СУЩЕСТВОВАЛ ЛИ “ТРЕТИЙ ПУТЬ”?

Вторая мировая еще раз перемешала русскую эмиграцию. Подавляющее большинство ее было настроено против нацистов. Отказывались сотрудничать с германскими властями, сочувствовали Советскому Союзу в его борьбе. Десятки тысяч русских сражались в рядах английской, американской, французской армий, в отрядах югославских, болгарских, итальянских, французских партизан, участвовали в организациях сопротивления. Многие отдали жизни в боях, погибли в гитлеровских застенках.

Но были и такие, кто увидел в немцах “союзников”. Генералы фон Лампе и Бискупский обращались к главнокомандующему сухопутных войск Браухичу с просьбой использовать белогвардейцев. Как уже отмечалось, немцев поддержали различные националисты. За “союз” с Германией выступал и бывший донской атаман П.Н. Краснов. Он предполагал два варианта развития событий: либо в СССР под влиянием поражений начнется восстание против коммунистов и “образуется новое правительство типа Петена-Лаваля”, т.е. марионеточная власть, которая заключит мир с немцами, либо нацисты оккупируют значительную часть страны, а на оставшейся части возникнет правительство, которое вынуждено будет принять все германские условия.

Краснов консультировал немцев по “казачьим” вопросам, вызывался поднять казачье движение. Его поддержали другие “атаманы в изгнании”, кубанский – Науменко, терский – Вдовенко, и астраханский – Ляхов. Осенью 1941 г. они обратились к нацистскому командованию и МИД, приветствуя “приближающиеся к границам казачьих земель победоносные германские войска”. Из адреса обращения – министерство иностранных дел, видно, что и они претендовали на некий суверенитет после распада СССР. Но не тут-то было. Никакие “союзники”, даже и марионеточные, нацистам не требовались. Перед началом вторжения Розенберг доложил Гитлеру, что “есть два способа управлять областями, занимаемыми на востоке, первый – при помощи немецкой администрации, гауляйтеров, второй – создать русское антибольшевистское правительство, которое было бы и центром притяжения антибольшевистских сил в России”. Фюрер отрезал: “Ни о каком русском правительстве не может быть и речи; Россия будет немецкой колонией и будет управляться немцами”.

Из белогвардейцев Бискупского и Лампе немцы сочли нужным привлечь на службу только 52 человека. В качестве переводчиков. На предложение о более активном сотрудничестве последовал отказ. После переговоров немцы все же разрешили сформировать из казаков и прочих белоэмигрантов “Охранный корпус” в Югославии. Его командиром был назначен служивший ранее в царской армии генерал Б.А. Штейфон. В составе корпуса создавались казачьи сотни для отправки на Дон и Кубань. Активное участие в этом приняли генералы Краснов, Шкуро, Абрамов. Впрочем, до корпуса соединение не дотянуло, в него записалось лишь 2 тыс. человек. И ни на какой Дон и Кубань они не поехали. Их оставили в Югославии для борьбы с партизанами, охраны путей сообщения, предприятий и шахт [79, 156, 204].

С существованием “республики” под Брянском германское командование временно мирилось, чтобы не создавать себе проблем в ближних тылах. Но распространять влияние на соседние районы ей не позволили. Претензии украинских националистов создать “правительство” были пресечены. А белорусскую “народную милицию” разогнали. Изрядную подпитку добровольцев немцы получили, когда прорвались на Дон, Кубань, Северный Кавказ. Казаки не забыли геноцида гражданской войны, репрессий, голодомора. Распространялись воззвания Краснова. В Новочеркасске возник Донской казачий комитет, было объявлено о формировании добровольческих частей. Но и казакам реального самоуправления предоставлено не было. На Дону и Кубани оккупанты ничуть не стеснялись грабить, осуществлять массовые расправы (и не случайно советская комиссия по расследованию нацистских зверств начала свою работу именно здесь). А Краснова и Шкуро использовали в чисто рекламных целях, им даже не позволили приехать на родину.

Правда, затяжной характер войны и большие потери заставляли немцев все шире привлекать русских на службу. Но никакой их самостоятельности не допускалось. Германское командование принялось формировать из них “Остлегионен” и “Остгруппен” – вспомогательные части, примерно соответствующие батальону. Командовали ими немецкие офицеры, а советские волонтеры служили на правах немецких солдат. Был учрежден пост главнокомандующего “Остгруппен”, им стал генерал Хайнц Гельмих. Но он занимался не боевыми операциями, а вопросами формирования и учета. Потому что такие части не сводились воедино, а преднамеренно распылялись по разным армиям и соединениям.. В составе “Остгруппен” организовывались также северокавказские, грузинские, армянские, татарские, калмыцкие, туркестанские батальоны. Эстонцам, латышам и литовцам немцы доверяли больше. Из них формировались полки и дивизии, перешедшие под эгиду СС. А из казаков-пленных на территории Польши стала создаваться кавалерийская дивизия под командованием германского генерала фон Паннвица.

В Циттенхорсте и Вустрау открылись “учебные лагеря”, где из специально отобранных пленных предполагалось готовить административные кадры для оккупированных земель. А на местах организовывались отряды украинской, белорусской, прибалтийской, русской, еврейской полиции. Да, и еврейской тоже – ей поручали надзор за соплеменниками в гетто, поддержание там порядка и выявление “врагов”. Парадоксального здесь нет. Например, крымские татары активно боролись с партизанами, участвовали в карательных операциях, не зная, что и они обречены на уничтожение – ведь по плану “Ост” Крым относился к зонам “тотальной германизации”.

И как раз такие, русские и национальные формирования, оккупанты стали использовать для расправ над мирным населением. Это позволяло “повязать кровью” помощников. Была и другая причина. В августе 1942 г. Гиммлер пожелал посмотреть расстрел под Минском. Но когда сотню человек построили перед автоматами эсэсовцев, и очереди стали кромсать голые тела, рейксфюрер по словам руководившего расстрелом группенфбрера Бах-Зелевского “сомлел, как заурядный интеллигент” – после чего пришел к выводу, что казни женщин и детей могут плохо повлиять на психику германских солдат, привести к нарушениям половых функций. Вот и приказал привлекать для этого “недочеловеков”.

Но среди русских людей нашлись и сторонники не советского или прогерманского, а “третьего пути”. Эмигрантский Народно-трудовой союз провозгласил задачу “борьбы на два фронта, с завоевателями извне и с тиранией изнутри”. Воспользоваться войной, чтобы поднять в России “национальную революцию”. Для этого Исполнительное бюро НТС нелегально обосновалось в Берлине, около 200 активистов были направлены на Восток. Они поступали на работу в различные учреждения Остминистериума (министерства Восточных территорий), в германские фирмы, посылавшие своих представителей для освоения захваченных районов, некоторые ехали нелегально, с поддельными документами.

Центры НТС возникли в Смоленске, Брянске, Киеве, Виннице, Днепропетровске, Одессе – всего было создано 120 групп в 54 городах. Разворачивали агитацию. Там, где получали доступ к типографиям, печатали листовки. Старались связаться с партизанами и вывести их из-под влияния коммунистов, вели работу в частях “Остгруппен”, среди пленных, угнанных в Германию “остарбайтеров”. Активисты НТС сумели внедриться в упомянутый “учебный лагерь” в Вустрау, распространяли свои идеи среди преподавателей и тех, кого немцы готовили себе в помощники на Востоке. Членам НТС формально запрещалось служить в полиции и других карательных органах, но ясно, что при подобной деятельность полностью без контактов с оккупантами обойтись было нельзя. Так, эмиссар НТС Э. Вюрглер, руководивший заброской активистов в Россию и курировавший связь с ними, работал в эсэсовском “Зондерштабе-Р” в Варшаве (который вел разведку против партизан) и использовал каналы этой организации.

Сторонниками “третьего пути” представляли себя и бандеровцы, объявившие “войну на два фронта”. Бандеру нацисты даже посадили в тюрьму. Правда, содержали со всеми удобствами, а украинские националисты в бой с немцами никогда не вступали. Вместо этого резали поляков, евреев, а войну вели против советских партизан. Бывало, что заключали с немцами секретные соглашения о совместных операциях против них. И германские части, в свою очередь, бандеровцев не трогали.

А в 1942 г. в руководстве рейха решили, что для активизации антисоветских сил в России требуется авторитетный лидер. Хотя роль его оценивали по-разному. Гитлер и его окружение полагали, что это нужно в пропагандистских целях, для разложения Советской армии. А сторонники смягчения оккупационной политики считали, что необходимо уменьшить размах террора, расчленить СССР на формально “независимые” национальные образования со своими “правительствами” – а для этого необходим русский “вождь”. Одной из подходящих кандидатур виделся Яков Джугашвили, сын Сталина – видать, немцы так представляли русскую психологию, что после отца народ признает “законным наследником” сына, наподобие Лжедмитрия. Однако Джугашвили наотрез отказался.

Вторым кандидатом стал генерал Лукин, который и сам обращался с подобным предложением. Но, пережив в лагерях страшную зиму 1941/42 гг., когда вымерли миллионы пленных, он понял, что союз с нацистами невозможен, и сотрудничество с ними отверг. (Кстати, после освобождения Лукин был арестован МГБ, и Сталину доложили о его нелояльном поведении в плену. Но Иосиф Виссарионович, расмотрев все факты, репрессировать его не стал и велел выпустить, восстановив в генеральском звании). Третьим кандидатом стал Андрей Андреевич Власов. В литературе до сих пор дискутируется вопрос, был ли он борцом за демократию или предателем? Что ж, из этой дилеммы надо всего лишь выбросить “или”. Разве мало борцов за демократию становились предателями своей страны?

Власов был сыном священника, учился в Нижегородской семинарии, после революции пошел в Красную армию. Закончил курсы “Выстрел”, вступил в партию. Преподавал в Ленинградской военной школе, был военным советником в Китае. Успел послужить начальником военного трибунала в Киеве, активно поучаствовал в репрессиях 1930-х. Войну встретил командиром 4-го моторизованного корпуса. Попал в окружение. Организовать прорыв не сумел или не смог, приказал рассредоточиться и выходить мелкими группами. Сам выходил по вражеским тылам вдвоем с любовницей, военврачом Подмазенко. Причем, зарактерный штришок, в деревни первая заходила она, хотя и была беременной. А когда выяснялось, что опасности нет, Власов, наблюдавший из укрытия, присоединялся к подруге.

Добрались до своих, и генерал был назначен командующим 20-й армией. В битве под Москвой ее штаб спланировал операции и начал громить врага без Власова, он еще подлечивался после выхода из окружения. Тем не менее, раз его армия отличилась, то и он прославился. Получил назначение заместителем командующего Волховским фронтом. Современные исследователи выявили еще один любопытный штрих к психологическому портрету Власова. Его жена и Подмазенко, отправленная в тыл и родившая ребенка, не знали друг о друге. И генерал писал им совершенно одинаковые письма, слово в слово. Будто под копирку, чтобы не напрягаться и не придумывать лишнее. Менял только имена…

2-я ударная армия Волховского фронта еще в январе 1942 г. перешла в наступление с задачей деблокировать Ленинград. Заняла большой район лесов и болот, но дальше застряла. Не смогла расширить и горловину прорыва, она достигала лишь 13 км. А командармом вместо заболевшего Клыкова стал Власов. Армия находилась всего в 30 км от войск Ленинградского фронта, для дальнейших действий ее решили подкрепить, но сделать этого не удалось из-за катастрофы на юге. 2-я ударная осталась в почти готовом “мешке”, и германское командование принялось сосредотачивать против нее войска. Когда это обнаружилось, 21 мая, Ставка разрешила вывести армию из полуокружения. Но противник заметил отход наших частей, навалился на них и 6 июня перерезал горловину. В кольце оказались 7 дивизий и 6 бригад. Правда, далеко не комплектных, в армии оставалось в строю 30 тыс. человек

На Волховский фронт был прислан начальник генштаба Василевский, выручать 2-ю ударную. Сил было мало, пехоту и танки “выщипывали” по батальону из разных соединений. Но все же 21 июня пробили узкий проход в 300-400 м. Стали вывозить раненых. Однако беда усугубилась ошибками Власова. Выход он толком не сорганизовал, за ранеными потянулась пехота, державшая эту самую горловину, и немцы опять замкнули кольцо. Василевский и Мерецков организовали новый удар извне, передав окруженным, чтобы всеми силами атаковали изнутри. 24 июня коридор пробили. Но Власов при этом отдал армии такой же приказ, как при прошлом своем окружении – разбиться на группы и выходить кто как может. Люди выходили сутки, а 25 июня кольцо замкнулось окончательно. Многие просачивались и позже. Всего вышло 16 тыс., погибло 6 тыс., 8 тыс. попало в плен.

Командарма искали, передали об этом указание партизанам, в тыл врага заслали несколько разведгрупп. Но Власов бродил по лесу вдвоем с очередной любовницей-военврачом, в деревне Пятница обратился к старосте, попросил устроить поближе к дороге. А как только на ней показались немцы, вышел и сдался. Доставленный в штаб генерала Линдемана, он дал исчерпываюшие показания о советских войсках (между прочим, многие попавшие в плен германские военачальники, в том числе Паулюс, отказывались это делать, ссылаясь на присягу). Потом Власов попал в лагерь высшего комсостава под Винницей и вместе с командиром 41-й дивизии Боярским составил доклад, что большинство населения и армии приветствовали бы свержение советского режима.

Сперва операция с Власовым проходила по ведомству отдела “Вермахт-пропаганда”. Его “опекуном” стал капитан Штрик-Штрикфельдт. Гитлеровских взглядов на восточную политику он не разделял, но верил, что ее можно изменить. За подписью Власова была выпущена листовка к советским солдатам и декларация, будто в Смоленске создан “Русский Комитет” и началось формирование РОА – “Русской освободительной армии”. Это был обман, никакого комитета не существовало. Документ предназначался, чтобы спровоцировать дезертирство в наших частях. Но Штрик-Штрикфельдт договорился с летчиками, чтобы часть тиража высыпали над оккупированной территорией – пускай возникнет “освободительное движение”, а потом можно будет поставить командование перед фактом [4]. И в Смоленск, а адрес мифического комитета, пошли письма, приезжали ходоки. А “хиви” и солдаты “Остгруппен” оживились: теперь, вроде, было за что воевать. Они сами начали считать себя “власовцами”, прикрепляли на мундиры нашивки “РОА” и ждали, когда их переведут в “свою” армию. Но германское верховное командование инициативу строго пресекло.

Осенью 1942 г. в Дабендорфе под Берлином была создана “школа пропагандистов”. Предполагалось готовить что-то вроде комиссаров для работы в частях “Остгруппен”, среди пленных и “остарбайтеров”, разъясняя “обманы коммунизма”. Эта акция тоже была лишь экспериментом, в школе обучалось всего 100 человек. Но начальником школы стал Штрик-Штрикфельдт, и под ее крышей обосновался центр “Русского освободительного движения” (РОД). Власов и ряд других перебежчиков и пленных – М.А. Зыков, Г.Н. Жиленков, В.Ф. Малышкин, Ф.И. Трухин и др. Когда прорабатывали символику РОД, двуглавого орла и бело-сине-красное знамя германское начальство запретило – сочло, что они связаны с “традициями российской державности”. И для нарукавных нашивок и эмблем приняли символику морского, Андреевского флага. Ее немцы признали “нейтральной” и дозволили.

Идеология РОД была крайне запутанной. Среди власовцев были коммунисты, но объявлявшие себя антисталинистами, как бывший секретарь райкома Жиленков. Главным идеологом и пропагандистом стал Зыков, он же Цезарь Вольпе, один из ближайших помощников Бухарина. Значительную роль сыграл и НТС, внушая идеи “народно-трудового строя” и “третьего пути”. Однако стоит задаться вопросом – а был ли он возможен в условиях войны, “третий путь”? Ответ напрашивается отрицательный. Даже при гипотетическом успехе “национальной революции” выиграли бы отнюдь не национальные силы, а чужеземные. Можно еще раз вспомнить, как подыграли врагам России Февраль и Октябрь. В Великую Отечественную последствия грозили быть еще более тяжелыми. Ведь нацисты, в отличие от кайзера, нацеливались не на расчленение и ослабление нашей страны, а на полное ее уничтожение.

Состав антисоветских формирований был очень неоднородным. В них вступали и убежденные антикоммунисты, и отребье, которому было без разницы кому служить, абы погулять и пограбить. Для многих пленных вступление в подобные формирования являлось лишь способом выжить, вырваться из лагерей. Такие записывались куда угодно. Приезжал вербовщик от казаков – объявляли себя казаками, от украинцев – “хохлами”. Иногда в самообмане, что это способ при удобном случае вернуться к своим. Некоторые и впрямь перебегали. Другие задумывались – у своих еше неизвестно что ждет, а здесь, вроде, жив, сыт, одет. И “прирастали”. Участвовали в боях, в карательных акциях, после чего путь к своим был отрезан. Сделали первый шаг, а дальше плыли по течению, куда вынесет. Власовцы, красновцы, легионеры откололись от одного берега и не пристали к другому – потому что его не было. Ведь в Отечественной войне на карту были поставлены не идеологические схемы, а судьбы народов, быть им или не быть. А при таком раскладе неважно, каковы твои побуждения и убеждения. Важно лишь то, в какую сторону направлена твоя винтовка.

Но, несмотря на свой разношерстный состав, власовские и прочие антисоветские формирования представляли очень серьезную опасность для Советского Союза. Именно тем, что подрывали и раскалывали единство народа, снижали его способность к сопротивлению. И в значительной мере чужеземным силам снова удалось осуществить этот раскол, натравить русских людей брат на брата. В составе германских войск насчитывалось до 800 тыс. советских граждан! Некоторые исследователи приводят цифру в 1 млн (возможно, если считать с полицаями) [4].

И предпринимались меры, чтобы раскол нашего народа углублялся. Покровители Власова весной 1943 г. организовали ему агитационные поездки в Смоленск, Могилев и Бобруйск, потом в Ригу, Псков, Лугу, Гатчину. Он, выступая перед населением, говорил о создании “независимого национального государства”, о том,, что немцы “в союзе с русскими” помогут сбросить “диктатуру Сталина” так же, как русские помогли Германии освободиться от Наполеона. На одном из собраний даже спросил слушателей, хотят ли они быть рабами немцев, и аудитория дружно кричала: “Нет!” Хотя Власов тут же пояснил, что рабами они станут, если будут защищать коммунизм, а, выступая против него, превратятся в “друзей” для нацистов.

Но далеко не всем немцам понравились подобные высказывания. Гестапо составило подборку цитат из выступлений Власова. Гиммлер озаботился еще и тем, что в Германии находилось 5 млн пленных и невольников. А ну как тоже возомнят себя равноправными “союзниками”, выйдут из повиновения? Рейхсфюрер СС доложил Гитлеру, и тот устроил выволочку генералам. И Кейтель приказал: “Ввиду неквалифицированных бесстыдных высказываний военнопленного генерала Власова во время поездки…, происходившей без ведома фюрера и моего, перевести его немедленно в лагерь для военнопленных”. Покровители кое-как выгородили Власова, но 8 июня 1943 г. на совещании в Бергхофе Гитлер распорядился сохранить “власовское движение” только в рамках пропагандистской акции. А существующие русские части было решено использовать не на фронте, а в тылу, против партизан. Пусть, мол, докажут свою “лояльность”.

Результаты стали отрицательными. На фронте антисоветские части сражались отчаянно – тем более что наши солдаты изменников в плен не брали. С немцами при отступлении ушло много жителей Северного Кавказа, с Дона. Обоз в 15 тыс. казаков попал в окружение, но они прорвали фронт и помогли выйти из кольца немецким частям. Под Новогрудком из кубанцев и донцов был сформирован “Казачий Стан”, нечто среднее между войсковым соединением и беженским табором. Бригада Каминского, созданная в брянской “республике”, ожесточенно дралась под Дмитровском и Севском, а при отступлении от Брянска с немцами тоже ушел обоз беженцев в 50 тыс. человек. Части власовцев стояли насмерть и на Днепре.

Но в тылу солдаты этих формирований становились свидетелями зверств оккупантов – похлеще любой “сталинской тирании”. И их самих направляли на погромы деревень, расстрелы женщин, стариков, детей. Многие начали перебегать к партизанам в надежде до прихода Советской армии выслужить прощение. Гиммлер и руководители гестапо сочли это подтверждением своих выводов о ненадежности русских. В сентябре 1943 г. Гитлеру был представлен доклад о случаях перехода к партизанам, убийствах немецких командиров и солдат. И фюрер настолько рассвирепел, что приказал расформировать все части “Остгруппен”, а солдат разослать в работу на шахты и заводы.

Правда, такой приказ привел в ужас армейское командование – он вырывал из рядов вермахта сотни тысяч бойцов! Причем после огромных потерь Сталинграда и Курской дуги! Однако как раз в это время изменила Италия, требовалось срочно заменить ее войска. Все более очевидной становилась и угроза высадки англичан и американцев на Атлантическом побережье, а оборонять его было некому. Поэтому Гитлера уговорили смягчить решение – русские части не расформировывать, а перебросить на Запад. “Казачий Стан” отправили в Италию, казачью дивизию Паннвица – в Югославию, бригаду Каминского в Польшу, против партизан, и остальные 500 батальонов русских, украинцев, кавказцев, татар раскидали кого куда – во Францию, Италию, служить “пушечным мясом”, защищая на чужбине германские интересы.

Ну а НТС для своей “национальной революции” попытался воспользоваться ситуацией безвластия – когда отступающие немцы ушли, а советские органы еще не утвердились. В нескольких городах устраивались митинги, в листовках распространялись призывы к борьбе, выдвигали лозунги “Покончим с Гитлером, возьмемся за Сталина!”, “За свободную Россию без немцев и большевиков”. Но уж такого нацисты не потерпели. В 1943 – 44 гг гестапо нанесло ряд ударов, разгромив структуры НТС и на оккупированной советской территории, и в Польше, Чехословакии, Австрии. В Берлине арестовали в полном составе Исполнительное бюро. Некоторых активистов казнили, другие попали в тюрьмы и лагеря.

ВОЙНА С ИЗНАНКИ.

6 июня 1944 г. тучи союзных самолетов, армады кораблей и дивизии десантов обрушились на берега Нормандии. Наконец-то началась столько раз откладываемая операция “Оверлорд”. И оборона “Атлантического вала” сразу посыпалась, как карточный домик. Потому что значительную часть германских войск во Франции составляли “Остгруппен”. Англичане и американцы не были “сталинистами”, у них не было страшной СМЕРШ, которая возьмет в оборот за измену. А кому нужно погибать за Гитлера? Русские, кавказцы, узбеки, таджики сдавались целыми частями и подразделениями, перебив немецких командиров.

А 23 июня началось грандиозное советское наступление в Белоруссии. Фронт был взломан, десятки тысяч немецких солдат очутились в “котлах” под Витебском, Бобруйском, Минском. И с Востока на Запад перебросить никаких подкреплений было уже нельзя… Союзники во Франции продвигались триумфальным маршем. Было взято 250 тыс. пленных, и большинство из них было солдатами “Остгруппен”. Многие такие пленные вступали в союзные армии, желая выслужить гражданство и осесть после войны за границей. И их охотно брали. Почему бы и нет? Пусть воюют. А насчет гражданства видно будет…

Но открытие второго фронте имело еще одно последствие. В это время вдруг реализовался антигитлеровский заговор. “Вдруг” – потому что он существовал с самого начала войны. Недовольные фюрером генералы, офицеры, чиновники, встречались, перемывали кости нацистской верхушке. Однако как только доходило до реального дела, тут же все и разлаживалось. Рисковать своими чинами и жизнями оппозиционеры отнюдь не спешили. Впоследствии уцелевшие заговорщики рассказывали о нескольких попытках покушения на Гитлера, которые якобы готовились, но описания покушений изобилуют такими сомнительными деталями, что неизвестно, были ли они вообще [203]. Во всяком случае, если бы оппозиция действительно решила устранить фюрера, она могла это сделать много раз.

И только в одном направлении заговорщики действовали активно и целенаправленно – в поддержании контактов с западными державами. С 1939 г. переговоры шли в Швейцарии, Ватикане. Обсуждалось, на каких условиях может быть заключен “мир без Гитлера”. При этом оппозиция желала получить твердые гарантии, что Германии будут оставлены все завоевания в Центральной Европе, сохранена “свобода рук” на Востоке. Ни о каких принципиальных изменениях политики речь не шла. Лидер заговора генерал Бек указывал: “Плохо не то, что делает Гитлер, а то, как он это делает”.

После Сталинграда интенсивность этих контактов резко увеличилась. В Швейцарии обосновался американский резидент Аллен Даллес. Личность весьма интересная, впоследствии он станет шефом ЦРУ – а выдвинулся, как и многие другие подобные деятели, при Вильсоне. Был племянником вильсоновского госсекретаря Лансинга, братом дипломата Джона Фостера Даллеса и, естественно, масоном. В 1916 г. работал в американском посольстве в Австро-Венгрии, в апреле 1917 г., с началом Первой мировой, Даллеса переводят в Швейцарию, в гнездо закулисных интриг, в которых переплелись немцы, австрийцы, большевики, англичане… И, само собой, банкиры. В 1919 г. Даллес среди советников Вильсона варился в еще одном клубке интриг, участвовал в Версальской конференции. Ну а в годы Второй мировой он сперва работал в представительстве британской МИ-6 в США, с нашим “знакомым” Вильямом Вайсманом [144]. После чего снова отправился в хорошо ему известную Швейцарию…

И “в гости” к Даллесу потянулись представители Канариса, генеральской, великосветской оппозиции. Канарис вел также переговоры через итальянцев. Еще одним центром закулисной дипломатии стал Стокгольм. Здесь посредниками в наведении мостов стали банкиры Маркус и Яков Валленберги. Через них установил связь с англичанами видный оппозиционер Герделер, сотрудники абвера. А когда “запахло жареным”, к поискам сепаратного мира подключились и доверенные лица Гиммлера.

Рейхсфюрер СС был в курсе деятельности заговорщиков, но не трогал их, даже тайно встречался с ними – ну еще бы, ведь по одному из вариантов оппозиции Гитлера следовало заменить не кем иным, как Гиммлером. А друг друга руководители германских спецслужб покрывали. Когда абвер представлял доказательства контактов с противником рейхсфюрера СС, а гестапо или СД – аналогичные материалы на Канариса, оба клали их “под сукно”, прекрасно зная, что у конкурента тоже имеется компромат. Тронешь его, еще неизвестно, что всплывет против тебя. От лица Гиммлера действовал начальник внешней разведки СД Шелленберг. И союзники отнюдь не брезговали встречаться с доверенными лицами рейхсфюрера СС, признавали их вполне допустимыми партнерами в переговорах.

Шелленберг установил связи и с Даллесом, и с британским генеральным консулом в Цюрихе Кейблом, а в декабре 1943 г. встретился в Стокгольме с Яковом Валленбергом и официальным представителем Рузвельта Хьюитом. Незадолго до того, в октябре 1943 г., состоялась конференция министров иностранных дел СССР, США и Англии, принявшая решение вести войну не иначе как до безоговорочной капитуляции противника. Было заключено и соглашение “О линии поведения в случае пробных предложений мира от враждебных стран”. В ноябре эти решения подтвердила Тегеранская конференция. Но Хьюит о подобных договоренностях будто бы и “не знал”. Как и вообще о союзнических обязательствах. Он указывал, что “следует переместить как можно больше войск вермахта на Восток, чтобы остановить русских, одновременно заключив мир с западными державами” [201]. Хьюит обещал Шелленбергу поговорить на этот счет в Вашингтоне, и, если план будет одобрен, в течение февраля дать в стокгольмской газете “Тиднинген” объявление: “Продаются ценные аквариумные золотые рыбки – 1524 кроны”. Валленберг тоже выразил готовность предпринять соответствующие шаги по своим каналам.

В это же время и Риббентроп с ведома Гитлера начал зондировать почву для сепаратного мира, тайно встретился с англичанами в Испании. Однако эти контакты были обнаружены советской разведкой. И “Правда” со ссылкой на “корреспондента в Каире” опубликовала заметку о них. Англичане и американцы хорошо знали, что никакого корреспондента в Каире у “Правды” нет. Следовательно, публикацию в советском официозе мог инициировать только Сталин. Дело получалось слишком уж скандальным. И Черчилль письмом от 24 января поспешил заверить Сталина: “Мы и не думали о заключении сепаратного мира даже в тот год, когда мы были совсем одни…” О полной лояльности США заявил и Рузвельт [133]. Переговоры с Риббентропом дальнейшего продолжения не имели, а Шелленберг условного объявления о продаже рыбок так и не дождался…

Но контакты оппозиции с Западом не прервались. И по мере подготовки союзников к высадке во Франции заговорщики активизировались. Генерал Бек в мае 1944 г. даже направил Аллену Даллесу просьбу о военной помощи – высадить 2-3 американских дивизии воздушным десантом в Берлине и морские десанты в Гамбурге и Бремене, а оппозиция арестует Гитлера [203]. В штабе фельдмаршала Роммеля вырабатывались условия перемирия: немцы отводят войска из Франции, но и западная коалиция в Германию не вступает. Формируется правительство во главе с Беком, с англо-американцами заключается “конструктивное мирное соглашение”, а на Востоке продолжается война. Еще один немаловажный факт – с 1943 г. к заговору примкнул один из главных эмиссаров американской “закулисы” в Германии Ялмар Шахт. А финансировали “генеральскую фронду” те же самые банкиры и промышленники, которые вносили вклады в “Фонд экономической помощи Адольфа Гитлера” [10, 139].

Словом, истинная подоплека заговора прослеживается весьма определенно. В свое время Вильсон использовал тактику “сшибания кайзера с насеста”, заявлял, что война ведется не против германского народа, а лишь против “автократического режима”. И как только в Берлине произошла революция, новое социал-демократическое правительство смогло получить мир. Теперь по настоянию США правительства антигитлеровской коалиции приняли аналогичное заявление, что война ведется не против германского народа, а против гитлеризма. Гитлер свое дело уже сделал, и его следовало убрать. А в результате западные державы будут иметь повод вступить с Германией в переговоры о мире.

Сама операция “Оверлорд” прошла не без “странностей”. Скрыть столь масштабную подготовку к высадке было невозможно. Но она почему-то стала для немцев совершенно неожиданной. В момент вторжения часть офицеров поехала на выходные в тыл, некоторые части ушли на учения, а командиры отбыли на совещания. Немцы “прошляпили” не только время, но и место высадки. Ее ждали в районе Кале, в самой узкой части пролива, а не в Нормандии. И хотя разведка однозначно доносила – удар будет в Нормандии, германское командование упрямо объявляло такие сведения неприятельской дезинформацией. Даже когда высадка уже началась, и командиры частей, вступивших в бой, просили помощи, в ответ им приказывали не паниковать. Дескать, то, что происходит у вас – отвлекающий маневр, а основное десантирование начнется в другом месте [203]. В общем, закрадывается подозрение, что в немецком руководстве хорошо поработала “пятая колонна”.

Ну а когда на континенте очутились большие силы союзников, пришло время осуществить переворот. Теперь было с кем договариваться о почетной капитуляции. Но, как известно, путч кончился неудачей. Потому что военная и гражданская оппозиция оказались ни на что не способными, кроме болтовни. По сути и организацией, и непосредственным исполнением пришлось заниматься одному единственному человеку, полковнику Штауфенбергу. К “западникам” он не принадлежал, в закулисных связях с англичанами и американцами не участвовал. Штауфенберг полтора года провел на Восточном фронте, занимаясь формированием частей “Остгруппен”, и придумал фантастический проект союза с русскими антисоветчиками. Немцы сбросят Гитлера, а власовцы – Сталина. При подготовке путча 20 июля этому энергичному энтузиасту пришлось все делать самому. И договариваться с другими оппозиционерами, и связь держать, и собственноручно подкладывать бомбу фюреру. Более чем вероятно, что Штауфенберга просто подставляли. Он был слишком “чужим” для деятелей типа Шахта, Бека, Гизевиуса. Вот и пусть действует один, чтобы самим остаться “чистыми”. А от Штауфенберга можно будет избавиться – как оно и случилось, еще до подавления мятежа его расстреляли свои же соучастники.

Но после провала выступления расправа была крутой. Едва избежавший гибели Гитлер требовал вывести измену под корень. 7 тыс. человек было схвачено, 5 тыс. из них казнено. Истребляли и заговорщиков, и их близких, и тех, кто знал, но не донес. Гильотинировали, расстреливали, вешали в проволочной петле на мясницких крюках. Хотя Канариса и его приближенных, слишком много знавших о контактах с Западом, Гиммлер от общей участи уберег. Отправил в концлагерь, где их в апреле 1945 г. все равно уничтожили, но тихо, без допросов и суда. А вот Шахт, сыгравший в заговоре важную роль, почему-то уцелел. Тоже избежал суда, тоже попал в концлагерь, но содержался в хороших условиях и благополучно дожил до конца войны. Чудом? В чудеса не верится. Все говорит о том, что “силы неведомые” сочли нужным сохранить своего эмиссара, вот и сработали невидимые “пружинки”. И банкиры с промышленниками, подкармливавшие оппозицию, остались живы.

А в операциях западных союзников произошло еще одно “чудо” – немецкие генералы квалифицировали случившееся именно так. Американские и британские армии, наступавшие широким и, казалось, неудержимым валом, в сентябре 1944 г. вышли к границам Германии и… остановились. Хотя огромную “дыру”, возникшую во фронте после катастрофы во Франции, германское командование наспех прикрыло кем попало – по “тотальной мобилизации” в фольксштурм призывали пацанов 15-18 лет, пожилых 50-60 лет, отменяли брони по болезням и ранениям. Но перед столь хилой, сотканной на живую нитку обороной танковые дивизии и колонны машин союзников вдруг тормознули. Эйзенхауэр объяснял это тем, что войска устали, что растянулись коммуникации для подвоза горючего и боеприпасов.

Получилось почти по тем условиям, которые предлагал уже покойный Роммель. Союзники занимают Францию, но не вторгаются в Германию. А вести активные действия и лить кровь пусть продолжают русские. Англичане и американцы органичивались массированными налетами авиации, превращая в руины германские города – хотя крупные военные заводы под бомбежки не попадали никогда. Те заводы, акционерами которых оставались американские компании. Конечно, пилотам и штурманам “летающих крепостей” знать об этом было вовсе не обязательно. Но, опять же, в вышестоящих штабах срабатывали “пружинки”, и в приказы на нанесение ударов такие объекты не включались. А на сухопутном фронте снова установились подобие “странной” войны. Британские и американские войска за несколько месяцев бездействия настолько расслабились, что прозевали германское наступление в Арденнах и потерпели впечатляющее поражение – выручать их пришлось русским.

И, несмотря на бомбардировки, на Арденны, Запад не прекращал тайных игр с нацистами. В январе 1945 г. представитель Риббентропа Хессе наводил мосты для переговоров с союзниками в Стокгольме, но сведения об этом проникли в печать, и контакты пришлось свернуть. Сотрудник Шелленберга Хеттль в Швейцарии обсуждал с Даллесом и шефом американской разведки генералом Донованом варианты сепаратного мира на западе и продолжения войны на Востоке. При посредничестве итальянских промышленников Оливетти и Маринетти и камергера папы римского Парилли переговоры с Даллесом начал и обергруппенфюрер СС Вольф. Стороны настолько “увлеклись”, что составляли список будущего германского правительства. Но и эти плодотворные встречи были раскрыты советской разведкой. 23 марта и 4 апреля 1945 г. последовали два личных письма Сталина Рузвельту [133]. Ссориться с Иосифом Виссарионовичем президент США не желал – ведь только что в Ялте договорились о предстоящем выступлении СССР против Японии. Доновану и Даллесу было приказано прекратить подобную деятельность.

Однако связи, предосудительные для официальных лиц союзных держав, оставались дозволенными через нейтралов или “общественных” организаций. Так, Гиммлер и Шелленберг достигли важных договоренностей с президентом еврейского союза Мюзи. На первом этапе операции предполагалось освобождать из концлагерей евреев (ясное дело, не всех, а привилегированных) за деньги или военные поставки. Кроме того, организация раввинов Америки должна была обеспечить в прессе благожелательные публикации о Гиммлере. В феврале в Швейцарию было доставлено 1200 евреев, за них нацисты получили 5 млн. швейцарских франков, и огромная статья, выставляющая Гиммлера в лучшем свете, появилась в “Нью-Йорк таймс”. А следующим шагом предусматривалось потребовать у западных держав четырехдневное перемирие. Чтобы показать “благородные намерения” Германии и перебросить через линию фронта всех евреев и западноевропейцев, находившихся в немецких лагерях. И Мюзи соглашался, что “если бы такое перемирие было предложено союзникам по официальным дипломатическим каналам”, оно вполне могло быть принято.

План был поистине дьявольским. Если бы западные страны “из гуманизма” приняли такое перемирие, они тем самым нарушили бы соглашение с Советским Союзом: не заключать никаких договоренностей с Германией. А возражения и протесты Сталина (отметим – об освобождении советских узников никакой речи не было) позволили бы натравить на русских “общественное мнение” – вот, мол, противятся спасению людей. Что касается четырехлневного перемирия, его нетрудно было продлить: попробуй-ка за столь короткий срок собрать всех заключенных и доставить к фронту. Можно было подвозить их небольшими порциями, таким образом получив на Западе мир “де-факто” и перебрасывая силы на Восток. Как округло пишет Шелленберг, “дальнейшие переговоры могли привести к общему компромиссу, который бы принес пользу не только непосредственно заинтересованным в этом странам” [201]. Однако информация об освобождении евреев дошла до Гитлера, рассердила его, и контакты пресеклись.

Тем не менее, они продолжались по другим каналам. Кальтенбруннер встречался с президентом Международного Красного Креста Бурхардтом. Гиммлер и Шелленберг вели переговоры с представителями Всемирного еврейского конгресса Гилелем Шторхом и Норбертом Мазуром. Посредником вызвался быть и вице-президент шведского Красного Креста (и видный масон) граф Бернадот. Гиммлер направил его к Эйзенхауэру, через Бернадота и министра иностранных дел Швеции Гюнтера передал декларацию о капитуляции на Западе и продолжении войны на Востоке (Бернадот и Гюнтер восприняли это с полным пониманием, от подобной миссии не отказались). И Гиммлер почему-то был уверен в успехе. Обсуждал с Шелленбергом, как ему назвать новую правящую партию, когда он встанет во главе государства. Сошлись на названии “Партия национального единства”. Рейхсфюрер СС был озабочен и тем, как ему правильнее себя вести при встрече с Эйзенхауэром: “Должен ли я только поклониться или надо подать ему руку?” Но все эти интриги уже запоздали… Русские солдаты штурмовали Берлин.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: