Объект исследования

Однако реальные условия среды обитания и характер поведения в ней животного[40] существенно отличаются от только что описанных. Во-первых, поведение в большин­стве случаев развертывается при чувственной данности животному жизненно важного объекта. Поведение стро­ится, «имея в виду» (часто — в буквальном смысле слова) искомый объект и предметные условия его достижения, и в столкновении с этими условиями перестраивает свои характеристики так, чтобы движение достигло цели. По­ведение вовсе не представляет собой цепочки бессмыс­ленных, наугад, как в лотерее, выпадающих друг за другом двигательных проб, рано или поздно «наталкивающихся» на счастливый номер — безусловный раздражитель (под­крепление).

Во-вторых, как отчетливо показал Н.А. Бернштейн, животные, ведущие подвижный образ жизни, сплошь и рядом имеют дело с уникальными ситуациями. Напри­мер, при преследовании жертвы все многочисленные ха­рактеристики ее движения, рельефа местности, различных помех и препятствий, многочисленные инерционные силы в теле хищника как сложной динамической системе со­здают для последнего настолько особенную ситуацию, что подкрепление всего комплекса произведенных им дви­жений было бы не только биологически бесполезным, но даже вредным, поскольку вероятность точного повто­рения данной ситуации практически равна нулю, а зак­репление только самого последнего поведенческого отрезка привело бы к тому, что хищник при появлении соответствующих стимулов с очень большой вероятнос­тью совершал бы точно такие же, как и в предыдущем случае, движения заключительной фазы погони и, есте­ственно, в новой ситуации неминуемо промахивался бы.

В-третьих, в большинстве случаев среда не предостав­ляет животному ежесекундных подкреплений.

Вот три принципиальных отличия реального объекта исследования поведенческих дисциплин (реального по­ведения в реальной среде) от того представления о нем, которое характерно для радикального бихевиоризма.

Метод

Скиннер справедливо обвинял Павлова в создании «концептуальной» нервной системы, а сам, как мы ви­дим, создал «концептуальную» среду. Впрочем, он нахо­дился в гораздо более выгодном положении, потому что вполне мог воплотить и воплотил эту концептуализацию в реальный материал экспериментального метода.

Для того, чтобы эмпирически исследовать оперантное приспособление организма к среде (предмет радикального би­хевиоризма), необходимо было естественную жизнедеятель­ность животного (то есть реальный объект исследования) уложить в прокрустово ложе идеального объекта — обусловли­ваемого в результате подкрепления оперантного рефлекса. Для этого достаточно произвести два «усечения»: во-первых, устранить всякую возможность целеустремленного поведения, во-вторых, создать «стабильную среду». Оба эти условия до­стигались помещением животного в знаменитый скиннеровский ящик. Набор предметных ситуаций таким образом резко ограничивался, а возможность целенаправленности поведения устранялась сокрытием подкрепления во время осуществления движения и случайным (для животного, но произвольным для экспериментатора) его предъявлением.

При этом экспериментальное разрешение основной теоретической проблемы — как из отдельных случайных реакций образуется многосоставное, внешне кажущееся целесообразным, приспособленное к среде поведение — не составляло никакого труда: всякое заранее задуманное экспериментатором поведение могло быть «построено» им (а не животным!) за счет подкрепления любого движе­ния, развертывающегося в желательном направлении. Такполе естественных причинных следствий поведения за­мещалось искусственными, «условными» связями.

Здесь уместно сказать несколько слов о трактовке про­блемы обучения у Скиннера. «Цель обучения он определяет как получение заранее намеченной (запрограммирован­ной) системы внешних реакций, в терминологии Скин­нера — набора поведений» (Талызина, 1975). Единственный критерий обученности — правильность заданной внешней реакции {там же). Главный принцип созданного Скиннером варианта программированного обучения состоит в том, чтобы разбить учебный материал на как можно боль­шее число предельно малых шагов, максимально увели­чив таким образом частоту подкреплений и «...снизив до минимума возможные отрицательные последствия допус­каемых ошибок» {Скиннер, 1968, с. 42). Идеальной с этой точки зрения была бы такая программа, где учащийся не испытал бы ни одного затруднения, не совершил бы ни одной ошибки. За идеей такого «безошибочного» обуче­ния лежит представление о врожденном репертуаре двигательных возможностей. Все отдельные ответные реакции предполагаются у обучающегося уже наличными (а если какой-то из них нет, значит, нужно продолжить дробле­ние учебного материала до тех пор, пока на каждый его фрагмент не найдется адекватная реакция, пусть даже придется довести дело до сокращения отдельных мышц — ведь никаких принципиальных ограничений здесь нет), он уже все умеет, единственная задача — сцепить данные реакции в заданные последовательности. Так младший школьник в принципе мог бы овладеть, скажем, курсом физики для средней школы, если программа этого курса будет достаточно раздроблена. Что лежит в основе такого «овладения» — бессмысленное запоминание или содер­жательное понимание, что образуется в результате — по­нятия или пустые вербализмы, лишь по внешней форме совпадающие с ними, — все это остается неизвестным, таких различий не существует в плоскости оперантной теории.

Нужно особо подчеркнуть показательность для скиннеровской методологии идеи минимизации шагов обучения и частого, так сказать, поточечного подкрепления. Хотя в реальной практике программирования дробление учебно­го материала проводится, конечно, до определенного пре­дела, диктуемого свойствами самого этого материала, но теоретически метод Скиннера содержит возможность бес­конечного членения поведения, ибо целостность единицы поведения конституируется здесь не предметной целью, а задается внешним образом появлением подкрепления.

Здесь снова и снова Скиннер оказывается в тупике перед решением главной проблемы поведенческих дисцип­лин — проблемы единиц поведения. Доведенная до абсурда идея неограниченного дробления поведения (а никаких принципиальных ограничений Скиннер не предлагает) выдает представление о деятельности животного и чело­века как об аморфном, гомогенном процессе, не имею­щем внутреннего строения. Ибо то, что закономерно структурировано, невозможно членить на произвольные части. Нельзя бесконечно дробить поведенческий процесс, не рискуя разрушить его.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: