Глава двадцать седьмая: ПОГРЕБЕНИЕ

Старец словно спал. Мы подготовили его тело к погребе­нию, облачили. Но когда мы начали это делать, его тело выскальзывало из наших рук, так как не потеряло гибко­сти. Монахи и монахини не окоченевают после смерти. Как гибко тело человека, когда он спит, таково и тело монаха после смерти. Он не окоченевает, как мирской человек, тело которого делается как деревянное. Сколько бы часов, сколь­ко бы дней ни прошло до погребения — монах словно спит. Как если бы кто-нибудь спал и его переодевали, переносили и тому по­добное, так бывает и с телом умершего монаха. От одного только пострига человек сразу приобретает это свойство, этот характер­ный и сверхъестественный признак. Почему? Потому что Бог, во- первых, хочет показать, как угодно Ему монашество, посвящение своей жизни Господу, а во-вторых, чтобы удостоверить, что смерть христианина — это сон. Поэтому и места погребения называются усыпальницами. Человек уснул и однажды проснется.

Даже если умрет грешный монах, он делается словно уснув­ший! Как только человек примет постриг, изменяются естествен­ные телесные свойства. Сколь прекрасно, что Бог показывает нам, как Он любит монашество — девственный, подвижнический, выше естественный образ жизни! Эта гибкость тела после смерти — сверхъестественное знамение, потому что и монашеская жизнь выше естественна. Это таинство, потому что ни с кем другим тако­го не происходит, только с монахом, даже если он монах всего один час. Случается и такое.

Мы его положили в храме, и на следующий день я служил литур­гию. Мы ощущали Пасху, у нас было Воскресение, была Светлая Седмица. Скорби не было, была большая пасхальная радость. Так вышло само собой, нарочно мы этого не хотели. Я спросил у одно­го большого подвижника:

— Отче, почему мы ощутили Пасху, когда преставился наш Старец?

— Это характерное чувство, ощущение Пасхи, извещает нас, указывая на святость человека.

Когда радость закончилась, мы все недоумевали. Когда же по­считали дни, то оказалось, что это случилось на сороковой день. Ведь на сороковой день, по вере Церкви, душа Старца водворилась на своем месте — вот тогда наша радость закончилась. Сорок дней со дня преставления Старца мы чувствовали радость!

Действительно, святые оставляют людям свои мощи как источ­ник радости, потому что они идут на Небо, не подвергаются суду, не испытывают затруднений на мытарствах. Они уладили свои дела с Богом, уладили свои счета, им не грозит наказание. Поэтому-то мы и не печалились. И в течение многих дней чувствовали такую радость, какую не чувствовали никогда при жизни Старца. Конеч­но, мы ощущали печаль от того, что лишились Старца, но основны­ми чувствами в душе были мир и блаженство. Так возникло некое радостопечалие: радость и скорбь вместе.

Мы знаем, что в миру, когда люди умирают, они оставляют по себе скорбь, горечь, страх, ужас. Люди боятся войти в дом, где есть покойник, боятся привидений ушедших людей и тому подобное. Мы же, напротив, ощущали благодать. Конечно, с уходом Старца мы потеряли великую опору, нашего учителя, нашего отца, нашего, после Бога, хранителя. Но мы знали, что этот редкий для нашего времени человек Божий восходит к встрече с Богом, имея все не­обходимое для вечной жизни. И это было нашей честью и нашей славой.

На следующий день мы похоронили Старца. Погребение со­вершилось по его воле в том месте, где он и скончался. Пришли все отцы Нового Скита, ибо он любил всех и его все любили и почитали.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: