Николаевское царствование и передовое общественное мнение России

Начало царствования Николая I воспринималось общественностью по-разному, считает советский исследователь М.Н. Покровский. «Стар­шее поколение или впало в совершенное холопство, как Сперан­ский, участием в суде над декабристами спешивший искупить свою «вину» …или предалось мрачному отчаянию... Иначе отнеслось к событию младшее поколение, те, кто были детьми или подрост­ками в тот год, когда Николай начал свое царствование пятью виселицами. Первым их чувством была ненависть к этим висельным порядкам и к царю-вешателю»[117]. Но именно 30-40-е гг. – время расцвета самодержавного режима Николая I – стали расцветом московской и петербургской общественной умственной мысли. В своих оценках и высказываниях на действительность, прошлое и размышлениях о настоящем общество кипело. Это время мировосприятия под влиянием Чаадаева и Хомякова, Иван Киреевского и Александр Тургенева. Это время подъема мысли молодых профессоров – Грановского, Кавелина, Соловьева и др. Время расцвета кружков славянофилов и западников. Следовательно, в таком мировоззренческом многообразии ответы общественности на николаевскую действительность были различны. Свидетельства об эпохе его правления оставили многие современники, несмотря на то, что в том время «в России... язык до Киева доведет, а перо до Шлиссельбруга»[118]. В 80-90-е гг. XIX в. воспоминания и оценки 30-летнего правления Николая Павловича стали многочисленно печататься в журналах «Русский архив», «Исторический вестник», «Русская старина» и др. Однако стоит заметить, что многие из воспоминаний написаны в сознательном возрасте, спустя многие годы после событий, что несколько искажает действительность. В большинстве своем современники обсуждали политический и общественный режим империи, поскольку об императоре и его семье, по цензурному уставу 1826 г., говорит было небезопасно.

Пожалуй, наиболее взвешенными и последовательными были оценки личности императора А.И. Герценым (1812-1870) – одним из первых представителей революционно-демократического крыла в России, присутствовавшим при коронации Николая I, но не знавшим его лично. Именно его воззрения о Николае Павловиче легли в основу критики советской историографией правления императора. Внешняя оценка Николая I переплетается у Герцена с сопоставлением по внешности внутренних его качеств: «Он был красив, но красота обдавала холодом... Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть...выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное – глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза». Публицист считал, что Николая I ненавидели за холодную жестокость, за мелочное педантство, за злопамятность[119]. При этом примечательно, что в развитии общественной мысли эпохи правления Николая I он не видел отрицательных сдвигов, а совсем наоборот. В «Былом и думах» он пишет: «Сравнивая московское общество перед 1812 годом с тем, которое я оставил в 1847 году, сердце бьется от радости. Мы сделали страшный шаг вперед. Тогда было общество недовольных, то есть отставных, удаленных, оставленных на покой; теперь есть общество независимых...»[120].

С выдержанной и взвешенной долей негодования пишет о николаевской эпохе публицист, цензор Александр Васильевич Никитенко (1804-1877). Длительное время (с 1826 по 1860 г.) он фиксировал в своем «Дневнике» значимые для себя события, дополняя их собственными размышлениями. Порядок, который Николай I решительно хотел навести в вверенной Богом ему империи, по свидетельству Никитенко: «странный, удивительный... состоит из злоупотреблений, беспорядков, всяческих нарушений закона, наконец сплотившихся в систему, которая достигла такой прочности и своего рода правильности, что может держаться так, как в других местах держатся порядок, закон и правда». Как будто бы понимая сущность личности императора и особенности его мировоззрения, Никитенко на основе своего служебного положения и опыта писал, что: «общественное устройство подавляет всякое развитие нравственных сил... Быть солдатом, или человеком – вот наше единственное назначение... Я обманываю или обманываюсь, произнося слова: развитие, направление мыслей, основные идеи искусства...»[121]. Вопрос «Отчего так?», волновал известного цензора, и он нашел на него ответ в духе историографических исследований современности. Он считал, что император не давал возможности проникновения в государственные дела образованным, энергичным людям, потому что требовал от всех лишь повиновения своей воли. Тем самым «умственный горизонт невольно суживался в самую тесную рамку». После смерти Николая I, запись 7 октября, выявляет все негодование ее создателя николаевской эпохи: «Теперь только открывается, как ужасны были для России прошедшие 29 лет. Администрация в хаосе; нравственное чувство подавлено; умственное развитие остановлено; злоупотребления и воровство выросли до чудовищных размеров. Все это плод презрения к истине и слепой варварской веры в одну материальную силу»[122].

Особое негодование и злоба современников вызвана с деятельностью «Собственной его Императорского Величия Канцелярии», превратившейся. в важнейший орган государственной власти и управления. Работа III-го отделения, получившего в подчинение корпус жандармов, возглавляемый Александром Христофоровичем Бенкендорф генералом, близким к Николаю I, наиболее волновала общественность. Тайные агенты Третьего отделения следили за подозрительными людьми, старообрядцами, фальшивомонетчиками, иностранцами и ведали крестьянским вопросом[123]. С раздражением и печалью А.С. Пушкин записал в своем дневнике: «Какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться – и давать ход интриге...! Что ни говори, мудрено быть самодержавным»[124]. Режиму слежки и недоверия, правонарушениям данного органа в николаевскую эпоху посвящены многие воспоминания передовой общественности. Этот орган падал глубокой тенью на восприятие императора. Современник эпохи П.В. Долгоруков (1816-1868) вспоминал о России царствования Николая I с ужасом, поскольку лучшие годы своей жизни он провел «под давлением этого нелепого, жестокого и сумасбродного правления, постоянно унижавшего и попиравшего достоинство человеческое»[125]. Автор считает, что не было ни одного скверного и гнусного дела, за которое нельзя было откупиться через тайную полицию. Н.Е. Врангель (1847-1823) – русский барон, коллекционер, вспоминая детство, также писал о суровости времени своего отца, гвардейского офицера – Егора Ермолаевича Врангеля, участника русско-турецкой кампании. «Проявление нежности в ту суровую эпоху не поощрялось, принято было являть внешнему миру суровость, даже жестокость, являвшиеся отличительной чертой власти»[126]. Автор воспоминаний считает, что «вся Россия была в крепости», а все независимо от положения в обществе – рабами. Николаевский режим, по словам Врангеля «держался на страхе и грубом насилии. Оплеухи и затрещины были обыденным явлением и на улицах, и в домах... Розгами драли на конюшнях, в учебных заведениях, в казармах — везде… Палка стала при Николае Павловиче главным орудием русской культуры»[127]. Описывая увлечение временем Николая I в период царствования его правнука Николая II, Николай Егорович относится к усопшему императору неблагосклонно, обозначая эпоху его правления как «время несокрушимого внешнего могущества и внутренней немощи (муштры и шагистики), насилия духа и отрицания души, время розог, палок, кнутов, плетей и шпицрутенов, дикого произвола, беззакония и казнокрадства». Во время личной встречи с императором в Летнем саду Врангелю было 7 лет, но он запомнил государя как человека, передавшего привет его отцу с пожеланиями сечь сына, во благо воспитания. Будучи взрослым Н.Е. Врангель опровергал в Николае I дух рыцарства и могущества.

Негодовала общественность и на принятый в 1826 г. новый «чугунный» цензурный устав, по которому запрещались любые высказывания, противоречащие монархическому правлению. После смерти Николая I генерал от артиллерии, член Военного совета П.А. Крыжановский (1831- не ранее 1917), который в числе отличившихся юнкеров и кадет приглашался в Петергоф, где проводила лето царская семья, о последнем десятилетии царствования императора вспоминал: «Суровое это было время, мрачное, тяжелое, подчас беспощадное. В частных собраниях опасались говорить друг с другом не только о государственных делах и мероприятиях, но даже о личных недостатках того или иного сановника, о достоинствах книги, навлекшей на себя гнев цензуры, о политических волнениях в иностранных государствах и т.п. Каким-то непонятным образом эти «либеральные» беседы доходили до сведения властей и виновные привлекались для расправы в III Отделение»[128]. В императоре он оценивал, как «самодержца чистой воды, не признававшего ничего выше своей воли».

Однако были события в жизни империи, которые восхищали современников николаевского царствования. Известный факт, что в 1830 г. в Россию с Персии пришла холера. Император лично руководил работой по осуществлению мер борьбы с инфекцией. Неделю Николай I пробыл в холерной Москве, где посещал он общественные учреждения, главным же образом направлял и ободрял власти. Мужество и храбрость императора подвигли современников на хвалебные речи в его адрес. Известно, что сам А.С. Пушкин написал стихотворение «Герой», посвященное этому событию. Д.Н. Блудов (1785-1864), крупный государственный деятель, близкий с Карамзиным и Жуковским, писал жене и дочери в Берлин: «Вы, конечно, уже знаете, что Государь поехал в Москву и конечно также отгадали причину. Это прекрасное, сродное душе его движение спешить туда, где какая-либо опасность угрожает его подданным. Это новая черта его характера привела в восторг всех умеющих ценить порывы великодушия; она обрадовала и успокоила не только московских, но и здешних жителей...»[129].

Февральская революция 1848 г. напрямую повлияла на ни в чем неповинную Россию. Николай I стал мнительным, следовательно, его правление становилось реакционно-охранительным. Спустя длительное время после подавления восстания декабристов общественность увидела разгром антикрепостинической организации Кирилло-Мефодиевского братства и показную казнь «петрашевцев». А.И. Кошелев (1806-1883), известный славянофил, сторонник отмены крепостного права вспоминал, что «февральская революция 1848 г. отозвалась у нас самым тяжким образом: всякие предполагавшиеся преобразования были отложены и всякие стеснения мысли, слова и дела были умножены и усилены»[130]. И.С. Аксаков (1823-1886) свидетельствует о той же ситуации в России: период 1848-1853 гг. он считает крайне тяжелым, продолжительным и томительным. В письме родным он добавляет оценку обстановки: «Гнусно и грустно…Всякая честная мысль клеймится названием якобинства, и торжество старого порядка вещей в Европе дает торжествовать и нашему гнилому обществу»[131]. Известный правовед Б.Н. Чичернин (1828-1904), вспоминая студенческую жизнь писал об усилении государственной реакции, наступившей в 1848 г., о великом страхе графа Уварова перед Николаем I, отсутствием всякой общественной жизни, подавлении внешней деятельности государством. Чичерин вспоминает, что цензурой отсекалось все с намеком на либеральный образ мыслей, а политические увлечения были небезопасны[132]. Участник кружка М.В. Петрашевского, Дмитрий Дмитриевич Ахшарумов (1823-1910) даже после показной назидательной казни, помилования царя и дарования им новой жизни, не изменил своего отношения к Николаю I, считая его ужасным человеком. Использованная при обвинении Ахшарумов записная книжка выражала его мысли относительной действительности 1848 г.: «...жизнь, как она идет теперь, слишком тяжела, обременительна, исполнена всякого рода неприятностями и гадостями, чтобы кто-нибудь не чувствовал тяжести ее...»[133].

Резкую оценку императору и его режиму в империи дал Сергей Михайлович Соловьев (1820-1879). Несмотря на то, что его «История России с древнейших времен» доведена лишь до 1774 г., в свои мемуарах, он дал историческую оценку императору, как с точки зрения современника его времени правления, так и историка. Николая I Соловьев считал «деспотом по природе», «державным фельдфебелем», «страшным нивелировщиком», который имел отвращение «от всякого выражения индивидуальной свободы и самостоятельности». Подчеркивалась военизированное управление империи без всяких мыслей о том, что государственный аппарат будет прогневать от бездушных механических армейский действий, что в итоге выразилось в окружении императора, по словам Соловьева, «посредственностями и совершенными бездарностями». Действительно, вначале 40-х гг. из 13 министров только трое имели гражданский статус, 41 губернию из 53 возглавляли военные[134]. Доказывая свое утверждение, Сергей Михайлович приводит следующий случай по воспоминаниям современников: «Посещает император одно военное училище; директор представляет ему воспитанника, оказывающего необыкновенные способности, следящего за современною войною, по своим соображениям верно предсказывающего исход событий; что же отвечает император? - Радуется, осыпает ласками даровитого молодого человека, будущего слугу отечества? Нисколько: нахмурившись, отвечает Николай: «Мне таких не нужно, без него есть, кому думать и заниматься этим; мне нужны вот какие!». С этими словами он берет за руку и выдвигает из толпы дюжего малого, огромный кусок мяса без всякой жизни и мысли на лице и последнего по успехам». Также Соловьев считал, что император «инстинктивно ненавидел просвещение как поднимающее голову людям», однако не ясно, зачем такой деспот дал прекрасное образование своим детям и прежде всего наследнику империи? Данную оценку можно опровергнуть, поскольку Николай I не то, чтобы не любил умных людей, а скорее всего на их фоне он чувствовал пробелы в своих знаниях, поэтому необходимо было лавировать, чтобы привести свои идеи в жизнь. Пишет историк и о революции 1848 г., которая «отозвалась совсем печальным образом на России», поскольку «повелитель перепугался, перепугался самым глупым образом, как только он один мог перепугаться»[135]. Однако исследователь М.А. Рахматуллин, ссылаясь на мнение современника николаевской эпохи, дает предположение, что император испугался нисколько революции, сколько того, что к ее приходу в Европу, он

не сумел разрешить вопрос об отмене крепостного права[136]. Примечателен пассаж Соловьева, который можно расценивать как то, что Николая I своими действиями, отсутствием свободы слова и мысли, практически сам создал оппозицию, выразившуюся в «жалобы, порицания, насмешки над мерами, действиями правительства», которое на вооружение приняла молодежь. Эту четкую, продуманную мысль, подтверждает славное и трагичное правление Александра II, над которым вседозволенность слова и мысли, в течение 30 лет сдерживающиеся и подавляющиеся его отцом, вылились со всей силой.

Неудачное стечение обстоятельств Крымской войны (1853-1856), храбрая гибель русских солдат, повлияли на восприятие Николая I после его смерти. Хотя именно эти же обстоятельства являлись причиной его собственной душевной боли и смерти, в конечном счете. Крымская война для многих современников Николая I стала «грозой, которая должна была освежить спертый и удушливый воздух...»[137]. Чичерин о смерти Николая писал: «рухнул колосс, который все давил и не давал никому вздохнуть». Наблюдая за погребальной церемонией, публицист составил свое мнение о императоре после его смерти: «В Николае I воплотилось старое русское самодержавие во всей своей чистоте и...неприглядной крайности. Внешнее впечатление он производил громадное... Но под внешним величием и блеском скрывалась мелкая душа...». Далее отмечает Борис Николаевич следующие черты императора «деспот по натуре», ненавидящий превосходства над собой, «зверь», из черт выделяется – непомерная гордыня, самопревознесение, грубость, наглость, лицемерие в виде «мания быть приятным и обворожительным». Последние годы считаются им временем воцарения восточного деспотизма на русской земле, поскольку: «всякий независимый голос умолк; университеты были скручены; печать была подавлена; о просвещении никто уже не думал». Государство, по мнению Чичерина, оказалось гнилым зданием в самом основании[138].

Воспоминания упоминаемого ранее Кошелева, гласят: «20-го февраля 1855 г. получено было в Москве известие о кончине императора Николая Павловича...Это известие не многих огорчило; ибо не легко было для России только что закончившееся продолжительное тридцатилетнее царствование...»[139]. Поэт Ф.И. Тютчев,под воздействием Крымской катастрофы подвел итог правлению Николая I:

«Не Богу ты служил, и не России,

Служил лишь суете своей,

И все дела твои, и добрые, и злые,-

Всё было ложь в тебе, всё призраки пустые:

Ты был не царь, а лицедей» [140].

Современный исследователи считают, что, если бы не роковые события – восстание декабристов и Крымская война – ознаменовавшие начало и конец царствования Николая I, оценки его правления могли бы быть не столь критичны, а во многом даже сдержанные с недостатками и достоинствами, как при оценке правления его внука Александра III. Именно данные события повлияли как на мировоззрение императора, так и на большинство оценок его правления современниками. При этом большинство резко негативных впечатлений относят к последнему семилетию правления Николая I (1848-1855), которое ознаменовалось чрезмерным усилением реакционной политики в связи с революционными волнениями в Европе. Большинство современников пишут о суровости времени, в котором жили, о злоупотреблениях чиновников, цензурном гнете. Однако некоторые воспоминания современников пропитаны истинным уважением к смерти Николая I. Близкая ко Двору А.О. Смирнова- Россет (1809-1882) в своем дневнике 8 марта 1855 г. написала: «Не стало того, на кого были устремлены с тревогой взоры всего мира, того, кто при своем последнем вздохе сделался столь великой исторической фигурой. Смерть его меня несказанно поразила христианской простотой всех его последних слов, всей его обстановкой»[141]. А выдающийся иерарх, архиепископ Херсонский Никанор (1826-1890) писал впоследствии о кончине Государя: «В 1855 г. скончался Император Николай I. Смерть его была образцом смертей христианина, Государя, человека покаяния, распорядительности, ясного сознания, невозмутимейшего мужества...»[142].

Исходя, из оценок общественности на правление и личность Николая I следует, что именно 1848 г. и последующие 7 лет правления императора стали наивысшей точкой кипения к терпимости и снисходительности к охранительному режиму. Можно предположить, что внешнеполитические события навеяли Николаю I эпизод вступления его престол Российской империи. Как помазанник Божий, он стремился сохранить в неприкосновенности устои империи, вследствие чего стал более мнительным, что отражают взгляды современников на происходящие в то время события. В целом, общественность была недовольна деятельностью императора, потеряв всякие надежды на реформирование системы государственного аппарата и свободы слова. Многие приписывают это тому, что «Николай I н слишком ценил людей инициативных, способных отстаивать свое мнение»,[143] однако император боялся духа своеволия, призраком которого было восстание декабристов и происходящие в Европе революции. Доктор исторических наук В.Я. Гросул считает, что «обстановка николаевского царствования не была благоприятной ни для раз­вития общества, ни для усиления общественного мнения. Ни то, ни другое, однако, задавить не удалось. Это было результатом объективного развития страны»[144]. Но общество 20-30 гг. отличалось от воззрений людей 40-х: «высшее общество, позволявшее себе в прежние времена рассуж­дать о действиях правительства, гласно хваля или порицая прини­маемые им меры, стало уклоняться от подобных суждений и хра­нит ко всему какое-то равнодушие»[145]. Дело в том, что Николай I, в отличие от своего предшественника, «которому были свойственны колебания во взглядах и поступках»[146], не нуждался в опоре на общественное мнение. Николай I был рожден принимать решения самостоятельно, отсюда холодность его к восприятию умозаключений мировоззренческого характера со стороны общественности. Безусловно, неудачи Крымской войны вылились в особое негативное отношение общественности к правлению императора, однако не стоит забывать, что, ввязываясь в европейские конфликты, «Николай I считал себя защитником прежде всего национальных интересов страны»[147]. Крымская катастрофа – это результат потери у императора, согласно исследованию Н.С. Киняпиной, «природной интуиции, чувства реальности, умения адекватно оценивать обстановку», свойственные ему до подавления Венгерской революции. И если в жизнь победителей Крымская война не внесла никаких изменений, то для нашей страны, она явилась огромным стимулом к развитию.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: