АНТИСОВЕТЧИНА” МЕНЯЕТ ОБЛИК.

Окончание Второй мировой стало и переломным рубежом в жизни русской эмиграции. В странах Восточной Европы, в Маньчжурии советские спецслужбы провели масштабные аресты. Правда, они осуществлялись выборочно. Брали тех, кто бежал за границу уже в годы советской власти. А из “старой эмиграции” таких людей, кто за границей просто жил и трудился, не трогали. Под аресты попадали те, кто сотрудничал с немцами или японцами. Попадали и видные бывшие белогвардейцы, даже не причастные к такому сотрудничеству. Целенаправленно вылавливали членов антисоветских политических организаций. В Праге было захвачено руководство Трудовой Крестьянской партии. Тогда-то и нашли в архивах ТКП документы, выявившие утечку сверхсекретных сведений из Кремля в конце 1930-х [145]. Но от кого и по каким каналам она шла, по-видимому, прояснить не удалось – руководитель ТКП А.Л. Бем во время допроса покончил с собой, выбросившись из окна. В разных странах было поймано более 100 активистов НТС. Некоторых расстреляли, большинство очутилось в лагерях.

В Западной Европе советские победы над Германией заставили многих эмигрантов пересмотреть свое отношение к коммунистической власти, вызвали уважение к ней. П.Н. Милюков в 1943 г., незадолго до своей смерти, написал статью, распространявшуюся в перепечатках и оказавшую значительное влияние на умы. Он писал, что укрепление государственности, создание мощной армии, развитие экономики – это несомненная заслуга Cоветского правительства. А бывший посол Временного правительства во Франции В. Маклаков и социолог П. Сорокин разработали теорию “конвергенции”, согласно которой между державами антигитлеровской коалиции неизбежно произойдет сближение в политических, общественных, экономических формах. По сути теория представляла собой вариант мечтаний русских либералов во время Первой мировой – когда радовались, что наша страна воюет в союзе с западными демократиями, а значит, и сама должна будет перенять их модели.

И уж во всяком случае, итоги Второй мировой заставили многих эмигрантских деятелей отказаться от дальнейших попыток борьбы “с большевизмом”. После освобождения Парижа и открытия там советского посольства его посетили Маклаков, бывший министр Временного правительства Вердеревский и заместитель председателя РОВС адмирал Кедров, который сказал: “Советский Союз победил, Россия спасена, и спасен весь мир. Новая государственность и новая армия оказались необычайно стойкими и сильными, и я с благодарностью приветствую их и их вождей”. Посол А.С. Богомолов, в свою очередь, высказал похвалу русским изгнанникам: “Мы могли ожидать, что немцы в борьбе с Россией используют эмиграцию, но этого не случилось. Тех, кто пошел на службу к фашистам, было сравнительно мало. Наоборот, в разных странах эмиграция проявила свои симпатии к советскому народу”.

В честь Победы Советский Союз сделал и примирительные шаги по отношению к эмигрантам, Президиум Верховного Совета объявил для них амнистию, предоставил право на получение советского гражданства “лицам, имевшим российское гражданство к 7 ноября 1917 г.” Такое же право получали “лица, утратившие советское гражданство и их дети”. В посольствах СССР принимались заявления, торжественно вручали паспорта – первый выдали митрополиту Евлогию. Но все же из сотен тысяч эмигрантов вернуться на родину решились немногие. Например, во Франции выразили желание получить советское гражданство 11 тыс. человек, но реально из них выехали в СССР лишь 2 тыс.

Большинство, даже обретя гражданство, предпочитало остаться на чужбине. Здесь была привычная среда, устроенный быт, а в России уже не имелось ни родных, ни знакомых, чтобы отправляться туда на старости лет. Сохранялось и недоверие к советским властям, советским амнистиям. И оно было вполне оправданным. Многие из тех, кто захотел выехать на ролную землю, так или иначе попали в лагеря. На них обращали повышенное внимание “органы”, к ним цеплялись ретивые оперативники. У некоторых выискивали “грехи” прошлого. Других брали по подозрению в шпионаже. Наконец, раэмигранты оказывались слишком чужеродными для советской обстановки, выделялись манерами, стереотипами поведения. И достаточно было неосторожного слова, чтобы навлечь на себя беду.

Ну а у тех, кто остался на за рубежом, теперь исчез главный стержень традиционного эмигрантского существования. Ведь раньше считалось сверхзадачей сохранение “прежней России” – чтобы донести ее и передать России новой, когда она освободится от большевиков. А война показала, что советская власть сильна, рушиться не собирается, и ее не смог одолеть даже такой противник как Гитлер. Теории “конвергенции” тоже очень быстро выявили свою несбыточность. И сама идея “жизни ради возвращения” теряла смысл. Старикам оставалось только доживать свой век. Их организации превращались в подобия клубов или обществ ветеранов, где пожилые люди вспоминали прошлое, поддерживали общение между собой. А их дети начали быстро ассимилировать среди народов Европы и Америки. Если мы, допустим, откроем книги дочери А.И. Деникина, хоть и родившейся в России, но увезенной за границу ребенком, то возникает четкое впечатление, что их писал не русский человек. Не русский по своему менталитету, взглядам, оборотам речи.

Но в ходе войны за рубеж выплеснулась “вторая эмиграция”. Не вернулась на родину часть пленных, “остарбайтеров”, добавлялись ушедшие с немцами беженцы, националисты, остатки солдат “Остгруппен”, власовцев, красновцев, всякого рода перебежчики, невозвращенцы. Численность “второй эмиграции” неизвестна. Называют цифру 100 тыс. человек, но она весьма условна. Потому что многие из таких беженцев, опасаясь выдачи Советскому Союзу, жили по чужим или поддельным документам, выдавали себя за поляков, болгар, чехов. У этих людей была уже совершенно иная психология, другой настрой, чем у “первой эмиграции”. Беженцы гражданской войны жили надеждами на возвращение, старательно сберегали в себе именно русское. Новые эмигранты, наоборот, стремились как можно скорее стать “настоящими не-русскими” – французами, американцами, канадцами, чтобы пользоваться в полной мере пользоваться западными материальными благами. Поэтому они гораздо быстрее, чем “первая эмиграция” начали растворяться в других народах.

Возникали и антисоветские организации. Они также отличались от старых. Прежние белогвардейцы отождествляли себя с Россией и тщательно взвешивали взаимодействие с иностранцами – не нанесет ли оно ущерба российской государственности и русскому народу. Новые “борцы” такими проблемами не задавались, передавая себя в фактическое подчинение иноземцам. Как сообщает одна из брошюр НТС, “если кто и думал о возобновлении борьбы, то разве что о новом власовском движении без Власова на стороне американцев” [122]. И представляется закономерным, что в условиях “холодной войны” США привлекали к сотрудничеству главным образом представителей новой эмиграции, считали их “более реалистичными”.

Например, русскую службу “Голоса Америки” возглавил не монархист или белогвардеец, а невозвращенец Бармин. Советский дипломат и разведчик, сбежавший на Запад – и принятый в Управление Стратегических Служб (разведку) США. Правда, в 1944 г. он опубликовал в “Ридерс дайджест” статью о “коммунистической опасности” и за это его уволили. Рано было публиковать такие статьи. Но затем пришло время, и дали подходящее назначение. И, между прочим, устроившись в “Голосе Америки” Бармин принялся чисто по-советски стучать на американских коллег и начальников в комитет Маккарти – они, дескать, “саботировали ценные предложения по усилению антисоветской пропаганды” [8].

Под эгидой США и их партнеров по НАТО стали создаваться русские, национальные антисоветские организации. Но прежние формы эмигрантских кружков и партий, варившихся в собственном соку и споривших о политических программах, были для американцев малоинтересны. Стоило ли на таких деньги тратить? Подобная “мелочь” могла потребоваться только для того, чтобы устроить пикеты и демонстрации перед международными конференциями, выставками, издавать свои газетенки. Главным направлением деятельности стала пропаганда. На Советский Союз нацеливалось вещание мощных радиостанций “Голос Америки”, ВВС, “Свобода”, “Свободная Европа” и др. В СССР переправлялась агитационная литература. Она распространялась и среди советских солдат, расквартированных за рубежом.

В условиях “холодной войны” оказалась востребованной такая эмигрантская организация как НТС. Но свое мироввоззрение она значительно изменила. Термин “народно-трудового строя” остался, однако идеи об особенностях русского исторического пути уже отпали. Под “народно-трудовым строем” стала подразумеваться по сути та же западная демократия, а ради национальных особенностей ее лишь дополняли православием, земствами и пр. НТС во все времена отрицал свою связь с зарубежными спецслужбами. Подчеркивал, будто действует сам по себе, даже позволял себе не соглашаться с Западом по отдельным вопросам. Но ведь и такие были нужны. Пусть действует, а иностранные государства тут как бы и ни при чем, ответственности не несут. Хотя в любом случае без их содействия и покровительства подобная работа была бы невозможной.

К 1948 гг разгромленный было НТС восстановил свои структуры, значительно пополнился за счет “второй эмиграции”. И деньги откуда-то нашлись, начали издаваться журналы “Посев”, “Грани”, газеты “Эхо” и “Новости”. Потом у НТС появилась и собственная радиостанция “Свободная Россия”. Для работы среди советских солдат были созданы агитационные центры в Германии и Австрии. В расположение воинских частей забрасывалась литература, устанавливались личные контакты. Аналогичная деятельность велась в зарубежных портах, куда заходили советские корабли и торговые суда.

С 1951 г. в НТС начала осуществляться операция по заброске в СССР литературы с помощью воздушных аэростатов – всего таким способом было отправлено 97 млн. листовок, около 8 млн. газет, более 900 тыс. брошюр и журналов [122]. Средства-то ого-го какие требовались, членских взносов энтузиастов явно не хватило бы. Но тут можно отметить “совпадение” – в 1952 г. в ЦРУ была разработана масштабная операция “Моби Дик” по запуску в воздушное пространство СССР тысяч воздушных шаров с разведывательной аппаратурой. А для прикрытия объявлялось о широкой программе метеорологических исследований [144]. Так что аэростаты НТС и аэростаты ЦРУ летели на нашу страну в одно и то же время.

Советские спецслужбы отвечали контрударами. Несколько активистов НТС было похищено в Западном Берлине и Вене, вывезено в Советский Союз и осуждено на различные сроки заключения. Предпринимались попытки уничтожить руководителей НТС, внедрить своих агентов в его структуры. Прогремело несколько взрывов в домах, где размещалась радиостанция “Свободная Россия”, издательство “Посев”. Но эта организация оказалась куда более серьезным противником, чем старые эмигрантские сообщества. Видимо, и западные “друзья” помогали и опекали. В советских и восточногерманских спецслужбах у НТС вдруг появлялась “свои” осведомители, о многих операциях получались предупреждения, покушения срывались, а засылаемые агенты разоблачались, осуждались западными судами за шпионаж или перевербовывались.

Предпринимались попытки засылать активистов в СССР. Возможности для этого с готовностью предоставляли американцы и их союзники. Несколько групп выбросили с самолетов на парашютах. Переходили границу и другими способами. Большинство таких эмиссаров было поймано. Кого расстреляли, кого посадили. Но некоторым удавалось пристроиться, начать подпольную работу. Для нее председатель НТС В.Д. Поремский в 1948-49 гг. разработал так называемую “молекулярную теорию”. Признавлась невозможность создания в Советском Союзе крупных нелегальных структур. Но требовалось, чтобы возникло множество “молекул”. Мелких групп, которые не будут связаны ни между собой, ни с зарубежным центром. Они могли получать из-за рубежа одностороннюю безадресную информацию и так же безадресно сообщать о своем существовании – надписями на стенах, нарисованными символами.

Работу предусматривалось вести в “малых” формах: обработка близких знакомых, общение внутри групп, изготовление и распространение литературы. Но в своей совокупности эти “молекулы” должны были постепенно разъедать советскую систему, и тем самым открыть возможности для более радикальных “революционных процессов”. И ячейки НТС в России возникали разными способами. Одни создавались посланцами из-за рубежа, другие – активистами, уцелевшими в СССР со времен войны. Группы создавали и люди, слушавшие радио “Свободная Россия”, НТС допускал вступление в их партию путем “самоприема”. Но и ряд активистов, попавших в лагеря, стали вести там агитационную работу. А после освобождения образовывали подпольные ячейки в различных городах.

Надо сказать, что после войны условия для западной, НТС-овской и прочей антисоветской пропаганды сложились вполне благоприятные. Такой катаклизм, как Великая Отечественная, взбаламутил массы людей, перемешал их, вызвал грандиозные миграции с места на место. Неизбежно возникали те или иные обиды, недовольства, несправедливости, которые каждый оценивал и осмысливал по-своему. Люди соприкасались и общались с представителями разных идеологий. Милионы солдат, офицеров, угнанных невольников, пленных побывали за рубежом, посмотрели на жизнь “у них”, узнали взгляды иностранцев. А основа советского мировоззрения, псевдо-религия марксизма-ленинизма весьма слабо обеспечивала иммунитет от внешних воздействий. Если человек убеждался, что какие-то из “истин”, внушенных ему, не соответствуют действительности, он начинал сомневаться и в остальном.

В эйфории победы возникали и надежды на идеологические, политические, экономические послабления, на своего рода “конвергенцию” со странами Запада. Но когда вместо послаблений пришлось очередной раз мобилизовывать все силы, в “штурмовом” режиме восстанавливать страну из разрухи, среди разных групп населения стало проявляться недовольство. Во второй половине 1940-х было раскрыто довольно много молодежных оппозиционных кружков и организаций – в Москве, Ленинграде, Воронеже. Взгляды одних были примерно такими же, как у разгромленной оппозиции 1920-х и 1930-х – они признавали идеи коммунизма, но считали себя “антисталинистами”. Другие уже доходили и до отрицания коммунистических ценностей. Всплеск “вольнодумства” проявился и в армии. Кое-где организовывались тайные политические кружки. О них вспоминает, например, Ю.Орлов [130]. На попытке создания такой организации погорел А. Солженицын.

Ожидания послаблений оказались особенно сильны среди творческой интеллигенции. Большая ее часть все же не в такой степени, как простые люди, ощутила на себе ужасы войны. Тыорческих работников ценили, оберегали, создавали возможные удобства, льготные условия работы и службы, более сытные и безопасные. Это особое отношение порождало ощущения своей исключительности, избранности. Интеллигенция в определенной мере избаловалась, претендовала на дальнейшие поощрения. И куда сильнее, чем обычные работяги или солдаты, соблазнялась зарубежными “свободами”. Тем более что в годы союзничества в СССР приезжали иностранные коллеги, поступала литература, широко демонстрировались западные фильмы, да и наши писатели, поэты, деятели театра и кино отправлялись с ответными визитами за границу.

Сталину подобные взгляды пришлось решительно пресекать. Была развернута широкая кампания против “низкопоклонства перед Западом”. В противовес зарубежным пропагандировались достижения русской науки, культуры, искусства. Работу по приведению к порядку творческой интеллигенции возглавил идеолог партии А.А. Жданов. Было принято постановление о журналах “Звезда” и “Ленинград”, осудившее ряд произведений М.Зощенко (который в своих фельетонах окарикатурил не отдельных людей, а как бы обобщенно русских), А.Ахматовой. Сходные постановления были приняты в области музыки, театра. Впрочем, среди деятелей культуры, подвергшихся гонениям, ни один не был репрессирован. Откуда еще раз видно – целью было только одернуть творческих работников, чтобы не заносились и не разбалтывались.

Иностранной поддержкой пользовались, конечно, и националисты. Война закончилась, но в Литве, Латвии, Эстонии еще несколько лет гремели выстрелы, по лесам скрывались банды “лесных братьев”, совершая нападения на сельсоветы, убийства. А на Украине орудовали бандеровцы. Американцы контактов с самим Бандерой избегали, называли его “недостаточно демократичным”, к тому же он был замаран связями с нациствми. Поэтому США предоставляло содержать его англичанам. Но действующую под его руководством “Украинскую повстанческую армию” (УПА) американские и британские спецслужбы финансировали и оказывали ей помощь совместно. Хотя идеализировать бандеровцев в качестве чистых и непорочных борцов за свободу, право же, не стоит. Еще при немцах они проводили “этнические чистки”, зверски вырезая поляков – хуторами и деревнями. А потом стали отлавливать и истреблять русских. Убивали целыми семьями и украинцев, обвиненных в связях с “москалями”.

Но поддержка бандеровцев и прибалтийских националистов для стран Запада была выгодной. Еще бы не выгодной! Советский Союз отвлекал на лесную войну массу сил и средств, в западных районах поддерживалась нестабильность – и рождалась легенда о “народном сопротивлении”. Кроме того, советские карательные органы вели борьбу с повстанцами жестоко, с привычным для них “размахом”. По подозрениям в свзях с националистами нередко арестовывали совершенно невиновных. Депортировали крестьян из “бандеровских” районов в другие места. Численность УПА достигала, по собственным данным бандеровцев, 20 тыс – что наверняка преувеличено. И в пропагандистских целях, и для получения денег требовалось называть цифры побольше, а никак не меньше реальных. Но осуждено и депортировано было из Западной Украины 300 тыс. человек. А это, в свою очередь, нагнетало озлобление, возникали взаимные счеты между украинцами и русскими.

Что же касается “неуязвимости” бандеровцев, то она объяснялась не столько поддержкой местного населения, сколько другими факторами. Их формирования базировались вблизи границ Польши и Чехословакии, а когда против них предпринимались крупные операции, скрывались на территории других государств. Лишь после того, как в 1947 – 1948 гг в этих странах была установлена коммунистическая власть, стало возможным заключить с ними соглашения о совместной борьбе с повстанцами, и тогда-то успехи бандеровцев подошли к концу. Несколько полков УПА прорвались через заслоны, пересекли три или четыре государственных границы и добрались до Баварии и Австрии. И выдавать их, в отличие от власовцев или казаков, никто не подумал. А с отдельными группами и подпольными структурами повстанцев война на Украине и в Литве тянулась до 1950 г.

Как раз в этот период, после войны, а вовсе не в 1930-х достиг своего максимального размера ГУЛАГ. Его “население” составило 2,5 млн заключенных [27, 161]. Выросло оно за счет тех же бандеровцев, “лесных братьев”, за счет людей, заподозренных в их поддержке, власовцев, бывших полицаев, за счет осужденных за сотрудничество с оккупантами, арестованных белогвардейцев. Попало в лагеря немало граждан, осужденных невиновно. Но, опять же, было бы ошибкой относить всех заключенных к “политическим”. Большинство сидело по уголовным статьям. В войну и первые послевоенные годы разгулялась преступность, и страну “чистили” от бандитов, воров, хулиганья, проституток. И, надо сказать, сделано это было быстро и эффективно. Советские граждане снова смогли выходить по ночам на улицы без страха, без риска быть убитыми, раздетыми или изнасилованными. Было и немало осужденных за нарушения трудовой дисциплины, за мелкие хищения – по законам военного времени это влекло уголовную ответственность.

Чтобы выделить более опасных преступников (например, сотрудничавших с немцами), в 1948 г. возникли лагеря особого режима, “каторжные”. Но в том же 1948 г. условия содержания заключенных во всех лагерях были значительно смягчены, улучшилось питание, охрана труда, стали предприниматься меры к тому, чтобы беречь заключенных [27]. Дешевая рабочая сила ГУЛАГа, контингенты пленных (1,5 млн немцев и 500 тыс. японцев) во многом способствовали послевоенному восстановлению хозяйства, освоению месторождений полезных ископаемых в Казахстане, Сибири. Но сам по себе чрезмерный рост системы лагерей сделал ее нестабильной и взрывоопясной – тем более что в нее попало значительное количество бывших военных. Один за другим покатились бунты и восстания. В 1948 г. близ Воркуты, в 1949 г. в Берлаге, в 1951 г. на Сахалине, в 1952 г. в Озерлаге и Экибастузе, в 1953 г. в Карлаге, Горлаге, Воркуте.

А эти факты, в свою очередь, тоже подхватывались и обыгрывались западной пропагандой. Она разворачивалась по совершенно разным направлениям, только бы вели к одной цели – расшатыванию России. Использовались и открытый антикоммунизм, и идеи, близкие троцкизму, и русофобство, и национализм, и исторические измышления. Велась игра на гуманизме, пацифизме. В 1948 г. ООН приняла Декларацию прав человека – и началась игра на этих самых “правах человека”. Внушались преимущества западных “демократических ценностей”. Орудием пропаганды становился и сам западный образ жизни – изобилие, материальный достаток, удобства. Причем для советских людей это орудие оказывалось самым действенным. И это, в общем-то было вполне закономерно. Коммунистическая идеология не могла обеспечить таких прочных моральных устоев, как вера в Бога. Да ведь она и нацеливала народ на строительство “ земного рая”. На материальное благополучие. А Запад, по сравнению с советской действительностью, казался подобием “земного рая”. Как тут было не соблазниться?

Но в идеологической войне использовалось и другое. Еще в 1945 г. будущий шеф ЦРУ (и высокопоставленный масон) Аллен Даллес в своей разработке “Размышления о реализации американской послевоенной доктрины против СССР” писал: “Человеческий мозг, сознание людей, способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на замле народа, окончательного необратимого угасания его национального самосознания… Литература, театры, кино – все будет изображать и прославлять самые низменные чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых творцов, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства – словом, всякой безнравственности… Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности” [110]. В 1940-х – 1950-х гг в полной мере применить эти методы к русским были еще невозможно, но начинали вливать постепенно, капля по капле. А капля, как известно, и камень точит…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: