Николай Павлович о себе и своем управлении

Собственноручные записки и воспоминания Николая I, его высказывания в письмах к первым лицам того времени и приближенным, а также речи манифестов, позволяют увидеть оценку императора своих действий, реформ, преобразований и прежде всего оценку себе как первому государственному лицу. Однако прежде чем это проследить, следует дать ключевую оценку Николая I своей личности и качествам, которые своего рода снимают с него всю ответственность за ошибки его правления и закостенелого императорского мировоззрения. Он сказал: «Никогда не думал вступить на престол, меня воспитывали как будущего бригадного генерала». Однако можно предположить, что с 1819 г. молодого князя Николая Павловича уже вряд ли занимали мысли военной карьеры. Летом этого года в Красном Селе после смотра войск 2-й бригады Александр I обедал у своего брата и поведал ему о своих планах на будущее, о которых Николай рассказал в своих записках: «Государь начал говорить, что он с радостью видит наше семейное блаженство (тогда был у нас один старший сын Александр, и жена моя была беременна старшей дочерью Мариею); что он счастия сего никогда не знал…государь говорил, что он чувствует, что силы его ослабевают… и что потому он решился ибо сие считает долгом, отречься от правления с той минуты, когда почувствует сему время. Что он неоднократно о том говорил брату Константину Павловичу, который, быв одних с ним почти лет, в тех же семейных обстоятельствах, притом имея природное отвращение к сему месту, решительно не хочет наследовать на престоле, тем более, что они оба видят в нас знак благодати божией, дарованного нам сына. Что поэтому мы должны знать наперед, что мы призываемся на сие достоинство…»[59]. Мистицизм был присущ членам императорского дома, однако возникает вопрос, если Александр I хотел передать престол Николаю, вследствие отказа царствовать Константина, почему он не вводил его в курс государственных дел? В этой ситуации стоит дать должное Николаю Павловичу, он осознавал свою неготовность к роли самодержца. Опять же в своих воспоминаниях он пишет: «Я осмелился ему сказать (императору Александру I), что я себя никогда на это не готовил и не чувствую в себе сил, ни духу на столь великое дело…»[60]. Он ощущал недостаток своего образования, его привлекала военная карьера, и он был счастлив проводить время в кругу семьи. До смерти императора, Николай продолжал служить, как заурядный генерал, все знакомство которого со светом, по его словам, «ограничивалось ежедневным ожиданием в передних или секретарской комнате, где собирались ежедневно знатные лица, имевшие доступ к государю... В то же время вся молодежь, адъютанты, а часто и офицеры, ждали в коридорах, теряя время или употребляли оное для развлечения... и не щадили ни начальников, ни правительство. Время сие было... драгоценной практикой для познания людей и лиц, и я сим воспользовался»[61].

Однако именно «заурядному генералу»[62] досталось бремя российского самодержца пятнадцатого по счету из династии Романовых. Именно Николай Павлович принял на себя с достоинством всю тяжесть двухнедельного «Династического кризиса» и расправы над декабристами. Совершенно справедливым является заключение Николая 14 декабря 1825 г., что он «жертва воли божией и двух своих братьев»[63]. День восстания декабристов стал своеобразной отправной точкой его правления. Это день явился испытанием характера Николая I и оказал существенное влияние на последующее формирование его мыслей и действий. Вот, что написал 14 декабря 1825 г. Николай своему брату Константину: «Дорогой мой Константин! Ваша воля исполнена: я – император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных»[64]. Вследствие потрясений в начале своего правления император испытывал неуверенность и сомнения, ужас от выступления передовых людей высокого социального статуса, а также последующего кровопролития. Об этом свидетельствуют его письма к доверительным лицам, в которых пестрят слова нового императора «я стал несчастнейшим из государей, ибо ценой крови моих подданных вступил на престол»[65], «воля его (Александра I) исполнена, как ни тяжела, как ни ужасна она для меня»[66].

В первые дни своего царствования Николай I говорил французскому посланнику: «Я начинаю царствование, повторяю вам, под грустным предзнаменованием и со страшными обязанностями. Я сумею их исполнить. Проявлю милосердие, много милосердия, некоторые даже скажут, слишком много; но с вожаками и зачинщиками заговора будет поступлено без жалости, без пощады… Я буду непреклонен, я обязан дать этот урок России и Европе. Но не устану вам повторять: сердце мое раздирается и у меня постоянно перед глазами ужасное зрелище, ознаменовавшее день моего вступления на престол»[67]. Участие в процессе декабристов стало для Николая I первым опытом принятия государственного решения. Он лично отдавал приказания об арестах и распоряжения об условиях содержания декабристов в крепости и на гауптвахте. Он сам допрашивал и руководил ходом дознания. Как пишет участник восстания А.Е. Розен: «Начальные допросы в Зимнем дворце не могли вникать во все подробности, но только служили к тому, чтобы государь лично мог каждого видеть и узнать новых сообщников, за которыми тотчас отправляли во все стороны фельдъегерей, жандармов и офицеров различных частей»[68]. К следствию были привлечены 679 человек[69]. После суда к высшей степени наказания – смертной казни, были привлечены 36 декабристов. Но Николай I лично смягчил наказание: смертные приговоры остались у П. И. Пестеля, К. Ф. Рылеева, С И. Муравьева-Апостола, П. Г. Каховского, М. П. Бестужева-Рюмина, казнь через четвертование император заменил повешением. В письме Николая I к великому князю Константину Павловичу от 6 июня 1826 г. после доклада следственной комиссии о деле декабристов говорилось: «Если же и после этого примера найдутся неисправимые, то мы, по крайней мере, имеем право и преимущество доказывать прочим необходимость мер быстрых и строгих против всякой попытки разрушения, направленной против установленного порядка, оснащенного веками славы»[70]. Таким образом, Николай видел божественную волю, в том, что он остался жив в мужественной схватке с декабристами, следовательно, провидец вверил ему сохранение исторически сложившегося в стране режима. Нельзя отрицать, что день восстания оказал огромное эмоционально-памятное воздействие на Николая I. Спустя 13 лет со дня «вступления на престол» он пишет своему сыну Александру: ««Итак, вот тринадцать лет минуло роковому для меня дню! Избави тебя Бог от подобного начала, и дай Боже, чтоб на себе я искупил все тяжелое для тебя...»[71]. Историк С.В. Мироненко считает, что восстание декабристов коренным образом поменяло историю России[72].

Передовая общественность, винила императора за казнь декабристов, многие надеялись на его милосердие. Однако отсутствие опыта и знаний государственного правления, консервативное понятия верховной власти, и самое главное страх от возможности повторения случившегося, не позволили Николаю I простить «изменников», не присягнувших ему. Что же руководило императором при выборе правительственного решения? В письме к матери, Николай I, сказал: ««Компасом для меня служит моя совесть. Я иду прямо своим путем – так, как я его понимаю; говорю открыто и хорошее, и плохое, поскольку могу; в остальном же полагаюсь на Бога»[73]. В итоге манифест 13(25) июля 1826 г. «О совершении приговора над государственными преступниками» гласил, что «таким образом дело, которое мы всегда считали делом всей России, окончено: преступники восприняли достойную их казнь, Отечество очищено от следствий заразы, столько лет среди его таившейся»[74]. Но разве тот факт, что император из собственных средств выплатил вдовам казненных вспомоществование и назначил пенсию, а семьям осужденных назначил денежное пособие, которое выплачивалось из Управления Генерального штаба в течение 20 лет, не являлось выражением его сожаления о случившемся? Кроме того, император не раз обращался к выжимке из следственных дел с идеями декабристов относительно преобразования государства и исправления замеченных ими недостатков. Эта записка лежала на рабочем столе императора, но он так и не реализовал ничего из предложений декабристов. Однако либеральных дух общества 20-30-хх гг. верил в возможность будущей реформаторской деятельности молодого императора. Самые первые шаги Николая I после коронации были весьма обнадеживающими: из ссылки был возвращён поэт А. С. Пушкин, главным учителем наследника – Александра Николаевича, был назначен В. А. Жуковский, известный императору либеральными взглядами. В конце 1826 г. из виднейших сановников империи Николай создал Секретный комитет, который впоследствии стали называть «Комитетом 6 декабря 1826 г». Его целью было изучение найденных в кабинете покойного императора Александра I многочисленных проектов, касавшихся изменений в различных частях государственного управления и выработки на их основе проектов реформ.

Николай I был коронован 22 августа (3 сентября) 1826 г. в Москве в Успенском соборе Кремля, приняв на себя титул «Императора и Самодержца Всероссийского…». Из письма свидетеля коронации Ф. Ансело: «Император совершил торжественный въезд в Москву в сопровождении всей семьи, части гвардии и всех высших сановников государства. Направляясь в Кремль, он проехал по самым оживленным кварталам города, и это торжественное шествие под звон колоколов, залпы артиллерийского салюта и возгласы ликующей толпы было достаточно похожим на торжества, свидетелями которых мы столь часто были во Франции»[75]. Известно, что кумиром Николая I, был его Великий предок, в роли государя империи он старался быть настолько же деятельностным и полезным Отечеству, как Петр I. Анализируя данное воззрение, историк М.Н. Покровский писал: «… Да Петр за все брался лично: сам и корабли строил, и зубы рвал, «сам ружьем солдатским правил, сам и пушку заряжал»… Николай «сам» занимался только двумя вещами: муштровкой солдат и полицейским сыском»[76].

Проблема колебаний и волновой политики Николая Павловича от умеренного либерализма к ультраконсерватизму заключалась в том, что, сознавая необходимость перемен, он был решительным противником всяких попыток поколебать устои империи, которую он унаследовал от предков и передать которую своим потомкам в целости и сохранности считал своей священной обязанностью. Правда, С. В. Мироненко пишет, что: «Именно Александр I начал реакционный курс, а Николай I лишь продолжил начатое старшим братом»[77]. Среди тех устоев, которые Николай I считал неизменными, была форма правления – неограниченная власть императора – самодержца, военное могущество России, а также непоколебимость крепостного права. Разрушить эти основы у Николая не хватало политической воли и решительности; он не был реформатором по духу, не обладал новаторским подходом к действительности. Николай I откровенно сказал французскому путешественнику маркизу де-Кюстину: «Я понимаю республику: это – прямое и честное правление, или, по крайней мере, оно может быть таковым. Я понимаю абсолютную монархию, потому что сам ее возглавляю. Но представительного образа правления я постигнуть не могу...»[78]. Он решительно заявил, что никогда конституционным монархом не будет, тем самым он делал всё для укрепления своего абсолютизма. По мнению британского историка Дж. Хоскинга главными страхами Николая I, определявшими его внутреннюю политики, были республиканизм и атеизм[79]. Стоит отметить и то, что в самом начале царствования на политическое мировоззрение Николая оказали сильное воздействие беседы с известным историком Н. М. Карамзиным, который настойчиво внушал императору, что его роль как самодержца возвышенна и благородна, что его главная задача как императора – обеспечить благо общества, покой и безопасность, а его предназначение самодержца – постоянное служение России. Но служение Отечеству император понимал скорее, как службу полкового или дивизионного командира, выполняющего данный сверху устав, следящего за дисциплиной, порядком, амуницией солдат и офицеров. Это отвечало пристрастиям императора к мелочам военного дела, к шагистике, муштре. Эти взгляды он невольно переносил на государство – организм во много раз более сложный. Став императором, Николай сказал, почему ему хорошо среди солдат: «Здесь порядок, строгие безусловные законы, никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого, никто не приказывает прежде, чем сам не научится повиноваться, никто без законного основания не становится впереди другого; все подчиняется одной определенной цели... Я смотрю на всю человеческую жизнь только как на службу, так как каждый служит».[80] Именно поэтому, в 1853 г. 27 из 55-ти членов Госсовета, 8 из 13-ти министров, 30 из 58-ми губернаторов являлись генералами. Такому волевому и авторитарному человеку, как Николаю I необходимо было полное повиновение и дисциплина на основе военной иерархии подчинения. Но в тоже время Николай не был солдафоном без чувств: во время Пасхи, после смотра, он к примеру, однажды «слез с лошади и христосовался со всеми военными»[81]. Потому что семью императора составляли: Родина, родные и армия.

Исходя из сведений переписки Николая I c цесаревичем Александром Николаевичем, утренние часы император проводил регулярно – с военными министром А.И. Чернышевым, с шефом жандармов А.Х. Бенкендорфом и министром государственных имуществ П.Д.Киселевым, которые часто бывали и на обедах императорской семьи. Таким образом, важное место во внутренней политике Николая I занимало состояние армии, общественной мысли и крестьянского вопроса. Об этом говорят и письма Николая I во время путешествия по России и Европе наследника престола. Нет ни одного письма, в котором император не говорил бы о предстоящих смотрах в том или ином полку. К примеру, в письме к цесаревичу Александру 29/11 сентябрь-октябрь 1838 г. Николая писал: «Сегодни утром работал, потом поехал верхом в казармы и ударил тревогу, в ¼ часа все было под ружьем; я очень был доволен всеми, но особенно кирасирами»[82]. Свидетельство тому, что крестьянский вопрос был в центре внимания Николая I на протяжении 30 лет, являются созданные им девять Секретных комитетов по крестьянскому делу, безуспешно пытавшихся решить, как лучше приступить к постепенному освобождению крепостных крестьян. В своей речи на заседании Государственного Совета 30 марта 1842 г. при обсуждении указа об обязанных крестьянах Николай I сказал: «Нет сомнения, что крепостное право, в нынешнем его положении у нас, есть зло, для всех ощутительное и очевидное…»[83]. Но император честно признался, что не решится отменить крепостное, считая это «преступным посягательством на общественное спокойствие и благо государства»[84]. Николая решил, что «не должно давать вольности, но должно проложить дорогу к переходному состоянию»[85]. Получается, Николай I предполагал отмену крепостного права, правда, в бесконечно далекой перспективе и при неизменном сохранении земельной собственности у помещиков. За 30 лет правления при Николае было принято 100 законодательных актов, направленных на смягчение крепостного права.

Рассмотрев императора с точки зрения правителя, необходимо увидеть в нем человека нелишенного положительных качеств. Известно признание Николая I перед смертью о том, что после России, он более всего любил свою семью. Каким он был человеком можно понять по перепискам с близкими ему людьми. Одним из ценнейших источников, раскрывающих личное отношение Николая I к окружающей его обстановке, его симпатии и антипатии, переживания и заботы раскрываются в переписке его с цесаревичем Александром вовремя путешествия наследника по России и Европе. Переписка отца и сына была интимной, поэтому в ней раскрывается Николай I, с другой стороны. Наставляя сына на путешествие, в речах Николая I можно видеть славянофила, который считает, что не все западноевропейские «достижения» применимы к России: «Мы должны всегда сохранить нашу национальность, наш отпечаток и горе нам, ежели от него отстанем; в нем наша сила, наше спасение, наша неподражаемость!»[86]. Любить Россию Николай призывал Александра нежно, с гордостью[87]. Разве это не слова истинного патриота? Он прекрасно знал, все «тупое предубеждение против всего русского»[88] в Европе. Понимал Николай I и всю тяжесть императорского «чина», он писал наследнику: «ты должен тоже помнить, что тебя Бог поставил высоко, что ты не себе принадлежишь, а своей родине…»[89]. А в письме 31декабря (12 января) 1838 г. он задается вопросом: «...никогда не прохожу от одного года к другому, как бы себя, не поверяя на счет прошедшего, и спрашиваю себя, строго ли исполнил свой долг?»[90]. В общении с сыном Николай чрезвычайно открыт, любезен, нравственен, наблюдается и присутствие в нем чувства юмора. Он так и подписывает свои письма к сыну-наследнику: «Твой старший друг папа», а обращается обычно: «мой милый Мурфыч», «Мурфаловский», «Дурандовский», или «мой старый московский калач». Николай I считал, что народ сердца России добр и жива его привязанность к дому Романовых. Как известно, Александр Николаевич совершил самый большой ознакомительный внутренний объезд империи, чему приложил усилия император. Он писал «радуюсь, что ты познакомился с частью сердца России... увидел и как там любят свою надежду»[91]. А письмо из Александрии в июне 1937 г. гласит: «Я стараюсь в тебе найти себе залог будущего счастья нашей любимой матушки России, той, для которой дышу, которой вас всех посвятил еще до вашего рождения, за которую ты также отвечать будешь Богу!»[92]. Следовательно, чувствуя недостатки своего образования, Николай I сделал все лучшее для наилучшего и широко-умозрительного воспитания наследника России, отдав в будущем все почести преобразований и свершений своему сыну – «царю-освободителю»!

Когда Александр написал отцу о «глупостях вятского руководства», император ответил «...сколь у нас трудно избегнуть, чтобы самые благие намерения не были изгажены глупостями исполнителей»[93] и приказал сменить губернатора. Совершенно понятно, что ближе к концу своей жизни Николай чувствовал свое безвластие над собственной судьбой, а, следовательно, и над изменением судьбы России только своими усилиями: «Мне говорят, что я – один из самых могущественных государей, что я, стало быть, мог бы по усмотрению быть там и делать то, что мне хочется. На деле, однако, именно для меня справедливо обратное»[94]. В 1845 г. Николай случайно обронил фразу к фрейлине двора А.О. Россет- Смирновой: «Вот уже скоро двадцать лет я сижу на этом прекрасном местечке. Часто случаются такие дни, что, смотря на небо, говорю, зачем я не там? Я так устал»[95]. К тому же революционные события 1848 г. взволновали и встревожили императора. Из дневника фрейлины следует, что с получением известия о начале революционных событий в странах Европы, Николай I был настолько оглушен этой вестью и разгневан, что потерял над собой всякий контроль и в ярости напустился на камердинера императрицы Ф.Б. Гримма (немца по национальности) за то, что он смеет читать ей «Фауста» Гёте: «Гёте! Эта ваша гнусная философия, ваш гнусный Гёте, ни во что не верующий — вот причина несчастий Германии! … Это ваши отечественные головы — Шиллер, Гёте и подобные подлецы, которые подготовили теперешнюю кутерьму»[96].

Подводя итог личным рассуждениям императора о себе и о своем правлении, можно сделать вывод, что к высшей должности в империи Николай I был также строг, как и к подданным своей империи. Служение императора народу он воспринимал как воинский долг с высокой долей ответственности и самоотдачи. Николай I объективно оценил свою неготовность к главной роли в государстве. Он горячо любил свою страну, однако считал, что она идет своим путем развития, который должен быть своеобразнее западного. Именно этим Николай оценивал свое нежелание и страх решать насущные проблемы российской действительности, доставшиеся от политики предшественников на троне. Несмотря на попытки разрешить вопросы крепостного права, претворить некоторые идеи декабристов в жизнь, Николаю I не хватило гражданского мужества на эти преобразовательские свершения. Поэтому смело можно не согласиться с мнением М.Н. Покровского, затрагивающего проблему крестьянского вопроса, что «своим характером «же­лезный» государь, «царь-рыцарь», очень напоминал пословицу — «молодец среди овец, а на молодца и сам овца»[97]. Характер Николая I, безусловно, неоднозначный, но отнюдь не лишенный благородства и разума. Император, по словам литератора рубежа ХIХ-ХХ вв. Г.И. Чулкова, обладал высоким чувством собственничества, предметом которого была вверенная ему империя[98]. По-настоящему революционный и охранительный настрой, начался в империи лишь с 1848 г., и связан был прежде всего с негодованием Николая I по поводу управления европейскими монархами своими государствами. Дело в том, что в революции император видел залог неблагополучия страны и ему не была присуща мечта всемирности, в отличие от Александра I. Таким образом, проанализировав собственные рассуждения императора Николая Павловича о своем правлении, можно сделать вывод, что он крайне объективно оценивал свои возможности как государя, исходя из своего мировоззрения, достаточно ясно высказывал мысли по поводу государственного устройства империи, открыто заявлял о своих политических предпочтениях. Следовательно, как историк К.К. Грюнвальд[99], можно сделать вывод, что правление Николая I, было логично и обосновано с точки зрения его мироощущения и мировосприятия.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: