Этно-национальный характер в политическом процессе

Политический процесс - явление многогранное. Одни исследователи отожествляют его с политикой в целом (Р. Доуз). Другие ученые коррелируют его содержание с характером функционирования политической системы (Т. Парсонс), динамикой соперничества групп за статусы и ресурсы власти (Р. Дарендорф), поведенческими параметрами реализации субъектами своих интересов и целей (Ч. Мэрриам). Различные интерпретации политического процесса отражают его источники, состояние, элементы. Однако, при всех концептуальных модификациях, считается общепризнанным, что политический процесс отображает реальное взаимодействие субъектов политической жизни, сложившееся не в соответствии с намерениями лидеров или программами партий, а в результате воздействия разнообразных внутренних и внешних факторов. Реализуя свои специфические роли и функции, политические субъекты привносят с собой постоянно изменяющиеся стереотипы, новации, предрассудки, цели, интересы, стимулы, мотивы и т. д. модификации состояний и элементов политического процесса исключают какую-либо жесткую заданность, предопределен- __. ность в развитии событий, явлений, ситуаций.
Политическая психология призвана раскрыть закономерности, механизмы и факторы включения личности и группы в политический процесс. Здесь в центре внимания оказываются политические установки, политическая активность, политические ориентация и позиция. Человек как социальный субъект индивидуален в выборе типа восприятия политической реальности. Но справедливо и другое. На него влияют проявления социальной реакции на окружающую политическую среду, ибо политическое поведение не только индивидуальный, но и коллективный процесс.
Психологическое восприятие индивидом социально-политических процессов обусловлено многими детерминантами, важнейшей из которых является национальный фактор (характер), выступающий основой психологического склада нации, определяющий особенности среды, психологии конкретного человека и группы, способствующий формированию у них определенного типа с доминирующими политическими предпочтениями, методами и способами достижения своих интересов. Заметно влияние национального характера на их политическую культуру, политические позиции, способы ориентации и действий в политическом пространстве.
Поэтому анализ национального фактора (характера), который играет важнейшую роль в формировании политической позиции, выборе типа политического участия индивидов и групп, для политической психологии является актуальным.

Психологический анализ генезиса русского национального характера
Большое влияние на формирование русского национального характера оказывают социальная среда, образ взаимоотношений и система труда. В частности, издревле из общины шли импульсы в различные социальные группы и слои, обеспечивая преобладание общинных ценностей в них, “вживание” их в русский национальный характер. Среди ценностей, выработанных общиной, следует отметить такие, как справедливость, власть “мира”, домовитость, владение народной мудростью, богатырская сила и др. Велика была цен-nnn ность и самой общины, которая позволяла русскому lol народу сохраниться в качестве самостоятельного этноса при многочисленных вторжениях извне. Ради общины русский человек готов страдать, терпеть и жертвовать практически всем.
Как отмечал И.А. Сикорский, “терпение, стоическая покорность судьбе”, из которой вытекает “потребность мученичества” должны быть “признаны за самые выдающиеся особенности русской души” [132, с. 56-57]. Ю.Ф. Самарин констатировал, что общинный быт славян был основан на “свободном и сознательном...отречении от своего полновластия”. Добровольно передавая свою судьбу во власть общины, человек как бы обрекал себя на терпимость и покорность. Однако исторические факты свидетельствуют и о многочисленных выраженных “славянской вольницы”: от казачества, кутежей, разгулов, безалаберности, “фантастического прожигания жизни” до бунтов и революции. Исторический опыт свидетельствует о том, что чем дольше терпение, смирение, кротость, безропотность, послушание, подчинение, тем жестче сопротивление, беспощаднее противоборство.
Результат всего общинного, административного и судебного устройства выливается в то, что русский человек оказывается не в состоянии понять, что он может не принадлежать чему-нибудь, может быть сам по себе. Необходимость подчиняться давлению общины, смиренно воспринимать и принимать вынесенное “всем миром” решение при достижении “предела прочности” оборачивалось разгулом, непокорностью, возникновением желания отомстить “всем за все и сразу”.
В условиях общины всегда были люди, пытавшиеся реализовать себя иными путями, по иным правилам, чем те, что диктовались общиной. Перед ними возникала дилемма: либо восстать против общинных устоев, открыто отстаивать свое право на индивидуальный выбор, либо затаить свое недовольство, внешне смириться. Но латентный характер фрустраций не менее опасен, чем открытое выражение недовольства. Глухое раздражение, накапливаясь, рано или поздно переходит в озлобление, которое прорывается при благоприятной обстановке, приобретает крайние формы активности и протеста.
Воля, в значительной степени противостоящая европейскому идеалу свободы как суверенитету отдельной личности является важнейшей ценностной категорией русской культуры, характерной чертой русского национального типа. Смысловая амбивалентность русского слова “воля”, с одной стороны, отражает активное, непреклонноволящее, индивидуалистическое начало, склонное преодолеть, сокрушить все препятствия, все преграды. В русском языке слова “воля” и “свобода” часто выступают как синонимы, хотя в строго фиксированном, научном, да и правовом смыслах таковыми не являются. “В понятии нашего народа свобода есть воля, а воля - озорничество”, - констатировал В.Г. Белинский [17, с. 53]. Комплекс вольности, свободолюбия, свойственный русскому национальному типу наряду со смирением, покорностью, часто переходил в своеволие, анархию, стихию вседозволенности и разрушения, борьбу против любых ограничений воли, в том числе и легитимных, против любых разновидностей неволи (вспомним русские народные сказки, главным содержанием которых часто было вызволение из темницы, неволи). Н.О. Лосский одну из причин утверждения в России абсолютной монархии, граничащей с деспотизмом, видел в том, что “трудно управлять народом с анархическими наклонностями” без такого государства [75, с. 47-48].
С другой стороны, слово “воля” у русского человека неотделимо от чувства совместимости, братства, единения и немыслимо вне какого-то осознанного, совместного и большого дела, в рамках которого человек может ощутить свою социальную значимость, осознать свое предназначение. “Рабство и господство, - писал Н.Ф. Федоров, - есть несомненное зло; но и свобода (взятая сама по себе, без дальнейшего определения и осуществления своего назначения) не есть благо; она - просто ничто. Какой же смысл может быть в истории, если она... есть лишь прогресс в сознании свободы, а не объединение для того всеобщего дела, что обнимает своей задачей и целью всю вселенную и в частях и в целом” [119, с. 548].
“Могучую силу воли” Н.О. Лосский относил к числу “первичных основных свойств” русского народа, объясняя ею страстность многих представителей этого народа. Страсть есть сочетание сильного чувства и напряжения воли, направляемых на объект, который может восприниматься, приниматься или отвергаться. Чем выше ценность объекта (предмета), тем более сильные чувства (любви, обожания, восхищения или, напротив, неприязни, ненависти) и социальную активность вызывает она у людей с сильной волей. Русские люди со страстностью отдаются избранному делу.
Максимализм, экстремизм и фанатическая нетерпимость, по мнению Н.О. Лосского, суть порождения этой страстности [75, с. 32-33]. Русское революционное движение изобилует примерами сверхчеловеческого напряжения, несгибаемой силы воли, страстности, крайнего фанатизма многих революционеров разных поколений. Страстность, фанатизм, нетерпимость проявляются не только в политической жизни, но и в межличностном общении. Коллективизм, общность, совместность, братство, “хоровой принцип” (в терминологии славянофилов) лежат в основе русского мировоззрения и жизни.
Запад, как это выявил К.С. Леонтьев, заложил основы “чрезмерному самоуважению лица”, “беспредельных прав лица”, что “сделало из всякого простого поденщика и сапожника существо, исковерканное нервным чувством собственного достоинства” [75, с. 82]. В противоположность западному, русское мировоззрение, по оценке С.Л. Франка, “содержит ярко выраженную философию "Мы", а не "Я", которая составляет "основание жизни духа и его сущность". При этом коллективность- "Мы" мыслится не как внешнее единство большинства "Я", только потом приходящее к синтезу, а как первичное, изначальное данное, "неразложимое" единство, из которого только и вырастает "Я" и посредством которого оно становится возможно” [119, с. 90-91].
Братство, соборность (“Мы”) противостоит европейскому принципу формально-юридического равенства отдельных индивидов. Иногда соборность смешивают с коллективизмом, что не корректно. Соборность, как высокий тип братства людей, предполагает сочетание солидарности действий (собор - коллективный разум земли) и духовного единения, в основе которого лежит религия. В этом союзе приоритет принадлежит духовному единению. Вместе с тем, соборность исключала “Я”, предусматривала только “Мы”, что предотвращало несогласие, оппозицию.
Соборное мировоззрение по существу предполагало, а точнее, могло легко обернуться тиранией. Опасность этого резко увеличивается при игнорировании права, низком уровне правовой дисциплины и правосознания. Еще более благодатной почвой для авторитаризма и тоталитаризма служит так называемый “родовой, природный коллективизм” в терминологии Н.А. Бердяева. Русский человек, по его образному выражению, “утопает в безответственном коллективизме”, он чувствует себя “погруженным” в него, привык жить “в тепле коллектива”. Порабощение, поглощение личности коллективом, растворение в нем индивидуальности, наряду с безответственностью, в какой-то мере инертностью, пассивностью, также способствовало правовому нигилизму, порождало недооценку, а то и игнорирование закона, что само по себе “есть знак ослабления личного самосознания”, “недостаток личного достоинства” [19, с. 40-41].
Безусловно, русский традиционный коллективизм имеет и привлекательные стороны. Он мобилизацио-нен, подчиняет индивидуальные интересы общему делу, что иногда необходимо. Коллективизм русских нашел свое выражение в том, что русские более социабельны, более склонны и способны к общению, чем люди западной цивилизации. У них сильно развита потребность принимать все близко к сердцу, делиться с друзьями и знакомыми своими мыслями, переживаниями. Русские более склонны к взаимовыручке, взаимоподдержке. Их мышлению не свойственна отяжеленность, замкнутость, закупоренность. По справедливому замечанию С. Франка, русские люди, руководствующиеся принципом соборности, отдаются политике “со страстностью, западной душе едва ли понятной, демонстрируя в то же время политическую несостоятельность, утопическое и хаотически-анархическое настроение”. Политика есть действие больших социальных групп. В политической практике это противоречие проявляется в ожесточенности, принципе “все или ничего”, “своих” и “врагов”. Опасность поляризации этих двух тенденций резко возрастает тогда, когда религиозная основа, на которой только и возможна истинная соборность как высокий тип духовного, а не политического коллективизма, ослабевает или выветривается из сознания.
Таким образом, общинные нравственные принципы требовали послушания, уважения, почитания, непререкаемого авторитета старших, что в определенной мере явилось противовесом недовольству, раздражению “взбунтовавшихся” членов общины. Но излишняя зависимость индивида от общества, сужение путей самореализации человека в общине, усеченное право выбора (в пределах, разрешенных общиной) приводили к тому, что в ней и, соответственно, в стране накапливалась социальная энергия, ищущая простора, выхода. Не направленная в созидательное русло, она всегда приобретает форму всеразрушаю-щей стихии.
Русская душа, по выражению Н.А. Бердяева, “сгорает в пламенном искании абсолютной, божественной правды”. Правдоискательство, идеалы жития по совести, справедливости, стремление ко всему абсолютному, совершенному характерные черты русского национального типа, российской духовной традиции. П. Флоренский очень ярко выразил эту особенность русских. Он писал: “Я не знаю, есть ли Истина, или нет ее. Но я всем нутром ощущаю, что не могу без нее... если она есть, то она - все для меня: и разум, и добро, и сила, и жизнь, и счастье” [119, с. 67-68]. С.Л. Франк тонко подметил, что у русских кроме слова “истина” есть еще понятие, с трудом переводимое на другие языки- “правда”. Поиск “истины- правды” является главной темой размышлений, дискуссий русских.
У человека западноевропейской культуры истинно лишь то, что подвластно его уму и воле, может быть поставлено ему на службу. Для русского человека “истина - правда” - есть само бытие, само сущее, это душа, которая не зависит от ума и воли постигающего истину (вспомним известное христианское изречение - “душа - это то, что болит у человека, когда все тело здорово”).
Русскому духу присуще стремление к целостности, всеохватности, ему свойственно сведение всего многообразия реальности к последней, высшей первооснове. Все относительное, “земное”, “бренное” само по себе не имеет у русских ценностей и приобретает таковую лишь благодаря своему отношению к абсолютному, лишь как выражение и форма проявления этого абсолютного. Русскому человеку, констатировал И.А. Ильин, необходимо что-то “искренне и сильно любить, во что-то искренне и сильно верить”, ибо его ум и воля “приводятся в движение любовью (или, соответственно, ненавистью) и верою” [57, с. 20]. Стремление русских ко всему возвышенному, идеальному, совершенному, абсолютному, необходимо им не само по себе, а для того, чтобы служить идеалу, подчинить ему всю свою жизнь, а если это необходимо, то и пожертвовать ею во имя воплощения идеала в реальность. Не случайно русских, в отличие от европейцев, больше и чаще мучает вопрос о смысле жизни. Русский человек остро чувствует, что, если он просто живет, как все - ест, пьет, женится, трудится, отдыхает, растит детей - он не живет, а просто существует. Страдая от подобной, как ему кажется, бессмыслицы жизни, русский человек всем существом своим ощущает, что нужно не просто жить, а жить для чего-то. Последнее, по словам С.Л. Франка, означает для него смысл “жить для соучастия в каком-то великом общем деле, которое совершенствует мир и ведет его к конечному спасению” [119, с. 156].
Устремленность русского национального типа к высшему, абсолютному, способность ради идеала идти на жертвы может быть основой как конструктивной, созидательной, так и деструктивной, разрушительной деятельности. Эти черты национального характера играли и играют мобилизующую роль в экстремальных ситуациях прорыва. Русские обнаруживали удивительную стойкость, выносливость, сплоченность, упорство в достижении поставленной цели, сосредоточении всех сил и средств в периоды наивысшего напряжения, вызванного внешними или внутренними причинами.
Но в будничной, не героической жизни русские демонстрируют нередко дряблость, аморфность, пассивность. Исключительная ориентированность на высшее, абсолютное может привести к недооценке, а то и пренебрежению настоящим. Неумение и нелюбовь жить в настоящем, “суетливое беспокойство о вечном”, неистребимая мечта о “запредельном”, ином царстве порождали либо неуемную страсть к переделке, преобразованию настоящего, подготовке, подтягиванию реальности до абсолютного совершенства, либо служили основой бездеятельности, пассивности, апатии, социальной мечтательности.
Со стремлением русских к совершенному социальному мироустройству связана еще одна черта русского национального характера, а именно способность абсолютизировать, обожествлять что-либо или кого-либо, сотворять себе кумира, слепо верить в успех любых, самых авантюристических начинаний. Широко развитая способность русских к идолопоклонству, их склонность быстро “образовывать себе догмат и всецело ему отдаваться” питается как спецификой нашего менталитета, так и особенностями родового быта, где все отношения между неродственниками строились в форме родства, по принципу старшинства и меньшинства.
Свою лепту в формирование способности русских создать себе идолов, кумиров и неистово им поклоняться и также неистово свергать с пьедестала не оправдавшего надежды политика, внесла и община, где преобладал личностный принцип, узаконивающий притязания индивида на богатство, почести, признание и т. д. В России власть всегда носила очень личный характер, а пребывание у ее кормила связана с большими почестями и привилегиями. Отсутствие действенного государственно-правового инструментария создало возможность беспредельной власти первого лица. С другой стороны, и сами лидеры были возведены народом в ранг политических богов. В силу целого ряда исторических, политических, психологических и других причин россияне оказались не только полностью зависимыми от политического, культурного, нравственного, интеллектуального уровня политической элиты, но весьма подвержены влиянию разного рода словесных обещаний, фантастических проектов, грандиозных планов. Популизм - весьма характерное явление для политической жизни России.
Склонность русских к идолопоклонству, созданию кумиров из политических лидеров пролонгировалась на всю политическую сферу, принципы которой стали критерием оценки науки, искусства, религии, культуры в период большевистского правления. Идол политики привел к искажению человеческого существования, политизации общества. На этой основе возникла вера во всесилие политических основ жизни, в идола революции, страстное желание установить те или иные политические формы власти, что вело к абсолютизациям, крайностям, максимализму, спрямлению многомерного мира. Идол политики порождал ложные представления, что “достаточно уничтожить существующую форму правления, устранить от власти людей, ее олицетворяющих, чтобы зло исчезло и заменилось добром”. Подобные представления вели к поляризации общества, ибо добро и зло отождествлялось с левым и правым, с освободительно-революционными, прогрессивными и консервативно-реакционными направлениями. На основе такого размежевания идеи одних исследователей трактовались в лучшем случае как ложные, “бесполезные” для народа, а других - возводились в ранг непререкаемых истин, отождествлялись с всеобщими интересами и идеалами. Несогласие с последними воспринималось как покушение на счастье народа, предательство, измена и т. д.
Исторический опыт доказал ложность принципа отождествления идеалов с политическими идеями, принципами в силу относительности последних. Одинаково изобличать можно как социализм, коммунизм, коллективизм, так и всевластие частной собственности, крайний индивидуализм. “Не сотвори себе кумира”, - гласит библейская мудрость. Вера - непременное условие успеха любого дела. Но слепая вера, обожествление чего-либо или кого-либо неизбежно ведут к разочарованию, к односторонности, одномерности, прямолинейности.
В целом, самобытный тип мышления русских, эмоционально-чувственное отношение к миру, недифференцированное восприятие действительности, неприятие плюралистической картины мира, приверженность к коммунитаристским, патриархально-общинным ценностям обусловили и одновременно усилили тяготение русских к идеократическим формам государственности, сакрализированному отношению к власти как источнику истины, слитность права и морали, абсолютный авторитет власти.
Западное общество с его сложной системой иерархической зависимости, четкого определения взаимных прав и обязанностей утвердилось в результате иноземного завоевания власти, явившейся с оружием в руках, что вынуждало общество юридически оформлять отношения с внешней силой, создавать государство “из себя”.
Западноевропейский национальный характер формировался под доминирующим воздействием индивидуалистического образа жизни, что обусловило в дальнейшем, совокупность с другими факторами, примат индивидуальных прав и интересов. Специфика становления и развития государственности на Западе, заключающуюся в том, что иноземное завоевание вынуждало общество юридически оформлять взаимоотношения с внешней силой, создавать государства “из себя”, четко оговаривать права и обязанности, пределы компетенции каждой из сторон. Это способствовало выработке механизмов самоуправления, формировало политическую культуру законного участия, диалога, сокращала дистанцию между политическими институтами и субъектами политической жизни, создавало возможность контроля за властными структурами.
Приоритетной основой формирования русского национального характера был примат коллективистских (патриархально-общинных) и квазиколлективистских форм жизни, что обусловило приоритет коллективных прав и интересов над личными. Российская государственность развивалась не “из себя”, а росла преимущественно “сверху”, игнорируя механизмы самоуправления, саморегулирования, инициативности, что затрудняло формирование политической культуры законного гражданского и политического участия.
Три важнейшие категории образуют ценностно-смысловое ядро российской духовной традиции, национального характера, обусловливая неповторяемое своеобразие русской национальной культуры, - это Воля, Нравственная Правда-Истина, Духовное Братство-Единение.
Весь ход российской истории свидетельствует о том, что расколотость русского национального типа не допускает абсолютизации, возвеличивания каких-либо ценностей, идей, форм в ущерб другим, а требует их синтеза. Наше социальное и экзистенциальное бытие требует идеалов, без которых русский человек способен “дойти до скотоподобия”, но необходимы их корректировка, своеобразное “заземление”, постановка реально достижимых целей. Русским изначально присущи ценности совместности, соборности, братства. Справедливость, мудрость государственных решений немыслимы без опоры на правовые основы.
Меняющиеся исторические, социально-политические, психологические условия способствуют преимущественному проявлению и закреплению одних и релаксации других свойств, черт человека, общности. Однако при этом национальный характер весьма устойчив. Его невозможно изменить с помощью административных мер, механического насаждения иных норм, ценностей жизни, манер поведения. Не принижая роли и значения генотипного компонента в национальном характере, следует заметить, что, будучи психологическим феноменом, он изменяется, трансформируется вместе с модификацией социальной реальности.
Переход к цивилизованным рыночным отношениям, правовому государству потребует не просто создания рыночного хозяйства с соответствующей инфраструктурой, но и целенаправленного формирования ряда новых или существенной трансформации сильно деформированных старых качеств, таких, как пра-воприверженность, нравственность, ориентация на профессионализм, дисциплину, самостоятельность, способность к компромиссу, диалогу, толерантность.

Понятие национального характера
Национальный характер - совокупность наиболее устойчивых для данной национальной общности особенностей эмоционально-чувственного восприятия окружающего мира и форм реакций на него. Выражаясь в эмоциях, чувствах, настроениях, национальный характер проявляется в национальном темпераменте, во многом обусловливая способы эмоционально-чувственного освоения политической реальности, скорость и интенсивность реакции политических субъектов на происходящие политические события, формы и методы презентации ими своих политических интересов, способы борьбы за их реализацию.
Элементы национального характера закладывались на ранних, доклассовых этапах развития общества. Они служили важнейшим способом стихийного, эмпирического, обыденного отражения окружающей действительности. На последующих этапах исторического развития на национальный характер оказывает влияние политическая система общества, однако его ценностно-смысловое ядро остается константным, хотя и корректируется политической жизнью, режимом, системой в целом. В кризисных ситуациях, в периоды обострения национальных проблем и противоречий те или иные черты национального характера могут выходить на передний план, детерминируя политическое поведение людей. Принято считать, что национальный характер - составной элемент и одновременно основа психологического склада нации и национальной психологии в целом. Однако именно взаимосвязанная и взаимообусловленная совокупность и эмоциональных, и рациональных элементов составляет психологический склад нации или национальный характер, который проявляется и преломляется в национальной культуре, образе мыслей и действий, стереотипах поведения, обуславливая специфичность каждой нации, ее отличие от других. И.Л. Солоневич подчеркивал, что психология, “дух” народа являются решающим фактором, определяющим своеобразие его государственного устройства. При этом компоненты, “образующие нацию и ее особый национальный склад характера, нам совершенно неизвестны. Но факт существования национальных особенностей не может подлежать никому... сомнению” [113, с. 20-21]. Влияние “духа” народа на те или иные явления и процессы не всегда явно прослеживается, бывает выражено в форме адекватных понятий и четких мыслительных конструкций, но оно, тем не менее, присутствует, опосредованно проявляясь в традициях, нравах, верованиях, чувствах, настроениях, отношениях. Э. Дюркгейм дал одну из наиболее развернутых характеристик “духа” народа как совокупность верований, чувств, общих для всех членов общества. По его мнению, “дух” народа постоянен на севере и юге страны, больших и малых городах, он независим от профессиональной подготовки, половозрастных особенностей индивидов. Он не изменяется с каждым поколением, а, напротив, связывает их между собой. Проявляясь в деятельности отдельных личностей, он, тем не менее, “есть нечто совершенно иное, чем частное сознание”, ибо “выражает психологический тип общества” [50, с. 80].
Общий социальный опыт, глубинный народный дух проявляется даже в таких, казалось бы, абстрактных вещах, как математика. Н.Я. Данилевский указывал на известный факт: греки в своих математических изысканиях употребляли так называемый геометрический метод, тогда как ученые новой Европы - метод аналитический. Это различие в методах исследования, по мнению Н.Я. Данилевского, не случайно. Оно объясняется психологическими особенностями народов эллинского и германо-романского типов [43, с. 135-136].
Отмечая наличие национальной самобытности, специфического склада мышления и поведения, следует подчеркнуть, что изучение “народной индивидуальности” сопряжено с большими трудностями. Как справедливо указывал Н. Бердяев, в определении национального типа “невозможно дать строго научного определения”. Всегда остается что-то “непостижимое до конца, до последней глубины” [19, с. 37].
Понятие национального характера не теоретико-аналитическое, а оценочно-описательное. Впервые его стали употреблять путешественники, за ними - географы, этнографы для обозначения специфических особенностей поведения и образа жизни народов. При этом разные авторы вкладывали в это понятие разное содержание. Одни подразумевали под национальным характером свойства темперамента, эмоциональных реакций народа, другие акцентировали внимание на социальных установках, ценностных ориентациях, хотя социальная и психологическая природа этих феноменов различна. В связи с тем, что проникновение в сущность национального характера осуществляется, по словам С.Л. Франка, “лишь посредством некой изначальной интуиции”, оно имеет “слишком субъективную окраску, чтобы претендовать на полную научную объективность”, что неизбежно оборачивается схематизмом [111, с. 472].
Перечисление и характеристика тех или иных черт народа, акцентуация его достоинств и недостатков во многом субъективны, часто расплывчаты, нередко произвольны, обусловлены исследовательским интересом автора. Большая трудность связана и с определением приоритета биогенетических или социально-исторических основ в формировании национального характера, путей его передачи из поколения в поколение.
Выделение специфицирующих национальных черт, влияющих на восприятие политических идей, ценностей, отношение граждан к политическим институтам, власти к гражданам, на формы политического взаимодействия, характер участия и активности политических субъектов, помимо субъективности в отборе и интерпретации исторического материала, имеет и объективные трудности. Они связаны с тем, что дискретные периоды исторического развития оказывают существенное влияние на национальный характер. Так, революция 1917 года в России прервала традиционные способы, механизмы трансляции опыта, традиций. По образному выражению И.А. Ильина, революция “ломала нравственный и государственный костяк” русского народа, “нарочито неверно и уродливо сращивала переломы” [57, с. 217]. Действительно, после революции произошел отказ от национальных традиций, качественно изменились условия и механизмы их преемственности. Но справедливо и другое. Национальный характер вместе с другими факторами оказывает обратное влияние на революцию, обусловливая специфический “русский революционный стиль”, делая ее “страшнее и предельнее”, чем революции в Западной Европе.
Проблемы национального характера давно являются предметом разносторонних научных исследований. Первые серьезные попытки были представлены в рамках сложившейся в середине XIX века в Германии школы психологии народов (В. Вундт, М. Лапарус, X. Штейнталь и др.). Представители этого научного направления считали, что движущей силой исторического процесса является народ, или “дух целого”, выражающий себя в религии, языках, искусстве, мифах, обычаях и т. д.
Представителям американской этнопсихологической школы в середине XX века (Р.Ф. Бенедикт, А. Кар-динер, Р. Линтон, Р. Мертон, М. Мид и др.) фокусировали свое внимание на построении модели “средней личности” той или иной национально-этнической группы, выделяя в каждой нации “базисную личность”, соединяющей общие для ее представителей национальные черты личности и характерные черты национальной культуры.
В настоящее время невозможно выделить какое-либо целостное направление изучения национального характера. Его исследование осуществляется в разных контекстах и с разных концептуально-теоретических позиций. Достаточно полную классификацию точек зрения на национальный характер дают нидерландские ученые X. Дуийкер и Н. Фрийд.
1. Национальный характер понимается как проявление определенных психологических черт, характерных для всех членов данной нации и только для них. Это распространенная, но уже редко встречающиеся в науке концепция национального характера.
2. Национальный характер определяется как “модальная личность”, т. е. как относительная частота проявления среди взрослых членов какой-либо нации личностей определенного типа.
3. Национальный характер может пониматься как “основная структура личности”, т. е. как определенный образец личности, доминирующий в культуре данной нации.
4. Национальный характер может пониматься как система позиций, ценностей и убеждений, разделяемых значительной частью данной нации.
5. Национальный характер может определяться как результат анализа психологических аспектов культуры, рассматриваемых в определенном, особом смысле.
6. Национальный характер рассматривается как интеллект, выраженный в продуктах культуры, т. е. в литературе, философии, искусстве и т. п.
В отечественной литературе присутствуют попытки выявления сущности национального характера через выделение ценностей, разделяемых русским народом на протяжении веков. Такой подход является плодотворным. Этносоциальные архетипы воспроизводят из поколения в поколение ментальные стереотипы, устойчивые стили поведения, особенности социального мироощущения, социального темперамента народа, специфику его адаптации, ориентации в политической сфере. Их наличие обусловлено длительным существованием ведущих форм общежития, устойчивыми механизмами общественного признания, доминирующими формами участия в общественно-политической жизни, типичным характером взаимодействия между государствами и гражданами. Одновременно этносоциальные архетипы, воспроизводя стереотипизирован-ные ментальные и политические установки, влияют на функционирование политических институтов, политико-культурной среды. В тот или иной исторический период в национальный характер неизбежно внедряются инокультурные образования, могут получить распространение, нередко довольно широкое, инновационные элементы. Однако компоненты смыслового ядра национального характера обладают большой устойчивостью, хотя и релаксируются временными и другими факторами.
Таким образом, в западной и отечественной науке не существует единой точки зрения и на проблемы формирования национального характера. Одни отдают приоритет географическим факторам, другие - социальным. В одних теориях понятие национального характера определяется через особенности общих психологических черт, присущих данному национальному сообществу. В других концепциях основной упор делается на анализе социокультурной среды как определяющего компонента в формировании особенностей психики нации (А. Инкельс, Дж. Левисон). Существует мнение, что характер нации определяется характером элиты. Именно последняя является выразителем национального характера, его сущности. Часть исследователей пришли к выводу, что нет необходимости специальной дефиниции, поскольку все теории в конечном счете сводятся к психологизированной интерпретации национальной культуры (Лер-нер, Харди).
Сложность научного анализа проблем национального характера в немалой степени связана с тем, что эмпирические данные и теоретические выводы нередко используются в политике теми или иными националистическими или даже расистскими направлениями, движениями, союзами, силами для достижения своих эгоистических, узко националистических целей, разжигания вражды и недоверия народов.
Несмотря на имеющиеся модификации, в исследованиях национального характера условно можно выделить три основные группы ученых. Одни авторы, фокусируя внимание на специфичности, неповторимости каждой нации, структурируют народы на жестко фиксированные и противостоящие друг другу национально-этнические группы. Другая группа исследователей склонна считать, что само понятие “национальный характер” является фикцией, беспочвенной гипотезой, лишенной реальной объективной основы, сугубо идеологической и потому ненаучной категорией, принципиально не верифицируемой, пригодной лишь для спекулятивных умозаключений.
Третья группа ученых занимает промежуточную позицию между двумя крайними точками зрения. Они считают, что понятие “национальный характер” имеет теоретико-методологическую и практически-политическую ценность, хотя и ограниченную в силу больших методических трудностей его эмпирического изучения и верификации полученных результатов. Вместе с тем в любой нации есть некие доминанты, которые и позволяют говорить о национальном характера как объективном феномене народного бытия. Прав был Ф.М. Достоевский, когда утверждал, что “можно многое не сознавать, а лишь чувствовать. Можно очень многое знать бессознательно” [49, с. 83].
Отмеченные трудности в изучении национального характера вовсе не исключают того факта, что национальный “дух” не как нечто абстрактное, а как “реальная конкретная духовная сущность”, как “нечто совершенно конкретное и действительно целостное” существует, а потому поддается “пониманию и...постижению его внутренних тенденций и своеобразия”.
Изучая национальный характер, необходимо иметь в виду следующие моменты. Во-первых, любой национальный характер противоречив. Как целостное образование, он совмещает в себе пары противоположностей - добро и зло, трудолюбие и леность, свободолюбие и раболепие, смирение и бунт, жесткость и сострадание и т. д. Вычленение одних черт вовсе не исключает существование других компонентов, способных нейтрализовать парный компонент. Раскрыть негативные и усилить позитивные черты психологии народа - значит раскрыть его наиболее значимые социально-психологические черты. Но ни одна из них, взятая сама по себе, не является абсолютно уникальной. Уникальна структура психологических особенностей нации, характер взаимосвязи между элементами. Все элементы, входящие в эту структуру, являются общими, присущими не только данному народу, но и многим другим. Но вот приоритет тех или иных черт, свойств, качеств, степень их выраженности может колебаться в довольно широком диапазоне. Поэтому речь идет о доминировании, но не безраздельном господстве тех или иных черт. Анализ психологического склада нации должен включать основные психологические черты нации, доминирующие черты, т. е. присущие наиболее многочисленным группам в пределах нации, степень однородности (гомогенности) или разнородности (гетерогенности) психических черт в пределах нации. Психический склад нации включает как относительно устойчивые, так и временные черты, а политическая ситуация может усилить или, напротив, ослабить степень их проявления. В рамках национального характера можно говорить и о специфичности психических черт слоев, групп, прослоек, региональных и профессиональных образований. Такой подход и усложняет анализ, но делает его более объективным.
Во-вторых, опрометчиво искать причину и видеть “вину” исключительно национального характера в доминировании тех или иных политике-культурных традиций. Он таков, каким его делают история, определенная биогенетическая предрасположенность, географические факторы, характер социально-политического строя, влияющие на нрав, привычки, манеры, способ мышления, поведения индивидов. Не отвергая наличие природных, генетически обусловленных различий в содержании психических процессов представителей различных национальностей и всей нации в целом, отметим, что в формировании склонностей, интересов, ценностных ориентации, стереотипов мышления и поведения не меньшее значение имеют социально-политические и культурные факторы. Те или иные черты усваиваются и вырабатываются в процессе взаимодействия с политической системой, другими людьми. Таким образом, национальный характер, будучи продуктом налагающихся друг на друга историко-культурных пластов, формируется в большей степени под влиянием политических отношений прошлого. Он оказывает непосредственное воздействие на политическое поведение людей и опосредованное на политическую систему, обусловливая направление, характер, темп ее трансформаций. В переломные, кризисные периоды национальный характер в значительной степени определяет стиль политического поведения нации.
В-третьих, национальный характер неправомерно оценивать по шкале “плохой - хороший”, “развитый - неразвитый” и т. д. Даже если экспериментальным путем возможно выявить степень распространенности в нем тех или иных качеств в сравнении с другими национальными характерами. Подобные попытки обречены на неудачу или неадекватное представление о национальном характере. Между тем сегодня, как и во времена Н.А. Добролюбова, порой высказываются два противоположных мнения о русском народе. “Одни думают, - писал Н.А. Добролюбов, - что русский человек сам по себе ни на что не годится, а другие готовы сказать, что у нас - что ни мужик, то гений” [44, с. 11]. Испанский моралист XVII века Бальтасар Грасиан справедливо заметил: каждому народу, “даже весьма просвещенному”, народу с позитивными чертами, “свойствен какой-либо природный недостаток”, который “соседи обычно подмечают... со смехом либо со злорадством”. А посему каждый народ “свой грех да памятует, а не тыкает другому его грех” [37, с. 6].
В-четвертых, национальный характер не есть величина абсолютно постоянная. Он меняется, хотя и медленно. Идея об изменении психики вызывалась Ч. Дарвином, Г. Спенсером. Современные психологи, антропологи, этнографы на конкретных фактах доказали, что строение сознания изменяется с историей. В 30-е годы тезис об историческом характере человеческой психики экспериментально доказали отечественные психологи Л.С. Выготский, А.В. Лурия. Теоретически и практически неправомерно утверждение о принципиальной незыблемости каких-либо свойств национального характера. Черты, которые мы воспринимаем как специфические особенности национальной психики, в немалой степени являются продуктами определенных исторических условий и культурных влияний. Они производны от истории, социально-политических условий и изменяются вместе с ними. Как подчеркивал Г.Г. Шпет, “было бы совершенно превратным” понимание этнической психологии как “объяснительной” науки по отношению к истории. С другой стороны, история также “только “случайно” может объяснить те или иные явления народного духа, хотя, несомненно, именно история “создает предметную ориентировку душевных переживаний человечества”, она “устанавливает вехи, обозначающие путь духа”. А посему менее односторонним и ошибочным является утверждение о том, что “развитие духа "объясняется" его историей” [125, с. 567].
С изменением тех или иных свойств, качеств национального характера, с определенным временным интервалом, меняются и соответствующие стереотипы о нем. Примеров, подтверждающих эту мысль, довольно много. Так, в начале XVIII века в Европе многие считали, что англичане склонны к революционным, радикальным переменам, тогда как французы казались весьма консервативным, “нерешительным” народом. Однако сто лет спустя мнение диаметрально изменилось: англичане слывут нацией консервативной, со стойкими традициями стабильной демократии, а французы ощущают свое несоответствие “атлантической” модели общественной эволюции, под которой подразумевается прежде всего ее англоамериканская ветвь, из-за наличия определенного этатистского компонента в политической истории, традиции. Или, скажем, в начале XIX века немцев считали (и они сами разделяли это мнение) непрактичным народом, склонным к философии, музыке, поэзии, но мало способным к технике, предпринимательству. Но произошел промышленный переворот в Германии, и в немецком национальном характере сформировались новые черты, а стереотип о неспособности немцев к предпринимательству стал безнадежным анахронизмом. Э. Фромм указывал на то, что европейский характер эволюционировал от “авторитарного, одержимого, накопительского” к “рыночному” с такими ведущими ценностями, как богатство, дело, хозяйство, мастерство, профессионализм [114, с. 162-164]. Сказанное не отрицает генетическую предрасположенность, социальный генотип этноса. В своих сущностных чертах он остается, но функционирует по-разному в разных исторических, полити~ ческих, культурных контекстах.
Политолог Е. Вятр приводит классификацию основных факторов, влияющих на трансформацию в психическом складе наций, выделяя следующие компоненты:

? элементы исторического наследия, опыт прошлого, закрепленный в памяти живущих поколений, а также в исторических документах, литературе, памятниках;
? совокупность условий, в которых существует нация, в первую очередь характер функционирования экономических и политических институтов, а также взаимоотношения различных социальных групп между собой и с институтами власти;
? совокупность действий, сознательно предпринимаемых для формирования психологического склада нации. Это воспитательная, идеологическая деятельность государства, других общественно-политических сил, а также воспитательное воздействие в рамках малых общественных групп (семья, соседи, товарищи, коллеги и т. д.) [30, с. 255].
В-пятых, необходимо учитывать относительность любых этнопсихологических характеристик. Те или иные суждения относительно национальных особенностей, высказанные в форме абстрактных мнений вообще, без указаний того, с кем сравнивается данный национальный характер, порождают только недоразумения. Скажем, такое качество русских, как максимализм. По сравнению с кем русские выглядят максималистами? Правильно ли такое утверждение? И да, и нет. Если считать, что абсолютно все русские максималисты, то это утверждение неверно. Однако в нем содержится доля истины в том смысле, что среди русских максималистов гораздо больше, чем, скажем, среди американцев. Ниже мы проведем сравнительный анализ русского национального характера с западноевропейским, поскольку “вся ткань русской природы иная, чем ткань природы западной” (Н. Бердяев). При этом необходимо помнить о том, что сами европейцы, в отличие от нашего видения Запада, не считают западноевропейский характер “монистическим” и проводят различие между англоамериканской и континентально-европейской, католической и протестантской его разновидностями. Ясно, что одних только этнопсихологических характеристик не достаточно для объяснения политических тенденций, традиций из-за шаткости, ненадежности опытной базы, значительности элемента подразумеваемое. Вместе с тем, этнопсихологические компоненты должны изучаться, ибо они способны не многое объяснить в реалиях как прошлого, так и настоящего.

Ментальные признаки русского и западноевропейского национальных характеров Русский национальный характер не просто противоречив, как и любой другой, а поляризован, расколот. Противоположности в нем обострены до крайности, ничем третьим не опосредованы. Н.А. Бердяев подмечал, что русский народ - “самый аполитический, никогда не умевший устраивать свою землю” и одновременно Россия - “самая государственная и самая бюрократическая страна в мире”, все в ней “превращается в орудие политики”. В русской стихии “поистине есть какое-то национальное бескорыстие, жертвенность” и в то же время это страна “невиданных эксцессов, национализма, угнетения подвластных национальностей, русификации”. Русские покорны, смиренны, но одновременно - “апо-калиптики”, “нигилисты”, бунтари, у них много “хаотического, дикого”, обратной стороной их смирения является “необычайное русское самомнение”. Русская душа “вечно печалует о горе и страдании народа и всего мира”, но ее “почти невозможно сдвинуть с места, так она отяжелела, так инертна.., ленива..., так покорно мирится со своей жизнью”. Стремление к “ангельской Святости” парадоксальным образом сочетается со “звериной низостью” и мошенничеством [19]. У русского, по С. Аскольдову, из трех человеческих качесть: “святого”, иначе безгреховного, “человеческого”, то есть социального и “звериного”, то есть природного,- можно найти лишь первое и последнее. Искренняя жажда божественной правды у русских сосуществует с “бытовым и внешнеобрядовым пониманием христианства”, далеким от подлинной религиозной веры [19, с. 5, 8-10 и др.].
Причину поляризованности, расколотости русского национального типа Н.А. Бердяев объяснил дисгармоний “мужественного” и “женственного” начал в нем. Об этом же писали В.В. Розанов, Вл. Соловьев. Неуравновешенность этих начал присуща незрелому национальному характеру. Недостатком мужественности, твердости духа, воли, самостоятельности в русском народе Н.А. Бердяев объясняет неразвитость в России общественных классов, гипертрофию бюрократизма, специфику русского самодержавия. Благодаря женственному компоненту русская “национальная плоть” имеет такие качества, как милосердие, душевность,мягкость, бескорыстие, терпеливость, отзывчивость, способность отречься от благ во имя светлой веры, идеала. Но жесткое начало обусловило и “пассивную восприимчивость” к добру и злу, излишнюю зависимость от “природной и коллективной стихии”, покорность насилию, “рабьему” положению, которое, накапливаясь, вызывает глухое недовольство, переходящее в озлобление, выливающиеся в бунтах, желаниях расправляться с теми, кому и чему поклонялись. С недостатком “мужественного” начала в русском национальном характере соглашались не все его аналитики. Например, Н.О. Лосский, напротив, считал, что русский народ, особенно его великорусская ветвь, “в высшей степени мужествен”, в нем “особенно примечательно сочетание мужественной природы с женственной мягкостью”. Да и сам Н.А. Бердяев констатировал, что “мужественный дух потенциально заключен в России” [19, с. 8-10, 13, 14 и др.].
Не вникая в существо спора о соотношении “мужского” и “женского” начал (в других интерпретациях русский национальный тип ассоциируется с детским началом, символом несовершеннолетия) отметим, что в основе феномена поляризованности, расколотости лежат многие факторы. Существенное значение имеет расположение страны, где проходил стык двух типов цивилизации, культур. Русский историк В.О. Ключевский писал: “Исторически Россия, конечно, не Азия, но географически она не совсем Европа. Это переходная страна, посредница между двумя мирами. Культура неразрывно связала ее с Европой, но природа положила на нее особенности и влияния, которые всегда привлекали ее к Азии или в нее влекли Азию” [59, с. 65].
В России встречались, перекрещивались две цивилизации. Дуализм двух миров, культур обусловил “кон-, фликтный” тип российской цивилизации. В русской душе столкнулись и смешались два потока мировой истории - восточный и западный, представляющие собой относительно самостоятельные нормативные системы, не способные к сращиванию. Они, по мнению Н.А. Бердяева, не составляли органически цельный характер, не превратились “в единую волю и единый разум”, “запутавшись” в душе. Перепутье между Востоком и Западом, пересечение двух полярных потоков, взаимоотталкивающихся, несостыковываемых, но сосуществующих культурных традиций, начал и обусловили поляризованность русской души, ее апокалип-тичность и нигилизм, которые “не признают серединного царства культуры”. Отсюда та торопливость, суетливость, скоропалительность, с которой русский человек всякий раз спешит “заявить о себе” в хорошем или плохом деле. Как образно выразился Н.А. Бердяев, он “хочет, чтобы поскорее все кончилось или всем, или ничем”. Русская поляризованность “одинаково находит себе выражение и в черносотенстве, и в большевизме. Крайне правые и крайне левые у нас сходятся, как одна и та же темная стихия, та же смесь неосознанного и извращенного апокалипсиса с нигилизмом” [19, с. 106, 107, 148].
Поляризованность русского национального типа проявляется в “забвении всякой мерки во всем”, развитой потребности “хватать через край”, дойти “до последней черты”, “в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и - в частных случаях, но весьма нередких - броситься в нее как ошалелому вниз головой”.
В такие роковые периоды, по оценке Ф. Достоевского, русский человек доходит до “судорожного и моментального” самоотрицания и саморазрушения, способен на самые крайние действия, готов порвать все связи, отношения, отречься от всего (семьи, обычаев, бога), “сжечь все мосты” [48, с. 60]. В апокалиптической настроенности, устремленности к концу, неприятии серединной культуры следует искать источник как наших исторических свершений, взлетов, силы духа, так и падений, провалов, духовных болезней.
Ситуация “висения над пропастью”, “хождения по краю пропасти” порождает в обществе особую атмосферу напряженности, тревожности, страха, дискомфорта, обостряет социально-экономические и политические проблемы, придавая им особую остроту и трагичность, чувство “близкого конца”, катастрофы. Но она же создает и условия, стимулирующие духовное творчество. В русских, наряду с тенденцией саморазрушения, самоотрицания, сильны, может быть, даже в большей степени, импульсы самосохранения, самоспасения, самовосстановления, в котором они проявляют ту же силу, напористость, стремительность. Русский человек, впадая в абсолютизацию одной из противоположностей и желая изжить, преодолеть ее до конца, испытывает столь же искреннюю потребность в другой, ей противостоящей части единого целого.
Потребность отрицания, разрушения подчас всего самого главного, святого, и самовосстановления, возрождения питается “героической” сущностью россиян. Русскому человеку необходимы великие дела и свершения, такие как разрушение и созидание. Ему претит серая, будничная, рутинная жизнь. Созидание у русских идет не иначе, как через разрушение всего и вся, через общественные потрясения, кризисы и катаклизмы, когда общественный организм близок к смерти. Смысл разрушения в том, чтобы смести все мерзкое, уродливое, неприглядное. Только пройдя через великие потрясения, жертвы, покаяние люди становятся способны к духовному преображению, возрождению всего прекрасного, к нравственному просветлению. В этом смысле русская душа, по оценке Н.А. Бердяева, “способна дойти до упоения гибелью” [19, с. 107].
Характерной чертой западной ментальности является рационализм, упорядоченность, склонность к формальным, четко очерченным, внешне организованным структурам. “Человек латино-романской культуры, - писал П.Е. Астафьев, - стремится и всегда готов организовать, кристаллизировать в твердых, точно определенных формах и экономических различий, и человеческое братство, и любовь, и уважение. Для него понятен и почти привлекателен даже вопрос о регламентации, кодификации нравственности в тесном смысле, так чтобы нравственные мотивы действовали в душе по общим правилам, в точно определенных формах и т. д.” [132, с. 37]. А. Аксаков, может быть, несколько утрированно, но очень точно охарактеризовал рационализм западной цивилизации. “На западе души убивают, - писал он, - заменяясь усовершенствованием государственных форм, полицейским благоустройстви-ем; совесть заменяется законом, внутренние побуждения - регламентом, даже благотворительность превращается в механическое дело; на Западе вся забота о государственных формах” [132, с. 1.23].
Русское мышление “абсолютно антирационалистично”, - констатировал С.Л. Франк [115]. Антирационализм не идентичен размытости, неясности, логической недифференцированности духовной жизни, не означает неприятия русскими точных наук или неспособности к ним. Он выражается в неподчиненности пределу, норме, в неприятии внешних форм, “органической нелюбви ко всякой законности”, равнодушии к благам, результатам своей жизни и деятельности. Антирационализм русских нашел яркое выражение в устном народном творчестве. Образ дурака, столь типичный в народных сказках, олицетворяет вызов трезвому расчету, здравому смыслу. Дурак, по оценке Е. Трубецкого, является любимым героем сказки именно потому, что в “человеческий ум он не верит” [132, с. 49]. Его поступки противоречат житейским расчетам, на первый взгляд кажутся глупыми, но в конечном итоге он оказывается счастливее своих братьев, действовавших расчетливо, хладнокровно, продуманно, спланированно.
Полнота, цельность, глубина внутреннего мира, совесть, справедливость имеют первостепенное значение для русского народа. “Дух”, моральность, личную совесть русский ставит всегда выше безличной легальности, а душа для него дороже формальной организованности. П.Е. Астафьев полагал, что по этой причине ценности “умеренности и аккуратности” никогда не станут у нас основополагающими. Поэтому русский народ “не организаторский” в смысле его неспособности и несклонности к высшей организованности, упорядоченности жизни, не политический, не юридический и даже, по оценке П.Е. Астафьева, не социальный по своим идеалам и стремлениям. “Охотнее всего мы повинуемся,- констатировал Н.А. Градескул, - но не за страх, а за совесть и по убеждению... Забота о "душе" и об ее внутреннем "благотерпении" - наша типичная русская забота” [132, с. 147]. Правовым нигилизмом в России отличались и консерваторы и радикалы. Многие из них отвергали конституционное государство как чуждое России. Неприятие юридических начал, смешивание права и морали обусловлено особенностями родового быта России.
Сопоставительный анализ показал, что этно-нацио-нальный фактор играет важную роль в политическом процессе. Однако, при всех концептуальных модификациях, считается общепризнанным, что политический процесс отображает ранее не выделяемые особенности реального взаимодействия субъектов политической жизни, сложившегося не только в соответствии с намерениями лидеров или программами партий, но и в результате воздействия разнообразных внутренних и внешних факторов.
Выявленные в рамках политической психологии этно-национальные особенности, закономерные признаки, механизмы и факторы включения личности и группы в политический процесс в российской социокультурной среде имеют свои особенности в сравнении, например, с западноевропейскими. Здесь в центре внимания оказываются политические установки, политическая активность, политические ориентация и позиции, которые во многом вобрали в себя богатое историческое достояние.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: