Вот это и есть механизм возникновения психосоматики. На этом месте можно заканчивать книгу.

В самом деле, если все мысли и чувства отражаются в состоянии тела, то постоянно присутствующая мысль или чувство вызывает постоянное со-стояние. Например, если я все время хочу кого-нибудь ударить, – моя рука будет в постоянном легком напряжении, я могу не думать об этом осознанно, эта мысль будет на заднем плане, не в фокусе моего осознания. Будет фоном, если выражаться профессиональным языком гештальт-терапевта. Но это ни-как не избавит мою руку от участия в этой мысли. Уже такого постоянно присутствующего напряжения достаточно для того, чтобы возникли какие-нибудь нарушения. На самом деле может произойти следующее: если желание ударить достаточно сильное, но сам удар может привести к неблагоприятным последствиям, то желание остановить себя от удара может быть не менее сильным. Вот это уже не цветочки, а ягодки. Еще одно напряжение, присутствующее в руке, но направленное в другую сторону. Чтобы хоть как-то воспроизвести этот механизм экспериментально – следует просто зажать руку в тиски. Тогда отсутствие физических нарушений в руке будет казаться чудом. Однако тиски психические не так заметны.

Фриц Перлз сравнивал человека, ведущего в себе борьбу противоречивых тенденций, с самолетом на авианосце. Об этом я уже писал в этой книге, но еще раз напомню. Кто этот пример уже запомнил, может пропустить один абзац и читать дальше.

Перед взлетом такой самолет развивает предельную мощность двигателей при зажатых тормозах. Затем тормоза отпускаются, и самолет стремительно взлетает. Если взлет отменяют, – выключают двигатели и самолет остается на месте. Но стоит оставить самолет в противоречивом состоянии работающих двигателей и зажатых тормозов достаточно долго – он развалится на кусочки. Люди не самолеты – они умудряются жить в таком состоянии, но остаться целым при этом невозможно. Хронические состояния психики вызывают хронические болезни. Просто?

Примеры.

Мне «посчастливилось» увидеть начало такой психосоматики у собственного сына. Они с дочерью периодически дрались в детсадовском возрасте. И мы с женой начали запрещать сыну гневаться на дочь, поскольку он был сильнее, и побеждал ее. Однажды нам пришлось стать свидетелями следующей картины. Дочь выхватила у сына игрушку и он …начал вести себя как при начинающемся приступе бронхиальной астмы. Я профессиональным пульмонолог и хорошо знаю, как выглядят люди в этом состоянии. Он запрокинул голову, прижал руки к туловищу, его грудная клетка раздулась, и он начал со свистом хватать ртом воздух. Он превратился сейчас в самолет на авианосце. В нем боролись две противоречивые тенденции: он хотел гневаться, и это требовало сильного, глубокого и частого дыхания, и он хотел сдержать свой гнев, поскольку боялся нашей реакции на свой гнев, и это были его тормоза. Его грудная клетка оказалась в тисках. Я обнял его, успокоил и разрешил драться с дочерью. Больше подобных приступов не было. Заодно у дочери прошла ее психосоматика. Когда мы запрещали сыну драться с ней, она часто приходила из садика в синяках, она благодаря нашему искусственному запрету теряла ощущение опасности в общении со сверстниками. Когда запрет был снят, синяков стало меньше. Дочери пришлось искать другие пути выхода из конфликтов.

Работая с тяжелыми хроническими заболеваниями людей, облеченных властью, я обнаруживал, что любой вопрос, затрагивающий «больные» темы, вызывал немедленное ухудшение состояния. Работать дальше с «разваливающимся самолетом» было бы бесчеловечно. Я вспомнил историю о резиновых куклах начальства, которые устанавливают на проходных японских предприятий, для того чтобы работники могли, уходя домой, отпустить тормоза. Я предлагал этими клиентам пройти в спортивный зал и что-то сделать для того, чтобы облегчить свое состояние. Все они делали примерно одно и то же: сворачивали в рулон гимнастический мат и начинали его бить. Каждый бил что-то свое: систему, начальство, подчиненных. Я понимаю, что это была не терапия, а суррогат терапии, но мне нужно было что-то делать с той энергией, с помощью которой они наносили себе вред. Терапия начиналась потом.

Какие варианты развития событий могли бы ожидать моего сына? Я мог бы ничего не заметить и никак не связать начавшиеся приступы астмы со своими педагогическими идеями. Ему бы назначали лекарства, и он превратился бы в «доброго» и больного, может быть, лет до двенадцати, а может быть, на всю жизнь. Он мог бы выздороветь лет в 11–12, в этом возрасте дети «перерастают» свои хронические болезни. Это начало подросткового бунта, когда дети становятся более здоровыми и менее удобными. Он мог бы разрядить ситуацию немедленно, естественная человеческая реакция разрядки напряжения, которой пользуются все дети – разреветься. И это очень деликатный момент. Он мог бы мгновенно, благодаря своим слезам, превратиться из агрессора в жертву. Его, несчастного, могла бы пожалеть сестра и отдать ему игрушку. Или взрослые решили бы, что теперь ситуация изменилась и вмешались. Все. Слезы из естественной реакции разрядки превратились в инструмент управления. А несчастным-то быть выгодно! Об этом я уже писал.

Но что делать, если ему уже крепко-накрепко объяснили, что мальчики не плачут. Вот тут уж без бронхиальной астмы не обойтись. О, сколько их, никогда не плачущих астматиков, сердечников, гипертоников и прочих, прочих «крепких парней. Но все могло бы пойти каким-нибудь другим, более экологичным путем. Он мог разрядить свое напряжение за счет слез и потом, имея больше свободы для маневра, спокойно поговорить с сестрой. Он мог бы рассмеяться – это тоже разрядка напряжения. Только другим способом. Он мог бы…. На самом деле, у него есть тысячи выборов для приспособления. Человечество развивается, несмотря на «плохих» родителей.

Однако в чем важность и необходимость разрядки? При стрессе организм человека последовательно проходит несколько стадий. Первая из них – нервная, она длится мгновения. Мой сын заметил, что у него забрали игрушку, проходят мгновенные, нервные импульсы и … он бы рад успокоиться, но в кровь уже поступили биологически активные вещества, которые нельзя мгновенно израсходовать, которые волей или неволей сделают свое дело – изменят тонус сосудов, частоту сердечных сокращений, состояние нервной системы, а главное – они повысят общую энергетику организма, приведут его в состояние готовности к бегству или сражению. Стрела выпущена, «кто-то должен упасть». Наступила гуморальная стадия. Двигатели самолета запущены, тормоза еще зажаты. Если тормоза отпустить – начнутся активные действия, энергия будет использована. Гуморальная стадия длится минуты и часы. Если энергия никак не расходуется, все это «добро» в организме должно куда-то деться. Оно делает работу над самим организмом. Стрела оказывается бумерангом. Биологически активные вещества находят свои мишени. Ими оказываются эндокринные железы. Начинается эндокринная стадия, которая длится дни, недели. Организм может измениться основательно.

Когда я работал пульмонологом, у нас в больнице был потрясающий массажист. Он не делал массаж грудной клетки, как рекомендуют при астме. Он растирал зону надпочечников. Он заставлял собственные надпочечники этих людей работать. Если бы они могли позволить себе гневаться, им не нужен был весь этот массаж. Нет, они могут только обижаться.

Но есть еще один способ, – когда двигатели запущены, а тормоза зажаты – слить горючее. Кажется, именно так поступают при авариях? Тогда двигатели просто заглохнут. В данном случае слить горючее – это расплакаться, разреветься, разрыдаться – в настоящем плаче участвует все тело. После хорошего плача люди чувствуют себя уставшими и очень спокойными. Я соврал, плач – это не слив горючего, это его выжигание, – если речь идет о настоящем плаче, а не о способе управления собой и миром.

Но есть еще один способ. И тоже очень естественный. Это смех. Кто-то хорошо сказал, что смех – это не эмоция, а реакция освобождения от эмоций. Смех тоже требует много энергии. Никогда не замечали, что состояние после хорошего смеха и хорошего плача – примерно одинаковое: спокойное, свободное и слегка уставшее? И больше не хочется ни плакать, ни смеяться. Смех – это серия судорожных выдохов, в которых может участвовать все тело, а плач – серия судорожных вдохов. Вот и вся разница. Ах да, в одном из случаев еще требуется чувство юмора. Опять таки, кто-то хорошо подметил, что подростки зачастую неуместно смеются в какие-то напряженные моменты не потому, что не чувствуют особенность ситуации, а как раз потому, что очень хорошо чувствуют. Плакать им уже нельзя – стыдно, неприлично, проявление слабости. Смеяться пока можно. Вот сейчас им объяснят, что и это нельзя. И что тогда?..

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: