Назареи — последователи учения Джона Весли. Прим. пер.

«Но не было ли проще, — настаивала Кэтрин в своей наивности, — просто приехать в город и осесть в нем, ос­новав центр пробуждения. Вам не нужно будет иметь своих прихожан, что пугает пасторов. Просто проповедуйте спасе­ние. Пусть они спасаются, и если они хотят вступить в мес­тные церкви, то пусть идут. Я бы сделала так».

Миртл грустно улыбнулась и сказала: «Ты не понима­ешь, сестричка. Эверест чувствует свое призвание в том, что­бы евангелизировать — зажигать свет спасения в сердцах потерянных. Задача церквей — поддерживать огонь после нас. Если мы осядем где-либо, мы просто станем еще од­ной церковью. Они и так критикуют нас все время за то, что мы собираем пожертвования. И они отнюдь не рады тем людям, которых мы достигаем посланием об Иисусе. На деле многие из тех, что спасаются в нашей палатке, пы­таются записаться в местные церкви, когда мы уезжаем, но их не берут. Если уж кто-то и ценит наши служения, то это маленькие миссионерские церкви в трущобах».

Кэтрин быстро изучала внутренние «интриги двора». Она начала понимать, почему папа всегда предпочитал ос­таваться дома по воскресеньям. Все же где-то глубоко внутри, перед тем как лечь спать, свернувшись калачиком на своей убогой постели в гостиной, она любила помечтать об обществе, где люди всех деноминаций собрались бы вместе, не борясь друг с другом, но славя Бога в гармонии и един­стве, стоя плечом к плечу против тьмы этого мира. «Я знаю, что это возможно, — думала она. — Я знаю, что именно так Бог задумал это, подобно тому, как это описано в Книге Деяний, когда все они были единодушно вместе. Я по­бьюсь об заклад: если это случится, у нас будет вторая Пяти­десятница прямо здесь, на земле».

Кэтрин не могла знать в столь юном возрасте, что те мечты и видения были частью Божественного плана: излить Его Дух на Свою подручную, которая станет духовной Жанной д'Арк, ведущей армию Господа в новую свободу и силу по мере того, как мир приходит к своему концу.

Случалось, что Кэтрин и Миртл пели дуэтом или играли в четыре руки на пианино. Дважды тем летом Парротт про­сил 16-летнюю рыжую девчонку выходить на сцену и давать «свидетельство», которое состояло из истории ее «спасения» в маленькой методистской церкви в Конкордии. Оба раза она завершала свидетельство, декламируя длинную поэму и сопровождая ее драматическими жестами. Люди живо от­кликались на это. Им нравилось ее выступление и ее манера произносить слова. Парротт быстро смекнул, что если не ос­тановить Кэтрин, то она станет для него как Давид для Саула (вспомните, как пели женщины: «Саул победил тысячи, а Да­вид — десятки тысяч!» (!Цар.18:7). Он понял, что если позволять Кэтрин собирать пожертвования сразу после ее выступления, то люди дают щедрее.

«Все же, если ты решишь остаться в «Палаточном про­буждении» Парротта, то я даже позволю тебе немножко проповедовать», — заигрывал он с ней.

Это льстило Кэтрин, поскольку во время ее одиноких размышлений она почитывала Библию и подготовила вы­писки для проповеди — так, на всякий случай. Но этот случай, похоже, все не приходил. Лето кончалось, Парротты стали готовить планы на осень, но Кэтрин не была в них включена.

Папа прислал денег на дорогу назад, а Эверетт съездил на железнодорожную станцию в Портленд, проверил рас­писание поездов до Конкордии и купил ей билет. В пят­ницу перед Днем труда * Миртл помогла Кэтрин упаковать вещи. Старый пузатый чемодан был поставлен на батарею в маленькой комнате. Все было аккуратно сложено. Оста­лось только закрыть крышку. Миртл стояла в середине комнаты, печально глядя на все это. Кэтрин, стоя спиной к сестре и укладывая последние свои вещи, вдруг начала плакать.

*День труда — первый понедельник сентября, выходной во многих штатах США и Канады. — Прим. пер.

«Я не хочу возвращаться», — всхлипывала она.

«Тебе не нужно возвращаться!» Миртл испугалась, ус­лышав голос Эверетта Парротта, который только что вошел.

Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. «А как же билет на поезд?» — заикаясь пролепетала Миртл.

«Мы можем получить деньги обратно, — спокойно сказал Парротт. — Я спросил об этом вчера, когда брал билет. Я подумал, что она может захотеть остаться, но я хо­тел оставить решение за ней. Она может здорово помочь в служении».

Были еще разговоры, но Кэтрин уже не слушала. Она была вся в слезах от счастья и облегчения. Спустя годы она говорила, что часто видела во сне тот чемодан на бата­рее. «Иногда во сне, — говорила она мне, — я все вижу его. Я вижу все вещи внутри и ту кривую застежку на крышке. Этот сон преследует меня, поскольку это было большим поворотом в моей жизни. Если бы я вернулась в Конкордию, то застряла бы там навсегда. Нечего и гово­рить о том, что бы тогда получилось. Но даже тогда Свя­той Дух работал в моей жизни, направляя мой путь. Начи­ная с того момента я вошла в служение, и я никогда не раскаивалась ни в чем».

Эти первые несколько лет были трудными для Кэт­рин — она сопровождала Миртл и ее мужа, переезжая из одного города в другой. Обычно они приезжали в го­род, находили свободный участок земли и разбивали па­латку. Затем Кэтрин и Миртл обходили город, звоня в колокольчики и приглашая людей на вечернее богослуже­ние. Вечером на собрании Кэтрин садилась в первом ряду, в то время как Миртл обычно была на сцене с мужем. Миртл постоянно предостерегала Кэтрин от того, что может «опозорить служение»: «Кэтрин, не клади ногу на ногу вот так. У тебя ноги такие длинные, что все это заметят. Скрещивай только лодыжки и смотри, чтобы ко­ленки были вместе».

Влияние Миртл было благотворным. Хотя ее суровость и непреклонность были такими же, как у мамы, она все же была только сестрой. Следующие пять лет, несмотря на то, что были тяжелыми, остались лучшими в жизни Кэтрин.

В течение этого периода Парротт нанял пианистку доктора Прайса, выдающуюся музыкантшу Эллен Галлифорд. Несмотря на то, что Эллен была на одиннадцать лет старше Кэтрин, они быстро подружились. Многие думали, что они сестры, так они были похожи. Хотя Эллен была ростом пять футов шесть дюймов (168 см), что на два дюй­ма (5 см) меньше, чем ее молодая подруга, обе могли носить одну и ту же одежду. Им нравилось быть вдвоем. Мало- помалу привязанность Кэтрин перешла от Миртл к этой не­замужней женщине, которой предстояло сыграть важную роль в ее жизни. Она будет той женщиной, которая встала между Кэтрин и ее разбитым сердцем, но и она не смогла удержать упрямую молодую евангелистку от разрушения ее служения.

Дела обстояли не слишком хорошо в «Палаточном пробуждении» Парротта. Миртл и Эверетт все время цапались. Она обвиняла, его в общении с другими женщинами, становясь всё более и более похожей на маму, твердой и неумолимой. А когда они приехали в Бойсе, что в Айдахо, их отношения из очень плохих стали ужасными. Парротт даже не начал свои собрания, но предпочел забрать палатку и уехать в Южную Дакоту. В Бойсе богослужения прохо­дили в женском клубе, и Миртл проповедовала. Пожертво­вания были так малы, что они не покрывали даже расходов на аренду помещения, и уж тем более их не хватало на то, чтобы платить за крошечную квартирку. В течение двух недель их рацион состоял из хлеба и рыбных консервов из тунца.

Поскольку Парротт распоряжался деньгами, то единственная надежда Миртл была в том, чтобы найти его в Южной Дакоте. Эллен заупрямилась. Ей уже все надоело. Концертная исполнительница, она не любила играть на рас­строенных пианино в маленьких залах перед пятнадцатью или двадцатью слушателями. Кэтрин тоже была сильно разочарована. Хотя ей нравилось помогать на собраниях, она не видела никакой надежды на будущее, пока остава­лась с Парроттами.

После последнего собрания, за ночь до их отъезда, (Миртл решила вернуться к мужу, а Кэтрин и Эллен еще не знали, куда ехать), пастор Назареев подошел к ним око­ло женского клуба.

«Не уезжайте, — сказал он Миртл. — Я понимаю, что дела шли весьма плохо, но вы нужны нам здесь».

Миртл покачала головой: «Мы не сможем остаться. У нас кончились деньги».

«Хорошо, пусть останутся девушки, — предложил он. — Я — пастор в маленькой миссионерской церкви поблизости. Они, по крайней мере, могут петь и играть у нас на пианино».

Миртл посмотрела на Эллен и Кэтрин, которые слыша­ли разговор. Обе кивнули. «Отлично, — сказала Миртл с нотой смирения. — Кэтрин все равно хочет проповедо­вать. Почему бы не дать ей попробовать? Посмотрим, что у нее получится».

«Чудно, — засиял маленький пастор, — они могут начать завтра вечером».

Вот так это и началось. Это была первая самостоятель­ная проповедь Кэтрин — в маленькой грязной миссионер­ской церкви, которую привыкли использовать как место для посиделок в бедном районе Бойсе. Несколько старых сту­льев вносили внутрь, через заднюю дверь вкатывали пиани­но, принадлежавшее бару по соседству. Оно устанавлива­лось рядом с расшатанной кафедрой в углу помещения.

В качестве последней просьбы Кэтрин попросила у Миртл взаймы 10 долларов: «Я хочу купить новое желтое платье для моей первой проповеди».

«Кэтрин, — Миртл качала головой и выговаривала слова, словно вещала для всего мира, как мама, — тебе не купить такое платье, как ты хочешь, за 10 долларов. Нужно в два раза больше. Кроме того, у меня нет столько денег. Я даже не уверена, что у нас есть 10 долларов на счете «Па­латочного пробуждения» Парротта в банке в Су-Сити».

«Но у тебя еще есть подписанные чеки, которые тебе дал Эверетт?» — спросила Кэтрин.

Миртл кивнула.

«Так дай мне один из них. Заполни его на десять дол­ларов. Я не обналичу его, пока не буду уверена, что у тебя достаточно денег, чтобы покрыть его».

«Но все равно тебе не хватит 10 долларов на то платье, что ты хочешь, — упорствовала Миртл. — Тебе же не нравится дешевая одежда. Ты всегда хочешь лучшее».

«У меня все учтено, — сказала Кэтрин. — Возмож­но, я не успею купить его к первому собранию, но я точно буду его иметь до того, как уеду отсюда. Я куплю материал за 10 долларов. Затем я отдам его портнихе и попрошу сшить мне платье. После того как я получу мое первое по­жертвование на проповеди, я расплачусь с портнихой. Ну, как тебе это?»

Миртл покачала головой: «Я никогда бы не поступила так. Никогда!»

Но она выписала чек и отдала его Кэтрин. Перед кон­цом недели у Кэтрин уже было новое платье — желтое кафедральное платье с пышными рукавами и каймой, кото­рая доходила до лодыжек. И это не все: она еще уговорила торговца, у которого она купила материал, позволить ей рас­платиться с первого пожертвования, а также убедила порт­ниху сшить ей платье бесплатно в качестве «служения Гос­поду». Она хранила чек три месяца и наконец реализовала его в Су-Сити, когда нанесла короткий визит Миртл и убе­дила ее, что она и сама смогла справиться.

И будьте уверены, что она справилась. В один пасмур­ный день Кэтрин и Эллен прибыли в Покателло, что в Ай­дахо. Единственным помещением, пригодным для пропове­дей, был старый оперный театр, который так долго пустовал, что возник вопрос, выстоит ли он после уборки — казалось, грязь была его самой прочной арматурой. Но нужно было нечто большее, чем просто грязь, чтобы остудить соединен­ный пыл Кэтрин и Эллен, которые объявляли себя «девуш­ками Бога». «Даже тогда, — говорила мне Кэтрин, — я знала, что может сделать Бог, когда провозглашается Еван­гелие во всей его простоте». Перед тем как две молодые женщины покинули город, в течение шести недель вечерних собраний, которые часто заканчивались за полночь, весь партер и балконы были заполнены.

Их прибытие в Твин-Фоллс, в Айдахо, было настолько же теплым, насколько была холодна погода в тот январский день. На следующий день, как раз когда Кэтрин уходила из здания, где проходила проповедь, она поскользнулась на льду и сломала ногу. Эллен повела ее к доктору, который принимал неподалеку от городского муниципального зала, где и проходили богослужения. Он наложил на ногу гипс и велел две недели не вставать на нее. Впрочем, доктор ниче­го не знал о горячей целеустремленности этой молодой женщины, которая только начала чувствовать свой путь в жизни. И сломанная нога не могла удержать ее от того дела, к которому призвал ее Бог. Она не пропустила ни од­ного собрания, проповедуя до конца месяца — каждый ве­чер, — опираясь на костыли, с загипсованной ногой.

Опытная медсестра, ветеран Первой мировой войны, по­сетившая собрания, написала письмо редактору местной га­зеты, в котором говорила: «Я видела храбрость и целеуст­ремленность на поле боя во Франции. И я увидела ту же храбрость и целеустремленность прошлым вечером в моло­дой леди, которая стояла на сцене, проповедуя спасение».

Ее критики, а они начали у нее появляться уже в начале 30-х годов, говорили, что Кэтрин продавала «микстуру из секса и спасения». И до известных пределов они были правы. Две незамужние барышни были весьма привлека­тельны, и частично их призыв состоял в особом способе по­дачи Евангелия. Обычно они засиживались после собраний, пока оставались те, кто нуждался в помощи. А нуждались в ней зачастую холостые мужчины, неспособные отличить любовь Небесного Отца от полового влечения к молодой женщине, которая была абсолютно свободна в своем обще­нии с мужчинами и женщинами. По счастью, Эллен Галлифорд была более консервативна, чем Кэтрин, и часто предупреждала ее о том, что та становится чересчур при­ветливой с некоторыми из мужчин, в восхищении толпивши­мися у алтаря перед началом ее молитвы. Кэтрин, похоже, стала осторожнее, чем в первые дни своего служения, и бла­годаря постоянным предупреждениям Эллен пыталась быть сдержанной даже когда она чувствовала, что нужно остать­ся до утра, помогая некоторым бомжам из трущоб «промо- лить спасение».

Как раз на одном из таких «собраний после собраний» она впервые столкнулась с явлением, которое называется «говорением на языках».

Кэтрин и Эллен приехали на три месяца в Джолиет, в Иллинойсе, для проведенга богослужений на втором этаже старого склада. Как раз здесь, кстати, группа верующих, изве­стная как «Евангелический церковный альянс», уговаривала ее пройти рукоположение в сан. Она согласилась (это было единственным церковным разрешением, которое она имела).

Единственным посланием Кэтрин было спасение, и оно было в тот вечер простым и по существу. Толпа, насчиты­вавшая несколько сотен человек, уже разошлась, и Кэтрин осталась с полдюжиной верующих, которые преклонили ко­лени перед алтарем в молитве. Одной из них была Изабель Дрейк, учительница, каждый день ездившая из Джолиета в Чикаго. Кэтрин сидела с матерью Изабель на одной из скамеечек в первом ряду, пока молодая учительница была у алтаря, то всплакивая тихонько, то молясь. Внезапно Иза­бель встала на колени, подняла лицо вверх и начала петь. Кэтрин говорила: «Я никогда не слышала такой музыки. Это было самое чудесное пение, самым чудесным голосом, какое я когда-либо слышала. Она пела на незнакомом языке, он был такой неземной, такой красивый, что я почув­ствовала, как мурашки побежали по спине.

Ее мать, сидевшая рядом, схватила мою руку так, что чуть не сломала мне пальцы. "Это не моя дочь поет!.. — сказала она. И в ее голосе было изумление. — Изабель не может даже подпевать. Моя дочь не может спеть ни од­ной ноты"».

Кэтрин сказала, что мать Изабель была почти в истери­ке. И все, что Кэтрин могла делать, — это удерживать ее, чтобы та не бегала и не металась по комнате. Наконец, они сели вместе и стали тихонько слушать эту чудную музыку и сверхъестественный поток слов, что лились из уст молодой учительницы. Иногда ее голос поднимался до верхнего «до», затем опускался в минорном ключе, переходя почти в шепот, чтобы затем снова взлететь вверх. Хотя слова напоминали по звучанию старые греческие или финикийские песнопения, Кэтрин знала, что их происхождение было неземным.

Пение продолжалось почти 15 минут. Молодая учи­тельница опустила голову и оставалась тихо сидеть у алтаря, затем встала, подошла к матери и обняла ее. Хотя Кэтрин слушала учение Чарльза Прайса и знала о существовании пятидесятнических групп (их звали тогда «трясунами»*), которые говорили на неизвестных языках. Сама она никог­да такого не слышала. Впрочем, что-то в ее сердце подска­зывало ей, что это было от Бога. Изабель никогда не слы­шала о «даре языков», она и не мечтала, что ее молитвы приведут ее в такие новые измерения Духа. Все, что она делала, — это просила Бога наполнить ее Собой больше, не зная, что ее молитва будет услышана и что ее ждет посе­щение Святого Духа.

Трясуны» — презрительное название общин верующих (в том числе и в России), искавших водительства и даров Свя­того Духа. Употреблялись также названия: «бегуны», «прыгу­ны». — Прим. пер.

Много лет спустя Кэтрин была свидетельницей похо­жего случая в Портленде, в Орегоне. Это было во время большого служения с чудесами в 1973 году. Кэтрин прове­ла собрание в субботу и вернулась в воскресенье после обе­да на заключительное служение. Муниципальный зал был набит битком. Тысячам не нашлось места. Во время собра­ниямонахиня-католичка, одетая в монашеское платье, выш­ла вперед — только что она получила исцеление от опухо­ли в бедре. Когда Кэтрин расспрашивала ее о том, какая болезнь у нее прошла, она была очень застенчива. Наконец слабым шепотом она рассказала о том, как это случилось. Она сидела в партере с шестью другими монахинями и двумя священниками, когда почувствовала жжение в ноге.

, Она ощупала то место, где была большая опухоль, и не на­шла ее там. Священники настояли, чтобы она подошла к сцене рассказать об исцелении.

«О, дорогая, это так здорово, — сказала Кэтрин. — Я так рада».

Кэтрин плакала. Она часто плакала, когда кто-то вот такой — тихий священник или монахиня, старый пастор или, возможно, тщедушный миссионер, проведший свою жизнь в служении Богу, — выходил вперед, чтобы свиде­тельствовать об исцелении. У нее было особое место в сер­дце для старых, бедных, маленьких детей, молодоженов, и особенно для служителей Божьих.

«Я благодарю Бога за вас», — нежно сказала Кэтрин, когда монахиня робко улыбнулась и пошла прочь от сцены.

Маленькая монахиня, едва сделав два или три шага, по­вернулась к Кэтрин, стоявшей у микрофона. Почти шепотом она сказала: «Госпожа Кульман, я так жажду быть напол­ненной Святым Духом».

Затем, еще до того как Кэтрин смогла дотянуться до нее, чтобы возложить руки, еще до первых слов молитвы, монахиня свалилась на пол. Обычно рядом наготове были мужчины, чтобы подхватить тех, кто испытывал то, что на­зывалось «сошествие силы» или «быть сраженным Духом». Но в тот раз не было поблизости никого, кто успел бы под­хватить монахиню. Она просто соскользнула на пол и в то же время начала говорить на красивом неземном языке.

«Благоговейная тишина воцарилась в собрании, — го­ворила Кэтрин, описывая этот случай, — тысячи пришли в тот день в Муниципальный зал. Все молчали. Я стояла там в священном трепете перед тем, что происходило, когда эта дорогая католическая сестра, которая практически ничего не знала о крещении Святым Духом, говорила на языках. Ее глаза были закрыты, и исходившая из ее уст речь была такой же совершенной, как и та, что лилась за годы до это­го из уст Изабель Дрейк. Это был не лепет типа «бла-бла-бла», ибо Святой Дух не лепечет. Это был совершенный язык, словно Святой Дух использовал ее уста, чтобы возне­сти хвалу и восхищение Небесному Отцу».

Многих теологов и религиозных комментаторов удив­ляло, что Кэтрин Кульман никогда не давала ясного свиде­тельства о своем собственном опыте. Хотя ее обращение к вере в четырнадцать лет было ярким переживанием, это не было чем-то таким, что колеблет жизнь, изменяет характер, а многие считали, что нужно пережить именно нечто подоб­ное, чтобы начать проповедовать. Ее обращение, скорее, только началось с тем переживанием — это было взросле­ние с подъемами и падениями, своего рода процесс спасе­ния длиною в жизнь. У нее было много «проколов» в жиз­ни, которые, поскольку она всегда была на глазах у публики, были чрезмерно преувеличены. Даже в последний год ее жизни христианский мир обнаружил некоторые моменты ее жизни, далекие от совершенства.

Все же она никогда не претендовала на то, что она представляет из себя что-то большее, чем безыскусный, обычный, простой человек. «Я — самый простой человек во всем мире», — часто провозглашала она. Лишь немно­гие из ее поклонников воспринимали ее серьезно, впрочем, смотря на нее как на своего рода суперсвятую. Даже когда она говорила, что не нужно ей поклоняться, ей поклонялись. Ее критикам, с другой стороны, не было нужды особо вы­искивать ее промахи. Так же, как чудеса сопровождали ее служение, ее промахи всегда были видны всем, словно вы­ставленные напоказ.

У нее всегда было больше критиков внутри Церкви, чем вне ее. Мирские люди, жадные до фактов, стекались на ее служения, ожидая увидеть своими глазами то, о чем дру­гие проповедники лишь говорили. Эти «люди мира», как их называла Кэтрин, везде искали доказательств существова­ния иного мира и сверхъестественных сил. Многие погру­зились в оккультные науки, спиритизм и магию, надеясь там найти ответы на их внутренние вопросы. Во всяком случае, они могли быстрее распознать чудо, чем люди, ослепленные церковными традициями из лживой и мертвой религиознос­ти, которая учила, что время чудес давно прошло, — дабы лучше защитить свое бессилие. Кэтрин не была повержена этим пустым рационализмом. Снова и снова она пропове­довала: «Мы должны прилепиться к Слову Божьему. Ос­таваться с ним. Ничего, кроме него, и ничего не добавлять к нему. В тот момент, когда вы уйдете от него, вы начнете скатываться в фанатизм, и тогда мы станем тем, что не под­лежит восстановлению. Ибо в тот момент мы навлечем хулу на самую прекрасную личность в мире, на Третью Лич­ность в Троице — Святой Дух».

Кэтрин знала, что каждый человек на планете Земля создан с осознанием Бога внутри. С жаждой Бога. Она полагала, что в человеческой природе есть томление по Богу, желание снова войти в общение с Ним — в общение, ра­зорванное грехом Адама и заблокированное ныне грехом человечества.

Обращаясь к международному съезду «Общины полно­евангельских бизнесменов» в Далласе в 1973 году, Кэтрин говорила об этом: «Мы должны сохранять уважение, ибо мы представляем Бога Отца, мы представляем Иисуса Хрис­та — великого Первосвященника, и в этот час великого ха­ризматического движения мы представляем великую неви­димую личность — Святой Дух. Мы представляем Его в этот час, в самый великий час Церкви. Глаза миллионов смотрят на нас. На нас смотрит око официальной Церкви, на тех, кто в этом великом харизматическом движении. Глаза еще не обновленных людей смотрят на нас. Назы­вайте это как хотите, но нам нужно сохранить их уважение. Нам нужно оставаться со Словом Божьим».

Все же критики нападали на нее. «Она учит о не­обходимости «крещения Святым Духом», — говорили они. — Но она так и не сказала нам, когда у нее самой это было». Но Кэтрин не опиралась на ощущения. Она настаивала, что человеческая теология должна быть постро­ена вокруг личности Иисуса Христа и прокалена на огне Святого Духа, а не строиться вокруг чьего-то опыта, своего ли, чужого ли. Таким образом, когда она сама имела то пе­реживание, которое она определяла как «крещение Святым Духом», остается невыясненным. Она верила в него. Она желала его для других людей. Она жила им. Но Кэтрин, сама по себе, была уникальной.

На том же съезде в отеле «Хилтон» в Далласе в 1973 году она говорила: «Я верю в способность говорить на незнакомом языке. Я сама заявила об этом перед всем ми­ром. Я должна заявить сама, ибо это по Писанию. Это есть в Слове Божьем. Но помните, Святой Дух не мямлит. Святой Дух — это совершенство. Знайте это! Нам нужно хорошее старомодное учение в этом харизматическом дви­жении. Нам снова нужно вернуться к Слову Божьему. Если мы этого не сделаем, то мы потеряем уважение мил­лионов, смотрящих на нас, и тысяч, которые еще колеблются в ожидании, а внутри они — голодные, голодные.

Это самый великий час Церкви. Мы живем в самые последние дни Божьей благодати. Нам нужно забыть про наши личности. Мы должны забыть о нашем собственном желании вырваться вперед. Мы должны уйти от попыток взобраться выше, чем другие, если даже у нас и было боль­шее откровение, чем у других. Не нужно пытаться быть бо­лее выдающимся, чем другие; кричать громче, чем другие, быть более эмоциональным, чем другие. Возлюбленные, мы должны быть осторожны. Мы живем во время испытаний. Да, я верю в языки. Я верю, что сегодня это нужно Церк­ви. Я верю, что каждая национальная Церковь должна иметь языки и истолкование — все дары Святого Духа. Ибо я верю, что сегодня Бог возвращает Церкви все дары и все плоды, как это описывается в книге Деяний. И когда восстановление закончится, мы все переживем великое «восхищение», когда Иисус снова придет...»

Однако никто из помощников Кэтрин никогда не слы­шал, чтобы она сама говорила на языках, даже Мэгги Хартнер, которая была к ней ближе, чем кто-либо.

И потому ее критики как из пятидесятнических, так и из непятидесятнических кругов продолжали нападать на нее. Пятидесятники — потому что она сама не говорила о сво­ем крещении Святым Духом и потому, что она запрещала говорить другим на языках во время ее служений с чудеса­ми; а непятидесятники — потому что она настаивала, что верит во все дары Святого Духа, включая языки, и поощря­ла людей пробовать их в своих церквях. Но Кэтрин, похо­же, забывая всю критику, продолжала в своей уникальной манере.

По той же причине нет свидетельств, что Кэтрин сама испытала чудесное исцеление, хотя она и служила даром исцеления для многих миллионов больных людей. Те, кто были рядом с ней, знали, что в течение нескольких лет перед смертью она постоянно страдала от расширения сердца, и в течение последнего года она никуда не выходила без ле­карств. Когда она должна была лечь на последнюю опера­цию на сердце в Талсе в ноябре 1975 года, она была ос­меяна в светской прессе и в некоторых фарисейских журналах за проповедование исцеления при неспособности исцелить саму себя. Единственным объяснением, которое смог дать ее друг Тинк Вилкерсон, было то, что «Бог не избрал ее для того, чтобы дать ей исцеление сверхъесте­ственным образом».

Видимо, Тинк своим простым, нетеологическим путем сумел дойти до самой сути теологии Кэтрин. Большинство из нас имеет свое собственное представление о том, как Бог должен управлять Вселенной, — представление, основан­ное на собственных ограниченных познаниях. Кэтрин, на­против, отрицала все традиции. Она выходила из тупиков, в которые люди пытались ее загнать. Когда ее спрашивали, почему многие, как были больны до ее собраний, так и ушли без исцеления, она лишь пожимала плечами и говорила: «Я не знаю, я не знаю». Однажды она призналась, что самый первый вопрос, который она задаст Иисусу, когда пойдет на небо, будет: «Почему некоторые все же не исцелились?»

У теологов были ответы. Сотни ответов. Но теологи сами никогда не творили чудес. У Кэтрин же, которая была одним из величайших инструментов в чудесной силе Святого Духа со времен Апостолов, ответа не было.

«У меня нет исцелительной силы, — говорила она сно­ва и снова. — Я не могу исцелить ни одного человека. Все, что я делаю, так это проповедую веру. Бог совершает исце­ление. Кого Он исцеляет и кого Он избирает не исце­лять — это Его промысел. Я — только Его инстру­мент».

Таким образом, и те, кто критиковал ее позицию, или кто критиковал ее, потому что она не была совершенной, и те, кто указывал, что она не была достойна проповедовать, потому что была женщиной или потому что не закончила духовную семинарию, стояли на опасном пути.

Было время, вспоминает Миртл, когда чувствовалось, что Кэтрин была призвана проповедовать. Это случилось вско­ре после того, как Кэтрин присоединилась к Парроттам в Орегоне летом 1923 года. Они посетили одно из собраний доктора Прайса, и когда они вышли на улицу в вечернюю прохладу, Кэтрин вдруг начала плакать. Миртл нашла ска­мейку рядом с церковью, и Кэтрин, будучи не в состоянии прекратить всхлипывания, положила голову на колени Миртл и несколько долгих минут рыдала.

«Все эти люди, — она, наконец, отдышалась, — все эти люди не приняли Иисуса как своего Спасителя».

«Что ты имеешь в виду?» — нежно спросила Миртл.

«Он призвал мужчин и женщин принять Христа, и ник­то не вышел. Они остались стоять там, умирая в своих гре­хах. Ты разве не почувствовала это?» — «Что я должна была почувствовать, Кэтрин?» — «Почувствовать ношу за потерянных. Я должна проповедовать, Миртл. Я никогда не успокоюсь, пока не сделаю свою работу».

Кэтрин больше никогда не говорила о том вечере. Она не любила вешать свою теологию на бельевую прищепку на долгое время. Она поклонялась Богу сегодняшнего дня, чей Святой Дух творит сегодня гораздо более великие дела, чем Он творил вчера. Однажды она сказала мне, что была так занята тем, чтобы не отстать от того, что Бог делает сегодня, что у нее совсем не было времени вспоминать свое про­шлое. По этой причине она редко отвечала на критику. Она знала свое положение, и даже если людям это не нра­вилось, то потребовалось бы много времени, чтобы остано­вить движение и попытаться им все объяснить. Если им не нравились ее переживания (или отсутствие таковых), если они не любили, как она одевается, ведет себя, говорит или тратит деньги — что ж, это была их проблема. Она чув­ствовала, что ей вручен Божественный мандат. Как Неемия строил стены вокруг Иерусалима, так и она была слишком занята, чтобы спуститься вниз и спорить с против­никами.

В один из редких приступов ностальгии Кэтрин гово­рила о своей теологии: «Когда до Миртл дошли слухи, что мы проводим большие богослужения в Айдахо, она присла­ла мне телеграмму из Спокана, в Вашингтоне, которая была немногословной, но глубокой по сути: «Смотри, чтобы твоя теология была прямой». Я даже и не знала, что такое «тео­логия», — Кэтрин захохотала. — Я рада, что была глу­пой, настолько глупой, чтобы поверить, что все, что нуж­но, — это проповедовать Слово Божье, и Бог позаботится Сам о моей теологии»,

Но нужно было кое-что еще помимо «проповедования Слова». Нужно было напечатать плакаты и маленькие приглашения. И нужно было организовывать собрания в каждом новом городе. Похоже, что она объездила их все вдоль реки Снейк от Пейетта до Покателло и далее до Ай­дахо-Фолса, Берли, Блэкфута, Бэзельта и Боуна. «Назовите любой маленький городок в штате Айдахо, — говорила позднее Кэтрин репортерам, — и окажется, что я работала в нем, пытаясь евангелизировать».

В Рексберге, рядом с границей с Монтаной, Кэтрин и Эллен нашли маленькую баптистскую церковь, закрытую вот уже два года. Порасспросив местных жителей, они отыскали одного дьякона, у которого сохранились ключи от этого здания. Он почесал голову и удивленно посмотрел на двух молодых и приятных дам, которые спрашивали, смогут ли они проводить служения в маленькой церквушке.

«Хорошо, милые барышни, — сказал он медлен­но, — церковь сейчас закрыта, и я не надеюсь, что вы сумеете донести нам в своих проповедях больше, чем мы уже имеем».

Кэтрин и Эллен открыли дверь, убрали внутри и стали обходить маленький городок, объявляя о предстоящих со­браниях. Вдова, приютившая двух «нахлебниц» и не имев­шая лишних кроватей, поручила сыну подмести в индюшат­нике. Кэтрин и Эллен провели там три ночи, прежде чем другая семья предоставила им комнату и кровати.

Зимы в Адайхо были холодные, и порой в комнатах для гостей не было отопления. Чтобы согреться, Кэтрин сворачивалась калачиком под огромной кучей стеганых оде­ял и лежала неподвижно, пока эта часть кровати не нагре­валась. Затем она переворачивалась на живот, брала Биб­лию и часами напролет штудировала Слово Божье, пока оно не становилось частью ее самой.

«Я получила мое образование на коленях у величайшего учителя в мире, — говорила она позднее. — Это проис­ходило не в каком-то великом университете или духовной семинарии. Это было в молитвенной школе, руководимой Святым Духом».

«Иногда, — Кэтрин посмеивалась, — я читала Биб­лию всю ночь, поскольку боялась выключить свет. По ка­кой-то странной причине люди в Адайхо любили вешать огромные портреты своих предков на стенах в комнатах для постояльцев. Там обязательно была или бабушка, в вы­соком кружевном воротнике, или дедушка, с длинной боро­дой. Они сурово смотрели, словно надзирая за мной с их высокого положения. И иногда я лучше себя чувствовала, если при свете лампы всю ночь читала Библию».

Проехав на юг от Адайхо через пустыни Юты, Кэтрин и Эллен прибыли в Пуэбло, штат Колорадо, где они сняли старое здание в районе Монтгомери на Главной улице. Там они пробыли шесть месяцев.

«Я была такой добропорядочной, — говорила Кэт­рин, — что боялась: вдруг меня будут критиковать за то, что у меня больше одного платья. Тогда я сшила три Пла­тья из одного рулона желтой ткани. На последнем собра­нии в Пуэбло, когда головы всех были склонены в тихой молитве, внезапно тишину разорвал пьяный ревущий голос из задних рядов: «Боже милостивый, куда же мне скрыться от этого желтого платья? Я вижу его во сне по ночам... Я вижу его весь день. Оно преследует меня!»

Это был хороший повод для Кэтрин уйти, ибо служение едва-едва удалось продолжить после незапланированного вмешательства.

Денвер, в 100 милях к северу, манил ее. Здесь ей пред­стояло начать строить свое собственное царство и впервые обрести славу, а также понять, что наказывающая рука Бога сильнее ее собственных бунтарских порывов. Ибо именно там она впервые вкусила горечь унижения и неудач, оста­вившую во рту привкус пепла после того, как она выпила из пьянящей чаши человеческих страстей.

Глава 4

«Проповедуй и не останавливайся»

Все, что делала Кэтрин, было великим. Когда она про­поведовала, даже если в зале было с дюжину человек, она говорила так, словно там было десять тысяч. Она никогда не сдавалась. Когда Кэтрин призывала к покаянию, то по­лагала, что все присутствующие должны немедленно пока­яться и отдать свои жизни Христу — даже если все они были проповедниками и миссионерами. Много лет спустя, когда она встретилась с пасторами в одном крупном городе перед началом служения с чудесами, она призвала их пока­яться и стать «заново рожденными». Многие вышли вперед в слезах, прося ее за них помолиться. Она ничего не при­нимала как само собой разумеющееся. Ее часто упрекали в глупом восхищении перед какой-нибудь голливудской звез­дой или знаменитой политической фигурой. Но она также восхищалась каким-то неизвестным священником, который дал обет бедности, или рабочим с автострады, который был исцелен на одном из ее служений. Она одинаково относи­лась и к водителям такси, и к сенаторам — они были одинаково важны в глазах Бога, и, следовательно, в ее гла­зах тоже.

Я вспоминаю два примера — они являются прекрас­ными иллюстрациями. Первый раз я встретил Кэтрин в ее анфиладе офисов на шестом этаже «Карльтон-Хаус» в центре Питтсбурга. Офисы были шикарные, они занимали весь конец крыла отеля. Чтобы войти в дверь с выбитым золотом названием «Организация Кэтрин Кульман» на внешней стороне, нужно было позвонить в колокольчик. Когда снаружи нажимали кнопку, в офисе раздавался пере­звон Вестминстерского колокола. Поэтому посетитель не просто входил, но его сопровождали при входе в офис. Внутренняя атмосфера была домашней, теплой, доверительной, хотя за каждым столом сидели «трудолюбивые пчел­ки» и старательно «гудели». Оформление было женствен­ным — отражением самой Кэтрин. Стены были выкрашены в кремовый и бежевый цвет, большой шерстя­ной ковер — цвета морской волны, и повсюду — обилие цветов, настоящих и искусственных.

Один конец комнаты занимала софа бледно-палевого цвета, заваленная книгами и журналами — подарки, при­шедшие по почте. На приставном столике была куча ма­леньких подарочных коробочек, внутри которых лежали ручки с выгравированным золотом крестом — их Кэтрин посылала на Рождество особым своим друзьям.

Комнаты были наполнены сувенирами. Была там кра­сивая, ручной работы деревянная шкатулка для драгоценно­стей, подаренная мадам Тью в благодарность за служение во Вьетнаме. Были и антикварные люстры, которые Кэт­рин купила сама в маленьком подарочном магазине в Риме. Огромный нависающий портрет глухого Бетховена разместился над столом Мэгги Хартнер, видимо, даже на подсознательном уровне напоминая занятой секретарше, что наличие препятствий не должно побуждать человека делать свое дело хуже, чем он в принципе может делать, — это то, чего Кэтрин добивалась от всех своих сотрудников.

Везде были фотографии: школа в Гонконге с плоской крышей — она была построена на деньги «Организации Кэтрин Кульман»; Кэтрин во Вьетнаме в окружении сол­дат в полной боевой форме; папа римский Павел и Кэтрин, стоят на расстоянии нескольких дюймов и пристально смотрят друг на друга; Кэтрин плечом к плечу с Тедди Колеком, мэром Иерусалима; и ее любимое фото — про­поведь в Стокгольме перед 16000 человек, вместе с пере­водчиком Иосифом Маттсон-Бозе, стоящим рядом. Маленький шведский мальчик стоит перед ней сам по себе, с пристальным, словно в трансе, взглядом.

На одном из столов под стеклом лежал аннулированный чек на 10 долларов, выписанный «Банком национальной безопасности» в Су-Сити. Он выписан на имя Кэтрин Кульман, подписан Эверетгом Б. Парроттом из «Палаточ­ного пробуждения Парротта» и датирован 14 июля 1928 года. Кэтрин никогда не забывала, «откуда она ниспала».

Когда она появилась в тот вечер, это было подобно син­тезу появления английской королевы и вихря могучего вет­ра Пятидесятницы. Она буквально ворвалась в комнату, за­мерла на мгновение в боевой стойке, а затем, подавшись вперед, резко схватила обе мои руки: «Ох... и Вы продела­ли весь этот путь из самой ФЛАА-РРИ-ДДЫ!» Затем, также стремительно она сказала: «Идемте, здесь есть кое- кто, с кем Вам надо встретиться. Давайте скорей, она очч-чень особенная!»

Кэтрин удерживала меня, ее тонкие пальцы слегка ца­рапали мою руку, она увлекла меня за собой. В шестьдесят лет она была совершенной комбинацией привлекательности, представительности, духовности и материнской деспотично­сти. Она быстро провела меня в свою личную комнату. Там, сидя в огромном обитом кожей кресле, на меня смот­рела ужасно стеснительным взглядом старая тучная жен­щина в ситцевом платье. На голове ее был цветной платок, пальцы нервно теребили старый ридикюль*.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: