ПОД ПРИКРЫТИЕМ “КУЛЬТА”.

Советские проекты оборачивались “перегибами”, непрестанно корректировались, дополнялись, прекращались. И только один проект оставался неизменным и упорно проводился из года в год – создания еврейской автономии. С 1928 г. постановлениями президиума ЦИК СССР и ЦК партии были определены уже не одно, а два направления переселения – Крым и Приамурье. Здесь на землях, отобранных у амурских казаков, построили первые бараки, станицу Тихонькую переименовали в Биробиджан. Организацией новых поселений занялись те же самые КомЗЕТ и ОЗЕТ во главе с Лариным. Очень похоже, что дальневосточный вариант начали разрабатывать из-за того, что отсюда было труднее сбежать, чем из Крыма, и поблизости не было больших городов, где евреи могли бы пристроиться к привычным для них занятиям.

Хотя и декларировалось, что поселения создаются для “перековки” торговцев в тружеников, первую партию в тысячу человек набрали из рабочих. Однако и здесь результаты были плачевными. Проверяющие докладывали, что за лето построено лишь 25 изб, вспахано 135 га земли, и ни один не засеян. “Среди барачных жителей некоторые умудряются получать переселенческий кредит и ссуды, сидя в бараке, и проедают их, даже не выехав на землю. Другие, менее изворотливые, нищенствуют”. К февралю 1929 г. более половины евреев привезенных на Амур, правдами и неправдами уехали прочь…

Что ж, тогда в Биробиджан погнали еврейскую молодежь, комсомольцев. На энтузиазме, на пропагандистской шумихе. Отрывая напрочь от “корней”, родных гнезд, прошлого воспитания. Ветераны освоения края потом со смехом вспомниали, как им из дома присылали к празднику мацу, а они не знали, что это такое, и ели ее со свиным салом. Но одной из главных целей данных проектов как раз и было “переделать” еврейский народ. Переломить его традиции, изменить психологию. Отучить приспосабливаться внутри других народов, сделать из евреев производителей, землепашцев. И воинов. А уж где их впоследствии использовать, какую идеологию внушить, решат те, кому дано право решать.

Новый толчок проект “Хазарии” получил, когда стал сворачиваться нэп и началась кампания коллективизации. Ведь большинство евреев в местечках Украины и Белоруссии занималось мелким, но частным предпринимательством. Теперь подобная деятельность запрещалась, они оставались без заработков. Торговцы, владельцы кустарных предприятий попадали в разряд “нэпманов” с конфискациями имущества, лишением гражданских прав. И руководители “хазарских” разработок сочли, что уж сейчас-то получится переселить местечковых евреев в Крым. Никуда не денутся, поедут, чтобы из “лишенцев” превратиться в колхозников, зарабатывать свой кусок хлеба.

А, с другой стороны, из Крыма депортировали раскулаченных татарских, русских, украинских крестьян. За 1930 – 1931 гг с полуострова выселили 4325 семей (25 – 30 тыс. человек). Из них 2.772 семьи отправили на Урал, 1.553 семьи – на Север. Отобрали у них 50 тыс. га земли. И основная часть “освободившихся” участков, конфискованного имущества предназначалась для еврейских поселенцев. Кстати, весьма любопытной представляется реакция иностранцев на подобную политику советской власти. Многим, даже и иудейских кругах, она очень не понравилась. Так, редактор американского журнала “Морнинг журналь” Фишман поднял вопрос: “Этично ли со стороны русского еврейства пользоваться для колонизации экспроприированной землей?” А еврейская газета “Джуиш кроникл” еще и расставила точки над “i”, указав, что многие бывшие хозяева расстреляны, посажены в лагеря или сосланы. Но с ответом выступил председатель благотворительного общества “Джойнт” мультимиллионер Луи Маршалл, который заявил, что “признает благодетельное право революционных конфискаций”.

Переселения вызвали новые конфликты с крымскими татарами. Выразителем их интересов пытался выступать председатель ЦИК Крымской АССР Мемет Исмаил Кубаев. Но его ждала судьба Вели Ибраимова – он был снят со своего поста, арестован ОГПУ, а впоследствии расстрелян. И переселение шло полным ходом. В 1930 г. был учрежден Фрайдорфский национальный район, 32 национальных сельсовета, стала издаваться газета “Ленин Вег” на идиш. Главный автор и двигатель проекта, Юрий Ларин-Лурье, в 1932 г. умер, удостоившись ниши в кремлевской стене. Но его дело жило. В его честь назвали еще один, Лариндорфский национальный район, возник и третий, Смидовический. А на дочери покойного Ларина женился Бухарин. Только ли за “красивые глазки”?

Иностранные банкиры продолжали оказывать проекту щедрую помощь. И в 1932 г. состоялся визит в Москву жены Отто Кана – которая, как и супруги других финансовых тузов, выступала “благотворительницей”, “общественницей”. Как с удивлением писала французская газета “Фигаро”, госпоже Кан была устроена встреча, почти такая же пышная, как королю Афганистана, посетившему Россию незадолго до этого! Даже не банкиру, а жене банкира! Встреча с оркестрами, построением войск, приемами на высшем уровне… А одной из главных целей приезда “благотворительницы” было финансирование и иная поддержка “национальных автономий” в Крыму.

Однако точно так же, как и раньше, переселенческие планы терпели неудачу. Потому что местечковые евреи, даже утратив возможность торговать и кустарничать, вовсе не желали превращаться в колхозников. Они разъезжались куда угодно, но не в Крым или Биробиджан. В основном – в большие города, где можно было как-то пристроиться с помощью родственников, знакомых. В одну лишь Москву их перебралось около 100 тыс. А в Крым многие приезжали только для того, чтобы избавиться от статуса “лишенцев”, а потом отправиться в другое место. В 1932 г. текучесть по крымским колхозам оценивали в 60-70 %. Но и это соотношение прибывших и убывших оказывалось заниженным. Потому что считали не по людям, а по количеству семей, зачисленных “на землю”. А еврейские семьи были большими. Получали пособие на всех, выправляли какие-нибудь документы, потом оставались 1 – 2 человека, и в отчетах начальства они значились “семьей”. Остальные же разъезжались, чтобы и самим устроиться, и материально поддерживать родичей, мыкающихся в колхозе.

Но, между прочим, если уж вести речь о “Хазарии”, то можно отметить, что в советском руководстве национальное “размывание” велось точно такими же методами, как в древней Хазарии. Так же, как тюркским вельможам подсовывали в жены иудейских девушек, что привело к перерождению правящей верхушки [46, 47], так и в Советском Союзе все крупные государственные деятели русского происхождения оказывались женаты на еврейках: Калинин, Молотов, Рыков, Ворошилов, Андреев, Киров, Ежов и др. Исключение составлял Сталин. И в данном плане обращает на себя внимание трагедия с самоубийством его жены в 1932 г. Понятное дело, что глава партии и государства был просто не в состоянии уделять ей столько внимания, как “обычный” муж – а она вращалась среди коммунистического “высшего света”. Училась в Промакадемии на факультете искусственного волокна, ее подругами были Дора Хазан (жена Андреева), Мария Каганович, Полина Жемчужина (жена Молотова).

Но случайно ли у Надежды Аллилуевой возникли настроения, что брак с Иосифом Виссарионовичем подавляет ее личность, унижает ее? Ведь ее подруги жили так же, их мужья тоже были чрезвычайно загружены работой. Хорошо известен “друг”, который “доверительно” информировал Аллилуеву о положении в стране, о действительных или мнимых ошибках Сталина, о его “несправедливости” к старым товарищам по партии. Этим “другом” был Бухарин [27]. Может быть и так, что он через жену пытался улучшить собственное положение, сделать из нее подобие собственного “агента влияния” при муже. Но по сути внушил ей неприязнь к Сталину, убеждая в его грубости, бездушности, коварстве. И был роковой банкет, когда алкоголь усугубил мелочную обиду, и в кремлевской квартире прозвучал выстрел…

Известно, и то, что Сталин в какой-то мере повел себя по-православному. Скорбел, страдал, но на гражданской панихиде не поцеловал покойную. На похоронах не был и на могилу потом не ездил [161]. Самоубийц не поминают, за них не молятся… А в глазах Сталина поступок жены выглядел, возможно, еще и предательством. Ударом в спину, когда мужу и без того приходилось очень трудно.

Нет, идеализировать фигуру Сталина у нас нет никаких оснований. Он оставался жестким и убежденным революционером, переняв ленинские (и петровские) взгляды на насильственные методы крутых реформ. Вполне по-ленински он относился к крестьянству, предполагая “союз” с ним, но отнюдь не равноправный, под руководством “рабочего класса” и партии. Колхозники остались людьми “второго сорта” без паспортов, без пенсий.

Твердым “ленинцем” Сталин был и в антирелигиозных вопросах. Когда Троцкого сняли со всех постов, созданное им “Общество воинствующих безбожников” возглавил Емельян Ярославский (Миней Губельман) – в прошлом близкий к Свердлову и Льву Давидовичу, но вовремя переметнувшийся к Сталину. И не кто иной как Иосиф Виссарионович поставил Ярославского редактором “Правды” вместо Бухарина. Генеральный секретарь наверняка читал его статьи, направленные против Церкви, да и сам в выступлениях того времени неоднократно называл “попов” в одном ряду с “кулаками” и “контреволюционерами”. Например, на съезде, под гром аплодисментов указывал: “Подавили ли мы реакционное духовенство? Да, подавили. Беда только в том, что оно не вполне ликвидировано”.

Но в разгроме российской культуры Сталин участия не принимал. Мало того, его вмешательство спасло от расправ Михаила Булгакова, Алексей Толстого, Андрея Платонова. Как уже отмечалось, только благодаля Сталину открылась дорога в литературу для Шолохова. Имеются свидетельства, что Сталин спас и великого философа Алексея Лосева. Кто-то доложил о нем генеральному секретарю, и Сталин наложил резолюцию: “Этого не трогать”. Лосева, загибавшегося на Беломорканале, выпустили. Но ходатаев за него не было, сам он о себе не напоминал, и остался в неопределенном положении, в духе резолюции. Его и впрямь больше не трогали, но и работ не публиковали.

Сталин оставался и твердым “государственником”, державшим курс на укрепление Советской державы. Представлять дело так, будто он принимал катастрофические решения, а потом, спохватившись, давал обратный ход, было бы неверно. Хотя бы по той причине, что сами по себе эти решения еще не были катастрофическими. Допустим, “чрезвычайные меры” по хлебозаготовкам применялись и раньше, они были очень неприятными для крестьян, но не гибельными – а в 1932 – 33 гг их стали осуществлять именно так, чтобы сделать гибельными. “Поправки”, приводившие к разрушительным резальтатам, вносились на каких-то других уровнях власти. Но не на уровнях непосредственных исполнителей, поскольку повторяющиеся бедствия сразу охватывали обширные регионы, а то и всю страну. Следовательно, они вносились где-то во вторых эшелонах руководства – где определялось, как выполнять директивы верховного руководства.

В 1933 г., после голодомора, Сталин вмешался и для выправления положения в другой области – прекратил героический, но надрывный и болезненный штурм первой пятилетки. Просто объявил, что она уже выполнена досрочно, за четыре года и три месяца. Конечно, Сталин слукавил. Планы пятилетки подзуживались шапкозакидательскими лозунгами, несколько раз повышались – председатель Госплана Куйбышев страдал тяжелым пьянством, и подогреть его энтузиазм было не трудно. А Сталин для выводов о перевыполнении допустил подтасовку. Он взял лишь первые, минимальные цифры планов, и не по объему производства, а по стоимости продукции – которая регулировалась государством.

На самом деле план выполнен не был. Но даже столь ярый антисоветист и русофоб, как Я.Грей, был вынужден признать, что “первый пятилетний план по масштабам и достижениям являлся величайшим планируемым экономическим предприятием за всю историю человечества” [41]. Сверхусилиями, энтузиазмом, огромным расходом средств и ресурсов Советский Союз совершил гигантский прорыв по созданию собственной промышленной базы. Россия после революционного крушения и разрухи снова начала производить собственную технику, оборудование, могла совершенствовать вооружение. А в обстановке внешней опасности было важно, что это удалось осуществить в предельно сжатые сроки. Главная цель и впрямь оказалась достигнута. Экономика могла теперь развиваться уже на собственной основе, эволюционно, а не революционно. Так что Сталин нашел очень даже умный ход, чтобы свернуть штурмовую кампанию.

Планы второй пятилетки составлялись куда более умеренные, взвешенные и реалистичные. Страшный урок голодомора заставил Сталина обратить более пристальное внимание и на безобразия в деревне. Был разработан новый устав сельскохозяйственной артели с увеличением приусадебных участков и прочими послаблениями. Часть раскулаченных вернули из ссылок. Пересматривали дела, освобождали и снимали судимости многим из тех, кто был осужден в ходе коллективизации, по обвинениям во “вредительстве” и пр. А вот в партии прошли очень большие чистки – за двурушничество, карьеризм, шкурничество, моральное разложение, злоупотребления из нее повыгоняли 18 % коммунистов [27].

XVII съезд партии в январе-феврале 1934 г. назвали “съездом победителей”. Объявлялось, что материально-техническая база социализма построена, уклонов и оппозиций больше нет, восторжествовала единая линия. Да и жизнь в стране стала ощутимо улучшаться. Вступали в строй новые предприятия. На прилавках появлялись прежде дефицитные промтовары. О роскоши никакой речи не было и быть не могло, но после нищеты 20-х люди хотя бы смогли одеться и обуться (впрочем, зависимость от иностранцев еще сохранялась, от нее СССР смог избавиться лишь к 1937 г). Заработали механизмы колхозов, в сельское хозяйство поступали трактора и другая техника. И это тоже каждый почувствовал на себе: были отменены продуктовые карточки, уходили в прошлое хвосты за хлебом и угроза голода.

Однако обозначилось и явление другого рода – культ личности Сталина. Внедряться он начал с 1929 г., с празднования его пятидесятилетия, а в 1930-х вылился в потоки славословий, плакатов, портретов. И, наверное, стоит отметить, что главный вклад в раздувание культа вносили… те же оппозиционеры! Так, на XVII съезде не кто иной как Бухарин величал Сталина “фельдмаршалом войск пролетариата”, а Каменев заявлял: “Эра, в которой мы живем, войдет в историю как эра Сталина”.

И вряд ли причина была только в желании подольститься. Насаждение культа личности позволяло связать персонально с фигурой Сталина все беды, жертвы, потрясения. Закулисные силы и их “оборотни”, нанося удары по России, создавали еще одну “версию прикрытия”! Ведь наверное, не случайно, внедрение культа началось именно в 1929 г. – это год не только пятидесятилетия, но и год “великого перелома”, когда надвигалась полоса катастроф.

Сам Сталин к такому “обожествлению” относился критически. В беседе с австрийским писателем Л.Фейхтвангером говорил: “Подхалимствующий дурак приносит больше вреда, чем сотни врагов”. Даже допускал, “что тут действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его”. Однако Сталин и не пресекал явлений культа. Вероятно, втайне считал их полезными. Они, вроде бы, повышали его авторитет, помогали проводить его политику. И в правительстве рос его персональный “вес”.

И все же, несмотря ни на какое “обожествление”, Сталин даже и в начале 1930-х оставался далеко не единовластным и не свободным в принятии решений. Наглядным примером служит история с РАППом, где распоясавшиеся Леопольд Авербах и жена Ягоды Ида Авербах насаждали русофобию, уродовали отечественную литературу, отправляли “на свалку” российских классиков. За эту шарашку Сталин решил взяться в 1930 г. “Правда” начала атаки на РАПП. Подобная критика со стороны партийного официоза в любом случае означала строгий приказ! Но Леопольд Авербах нагло поставил вопрос “ребром”: “Или уймите “Правду” и дайте нам работать, или меняйте руководство РАППА”. И… не сменили, терпели еще два года.

Только в 1932 г. постановлением ЦК от 29 апреля “О перестройке литературно-художественных организаций” РАПП был распущен. Как сказал Сталин одному из руководителей этой организации, Александру Фадееву, “вы просто еще маленькие люди, совсем небольшие люди, куда вам браться за руководство целой литературой” [62]. Но РАППовцы даже постановление ЦК проигнорировали, не опубликовали в своих изданиях! Пытались опротестовать его, стали подавать заявления в Политбюро, устраивать дискуссии. Самому Сталину приходилось участвовать в них, спорить с активистами “пролеткульта” [161]. При этом Авербахи и их присные добивались простой смены вывесок, чтобы создаваемый Союз писателей возглавили они же, проводя прежнюю политику. И сопротивлялись столь упорно, что формирование новых писательских органов затянулось аж до 1934 г.

Уж наверное, не Сталин инициировал военные парады в честь супруги Отто Кана. Вероятно, его убедили, что от этого зависит финансирование планов индустриализации, что это имеет важное значение для торговых и дипломатических отношений с США.

Можно привести еще один красноречивый пример. В 1934 г. умер Менжинский, и было решено реорганизовать советские спецслужбы. ОГПУ упразднялось и вливалось в состав Наркомата внутренних дел (НКВД). Как уже отмечалось, Ягоду Сталин не любил и не доверял ему. Однако возглавил НКВД все равно он, Енох Гершенович Ягода. Значит, кто-то переубедил генерального секретаря, кто-то внушил, что на этот пост лучшей кандидатуры не найти. Кто? Конечно, не опальные Бухарин или Зиновьев. Но рядом со Сталиным были и другие.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: