Аскетизм и монашество. Особенности монастырской жизни.

Чтобы найти интересующие нас точки соприкосновения между аскетикой как искусством и пением как образом звучащего Слова, обратимся к сложившимся в истории значениям так часто употребляемого в наше время термина «аскетика». Понятие аскетизма (греч. ̉άσκησις) происходит от глагола ảσκέω, что означает искусно и старательно перерабатывать или обрабатывать грубые материалы, а также украшать и во всем этом упражняться.[257] В Древней Греции термин «аскетика» включал и физическую, телесную составляющую (закаливание и упражнение для успешного состязания и борьбы на арене), и духовную (упражнение в высшем искусстве – добродетели – в стоической философии). Важно то, что и в том и другом случае делается акцент на усилие, труд, напряжение духовных и физических сил для осуществления цели. Христианское понимание аскетической жизни вбирает в себя прежде всего духовные смыслы усовершенствования своей природы.

В патрологической литературе под аскетизмом понимается деятельное осуществление религиозно-нравственного идеала путем напряжения всех телесных и душевных сил, а также со времени возникновения и распространения монашества – подвижничество, осуществляемое в монашеской жизни. Наряду с этими значениями следует подчеркнуть указание на особенную утонченность, изощренность, искусство и находчивость в изобретении различных способов достижения той или иной ступени совершенствования. Этот оттенок особенно рельефно выступает в тех случаях, когда речь идет о достижении цели в занятиях предметами трудными, сложными, запутанными. По словам преподобного Макария, «некоторые мудрецы удивляли упражнением в софистике», в науках, «были разные художники, упражнявшиеся в мирских искусствах».[258]

По наблюдению некоторых исследователей, именно Евсевий был первым христианским писателем, который слово «монахи» (μοναχοỉ) приравнял к слову «аскеты». В дальнейшем под аскетизмом стали понимать и различные виды подвижничества, означающие жизнь строгую, суровую, многотрудную, со всевозможными лишениями, изнурением плоти, посвященную подвигам целомудрия, терпения, непрестанной молитвы. В целом такая жизнь предполагала труд, громадные усилия, энергическое напряжение сил и в этом смысле противопоставлялась состоянию слабости (ảσφένεια). В IX веке на Афоне аскетическим житием называли жизнь исихастов, пребывающих в безмолвии, чтобы беседовать только с Богом.

Учитывая различные смыслы понятия «аскетизм», следует подчеркнуть, что, в любом случае это только средство к совершенству, «техническая» сторона монашеской жизни. Главным деятелем христианского совершенствования, по учению Отцов Церкви, служит благодать Святого Духа.[259]

Важно также то, что согласно православной традиции (в отличие от католической и лютеранской[260]), аскетизм считается общехристианской обязанностью, осуществляемой в различных формах – в монашестве и общественно-деятельной жизни. Вместе с тем именно монашество являет собой форму жизни, наиболее приспособленную для осуществления аскетического идеала.

Монастырская жизнь, суть которой составляет “духовная брань”, сокрыта для постороннего наблюдателя. Многие плоды этой жизни, характеризуемой ее основателями как “поприще труда и печалей”, состоящие в горьких поражениях и нравственных победах, никогда не станут известны, так же, как и имена многих избравших жизнь “по духу”. “Иноческая жизнь и по назначению, и по свойству своему есть внутренняя, сокровенная. Хотя внешние события, совершавшиеся с какою-либо обителью, и привлекают, главным образом, внимание повествователей, но для истории монашества они имеют значение второстепенное<...>”[261] Истинную жизнь монастыря составляет борьба “с внутренними врагами спасения, совершающаяся в тайной храмине души”, поэтому “подвиги на этим поприще большею частью остаются известны одному всевидящему Богу”.[262]

Вместе с тем невидимая духовная слава монастыря создавала и его славу мирскую, внешнюю. Крупные монастыри, лавры, становились духовными центрами в самом широком смысле слова. Они владели ценнейшими книжными собраниями, создавали оригинальные распевы, из монастырской братии вышли почти все известные древнерусские иконописцы и распевщики.

Иночество не означает бегства от мира по причине отвращения к нему. По словам В.О.Ключевского, “древнерусское монашество было точным показателем нравственного состояния мирского общества: стремление покидать мир усиливалось не оттого, что в миру скоплялись бедствия, а по мере того, как в нем возвышались нравственные силы. Это значит, что русское монашество было отречением от мира во имя идеалов, ему непосильных, а не отрицанием мира во имя начал, ему враждебных”.[263]

О духовных причинах монашества ранее было сказано в «Лествице» Иоанна Синайского: «Все, оставившие житейское, без сомнения, сделали это или ради будущего царствия, или по множеству грехов своих, или из любви к Богу. Если же они не имеют ни одного из этих намерений, то удаление их из мира было безрассудно»[264].

Высота христианских идеалов осуществима лишь вне суеты житейской, где к ним можно только стремиться, но не исполнять в полной мере. Основатель пустынножительства Св. Антоний Великий (III-IV вв.) “советовал держать себя в келлии так строго, чтобы келлия для инока была пещию Вавилонскою, обжигающею в нем все нечистое”.[265] Только здесь духовная, нравственная работа превращалась в “науку и искусство безмолвнической жизни”.[266]

О том, что христианские идеалы, хранимые в пустынях и обителях, необходимы этому миру, говорит и тот факт, что изречения отцов-пустынников, великих отшельников неоднократно издавались и были излюбленным чтением огромного круга людей. Так, Киево-Печерский Патерик выдержал более 30-ти изданий и оказал сильнейшее влияние и на церковнославянскую и на новую русскую литературу. Также любили на Руси творения Василия Великого, Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина, Иоанна Синайского, “Малая Лествица” которого представляла собой как бы “мирской” вариант изложения науки монашеской жизни, где с предельной точностью и глубиной ставились сложные, общие для всех людей проблемы духовного восхождения (“лествицы”) и возможностей противостояния многоликой человеческой греховности.

Но за описаниями духовной брани, высоким слогом и поэтическими метафорами “классики” аскетической литературы стоит безвестный мучительный труд, болезненное преодоление плоти, которое далеко не всегда могло быть представлено как эстетически окрашенное “внутреннее художество”. “Воздержание от сна было одним из подвигов строгого аскетизма. Древнейшие подвижники в Египте в течение целого ряда ночей отгоняли сон или стоянием на молитве, или усиленными трудами. Дорофей Фиваидский днем работал при постройках, а ночью занимался плетением пальмовых веревок”.[267] Монастырская жизнь, представляющая собой “чередование труда и молитвы”, включала в себя, помимо обязательного келейного правила, общих служб, многообразные послушания, зависящие от духовного наставника, климата, времени года, возможностей инока.

В Соловецком Патерике дается такое описание климата этого края: “Только искренняя, твердая решимость всецело служить Богу для спасения души своей может побудить кого-либо искать пристанища на пустынном Соловецком острове. Этот остров отделен от обитаемых мест, по меньшей мере, на сорок верст волнами Белого моря, прекращающего своими льдами на восемь месяцев сообщение с берегом. Скудная растительность его, восьмимесячная темная зима с туманами и постоянной сыростью, не особенно привлекательны для жизни, кроме выгоды уединения и удаления от мира”.[268] Сама жизнь соловецкого инока от поступления в монастырь до кончины есть подвиг. Даже схимники[269], “находясь в тесном затворе, по усердию, занимаются каким-либо делом: иной, вооружась очками, действует иглой; другой вяжет новую сеть или расплетает старую; немощный щиплет старые веревки на конопатку судов”.[270]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: