Первобытный человек

Как бы пристрастны ни были наблюдавшие за от-цом, никто из них не смог

обойти главного -- в нем заключалась недюжинная сила.

Именно она и заставляла одних нападать на него, боясь и ненавидя, а

других -- искать его защиты и по-кровительства.

Это очень скоро признают все.

Юсупов: "Огромная память, исключительная наблю-дательность".

Родзянко: "Недюжинный пытливый ум".

Белецкий: "Это была колоссальная фигура, чувство-вавшая и понимавшая

свое значение".

Гиппиус: "Он умен. В соединении получается то, что зовут "мужицким

умом", -- какая-то гениальная "смет-ка", особая гибкость и ловкость. Сметка

позволяет Рас-путину необыкновенно быстро оборачиваться, пронизы-вать острым

взором и схватывать данное, направлять его".

Евреинов: "Крайне талантливый".

Руднев: "Вообще надо сказать, что Распутин, несмот-ря на свою

малограмотность, был далеко не заурядным человеком и отличался от природы

острым умом, боль-шой находчивостью, наблюдательностью и способнос-тью

иногда удивительно метко выражаться, особенно давая характеристики отдельным

лицам".

И множество подобных слов, сказанных, кстати, по преимуществу

недоброжелателями отца.

У Гиппиус же есть наблюдение: "Распутин -- перво-бытный человек из

вековой первобытной среды". Это способно объяснить, почему многое в нем

оставалось непонятным и даже враждебным для людей, далеких от народной жизни

и не желающих ее понять.

Я привела только малую часть описаний отца, как они даны в записках

современников. Попробуйте отве-тить хотя бы на вопрос, так какого же роста

был отец, среднего, выше среднего? Раньше я говорила о том, что многие

путались в цвете его глаз. Не найти и одинако-вых описаний черт лица, фигуры

и т.п. Более того, по-смотрите на фотографии отца -- иногда кажется, что на

них сняты разные люди.

В этом смысле интересно привести еще одно описа-ние, сделанное

Труфановым и потому приобретающее особое значение. Труфанов сопровождал отца

в его по-ездке в Царицын. Там отец, стоящий на возвышении у церкви и

говорящий с толпой, пришедшей его послу-шать, виделся Труфанову очень

высоким, тонким, го-товым почти взлететь.

"Меня держит здесь"

Новые знакомства

Иоанн Кронштадтский, искренне расположивший-ся к отцу, познакомил его с

Гермогеном Саратовским, в то время одним из самых популярных

церковнослужи-телей в России; монахом Илиодором (в миру -- Сергей Труфанов),

известным тогда суровыми проповедями, собиравшими огромные толпы слушателей;

и архиман-дритом Феофаном, инспектором Духовной академии Санкт-Петербурга,

духовником семьи императора.

Они были поражены высказываниями простого му-жика. За простодушием

таилось глубокое понимание религиозных истин.

Приведу здесь замечание именно Симановича. Он, иудей, по понятным

причинам сам совершенно не спо-собен был понять ничего из тех религиозных

открове-ний, которые давались отцу. Значит мог только перено-сить мнение

других. А таких мнений он слышал много. И, зная его натуру, возьмусь

утверждать, что если бы в описываемом вопросе до него дошло что-нибудь

непри-ятное для отца, он бы непременно передал это во все-услышанье. В

других случаях так и происходило... Итак: "Распутин своими религиозными

познаниями приводил в изумление даже епископов и академически образо-ванных

богословов".

К словам Симановича прибавлю слова Белецкого, по должности своей --

министра внутренних дел -- и по собственному рвению (с целями как раз тут уж

точно -- "притереться" к влиятельным интриганам двора) соби-равшего

документы, в основном компрометирующие. На этот раз и ему пришлось трудно,

здесь упрекнуть отца было не в чем: "С ним считались многие, в том числе

видные иерархи церкви, не говоря уже о средних духов-ных слоях".

Нельзя сказать, что компанию, собравшуюся в доме Иоанна Кронштадтского,

кто-то осмелился бы отнести к легкомысленной. Они были очень пристрастны,

когда речь заходила о вопросах веры.

Возможно, они ждали от отца -- сибирского мужика -- даже чего-то,

граничащего с еретическим взглядом. Но быстро поняли, что он тверд в

православии.

Превосходная память позволяла отцу цитировать длинные куски из

Священного Писания. Уже только одно это поразило искушенных собеседников.

Умением тол-ковать священные тексты образованных богословов уди-вить было

сложнее. Но и это удалось сделать отцу.

По меткому замечанию одного из слышавших отца, его "безыскусность

граничила с изощренностью".

Житейский ключ

В этом месте интересно будет передать следующее.

Как-то в самом начале знакомства князь Юсупов стал свидетелем

рассуждений отца на темы Священного Пи-сания.

Смею думать, что и в тот день отец говорил ничуть не хуже, чем во все

предыдущие, и не был менее крас-норечив, чем в беседах с образованнейшими

иерархами. Однако Юсупов замечает: "Мне стало противно слушать, как этот

неграмотный мужик жонглирует кусками из Священного Писания". Обращу внимание

на слово "жон-глирует". В отличие от отца князь был абсолютно грамо-тен и

слова расставлял, как ему казалось, с точностью и однозначностью. Значит,

князя поразила ловкость, то есть умелость, с какой отец приводил куски из

Свя-щенного Писания. Ведь жонглировать -- это и значит умение сохранять

баланс и точность. Но именно это и стало "противно" князю. Он не мог, и

никогда не смог, простить "неграмотному мужику" такого умения. Дело не в

том, что кто-то лучше, а кто-то хуже знал Писание. Этот момент -- только

сколок общей манеры Юсупова трактовать события.

Ниже я еще скажу о нем многое. Сейчас же отнесу к нему фразу,

услышанную не по его адресу, но способ-ную объяснить и его некоторые

действия: "Невырос-ший ребенок до старости сердится, если хвалят пого-ду, а

не его".

Это житейский ключ, простой, но безотказно откры-вающий многие

кладовые.

Споры из-за догм (говорил: "Из-за буквы") отца не интересовали, он

чувствовал, что это пустая трата вре-мени. Его лучше потратить на "разговор

с Богом". "Чтобы опыт пересиливал букву, надо чтобы он был в тебе хозяин".

Опытное применение

Жевахов оставил в своих воспоминаниях запись од-ной из проповедей отца,

сделанных им позднее описы-ваемого времени. Я привожу ее здесь, потому что

то, о чем именно говорил отец, важно запомнить сейчас, чтобы иметь в виду

все время рассказа о его жизни в Петербурге.

"Чтобы спасти свои души, надо-ть вести богоугод-ную жизнь", -- говорят

нам с амвонов церковных свя-щенники да архиереи... Это справедливо... Но как

же это сделать?.. "Бери "Четьи-Минеи", жития святых, читай себе, вот и

будешь знать, как", -- отвечают. Вот я и взял "Четьи-Минеи" и жития святых и

начал их разбирать и увидел, что разные святые только спасались, но все они

покидали мир и спасение свое соделывали то в монас-тырях, то в пустынях... А

потом я увидел, что "Четьи-Минеи" описывают жизнь подвижников с той поры,

когда уже они поделались святыми... Я себе и подумал -- здесь, верно, что-то

не ладно... Ты мне покажи не то, какую жизнь проводили подвижники,

сделавшись свя-тыми, а то, как они достигли святости... Тогда и меня

чему-нибудь научишь. Ведь между ними были великие грешники, разбойники и

злодеи, а про то, глянь, опе-редили собою и праведников... Как же они

опередили, чем действовали, с какого места поворотили к Богу, как достигли

разумения и, купаясь в греховной грязи, жестокие, озлобленные, вдруг

вспомнили о Боге, да пошли к Нему?! Вот что ты мне покажи... А то, как жили

святые люди, то не резон; разные святые разно жили, а грешнику невозможно

подражать жизни святых. Увидел я в "Четьи-Минеи" и еще, чего не взял себе в

толк. Что ни подвижник, то монах... Ну, а с мирскими-то как? Ведь и они

хотят спасти души, нужно и им помочь и руку протянуть. Значит, нужно прийти

на помощь и мирянам, чтобы научить их спасать в миру свои души. Вот,

примерно, министр царский, али генерал, али кня-гиня какая, захотели бы

подумать о душе, чтобы, значит, спасти ее... Что же, разве им тоже бежать в

пусты-ню или монастырь?! А как же служба царская, а как же присяга, а как же

семья, дети?! Нет, бежать из мира таким людям не резон. Им нужно другое, а

что нужно, того никто не скажет, а все говорят: "ходи в храм Бо-жий,

соблюдай закон, читай себе Евангелие и веди бо-гоугодную жизнь, вот и

спасешься". И так и делают, и в храм ходят, и Евангелие читают, а грехов,

что ни день, то больше, а зло все растет, и люди превращаются в зверей... А

почему?.. Потому, что еще мало сказать: "веди богоугодную жизнь", а нужно

сказать, как начать ее, как оскотинившемуся человеку, с его звериными

при-вычками, вылезть из той ямы греховной, в которой он сидит; как ему найти

ту тропинку, какая выведет его на чистый воздух, на Божий свет. Такая

тропинка есть. Нуж-но только показать ее. Вот я ее и покажу.

Спасение в Боге... Без Бога и шагу не ступишь...

А увидишь ты Бога тогда, когда ничего вокруг себя не будешь видеть...

Потому и зло, потому и грех, что все заслоняет Бога, и ты Его не видишь. И

комната, в кото-рой ты сидишь, и дело, какое ты делаешь, и люди, какими

окружен, -- все это заслоняет от тебя Бога, по-тому что ты и живешь не

по-Божьему, и думаешь не по-Божьему. Значит, что-то да нужно сделать, чтобы

хотя увидеть Бога... Что же ты должен сделать?..

После службы церковной, помолясь Богу, выйди в воскресный или

праздничный день за город, в чистое поле... Иди и иди все вперед, пока

позади себя не уви-дишь черную тучу от фабричных труб, висящую над

Петербургом, а впереди прозрачную синеву горизонта... Стань тогда и помысли

о себе... Каким ты покажешься себе маленьким, да ничтожным, да беспомощным,

а вся столица в какой муравейник преобразится перед твоим мысленным взором,

а люди -- муравьями, копо-шащимися в нем!.. И куда денется тогда твоя

гордыня, самолюбие, сознание своей власти, прав, положения?.. И жалким, и

никому не нужным, и всеми покинутым осознаешь ты себя... И вскинешь ты глаза

свои на небо и увидишь Бога, и почувствуешь тогда всем сердцем сво-им, что

один только у тебя Отец -- Господь Бог, что только одному Богу нужна твоя

душа, и Ему одному ты захочешь тогда отдать ее. Он один заступится за тебя и

поможет тебе. И найдет на тебя тогда умиление... Это первый шаг на пути к

Богу.

Можешь дальше и не идти, а возвращайся назад в мир и становись на свое

прежнее дело, храня, как зени-цу ока, то, что принес с собою.

Бога ты принес с собою в душе своей, умиление при встрече с Ним стяжал

и береги его, и пропускай через него всякое дело, какое ты будешь делать в

миру. Тогда всякое земное дело превратишь в Божье дело, и не под-вигами, а

трудом своим во славу Божию спасешься. А иначе труд во славу собственную, во

славу твоим страс-тям, не спасет тебя. Вот это и есть то, что сказал

Спаси-тель: "царство Божие внутри вас". Найди Бога и живи в Нем и с Ним и

хотя бы в каждый праздник, или вос-кресение, хотя бы мысленно отрывайся от

своих дел и занятий и вместо того, чтобы ездить в гости или теат-ры, езди в

чистое поле, к Богу". Распутин кончил. Впе-чатление от его проповеди

получилось неотразимое, и, казалось бы, самые злейшие его враги должны были

при-знать ее значение. Он говорил о том, что "начало пре-мудрости -- страх

Божий", что "смирение и без дел спа-сение", о том, что "гордым Бог

противится, а смирен-ным дает благодать" -- говорил, словом, о наиболее

известных каждому христианину истинах; но он облек эти теоретические

положения в такую форму, какая допускала их опытное применение. Я слышал

много раз-ных проповедей, очень содержательных и глубоких; но ни одна из них

не сохранилась в моей памяти; речь же Распутина, произнесенную 15 лет тому

назад, помню и до сих пор и даже пользуюсь ею для возгревания своего личного

религиозного настроения".

Обращу только внимание на фразу -- "опытное при-менение", как бы

перенесенную Жеваховым из размыш-лений отца. Значит, и такому образованному

человеку, как Жевахов, было что взять у мужика Распутина.

Вразумление, к великому сожалению, не всегда и не всем идет впрок. "И

сам Господь не на всех повлиял, и про некоторых заготовил ад и тьму", --

писал отец в "Житии...".

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: