БОЛЬШОЙ ТЕРРОР” ИЛИ “ИЗГНАНИЕ НЕЧИСТИ”?

Французский историк и публицист Н. Верт приходит к любопытному сравнению: “Широкие публичные процессы по выявлению врагов… являли собой настоящие ритуалы по изгнанию “нечистой силы” [27]. Верт говорит об этом скептически, осуждающе. Но если вдуматься, то сравнение оказывается верным. Это и была попытка избавиться от той нечисти, которая была запущена в нашу страну зарубежными теневыми кругами. От нечисти, успевшей пустить корни в русской земле, расплодиться, обрасти сторонниками.

Кстати, аналогичную терминологию употребил и… Бухарин. Этот деятель, даром что “опальный”, все еще жил припеваючи. Побывав за границей, отправился отдыхать на Памир. После августовского процесса приехал в Москву – и выразил восторг по поводу казни своих давних товарищей Каменева и Зиновьева. Писал: “Это осиновый кол, самый настоящий, в могилу кровавого индюка, налитого спесью, которая привела его в фашистскую охранку”. Под индюком имелся в виду Троцкий (коему незадолго до того, в Париже, Николай Иванович выражал “большое уважение”). Теперь же Бухарин требовал от Сталина “выискать и выловить и уничтожить всю нечисть”.

Что касается показаний, прозвучавших против Николая Ивановича, то его главные обвинители оказались уже мертвы. А на очной ставке с арестованным Сокольниковым Бухарин и Рыков сумели полностью оправдаться. И Сталин даже сам взял их под защиту от нападок. Говорил: “Комиссия… считает, что нельзя валить в одну кучу Бухарина и Рыкова с троцкистами и зиновьевцами”.

Но в январе 1937 г. открылся второй публичный процесс, так называемого “параллельного троцкистского центра”: Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков, Муралов, Дробнис и др. Снова выдвигались обвинения в шпионаже, подготовке переворота, вредительстве. Подсудимые снова признавались. Пятаков сообщал: “Что касается войны, то и об этом Троцкий сообщил весьма отчетливо… В этой войне неминуемо поражение сталинского государства… Поражение в войне означает крушение сталинского режима, и именно поэтому Троцкий настаивает на создании ячеек, на расширении связей среди командного состава”. Как видим, это вполне соответствововало троцкистским источникам. И вот тут-то всплыл разговор Радека и Бухарина в 1934 г., когда обсуждались планы троцкистов, их ставка на поражение СССР в войне с Германией и Японией (и Бухарину пришлось подтвердить разговор, он лишь оговаривался, что не во всем был согласен с Радеком). А Сосновский и Куликов дали показания, как Николай Иванович в начале 1930-х признавал правомерность террора, и на очной ставке это также подтвердилось.

В то же время были получены показания против другого важного “оборотня”. Томский, узнав об обвинениях в свой адрес, застрелился, но оставил записку Сталину – если, мол, он хочет знать, кто втянул его в дела оппозиции, “спроси мою жену лично, тогда она их назовет”. Жена назвала Ягоду. А на февральско-мартовском пленуме член ЦК Г. Каминский рассказал о давнем случае, как в 1932 г. троцкисты Дерябин и Мрачковский агитировали коммуниста Лурье примкнуть к террористической организации, убеждали: “Убить Сталина должен коммунист, иначе скажут, что убил кулак”. Лурье тогда доложил о разговоре Каминскому, но дело было замято руководством НКВД во главе с Ягодой.

После этого пленум ЦК дал санкцию на арест Бухарина, Рыкова, Сталин нацелился на перетряску НКВД и партийных органов. Но… внезапно направление кампании резко меняется. На военачальников. А.В. Шубин, детально анализируя поведение Сталина, приходит к выводу: “События апреля – июня 1937 г. наводят на мысль, что Сталин наносил не превентивный удар, а парировал внезапно обнаруженную смертельную опасность” [208]. Доказательства заговора среди военных приводят также А. Колпакиди, О. Прудникова и др. [78]

Существуют многочисленные свидетельства, способные подтвердить, что готовился переворот. Л. Брик вспоминала, как в 1936 г. жила в Ленинграде и “чем дальше, тем больше, замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели там допоздна”. Невозвращенца Орлова еще в феврале 1937 г. посетил в Испании его родственник, нарком внутренних дел Украины Кацнельсон, сообщил, что военные намереваются арестовать Сталина [128]. И ряд деталей, переданных в этом разговоре, совпадают с последующими показаниями Тухачевского. О том, что раскрыт заговор в армии, заместитель Ежова Фриновский говорил уезжавшему за границу невозвращенцу Кривицкому. Сведения об этом просачивались за границу и другими путями. Так, получила известность история с “красной папкой”.

Агент-двойник, белый генерал Скоблин, работавший и на НКВД, и на СД, доложил о заговоре Тухачевского немцам. В Берлине некоторые поверили, некоторые нет, но Гитлер распорядился использовать донесение для провокации. Германские спецслужбы за несколько дней состряпали так называемую “красную папку”, подтасовав документы, способные подтвердить обвинение. После чего через президента Чехословакии Бенеша информация была доведена до советской стороны [195, 201]. Не исключено, что “заброс” через Скоблина был одной из игр НКВД, попыткой проверить, как отреагируют немцы. Но факт тот, что материалы “красной папки” в обвинениях против Тухачевского вообще не использовались! Сталин знал, что это фальшивка, и не нуждался в ней. А Молотов уже после смерти Иосифа Виссарионовича, комментировал: “Не мог Сталин поверить письму буржуазного лидера, когда он не всегда своим доверял. Дело в том, что мы и без Бенеша знали о заговоре, нам даже была известна дата переворота” [175]. Анализ показывает, что самой удобной датой было время работы июньского пленума ЦК…

Как мы видели, Тухачевский еще в 1924 г. выражал готовность к вмешательству армии в политику, попадался на этом в 1930 г. А после ареста в 1937 г. он отнюдь не подписывает показания, подсунутые ему следствием. Нет, он сам пишет их – более 100 страниц, “написанных ровным спокойным почерком” [208]. Сообщает, что заговор существовал с 1932 г., перечисляет очередность вовлечения в него военачальников, не скрывает и разногласий между ними. Признает контакты с троцкистами. Указывает, что с 1935 г. единственно реальным представлялся “переворот, подготовляемый правыми совместно с работниками НКВД”. А Корк оговаривался, что их организация смотрела “на связь с Троцким и правыми как на временное явление”.

Факты показывают, что “физические методы” применялись не ко всем обвиняемым. Но военные раскалывались гораздо быстрее, чем штатские оппозиционеры. Как только им предъявляли показания других арестованных, следовали признания. В том, что они участвовали в заговоре, каялись все. Но вину признавали не любую. Якир отрицал обвинение в шпионаже, Уборевич – в шпионаже и вредительстве. 11-12 июня Тухачевский, Якир, Уборевич, Примаков, Корк, Эйдеман, Фельдман, Путна, Медведев были осуждены и расстреляны.

И тут встает еще однин немаловажный вопрос. Оппозиционные военные год за годом встречались, высказывали свое недовольство Сталиным, но ничего не предпринимали. Очевидно, им не хотелось рисковать, ведь и при этом правительстве они имели чины, почести. Но почему весной 1937 г. дело вдруг сдвинулось с мертвой точки и наметилась попытка переворота? Из-за массовых репрессий партийцев? Весной их еще не было, они развернулись с лета. Не логичнее ли предположить, что причиной стало раскрытие эмиссаров “мировой закулисы” в советском руководстве? Военные фрондеры, возможно, и не были связаны напрямую с “закулисой”, но теневые силы подтолкнули их к действию.

В ходе следствия над ними были получены новые данные на Бухарина – Тухачевский признал, что обсуждал с ним планы борьбы со Сталиным. Дополнились и обвинения против Ягоды. Выяснилось, что он был в курсе заговора военных, в 1936 г. перебрасывался с Тухачевским репликами: “Ну, как дела, главный из борцов?” “В случае надобности военные должны уметь подбросить силы к Москве”. Клевета в угоду следствию? Такая клевета могла быть более конкретной и определенной. А фразы в показаниях построены именно округло, намеками – бывший шеф НКВД мог при желании трактовать их вполне безобидно для себя.

И в марте 1938 г. состоялся последний публичный процесс – над Бухариным, Рыковым, Раковским, Ягодой, Крестинским, Розенгольцем, Черновым, Икрамовым, Ходжаевым, Шарантовичем, Гринько, Зеленским. Причем Бухарин в ходе следствия и суда все еще на что-то надеялся! Кстати, письмо “будущим руководителям партии”, написанное им перед арестом и заученное наизусть его женой, вполне может быть фальшивкой. Мало ли кто мог составить его, чтобы потом, когда понадобится, озвучить через дочь Ларина? Зато доподлинно известно другое, что Бухарин из тюрьмы неоднократно писал Сталину. Признавал свою вину, но предлагал его не уничтожать а использовать – выслать за границу, чтобы сделать из него “анти-Троцкого”. Наивно? Наивным Бухарин никогда не был. Выходит, не терял надежды, что “силы неведомые” все-таки защитят его. Знал, что у них остались “оборотни” в окружении Сталина – глядишь, повлияют, уговорят.

Нет, теневые силы не вмешались. Для них Бухарин был уже отработанной фигурой. А на будущее он был полезен как раз в качестве “мученика”. С разоблачительным письмом, заученным женой, и т.д. На мартовском процессе 1938 г. обвинения прозвучали даже более чудовищные, чем на прошлых процессах. Вредительство, организация “кулацких восстаний”, голода… А Бухарину в числе прочего было вообще предъявлено обвинение в соучастии в покушении на Ленина в 1918 г.! Фантастика? А почему – фантастика? Конечно, подсудимые не агитировали кулаков браться за обрезы. Однако те методы, которыми проводились коллективизация и раскулачивание, не они ли были причиной восстаний? А голод вызвали разве не акции по изъятию продуктов, проводившиеся по командам Ягоды и иных “оборотней”?

Ну а для расстрела Бухарина вполне хватало других обвинений, зачем бы понадобилось навешивать на него еще и причастность к выстрелам в Ленина? (Сам он этот пункт, в отличие от других обвинений, с возмущением отвергал). Но, как уже отмечалось, за покушением на заводе Михельсона с большой долей вероятности стояли иностранные спецслужбы и связанные с ними деятели в советской верхушке. Не логично ли было для Сталина предположить, что и Бухарин, еще один эмиссар “закулисы”, был замешан в этом деле?

А информацией о том, чьими ставленниками являлись Троцкий, Свердлов, Бухарин и иже с ними, Сталин к весне 1938 г. уже обладал. Во-первых, в декабре 1937 г. советской разведке за рубежом удалось выкрасть часть архива Троцкого. Того самого архива, которым ОГПУ в свое время “не поинтересовалось”, и который при содействии Бухарина был вывезен из СССР. А во-вторых, троим высокопоставленным подсудимым удалось купить себе жизни. На январском процессе 1937 г. – Радеку и Сокольникову, на мартовском процессе 1938 г. – Раковскому. Чем они заплатили за это? Тем, что “сотрудничали” со следствием, давали нужные показания? Нет. Все остальные тоже давали. И сами признавались, и других вовсю топили. Например, Пятаков взялся обвинять даже собственную жену. Но это никого не спасло.

Радек, Сокольников и Раковский могли выторговать жизни только в обмен на другую информацию. Которая не отразилась в материалах следствия, не прозвучала на судебных заседаниях. А знали они очень много. Масоны Радек и Раковский являлись агентами сети Парвуса. Радек обеспечивал проезд Ленина через Германию, в Стокгольме занимался с Ашбергом прокачкой денег большевикам, потом вращался в Коминтерне вместе с американскими шпионами типа Джона Рида. Раковский ведал каналом финансирования революции через Румынию, переводил деньги в Париж Троцкому. Сокольников тоже занимался финансами, подписывал Брестский мир, участвовал в махинациях Льва Давидовича с иностранными дельцами. Это были люди, причастные к делам высшей зарубежной “бесовщины”, знавшие истинную подоплеку революции.

Кое-какой информацией Сталин по своему положению обладал и раньше. Уж наверное, он был в курсе, что Ленин пользовался “германскими” деньгами, что Троцкий при создании Красной армии контактировал с представителями Антанты. Но ведь все это считалось игрой на “империалистических противоречиях”. Сталин должен был знать и о хищничестве начала 1920-х. Но только теперь картина открылась перед ним в полном объеме. Картина того, как подставили Россию, как ее сокрушили, разворовывали – и продолжали против нее подрывные акции в советское время.

Что именно сообщили Радек и Сокольников, мы не знаем. Но о Раковском сохранилось свидетельство. По национальности румынский еврей, он до революции никогда не был в России. Когда его поставили во главе правительства Украины, люди отмечали, что он очень плохо знал русский и украинский (это, например, отражено в воспоминаниях киевлян, опубликованных И.В. Гессеном в “Архиве русской революции”). А с 1923 г. Раковского убрали на дипломатическую работу, он был полпредом в Англии и Франции. Поэтому и в 1938 г. этот “русский большевик” неважно владел русским, предпочитал французский. Переводчик НКВД И.Ландовский, присутствовавший при даче тайных показаний, был так поражен услышанным, что сделал для себя личную запись и перенес ее в дневник. В 1942 г. Ландовский погиб под Ленинградом, но его дневник волею судеб попал в Испанию, в 1950-х был издан на испанском языке в Барселоне под названием “Красная симфония”, а в 1968 г. вышел на русском языке в Буэнос-Айресе. Сенсацией эта книга не стала, в 1950-60-х гг данный вопрос мало кого интересовал. Но материалы, изложенные в “Красной симфонии” до сих пор никем не опровергнуты и ни разу не объявлялись фальшивкой.

А Раковский рассказал, в частности, о подготовке кругами “мировой закулисы” Первой мировой, об организации теракта в Сараево, об участии в этом деле масонских организаций. Описывался механизм того, как союзники обеспечивали поражения России, как привели к власти Временное правительство. И указывалось, что Керенский заведомо был “должен сдать государство коммунизму”, “большевики взяли то, что “Они” им вручили”.

Перечислялись и имена деятелей “мировой закулисы”, обозначенных “Они”: Шифф, Варбурги, Гугенгейм, Ханауэр, Брайтунг, Ашберг, Ратенау, Барух, Франкфуртер, Альтшулер, Кохен, Штраус, Штейнхарт, Блом, Розенжан, Липман, Леман, Дрейфус, Лямонт, Ротшильды, Лод, Мандель, Моргентау, Эзекиль, Лаский. (Отметим, что многие лица из перечня “Красной симфонии” совпадают с именами, которые были названы в работе американского историка Э.Саттона – хотя он пользовался совершенно другими источниками, документами из архивов США [158]). Раковский также указывал, что Троцкий, в отличие от Керенского и других масонов, через своего дядю Животовского являлся “членом семьи”, и в советском правительстве получил “возможность неприметным образом оккупировать весь государственный аппарат”…

Есть и другие доказательства, способные косвенно подтвердить, что открылось Сталину очень многое. Ранее уже говорилось, что в финансировании масонов-заговорщиков, свергших царя, важную роль сыграло отделение американского “Нэшнл сити банка”, открытое в Петрограде в январе 1917 г.. В дальнейшем через него переводились деньги и для американской миссии Красного Креста, и для Троцкого. В 1918 г. отделение банка переехало вместе с иностранными миссиями в Вологду, а потом было ликвидировано. Но документы банка оставались в советских архивах. В 1938 г. Сталин вдруг затребовал их [177]. При этом некоторые бумаги, значащиеся в описи, исчезли. Еще один факт. В 1938 г., когда НКВД возглавил Берия, Сталин потребовал от него реорганизовать заграничную разведку. Причем особое внимание уделялось разработке и вербовке агентов влияния в зарубежных правительственных кругах. А диверсии против России осуществлялись именно с помощью агентов влияния…

Но те, кто развязал языки, отсрочили свою смерть ненадолго. Радек погиб в лагере в 1939 г. Официальная версия – убит уголовниками. Может быть, Сталин все же решил избавиться от него. Хотя это маловероятно, для уничтожения заключенного не требовалось придумывать окольных путей, расстрелять его можно было в любой момент. Куда вероятнее предположить, что с Радеком свели счеты те силы, чьи секреты он выдал. Так же сгинул и Сокольников. А Раковского расстреляли в Орловской тюрьме в 1941 г., при отступлении. Рисковать, что источник такой информации, попадет к немцам, не стали.

Да ведь и Сталин не мог обнародовать открывшуюся ему информацию! И не мог, и не хотел! Признать, что большевиков привели к власти зарубежные правительства, банкиры и спецслужбы – означало бы нанести сокрушительный удар по партии, по советской власти, по самому себе… Это было чревато разбродом в умах и новыми смутами. Впрочем, Сталин наверняка не сомневался, что коммунистическая власть является справедливой и прогрессивной по сравнению с царской. Верил, что революция, кто бы за ней не стоял, все равно в итоге пошла стране на благо. И информацию он “похоронил”. Нельзя исключать, что как раз этим объясняются признания подсудимых в тех делах, которых они явно не совершали – в убийствах Кирова, Горького и пр. Они знали за собой другую вину. И знали, что Сталин о ней знает. Но говорить о ней было невозможно, и вместо нее приходилось брать на себя мнимые преступления.

Однако сам генеральный секретарь уже знал, каким образом расшатывали и рушили Россию в годы Первой мировой, до какой степени она была пропитана иностранной агентурой, всевозможными заговорщиками. Для него эти данные были доступны, документы русской контразведки до сих пор сохранились в архивах ФСБ [129]. А надвигалась новая война. И Сталин хорошо представлял, что прежний сценарий грозит повториться. В партийных, советских, хозяйственных структурах было немало тех, кто взращивался под крылышком “оборотней”. Осталась не сломленной и система “удельных княжеств”, где бесконтрольно властвовали местные начальники, притесняя простых людей и вызывая недовольство – а это опять могло привести к “революционной ситуации”. Вот эти факторы как раз и побудили Сталина взяться за капитальную чистку. В этом и состояла разгадка массовых репрессий, которые покатились со второй половины 1937 г., обрушившись в основном на руководящих работников разных уровней.

Хотя оправдывать эту кампанию я, конечно же, не берусь и не собираюсь. Против врагов народа был направлен тот же самый карательный аппарат, который создавался ими против русского народа. В мясорубку попал Ягода, но остались другие. Ежов не относился к “оборотням”, он был всего лишь бездушным и слишком ретивым исполнителем указаний. А в делах НКВД он не разбирался, их перехватили Фриновский и прочие подручные того же Ягоды. И в итоге террор покатился нарастающей лавиной, захватывая не только действительных врагов, а множество невиновных.

Кто-то их работников НКВД принялся выслуживатться, чтобы загладить прошлые гершки. Кто-то снова пользовался случаем для сведения личных счетов, доносов, стукачества. Но действительно ли была кампания террора хаотичной? Или снова, как с голодомором, были те, кто направлял и корректировал ее? Ведь по идее репрессии нацеливались на уничтожение потенциальной “пятой колонны” перед войной – но случилось так, что сам их масштаб по сути подорвал готовность государства к войне! Под гребенку попали военачальники и офицеры, не имевшие отношения ни к каким заговорам. Оказалась парализованной и военная промышленность.

Наконец, в 1937 – 1938 гг была полностью разгромлена советская разведка. Было уничтожено 40 одних только резидентов в разных странах, не считая рядовых агентов, связных, курьеров. Другие попали за решетку или были отстранены от работы. С сотнями агентов оборвались контакты. Разветвленная и великолепно отлаженная сеть советских спецслужб за рубежом практически перестала существовать. И это накануне войны, в период самой интенсивной тайной дипломатии”… Было ли это одним из случайных “перегибов”? Вот уж вряд ли. Скорее, походило на умелую диверсию. И пожалуй, не Сталин был заитересован в том, чтобы накануне войны, в период самой интенсивной тайной дипломатии остаться без “глаз и ушей” за границей

Выискивали “оборотней” – но при этом опять попадало под репрессии православное духовенство. В 1936 г. в красноярской тюрьме казнили епископа Филиппа (Гумилевского), архимандрита Полихрония (Запрудина), протоиерея Константина Ордынского, священника Николая Катасонова. Расправы над служителями Церви шли и в лагерях. А летом 1938 г. более 300 священнослужителей расстреляли на Бутовском полигоне в Москве. Впрочем, террор прошелся и по мусульманскому духовенству. В 1936 – 1938 гг были репрессированы почти все муллы Урала и Сибири. Очередной раз попали под удар и другие категории людей, которые традиционно относились в советском государстве к “группам риска”. По деревням хватали “кулаков”, по городам – бывших офицеров и дворян, шерстили интеллигенцию за неосторожные высказывания, арестовывали просто честных людей, насоливших начальству или чем-то мешавших…

В данном плане показательным может быть пример с М.А. Шолоховым. В конце 1936 – начале 1937 гг были арестованы руководители Вешенского района Логовой, Красюков и Логачев. Писатель хотел заступиться за них, но на прием к Сталину попасть не смог. Тогда он пошел на беспрецедентную в советское время форму протеста, отказался ехать на Международный антифашистский конгресс писателей в Испанию. Этого не заметить не могли, он был вызван в Москву, после беседы со Сталиным его подзащитных освободили и восстановили в партии. Узнав, что их избивали, Шолохов написал генеральному секретарю о методах следствия. Была создана комиссия во главе с тем же Шкирятовым, который в 1933 г. “проверял” сигналы писателя об организации голода. И эта комисия опять спустила дело на тормозах, злоупотреблений не подтвердила, свела дело к “отдельным ошибкам”, никто не был привлечен к ответственности. После чего “органы” состряпали дело на самого Шолохова.

Правда, у него и в НКВД нашлись почитатели, предупредили. Он тайком сбежал в Москву, прятался на квартире Фадеева, пока не сумел через Поскребышева передать Сталину записку: “Приехал к Вам с большой надеждой. Примите меня на несколько минут. Очень прошу”. 23 и 31 октября 1938 г. состоялись две его встречи с генеральным секретарем, и только тогда писателя оставили в покое [116]. Как видим, многое происходило без ведома Сталина. А ведь далеко не каждый, подобно Шолохову, мог обратиться к нему…

Конец разгулявшейся вакханалии, как и в прошлых погромных кампаниях, положил Сталин. 22 августа 1938 г. первым заместителем Ежова был назначен Лаврентий Берия, которому Иосиф Виссарионович доверял лично. 15 ноября было запрещено рассмотрение дела “тройками”. 17 ноября вышло постановление Совнаркома и ЦК “Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия”. Указывалось, что “массовые операции по разгрому и выкорчевыванию вражеских элементов, проведенные… при упрощенной процедуре следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений… Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительской работы и так вошли во вкус упрощенного порядка следствия, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых “лимитов” на массовые аресты…”

Постановление запрещало масштабные операции по арестам и депортациям, предписывалось проводить их строго в соответствии с Конституцией, по решению суда или с санкции прокурора. 27 ноября Ежов был снят со своего поста, а 1 февраля 1939 г. генеральный прокурор Вышинский доложил Сталину о разоблачении чекистов, которые “встали на путь подлога и фабрикации фиктивных дел”. Многие дела пересматривались, в 1939 г. было освобождено более 327 тыс. заключенных. А в тюрьмы и под расстрелы пошли те, кто был виноват в чрезмерном раздувании репрессий – Ежов, Фриновский, Блюхер, Постышев, Косиор и т.д.

Но общее число жертв “большого террора” не известно до сих пор. Зарубежные и отечественные “демократические” источники пользуются данными Р. Конквеста – 700 тыс. расстрелянных, 7 - 8 миллионов заключенных в лагеря [82]… Вот только непонятно, откуда же эти цифры выкопал Конквест? И в них вполне позволительно усомниться. Так, в печать попали официальные данные, что на 1 марта 1940 г. общий контингент заключенных ГУЛАГа составлял 1.668.200 человек. В пять раз меньше, чем у Конквеста. Причем лишь 29 % были осуждены по политическим статьям, остальные по уголовным [161]. На основе тех же официальных данных исследователями, получившими к ним доступ, сообщалось: “Число жертв политических репрессий в РККА во второй половине 30-х годов примерно в десять раз меньше, чем приводимые современными публицистами и историками” (“Военно-исторический журнал”, 1993, № 1, с. 59).

Однако большинство исследователей получить доступ к этим задокументированным данным почему-то до сих пор не могут. И по какой-то причине официальные данные о количестве жертв не были опубликованы ни хрущевскими, ни горбачевскими “разоблачителями”. А отсутствие подобных публикаций само по себе представляется многозначительным фактом. Повторюсь, автор ни в коем случае не оправдывает террор против невиновных людей. И жонглировать цифрами оборванных и исковерканных жизней вовсе не собирается. Но зачем и кому требуется еще и искусственно преувеличивать их? И таким ли уж “большим” был террор 1936 – 1938 гг по сравнению, допустим, с “красным террором”, которого мировая общественность вообще “не заметила”?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: