Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Памфлетный стиль. Специфика памфлета 6 страница




По горячим следам данного события Ильфом и Петровым был написан своеобразный фельетон-репортаж «Волшебная палка» (1930). В начале произведения авторы иронизируют по поводу самой практики проведения диспутов: «Что бы не волновало граждан: проблема ли единственного ребенка в семье, взаимоотношения ли полов, нервная ли система, советская ли сатира – Исполбюро 1 МГУ уже тут как тут и утоляет жаждущих соответствующим диспутом» [7, с. 485]. И далее в юмористическом ключе описывается дискуссия, приводятся мнения противоположных сторон: Блюм доказал, что сатира вредна, ведь еще Гоголь и Щедрин в этом деле «перегнули палку» [7, с. 486], Зозуля «с прямотой старого солдата …заявил, что плохая сатира не нужна… а хорошая …нужна» [7, с. 485], Маяковский «был груб и дерзок, точно животное, с выступавшим т. Блюмом» [7, с. 485], Ардов обосновал свое мнение о целесообразности сатиры несколькими анекдотами, а Кольцов, закрывая диспут, сказал о Блюме, что «лежачего не бьют», «но, несмотря на свое пацифистское заявление, немедленно начал добивать лежачего, что ему и удалось» [7, с. 487].

Ситуации в сатирической литературе посвящен фельетон «Я, в общем, не писатель» (1932). Авторы подчеркивают, что теперь фельетоны пишут все, кому не лень, как герой произведения, сочинивший несколько юморесок, афоризмов и анекдотов и явившийся в редакцию одного журнала. Он сам говорит, что не считает себя писателем, он служащий, «интеллигент умственного труда», решивший таким образом поправить материальную базу, и признает, что написанное им никуда не годится, но в каждом журнале есть «известный процент плохих вещей», так почему бы именно ему не поставлять этот процент. На этом образе показан тип советского фельетониста – «халтуртрегера», который за сатиру выдает штампы, довольно безобидные замечания. Ильф и Петров приводят несколько образчиков подобной сатиры, которые этот тип писателя производит с помощью «верного станка-автомата» [6, с. 159], цитируют постоянные клише, «литературные отмычки» (например, так называемые юмористические фамилии: «Дудочкин (совслужащий), Обиралкин (подкулачник), Добывалкин (плохой кооператор), Помадочкина (несчастная, затравленная машинистка), Канцеляркин (бюрократ и головотяп), Никишин (положительный тип, появляется в конце фельетона)» [6, с. 160]) и замечают: «…в сатирико-юмористическом хозяйстве слишком рано появились традиции. Лучше бы их вовсе не было. Кто-то уже слишком проворно разложил по полочкам все явления жизни и выработал краткие стандарты, при помощи коих эти явления нужно бичевать» [6, с. 158]. Обрисовав анфас и профиль «горе-фельетонистов», авторы надеются, что читатели предупреждены и будут теперь выделять в общем громадном потоке настоящую сатиру на общественные недостатки.

Многие фельетоны Ильфа и Петрова на литературные темы сосредоточены на состоянии критики. В них, прежде всего, сатирически изображаются методы оценивания художественной литературы представителями РАПП. В истории литературы Российская ассоциация пролетарских писателей знаменита, прежде всего, нападками на литераторов, не соответствовавших, с точки зрения деятелей этого объединения, критериям настоящего советского писателя. Давление под лозунгом «партийности литературы» оказывалось на таких разных авторов, как М. Булгаков, В. Маяковский, М. Горький, Е. Замятин, Б. Пильняк, А. Толстой и других. Деятели РАПП (писатели Ю. Либединский, В. Киршон, А. Фадеев, В. Ставский, критики Л. Авербах, В. Ермилов) настаивали на ведущем значении мировоззрения, идеи в художественном творчестве и выступали против интуитивизма, субъективизма, «стихийничества» и «созерцательности» в литературе [1], [9].

Эти тенденции высмеиваются Ильфом и Петровым во многих фельетонах начала 1930-х годов. В частности, в фельетоне «Мала куча – крыши нет» (1930) в довольно безапелляционном ключе раскрывается, с одной стороны, демагогия, сварливость, ограниченность и бесталанность литературных критиков от РАПП («…стоит только одному критику изругать новую книгу, как остальные критики с чисто детским весельем набрасываются на нее и принимаются в свою очередь пинать автора ногами» [7, с. 488-489]), а с другой – подхалимаж перед редакциями «толстых» журналов и заигрывание с публикой (когда книга, о которой не решались писать («Кто его знает, хорошая эта книга или плохая? …Похвалишь, а потом окажется, что плохая. Неприятностей не оберешься» [7, с. 490]) в течение пары лет выдерживает несколько переизданий и пользуется успехом у читателей, критики Столпнер-Столпник, Аллегро, Гав. Цепной берутся за свое «вечное перо» и начинают ее хвалить.

Фельетоны 1932 года «Отдайте ему курсив» и «В золотом переплете» (1932) демонстрируют типичные для рапповского критика субъективизм в оценке произведения, стремление в одной и той же статье, с одной стороны, всячески унизить автора («А.М. Сноп-Ненемецкий никогда не отличался глубиной таланта; постоянно скользил по поверхности; мемуары написал неряшливые, глупые и весьма поразительные по вранью» [6, с. 92], а с другой – подвести под его книгу «идеологическую базу» («книга тем не менее представляет крупный интерес, так как ярко и выпукло рисует нравы дореволюционного актерского мещанства, колеблющегося между феодализмом и мелким собственничеством» [6, с. 92-93]). Ильф и Петров едко высмеивают технику статей рапповцев, одна из черт которой брать под сомнение абсолютно все – об этом свидетельствуют глупые и примитивные названия их критических заметок: «Если рецензируемая книга называется «Жили два товарища», статья о ней …имеет заголовок «Жили ЛИ два товарища? …«Севастополь ли?». Почему он все время сомневается? Неужели он думает, что автор пытался всучить читателю Симферополь вместо Севастополя или, скажем. Серпухов? Да нет, ни о чем он не думает. Просто формула готова, а менять ее для какого-то попутчика не хочется» [6, с. 155]; иронизируют над клише, которые обличают даже классиков мировой литературы: «…первый ученик (критик) никогда не скажет: «Автор изобразил», «Автор нарисовал». Тут есть более осторожная фраза: «Автор пытался изобразить», «Автор сделал попытку нарисовать». Привычка настолько велика, что даже о Шекспире стали писать: «В пьесе «Отелло» автор попытался изобразить ревность». Кстати, и статья называется «Мавр ли?» [6, с. 155]. Оговоримся: подобные злые насмешки сатириков над РАПП в 1932 году – еще и дань новой ситуации, которую подробнее мы опишем ниже, – упразднение этой и других литературных организаций апрельским постановлением Политбюро ЦК ВКП(б). Ругать РАПП теперь стало общим местом – этой тенденциозности Ильф и Петров также не избежали.

Еще одно положение эстетики РАПП, которое подвергают критике Ильф и Петров – теория «живого человека». На I съезде пролетарских писателей (1928) была дана следующая формулировка этого вопроса: «Лозунг показа живого человека… с одной стороны, …ориентирует пролетарскую литературу на отражение современности, а с другой стороны, выражает необходимость борьбы со штампом, схематизмом, голой плакатностью и перехода к выявлению сложной человеческой психики со всеми ее противоречиями, элементами прошлого и ростками нового, моментами сознательного и подсознательного» [9, с. 35]. Данная концепция акцентирует психологизм в литературе, что стало одной из причин нападок на РАПП и в итоге ее расформирования в 1932 году. Ильф и Петров делают выпад против этой идеи в уже упоминавшемся фельетоне 1929 года «Великий лагерь драматургов». Популярный в московской театральной среде автор, герой произведения, так говорит о своей новой трагедии режиссеру одного театра: «Вы поставите ее в плане показа живого человека? Это как раз то, о чем я мечтаю» [7, с. 474], а в другом театре требует постановки этого опуса «с выпячиванием психологии второстепенных действующих лиц» [7, с. 474].

Полемизирующим как по отношению к рапповской теории «живого человека», так и ко все усиливающемуся в литературе и искусстве явлению псевдотворчества, является фельетон «Рождение ангела» (1932). Процесс создания литературного образа показан здесь через описание работы над киносценарием на индустриальную тему. Авторы иронизируют: сценаристы, привыкшие показывать «врагов» (здесь проявляется критика доминирующей во всех сферах советского общества тенденции), не знают, как подступиться к положительному персонажу, поэтому в помощь приглашают «два отдельных эскадрона консультантов». Решили идти от противного – отталкиваясь от шаблонных черт отрицательного героя рисовать позитивного. Персонаж должен быть непременно с бородой, чем подчеркивалась «связь с деревней», в сюжете нужно было «избежать комикования, чтобы не вышло, как у Чарли Чаплина» [6, с. 146], и «физиологизма, всех этих биологических штучек… чтобы не было, как у Довженко или Пудовкина» [6, с. 147]. После длительных прений была найдена схема, по которой герои заранее были обречены на безликость и стандартность. Авторы приводят список «достоинств» подобного персонажа: «а) Он должен быть членом всех добровольных обществ… б) Он одинок, так как семейная жизнь может совратить его с правильного пути… д) Утром он работает. А вечером? – Учится. А ночью? – читает газеты, чем расширяет свой кругозор. А по дороге с завода домой? – Борется с плохой кооперацией» [6, с. 148]. Вновь и вновь фельетонистами подчеркивается, что для большинства современных писателей художественное произведение – дело техники.

Литературная тематика в фельетонах советских сатириков наиболее полно и ярко проявилась в циклах «Под сенью изящной словесности» (1932-33) и «Искусство для Главискусства» (1934). Исследователь советской сатиры Л.Ф. Ершов считает, что «И. Ильф и Евг. Петров во многом способствовали развитию литературной критики. Никто …не вскрывал с таким блеском и остроумием пороки собратьев по перу» [5, с. 130]. Такое целенаправленное внимание к литературной ситуации в стране, облеченное в фельетонную форму, вполне закономерно. В апреле 1932 года выходит известное постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций», с которого началась подготовка Первого съезда советских писателей (1934). В нем констатировалось, что «рамки существующих …литературно-художественных организаций становятся уже узкими и тормозят серьезный размах художественного творчества. Это обстоятельство создает опасность превращения этих организаций …в средство культивирования кружковой замкнутости, отрыва от политических задач современности» [14, с. 130] и закреплялась необходимость объединения «всех писателей, поддерживающих платформу Советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве, в единый союз советских писателей» [14, с. 131]. Большинство писателей восприняло постановление как долгожданное освобождение от диктатуры рапповцев. Но вскоре приходит осознание того, что организованный Союз писателей стал инструментом уже тотального контроля власти над творческим процессом. Не быть членом Союза было нельзя, так как в таком случае писатель лишался возможности публиковать свои произведения и, более того, мог быть привлечен к уголовной ответственности за «тунеядство».

В моду стала входить практика «отмежевания» от своих же произведений и высказанных в них мыслей. Этот процесс нашел отражение в фельетоне Ильфа и Петрова «Идеологическая пеня» (1932). Здесь показывается, как многочисленные авторы спешат отказаться от написанного ими год, два и более назад. Сатирики вводят понятие «идеологической пени» («0,2 ругательной статьи на печатный лист художественной прозы» [6, с. 141]), которая начисляется тем, кто не успел вступить в это процесс отмежевания вовремя. «У всех перед глазами должен стоять ужасный пример автора мелкобуржуазного романа «Жена предместкома». Преисполненный гордыни, он не пожелал отмежеваться вовремя от своего …произведения. И что же? …Исполняется два года с тех пор, как …автор все отмежевывается и все недостаточно. А почему? Пропущено золотое время, наросла пеня» [6, с. 141], – издеваются авторы фельетона над уже устоявшейся тенденцией и далее предлагают «внести стройность и порядок в литотмежевательное дело. …Необходимо расставить вехи на этом нелегком пути» [6, с. 141], предварять публикацию новых произведений письмом автора в редакцию, в котором дается его признание недостатков в книге и обещание заделать «идеологические бреши» для второго издания, сделать отмежевание частью самой книги и т.д.

Другой результат апрельского постановления 1932 года – прекращение литературной борьбы как таковой и временное затишье критиков – показан в фельетоне «Мы уже не дети» (1932). Сатирики сетуют на отсутствие «жизни» в литературе. Сейчас в ней царит «взаимное ласкательство, медоточивость и всякое там, как мог бы сказать Крученых, хухушка хвалит кекуха» [6, с. 487]. Приводится целый список конкретных книг («Время, вперед!» В. Катаева, «Поднятая целина» М. Шолохова, «Собственность» Е. Зозули, «Последний из удеге» А. Фадеева, «Новые рассказы» И. Бабеля и др.), которые, почему-то, пока остались без критических отзывов. Ильф и Петров хотят, чтобы критики честно высказались по их поводу – это не значит, что сатирики призывают к «избиению литгугенотов» («дело не в том, чтобы против некоторых фамилий поставить меловые кресты, а затем учинить Варфоломеевскую ночь с факелами и оргвыводами» [6, с. 487]), они говорят о необходимости объективного подхода к творчеству современных писателей. Возможно, это призыв несколько прямолинеен и наивен, на многих авторов действительно вскоре начались гонения. Он выражает искреннюю обеспокоенность сатириков застоем в литературной критике.

Несмотря на усиление контроля властей над искусством, Ильф и Петров продолжают высмеивать «творчество на заказ» в фельетонах 1932-1934 годов. Их критика не направлена против налагающихся новым Союзом ограничений писателей в темах, а тем более – методов их отражения, их сатирический запал бичует бесталанность и чиновничий подход к творчеству.

Например, в фельетоне «Литературный трамвай» (1932) продолжается авторская критика типичного для большинства современных писателей веяния воспринимать творчество как производственный процесс, высмеивание склок, которым подвержены представители писательской среды. Здесь, также, приводятся размышления о месте юмора в русской литературе – в данном контексте дается сочувственный комментарий того факта, что о некогда чрезвычайно популярном писателе Михаиле Зощенко теперь «ничего не пишут»: «Он даже обижается, когда ему говорят, что он опять написал смешное… Приучили человека к тому, что юмор – жанр низкий, недостойный великой русской литературы. А разве он Великий Инквизитор? Писатель он, а не инквизитор…» [6, с. 167]. Подытоживает фельетон довольно бравурный финал о «нужном споре о методах ведения советского литературного хозяйства» [6, с. 168].

Известные фельетоны «Великий канцелярский шлях» (1932), «Как создавался Робинзон» (1932), «Куда уходят капитаны» (1932) пронизаны критикой писателей-халтурщиков, «гарпунщиков» и вообще казенного подхода к литературе. В «Великом канцелярском шляхе» представлен образ писателя Самообложенского, собирающегося написать «давно задуманный роман-двулогию …к пуску первой очереди московского метрополитена» [6, с. 135]. Больше привыкший заседать в бесконечных комиссиях, которых великое множество в литературных и окололитературных учреждениях, он находит новую форму для своей книги, посвященной любви, с примечательным названием «Пятое колесо» – протокол. В издательстве этот опус приняли на ура и сразу же предложили заманчивую должность: «Ваша двулогия – великолепный творческий документ, говорящий за то, что вы смогли бы занять у нас должность начальника канцелярии. Какой слог! Какая форма!» [6, с. 139]. Он соглашается и вскоре заслуживает репутацию «дельного работника». Эту историю Ильф и Петров резюмируют: «правда в составляемых им отношениях проскальзывает иногда излишняя писательская легкость, ненужная метафоричность, но его …начальство убеждено, что со временем это пройдет бесследно» [6, с. 140]. Таких приспособленцев от литературы, настоящих чиновников, а не творцов, очень много в современной литературе, убеждены сатирики.

В фельетонах И. Ильфа и Е. Петрова конца 1920-х – начала 30-х годов литературная ситуация периода нашла яркое отражение. Авторы подвергают беспощадной критике характерное для среды писателей явление «псевдотворчества», создание произведений на заказ и «злобу дня», засилье идеологии и бюрократизма в искусстве и культуре; иронизируют по поводу состояния сатиры и юмора в литературе; ополчаются против невежества и безапелляционности критиков, особенно представителей РАПП. Также ими освещаются, не без тенденциозности, явления, последовавшие за постановлением Политбюро «О перестройке литературно-художественных организаций». Перспективу дальнейшего исследования фельетонов И. Ильфа и Е. Петрова составляет анализ их стилевых особенностей.

 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных