 52 аят

Решение бежать в Европу должно было избавить их от проклятия прошлого. Они надеялись на новую жизнь, не отягощенную страхом преследования. Для этого они покинули Египет и отправились в неизвестное будущее. Но человеку не убежать от настоящего, как и не спастись бегством от прошлого.

Когда Омар, Халима и Нагиб после двухнедельного плавания сошли с корабля в Гамбурге, они не знали, что делать дальше. Но тут к ним подошел одетый в дорогой серый костюм мужчина. На нем были шоферская фуражка и перчатки. Его руки двигались жестко и размеренно, как часовые маятники. Он неожиданно предстал перед троицей и с привычной скромностью произнес:

— Господа прибыли из Египта?

Нагиб, единственный, кто понимал этот язык, утвердительно кивнул и спросил в ответ, почему этот человек интересуется ими.

Мужчина в сером костюме раздраженно глянул на него и продолжил:

— Господа, вас зовут Омар Мусса и Нагиб эк-Кассар?

Когда Омар услышал свое имя из уст незнакомца, его охватил панический страх. Он сжал руку Халимы и уже готов был броситься прочь, чтобы затеряться в толпе. В отличие от него Нагиб, сохраняя внешнее спокойствие, полюбопытствовал, откуда мужчине известны их имена. При этом он крепко взял Омара за рукав и прошипел:

— Не дергайся. Подожди минуту.

Потом он снова обратился к незнакомцу и сказал:

— Это, несомненно, египетские имена, но что вам нужно от этих людей? Их разыскивает полиция?

Этот вопрос лишь вызвал улыбку у мужчины. Он предвидел тактику Нагиба и попытался завоевать доверие новоприбывших путешественников иначе.

— Позвольте представиться, — произнес он, слегка наклонив голову. Его тело при этом оставалось прямым, как швабра. — Меня зовут Ганс Калафке, но меня называют просто Жан. Я — секретарь, шофер и слуга барона Густава-Георга фон Ностиц-Валльница, если вам о чем-нибудь говорит это имя.

Еще бы! Это имя говорило о многом! Нагиб сглотнул слюну. Ностиц-Валльниц был одним из самых богатых людей в Германии, он владел двумя дюжинами фирм в тяжелой индустрии, и, кроме того, у него имелся собственный банк. Его называли «серым кардиналом» немецкой центристской партии. Каждый ребенок знал его прозвище — «стальной барон». Йа салам! Что нужно было «стальному барону» от них? Омар заметил удивление и растерянность на лице Нагиба и вопросительно уставился на него.

— Господин барон хотел бы с вами поговорить, — сказал Калафке, чтобы избежать лишних вопросов, — мне велено доставить вас в Берлин. Могу я вас попросить следовать за мной?

Не дожидаясь ответной реакции, шофер взял багаж Халимы, Омара и Нагиба и отправился в сторону припаркованного у набережной автомобиля марки «штёвер».

Нагиб отчаянно пытался объяснить ситуацию Омару и Халиме. Молодая женщина вцепилась в Омара, а тот принялся доказывать Нагибу, что все это — грязные трюки полиции, их просто хотят отправить ближайшим кораблем обратно в Египет. Подойдя к машине, Нагиб попросил у шофера немного времени, чтобы кое-что обговорить с друзьями. Слуга, привыкший повиноваться, сел за руль черного лимузина и с подчеркнутым безучастием стал смотреть вперед.

— С каких это пор полиция высылает за иммигрантами лимузин с шофером? — спросил Нагиб, кивнув в сторону Ганса Калафке.

Омар пожал плечами. Он должен был признать, что Нагиб прав. На трюк полиции все это действительно не было похоже.

— Но откуда ему известны наши имена? Как он узнал, откуда мы прибыли?

— И, прежде всего, что этот человек от нас хочет? — вмешалась Халима в спор, взволнованно оглядываясь по сторонам в поисках притаившегося отряда полиции.

Дискуссия явно затянулась, и Калафке, заметив нерешительность египтян, вышел из автомобиля. Приблизившись к Нагибу, он сказал:

— Я понимаю ваше недоверие, господин, но будьте покойны, у барона фон Ностица наилучшие намерения!

— Вам известно, о чем пойдет речь? — поинтересовался Нагиб.

— Господин! — Это обращение к египтянам Калафке давалось явно с трудом, но он продолжил: — Я не привык вмешиваться в дела своего господина. Но даже если бы мне были известны планы барона, я посчитал бы своим долгом не разглашать их. Однако будьте уверены, барон фон Ностиц — человек чести.

Нагиб перевел слова Калафке, и Омар с Халимой беспомощно переглянулись.

— А что значит «человек чести»? — поинтересовалась Халима.

— Человек чести? Такого понятия в нашем языке нет. Это значит, что он очень порядочный человек, которому можно доверять.

— И ты веришь этому извозчику?

Нагиб пожал плечами. Наконец он подошел к шоферу, который опять уселся за руль.

— А если мы откажемся поехать вместе с вами? — спросил он, уперев руки в бока.

— Господин, я не смею вас заставлять. Это всего лишь мое задание. Мне нужно только передать вам пожелание господина барона. Собственно, барон фон Ностиц не привык, когда ему отказывают. Я не представляю, как он отреагирует на это.

— Вы хотите сказать, что мы можем сейчас отправиться своей дорогой и с нами ничего не произойдет?

— Я не могу вам в этом помешать.

После этих слов своенравного шофера троица решила все же принять приглашение барона и села в лимузин к Калафке.

Между Жандарменмаркт и гостиницей «Урания» на Фридрихштрассе находился дом-дворец «стального барона». Хотя у барона фон Ностиц-Валльница была еще вилла в Грюневальде, где он в основном занимался своим излюбленным делом — разведением почтовых голубей, он вот уже несколько лет не выезжал в провинцию, предпочитая городскую суету. Это продолжалось с тех пор, как умерла его жена Эдинья, которую он называл Эдди.

Берлин напоминал пороховую бочку. Правые экстремисты убили министра иностранных дел Вальтера Ратенау. Покушения на политических деятелей стали нормой жизни. Вследствие репараций, которые потребовали выплатить страны-победительницы, неукротимо росла инфляция.

Средний класс Германии нищал, но некоторые люди умножили свои богатства до невообразимых размеров. К таким относился и барон фон Ностиц-Валльниц.

Дворец на Фридрихштрассе, величественное здание охряного цвета периода грюндерства, с высокими блестящими окнами и жалюзи, был обнесен черной железной оградой, а у массивных ворот круглые сутки дежурили вооруженные охранники. Из-за этого остроумные берлинцы прозвали его «Кафе Рейхсвер»[12].

Несмотря на вопиющие приметы нескромного богатства, в городе бедняков и безработных «стального барона» любили, потому что к его многочисленным причудам относилась одна необычная: у него часто возникало непреодолимое желание сеять добро и громко об этом возвещать, точнее, делать так, чтобы об этом возвещали. Когда он ехал на своем «штевере» по роскошной улице Унтер-ден-Линден, а это случалось не так уж редко, и встречал какого-нибудь нищего, то обязательно выходил из машины, спрашивал его имя, интересовался судьбой, достойной сожаления. Как бы случайно рядом всегда оказывался репортер из «Берлинер Цайтунг» или «Моргенпост», который подобающе описывал этот случай.

Фон Ностиц-Валльниц любил делать добро, потому что, как он сам говорил, богатство преходяще, но чувства вечны. В пример он обычно приводил «Берлинер Иллюстрирте», выпуск которой в первый день нового года стоил две марки, а выпуск в последний день года — восемнадцать марок, хотя газета не становилась лучше, толще или красивее.

Дело близилось к вечеру, когда Омар, Халима и Нагиб приехали на Фридрихштрассе. Автомобиль остановился у колонного портала, где их встретил лысый слуга в полосатом жилете. Он поприветствовал гостей и сообщил, что барон готов их принять.

Они вошли в дом, и перед ними открылся вестибюль, который занимал два этажа, а посередине был разделен надвое белой мраморной лестницей. На каменном полу, уложенном, как шахматная доска, белой и черной плиткой, лежали персидские ковры. Из мебели здесь были лишь два пухлых кожаных кресла, курительный столик и, чуть в стороне, белое фортепьяно. С потолка свисала хрустальная люстра, которая могла бы служить прекрасным украшением султанского дворца в Каире. Бархатные шторы на окнах, подобранные в тон, создавали строгое, почти музейное впечатление.

Тем временем недоверие трех египтян исчезло и на смену нерешительности пришло живое любопытство. Слуга, проводивший гостей по лестнице на верхний этаж, остановил их перед двустворчатой дверью и велел подождать.

Он молча ушел, но вскоре снова появился и открыл дверь, что Омар, Халима и Нагиб восприняли как приглашение войти.

В комнате, представшей их глазам, царил полумрак. У стен до самого потолка высились книжные полки, между двумя оконными нишами стоял громадный письменный стол с витиеватыми украшениями, а за ним сидел седой мужчина с красноватым лицом и проплешиной на голове. В левой руке он держал сигару, а правой с привычной уверенностью листал квитанции в скоросшивателе. Это и был барон фон Ностиц-Валльниц. Когда он оторвал взгляд от тщательно отполированной столешницы, гостям показалось, что его напряженное лицо на мгновение озарилось улыбкой. Но это было лишь неудавшейся попыткой — лицо тут же превратилось в безрадостную мину, потому что барон не привык улыбаться. Ему было невыразимо трудно придать своей физиономии хоть сколько-нибудь дружеский вид, а мотивировал он это таким образом: «Я богат, и мне не над чем смеяться».

Барон фон Ностиц поднялся, и теперь все увидели, что, несмотря на тучность, он был необычайно маленького роста и к тому же прихрамывал на левую ногу. К гостям он вышел тяжелой походкой, во всяком случае, создалось впечатление, что это потребовало от него немалых усилий. Барон поприветствовал египтян, предложил присесть на мягкий уголок и без экивоков приступил к делу.

— Вы, конечно же, удивились, узнав, что ваш приезд в Гамбург не стал неожиданностью, вас ждали, — начал он. — И, конечно, вы сомневались, стоит ли принимать мое приглашение. Я вас хорошо понимаю. Но спешу вас заверить, что с моей стороны вам бояться нечего. Напротив, в сложившейся ситуации я выступаю своего рода просителем.

Просителем? Нагиб перевел слова барона и взглянул на Омара, который, в свою очередь, беспомощно посмотрел на Халиму.

— Откуда вам стало известно о нашем прибытии? — вежливо поинтересовался Нагиб.

— Вы скоро все узнаете, а также поймете, о чем идет речь. — Тщательно, но при этом довольно неуклюже Ностиц раскурил новую сигару. Часто выпуская небольшие белые облачка дыма, он начал говорить, обращаясь к Нагибу: — Вы наверняка уже задумывались, кем были те люди, которые спасли вас, вырвав из лап этого Али ибн…

— …аль-Хусейна?

— Да, точно, аль-Хусейна. Я думаю, вы бы до сих пор сидели в железном бараке в пригороде Каира в качестве пленника этого бандита.

Халима нервно вскочила, когда барон упомянул имя аль-Хусейна, и уставилась на дверь, а потом перевела взгляд на Нагиба, словно только и ждала сигнала к бегству. Но тот сделал успокаивающий жест рукой, и Халима снова села.

— Откуда вы знаете об этом? — не веря своим ушам, спросил Нагиб.

Барон вытянул хромую ногу, с наслаждением осмотрел сигару и ответил, не глядя на Нагиба:

— Видите ли, наш мир стал намного меньше. Шоссе и железные дороги соединили страны. Дирижабли и самолеты летают над континентами. С телеграфной станции рейхспочты на Кёниге Вустерхаузен вы можете отправить сообщение в любую точку Европы. Во время конференции в Генуе речь Ллойда Джорджа передали в Лондон через Берлин за семьдесят минут. Я хочу сказать, что сегодня все знают обо всем, и сейчас в самом деле очень тяжело что-либо сохранить в тайне. Если вы понимаете, о чем я говорю.

— Нет, я вообще ничего не понимаю, — ответил Нагиб.

Барон фон Ностиц-Валльниц откашлялся.

— В нескольких кварталах отсюда находится резиденция секретной службы. Поговаривают, что наша секретная служба — одна из лучших в мире. Уже некоторое время ее сотрудники наблюдают чрезвычайную активность секретных служб Франции и Британии в вашей стране. Долгое время мы не могли выяснить, какова их цель, агенты были буквально сбиты с толку, когда узнали, что привлекается все большее количество археологов. Но сама мысль, что археологическая экспедиция является целью секретных служб Европы, казалась просто абсурдной.

Секретные службы не живут прошлым — секретные службы живут будущим. То, что прошло, им уже неинтересно. Интересы секретной службы всегда касаются того, что произойдет или может произойти в будущем. Значит, причина, заставившая французов и британцев заинтересоваться археологией, несколько иная. И вскоре наша секретная служба выяснила истинное положение вещей.

В различных музеях мира хранятся фрагменты каменной пластины, на которой, если соединить их, можно прочитать указание на место, где находится одна загадочная гробница древних времен. Британский археолог по имени Хартфилд предположительно заполучил самый большой фрагмент. Он утверждал, что в этой гробнице покоятся несметные сокровища: золото, украшения, искусные инструменты, а также документы с утраченными знаниями человечества.

Последнее более всего и заинтересовало секретные службы.

Ходили дикие слухи о том, что в этой гробнице были тайные химические и физические формулы, чудодейственные силы и указания на другие секретные сведения. Якобы со времен Наполеона по миру распространяются удивительные истории, а серьезные ученые занимаются какими-то фантастическими теориями, в соответствии с которыми древние египтяне владели какой-то неизвестной нам формой энергии. Благодаря этой энергии можно было менять местами магнитные полюсы Земли. Короче говоря, если хотя бы часть из этих предположений и догадок верна, то овладевший этими знаниями совершит колоссальный отрыв от всего человечества в научной сфере. И это послужит предпосылкой к полному завоеванию мира. Если и можно завоевать мир, то только с помощью знаний.

Фон Ностиц-Валльниц говорил об этом восторженно, что свидетельствовало о его заинтересованности данной темой и о том, что он основательно ею занимался. Постепенно гостям стало понятно, почему барон вышел именно на них. Загадочным и необъяснимым, как и сфинкс в Гизе, оставалось только одно: каким образом ему это удалось?

Когда барон взял передышку, чтобы из хрустального графина налить коньяка, от которого гости с благодарностью отказались, Нагиб решился спросить, как он смог отыскать их.

— Хорошо, я расскажу вам об этом. — Фон Ностиц-Валльниц сделал широкий жест и снова, как в начале встречи, решительно, но безуспешно попытался улыбнуться. — Я получаю всю информацию из первых рук. Фридрих Фрайенфельс, шеф секретной службы Германии, ходил вместе со мной в одну школу. Мы несколько лет делили парту, потом женщину, и у нас нет секретов друг от друга. Когда Фридрих рассказал мне историю о таинственной гробнице в Египте, у меня проснулось желание самому организовать поиски.

Нагиб, Омар и Халима безмолвно переглянулись.

— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, — произнес Ностиц и залпом опрокинул в себя бокал коньяка. — Вы думаете, что это очередное чудачество сумасбродного миллионера, и что через пару недель он забудет об этом. Смею заверить вас, что вы ошибаетесь. С тех пор как я услышал об этом деле, меня не покидает мысль о том, что я, Густав-Георг фон Ностиц-Валльниц, могу сделать что-то на века. И в один миг мое имя станет всемирно знаменитым. — От этих слов у него загорелись глаза, как у ребенка при виде неожиданного подарка. А от возбуждения, которое охватило его в тот момент, на обоих висках вздулись налившиеся кровью сосуды.

— Кто знает, — снова заговорил барон, — кто знает, сколько я еще проживу! Я сейчас оглядываюсь на свою жизнь и задаюсь вопросом: «А чего ты, собственно, достиг?» И я вынужден ответить: «Единственное, что тебе удалось, — сколотить денег, кучу грязных, бесполезных денег». И деньги эти обесцениваются день ото дня, так что очень скоро ими можно будет смело подтирать задницу. А однажды меня не станет, и никто этого вообще не заметит. Мне не суждено иметь детей, поэтому мое имя умрет вместе со мной.

Через пятьдесят лет люди скажут: «Барон Ностиц? Никогда о нем не слышал». Когда я представляю нечто подобное, мне становится дурно: прожить шестьдесят, семьдесят лет, а следующее поколение о тебе уже напрочь забывает! Если б вы только знали, как я завидую какому-нибудь цветоводу, который может вывести новый сорт роз и назвать его своим именем! Или астроному, который способен открыть крошечную звезду, совершенно бесполезную для развития человечества. Но эта бесполезная, никчемная звезда будет носить его имя. И спустя тысячу лет имя этого ученого будет упоминаться в книжках по астрономии. Если уж знаешь, что умрешь непременно, то хоть какое-то наслаждение должно быть. Если я завтра умру, то буду жалким и ничтожным, потому что я сам сделал свою жизнь жалкой и ничтожной. — Слова барона, этого маленького уродливого человека, у которого были почти все возможные на земле богатства, помогли увидеть его в совершенно ином свете. Но что ему нужно было от египтян?

— Вы так и не ответили на мой вопрос, господин барон, — настаивал Нагиб. — Как вы вышли прямо на нас и чего от нас ожидаете?

Ностиц снова неловко улыбнулся.

— Я же сказал вам, что секретная служба Германии — самая лучшая в мире, даже лучше французской «Deuxieme Bureau» и британской «Secret Service» Его Величества. Фрайенфельс и его люди наткнулись на вас очень давно, точнее сказать, в тот день, когда Омар Мусса наблюдал за двумя британскими агентами на пароходе. Но британцы интересовали и наших агентов, поэтому тот, у кого были те же интересы, тут же был замечен. Сначала мы приняли вас за агентов какой-то неизвестной разведки, но спустя несколько дней, после того как наши люди занялись вами плотнее, мы пришли к выводу, что вы являетесь членами «Тадамана». До того времени мы и не подозревали, что «Тадаману» тоже интересно это дело. Ну а все остальное получилось само собой.

Сначала мы наткнулись на человека по имени Али ибн аль-Хусейн, потом — на Нагиба эк-Кассара, и наконец — на Халиму аль-Хусейн.

Омар нервно заерзал в кресле. Мысль о том, что этот человек знает о них больше, чем они хотели бы, очень пугала его. Но знал ли барон действительно все?

— Скажи ему, — обратился Омар к Нагибу, — что мы оба стали членами «Тадамана» не по собственной воле и что люди «Тадамана» ищут нас, потому что мы не выполнили их задания. Он должен это знать!

Нагиб перевел слова Омара, и барон фон Ностиц поспешил заверить, что и эта информация ему известна. Отчасти она успокоила его, потому что экстремисты, к какой бы группировке они ни принадлежали, были очень ненадежными, непредсказуемыми людьми, которые не выполняют задания, если не видят в нем собственной выгоды.

В ходе беседы выяснилось, что немцы уже несколько недель наблюдали за ними. Им была известна их личная жизнь до мельчайших подробностей. Их не насторожила расторопность, с которой в Александрии работник порта устроил беглецов на немецкий корабль: Георгиоса подкупили немецкие агенты. Значит, он получил двойную плату: от немецких агентов — за то, чтобы беглецы попали именно на «Кенигсберг», и от самих беглецов — за перевозку.

Было более чем неприятно узнать, что за каждым твоим шагом в последние недели кто-то постоянно следил. Что же еще было известно этому сумасшедшему барону? И что он собирался с ними сделать?

— Скажите же, наконец, что вам от нас нужно! — негодующе бросил Нагиб. — Вы узнали о нашем прошлом — хорошо, вы доставили нас сюда, в Берлин, — тоже хорошо, но мы ведь понимаем, что все это вы делали не из альтруистических побуждений. Итак, чего вы от нас хотите?

— Я хочу сделать вам предложение.

— И какое же?

— Работайте на меня. Ищите и найдите для меня гробницу этого Имхотепа! — Фон Ностиц поднялся, подошел к книжным полкам, потянул за корешок книги, и чудесным образом стена с полками, на которых лежали бесчисленные папки и перевязанные стопки документов, отъехала в сторону. Барон явно наслаждался удивлением гостей, на его лице читалась неподдельная радость. Усмехнувшись, фон Ностиц сделал приглашающий жест и произнес:

— Я не сидел без дела. Все, что на сегодняшний момент известно об Имхотепе, вы можете найти здесь. Тут хранятся все документы и сведения о деятельности секретных служб разных стран, связанной с поисками Имхотепа.

Омар и Нагиб подошли к полке с папками и с изумлением уставились на аккуратно сложенные документы и манускрипты. Фон Ностиц вытащил, казалось, первую попавшуюся папку, пролистал ее и задержался на одной фотографии. Халима тоже подошла, взглянула на снимок и в ужасе вскрикнула:

— Это же мой отец! — Она указала на лысого мужчину, стоящего среди других людей, запечатленных на фото.

Да, теперь и Омар узнал фотографию с праздника Мустафы-ага Аята. Он узнал профессора Шелли и его жену Клэр, директора железной дороги Луксора, леди Доусон, шефа полиции Ибрагима эль-Навави в веселой компании.

— Снимок сделан еще в довоенный период, — с удивлением произнес Омар. — Невероятно! Я был тогда еще мальчиком и служил у профессора, йа салам.

Фон Ностиц довольно кивнул.

— Тогда вам станет понятна вся основательность моих исследований.

Омар покачал головой.

— Вы собрали столько материалов, йа саиди, кажется, что у вас есть результаты расследований всех секретных служб. Так почему вы хотите работать именно с нами?

— Все очень просто. — Барон отложил папку. — У меня сложилось впечатление, что вы ближе всего находитесь к разгадке этой тайны. Я заметил, что все пути, которые ведут к Имхотепу, на каком-то этапе все равно пересекаются с вашими, и неважно, как близко некоторые люди — археологи, искатели приключений или агенты — продвинулись к разгадке. Другими словами: вы втроем всегда на шаг впереди.

Все это звучало несколько льстиво, но слова барона не были предназначены для того, чтобы спутать их мысли. Конечно, здесь, в Берлине, под покровительством такого влиятельного человека молодые люди впервые почувствовали себя в безопасности, но тем не менее они оказались между жерновами секретных служб, хотя рано или поздно это все равно бы произошло. Находясь за границей, они больше не будут скрываться и трястись за собственную жизнь. Однако забыть о том, что аль-Хусейн выслеживает их, тоже было нельзя.

О возвращении в Египет в ближайшее время они не могли и думать. Как барон себе это представлял? Но фон Ностиц не признавал никаких отговорок. Он твердо решил найти гробницу Имхотепа, а для этого нужна была помощь этих троих египтян. По одному только взгляду барона было видно, что нерешительность гостей, получивших столь перспективное предложение, злила его. Это проявлялось и в манере держать большим и указательным пальцами гаванскую сигару, слегка покручивая ее. С момента прихода гостей это была уже третья или четвертая.

— Проблема Али ибн аль-Хусейна в ближайшем будущем решится сама собой, — многозначительно произнес барон, однако не стал вдаваться в подробности. — А что касается вас, для меня не будет ничего проще сделать для каждого паспорт, какой вы только пожелаете.

Этот странный человек не привык торговаться, навязывать кому-либо что-то или просить. Барон говорил, что даже кайзера, если бы таковой был, можно было бы купить, — вопрос заключался только в цене. И чем дольше троица слушала этого маленького, невзрачного мужчину, тем отчетливее каждый из них осознавал, что барон всерьез настроен добиться цели.

Такие люди, как фон Ностиц или ему подобные, наделенные волею судеб всеми мыслимыми земными благами, часто находят радость от одной мысли, что могут быть несчастными. И они готовы ставить себе все новые и новые, казалось бы, недостижимые цели. Вероятно, личное счастье уже совсем не беспокоило барона. Он от жизни получил его достаточно, и такой вид счастья был для него просто неинтересен. Но навязчивая мысль о том, что, достигнув подобной цели, можно заполучить кусочек бессмертия, заставляла его глаза блестеть.

Отказываться от предложения этого человека было бы не только безрассудно, но и опасно. Он походил на ребенка, который ведет себя хорошо, пока ему все нравится, но, как только что-то происходит вопреки его желанию, он тут же начинает буйствовать. От этого неприметного человека можно было ожидать вспышек гнева, которых стоило бояться.

Не дожидаясь ответа, словно они уже давно обо всем договорились, Ностиц поднялся, нажал на кнопку электрического звонка и приветливым тоном сообщил:

— В гостинице «Кемпински», в нескольких шагах отсюда, я забронировал для вас номер. Калафке проводит вас.

Появился Калафке и проводил Омара, Нагиба и Халиму в холл, а потом на улицу, где их уже ждал лимузин.

Глава 10

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: