Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Маршал, деятель правого крыла 7 страница





принять неестественную и не отвечающую обстановке группировку. Такое построение предполагало ее более сильный правый фланг, тесно связанный с левым флангом 4-й армии, в которую уже был направлен приказ об оступлений. Создавалось впечатление, что находившаяся до сих пор в безопасности 4-я армия должна опираться на свою потрепанную в боях соседку, причем опираться на ее южный фланг, усиленный за счет ослабления северного, прикрывающего западное направление на главный политический центр страны — Вильно. Этот приказ имел тяжелые последствия не только для Вильно, но и, как увидим дальше, для всего фронта. Несчастный приказ ген.Шептицкого, стягивающий к левому флангу 4-й армии большую часть сил 1-й армии, мог бы объясняться замыслом перегруппировать силы для проведения контракции. Но в этом случае приказ явно бы опоздал. Для контракции 4-й армии самое подходящее время было 4 и5 июля, когда ее активная помощь соседней армии, ведущей тяжелые бои с превосходящими силами противника, наверняка оказала бы большое влияние на положение дел. Но тогда 4-я армия, в соответствии с окопным образом мышления, стояла в бездействии, наблюдая за схваткой на севере, и пошевелилась лишь для того, чтобы соорудить, говоря окопным языком, отсечную позицию на очередном извилистом ручейке — речке Понья. Непростительная пассивность 4-й армии проявилась и в совершенно неоправданной потере времени т. к. она начала отступление только 7 июля. Я не хочу здесь анализировать причины такой задержки, потому что на фоне многочисленных событий, которые произошли позже, эти день-два не имели, по-моему, особого стратегического значения. Я отмечаю этот факт только для того, чтобы показать, что, если П.Тухачевский, как я указывал выше, 6-е и, по всей видимости, 7 июля просто-напросто пода — рил нам, совершая в пустоте свои маневры, то мы, рассуждая о контракции, а на деле придерживаясь принципа абсолютно пассивного сопротивления, не только не воспользовались этими днями, но и с лихвой вернули их П.Тухачевскому. Добавлю, что приказ об отходе 4-й армии был отправлен из Варшавы 6 июля.


Так или иначе начиная с 7 июля отступление как 4-й, так и 1-й армий шло полным ходом на запад. Отход 1-й армии протекал в основном вне контакта с противником; были лишь незначительные стычки между дозорами. 4-я армия в первые дни имела определенные трудности, но потом отступала уже беспрепятственно, все больше отрываясь от противника. В качестве стратегической цели отступления генерал Шептицкий назначил занятие длинной линии германских окопов. В них вплоть до южной оконечности озера Свирь должны были плечом к плечу занять позиции наши дивизии, и только две из них — 8-я и 2-я литовско-белорусская — располагались вне этих окопов.

Что касается самого способа отступления как стратегической операции, то не могу не сказать, что и 1-я, и 4-я армии, к сожалению, настолько упорно придерживались линейного принципа (по крайней мере, судя по их приказам), что оно далось нашим войскам с большим трудом. Система линий в 1-й армии несколько отличалась от системы линий в 4-й армии. Прежде всего это проявилось в том, что приказ на отступление в 1-й армии был совершенно шаблонный, в то время как в 4-й, находящейся уже под командованием генерала Скерского, заметны попытки отойти от строгой схемы, учесть особенности положения каждой конкретной части. Признаюсь, что эта сухая схема приказов просто ужасна. У читающего их создается впечатление, что командующий находился как бы в вакууме и передвигал по карте бездушные пешки. Для 1-й армии на пути в общем-то благополучного отступления к „окончательной линии обороны«были определены дополнительно еще целые три промежуточные „оборонительные линии«. Что, собственно, эти „оборонительные линии«означали, не знал, наверное, и сам пишущий приказ, но то, что такие приказы, в принципе невыполнимые, если к ним относиться серьезно, ложатся тяжким бременем на плечи войск — это совершенно определенно. Ведь, по сути дела, это издевательство над солдатом, когда он догадывается, что командир требует от него оборудовать оборонительную линию на протяжении более 100 километров только для того, чтобы почти


сразу оставить ее и двигаться дальше, к такой же бесполезной работе. Кроме того, само понятие оборонительной линии, если, конечно, приказ выполнятся, вынуждает отступать чуть ли не дозорными группами, растянутыми на огромном фронте, к тому же совершая столь странный маневр под угрозой возможного нападения противника, которого всего несколько дней назад не удалось одолеть в открытом бою. Я уверен, что в большинстве случаев такой приказ не выполнялся войсками, и только, может, единицы несчастных становились жертвами „Молоха оборонительных линий«, этого суррогата великого господина окопной стратегии. При чтении более поздних донесений, в которых состояние 1-й армии оценивалось отрицательно, следует обязательно принимать во внимание, что после полупобеды противника 4 и 5 июля эта армия могла быть под корень уничтожена безнадежностью той работы, на какую ее обрекали оперативные приказы

Над 4-й армией также тяготеет проклятие оборони — тельных линий, но к этому добавляется еще и их разделение на фазы. В первой фазе их целых три. Мои рассуждения в отношении понятия „оборонительной линии«, которые я привел для 1-й армии, можно полностью отнести и к 4-й армии. Те же практически невыполнимые приказы, почти те же слова и выражения с непременными добавлениями о контакте с противником. И только 11 июля новый приказ вносит наконец какие-то изменения. Пункт второй этого приказа гласит: „В дальнейшем дивизиям отступать в плотных колоннах, по главным линиям коммуникаций, высылая тыловые заставы только для ведения разведки«. Представляю себе, какую глубокую и сердечную благодарность испытывали войска, когда они, наконец, поняли, в чем суть их действий! Анализ этих приказов показывает, что отступление обеих наших армий явилось следствием той системы управления, которая господствовала у нас в ходе боев 4 и 5 июля. Как там мы видели превозношение стратегических принципов окопной войны и оказание противнику лишь пассивного сопротивления без какой-либо попытки изменить в ходе сражения стратегическое построение,


так и теперь, при отступлении, мы видим ту же пассивность, те же параллельные линии отходящих дивизий без малейшего намека на идею маневра, без намека на стремление как-то изменить то, что противнику уже известно по боям 4 июля. Стратегическое построение остается прежним, но последствия его недостатков неизмеримо возрастают.

Примечательно, что 4 июля наша 1-я армия, связанная тяжелыми боями, имела фронт в 100 километров. Соседняя же, 4-я армия, пассивно взирающая на сражение на севере, стояла на фронте в 200 километров. В ходе отступления, предписанного приказом генерала Шептицкого, это соотношение меняется на противоположное. Когда 4-я армия подойдет к линии германских окопов, ее фронт сузится и составит те самые 100 километров, которые ранее имела 1-я армия. И наоборот, 1-я армия, отходя в соответствии с приказом на запад, быстро расширяет свой фронт так, что „оборонительная линия«, подлежащая занятию по распоряжению командующего, растягивается до 200 километров. Таким образом, стратегическое положение 4-й армии, даже не вступавшей в сражение, отличнейшим образом улучшается, в то время как положение 1-й армии, наоборот, с невиданной быстротой ухудшается. Фатальные последствия ошибочного приказа ген. Шептицкого от 5 июля приносят свои горькие плоды. Когда главные силы 1-й армии, те самые, которые, выполняя приказ, и вынуждены были продефилировать перед фронтом противника, сошли с естественных путей отступления, отходя в направлении Молодеч — но, они, как мы знаем, сближались с 4-й армией, оставив на севере лишь незначительную часть своих сил.

В ходе анализа этого приказа я показал, что его результатом было повышение плотности наших войск к югу и их разрежение к северу. Это касалось 1-й армии. А теперь мы наблюдаем то же самое явление в масшта — бах всего фронта под командованием ген.Шептицкого, который в два раза уменьшил участок южной армии и также в два раза увеличил участок северной армии. И это тогда, когда именно на севере 1-я армия потерпела поражение от превосходящих, плотно сосредоточенных


сил противника, в то время как южная армия имела перед собой неприятеля, местами равного себе, а на большем протяжении своего фронта имея над ним безусловное превосходство.

Таким образом, наша армия все более разрежает свой северный фланг — разрежает до такой степени, что самая северная ее группа, состоящая из двух самых малочисленных дивизии (8-й и 2-й литовско-белорусской), занимает — без преувеличения — 100 километров фронта. Если бы противник ударил по этому флангу, полное поражение было бы неминуемо. Но он, подчиняясь приказу П.Тухачевского от 7 июля, ослабил свое давление на север и запад и направил свои основные усилия в другом направлении. На наш наиболее слабый фланг двинулась только 4-я армия п.Сергеева, армия, пехота которой любила топтаться на месте, а конница пока не показала своих возможностей. Остальные войска, принимавшие участие в боях 4 и 5 июля, в хитроумном маневре, проводимом в пустоте, сжимались в кулак, разворачиваясь боком и почти спиной к 4-й армии. Стратегические построения каждой из этих армий коренным образом отличались друг от друга. 4-я армия идет очень широким фронтом, поэтому может передвигаться быстро, тем более что большую часть ее сил составляет конница; остальные войска, наоборот, как мы говорим, сжаты в кулак, или, если так хочется П.Тухачевскому, — в таран. Процитирую еще раз характерное высказывание по этому поводу п.Сергеева: „Узкие коридоры для 15. и 3. армий позволяли вести дивизии в две или даже в три линии, сосредоточенные по глубине, и поэтому всегда иметь дивизии наготове, в сжатом кулаке для какоголибо маневра. 15-я армия приняла такое построение для марша еще от Глубокого, имея в первой линии 54, 33-ю и 11-ю дивизии, а во второй за флангами — 4-ю и 16-ю. После двух-трех переходов головные дивизии заменялись тыловыми, резервными, чем достигалась значительная экономия сил пехоты«. По моему убеждению, такой порядок не мог обеспечить быстроту марша; армия, состоящая из пяти пехотных дивизий с артиллерией и обозами, совершающая марш, как будто это полк!


Вдобавок ко всему она должна была через опреде — ленное время заменять авангард. Это должно было сопровождаться „экономией сил пехоты«, но зато и огромной потерей времени — каждый раз по крайней мере половины, а то и целых суток. Такая армия ползет как черепаха по сравнению с борзой, спущенной со сворки в погоню, как это было в случае с северной 4-й армией... Черепаха и борзая, ко всему прочему, удаляющиеся друг от друга, — не товарищи в беге, они не в состоянии одновременно или хотя бы почти одновременно прийти к цели.

Стратегическая ошибка генерала Шептицкого и странная несогласованность целей и маневров двух советских армий — все это привело к чрезвычайно оригинальной битве за Вильно. Эта битва, как и бои 4 и 5 июля, не имела промежуточного, тактического значения, но достигла вершин стратегии. Причудливая и оригинальная, она, несмотря на ее большое влияние на ход всей кампании, совсем не принадлежит к области военного искусства, потому что с ней не были связаны замыслы и намерения ни одного из двух командующих фронтами — ни ген.Шептицкого, ни П.Тухачевского. Первый из них намеренно всеми способами старается ослабить этот участок так называемых оборонительных линий, уменьшая там плотности войск, и, видимо, не имеет ни намерения, ни желания давать или принимать там более или менее значительное сражение. В свою очередь П.Тухачевский, как нам известно, после неудавшегося Седана, поверив в „разгром«, „рассеивание«и „раздавливание«якобы в панике убегающего противника, бросает на это направление свою самую слабую, поредевшую и рассыпанную на большом пространстве армию. Свои же главные силы, сжатые в решающий кулак, он не торопит; уверенный в себе, festinat lente* черепашьим шагом, отыскивая место для принятия окончательного решения. Где-то должна восторжествовать великая стратегия; где-то прошумит своими крыльями Нике, от имени Марса и Минервы одаривая победой и наказывая пора—

*festinat lente (лат.) спешит не торопясь.


жением — так хотят оба командующих. И им совсем некстати такой неожиданный поворот событий, когда судьба даже не сражения, а всей войны решается не там, где они определяют. Почему фортуна распорядилась именно так? Может, для утешения огорченного предыдущим боем п.Сергеева? Ибо. в этой битве за Вильно крылатая Нике возложила ему на голову лавровый венок победителя.

Однако прежде чем получить эти лавры, п. Сергеев должен был прийти под Вильно, совершив марш, но вовсе не такой удачный, как он старается показать в своей книге, приукрашивая его словами и выражениями, создающими впечатление великолепия, — так делают всегда, когда отсутствие содержания хотят компенсировать красноречием. Действительно прекрасная по другим соображениям, здесь книга п.Сергеева пестрит, к сожалению, высокопарными выражениями, как, например, „плацдарм«. На пути марша под Вильно лежит мой родной уезд — Свенцянский. Я никогда не предполагал, что он так богат такими стратегическими прелестями, как „плацдармы«. Плацдармы, оказывается, есть в нашем уездном городке Свенцянах, плацдармы есть и под Свиром. Но и Свенцяны, где есть только малюсенькая узкоколейка, и прекрасный городишко Свир с его си — ринным замком, за все время своего существования вообще никогда не слышавшим паровозного гудка, слишком мелки и незначительны, в том числе и в военном отношении, чтобы кто-то в XX веке мог считать их важными стратегическими объектами — „плацдармами«. Местные обыватели могут гордиться! Мы видели Ореховку, заменяющую надменный Смоленск в богатом воображении П.Тухачевского, мы видели ряд проволок и пару окопчиков, которые вынудили наше высшее командование приказать 7-й батарее 14Î литовско-белорусской дивизии открыть ураган заградительного огня 24 снаря — дами; поэтому ничего удивительного, что и войска п.Сер — геева, преследующие „раздавленного«врага, очень осторожны на земле славного Свенцянского уезда, где их подстерегает столько „плацдармов«. Хоть эта армия и должна была быть борзой, спущенной со сворки, но она


особенно не торопится. Вот слова самого командующего п.Сергеева: „Приказ был получен конным корпусом по беспроволочному телеграфу, но выполнен не был«(стр. 53 цит. соч.). „164-я бригада весь день 8 июля простояла на месте в окрестностях Замоша«. Потом двинулась, по словам п.Сергеева, совершенно не в том направлении. Движение кавалерии п.Сергеев характеризует так: „Она продвигалась очень медленно широким фронтом«(стр.54), объясняя это следующим образом: „Незначительные стычки с кавалерией противника (наш 13-й виленский полк уланов) и с его отходящими малыми пешими группами (наш так называемый, слуцкий, полк) сильно задерживали продвижение конной массы«(стр.54). А вот описание П.Сергеевым действий его пехоты и кавказской кавалерии: „Несмотря на панику, распространившуюся в тылах противника в связи с появлением нашей конницы в окрестностях Видзе и Дукшты, полякам удалось кое-как организовать сопротивление на германских позициях, причем в районе южнее Постав до озера Мядзёл это сопротивление оказалось достаточ — ным (это была наша „рассеянная«8-я дивизия), чтобы задержать кубанскую кавалерию до вечера 9 июля, т.е. до подхода 18-й дивизии«. Движение 4-й армии очень напоминают топтание на месте во время седанского маневра 4 и 5 июля. Вновь потеря времени, целых дней, медленные движения черепахи, когда надо быть борзой. В это время против армии п.Сергеева еще действуют три наши дивизии. На правом фланге 10-я дивизия ген.Желиговского, в центре 8-я дивизия полковника БургардтБукацкого и на северном фланге медленно подтягиваю — щаяся 2-я литовско-белорусская дивизия ген.Борущака с неполным полком виленских улан. Но при отступлении к Вильно 10-я дивизия уже отходит — для более важных задач — на юг, чтобы занять позиции южнее озера Свирь в проволочном раю — германских окопах. Против 4-й советской армии остаются вне окопов две наши дивизии, находящиеся таким образом в худшей тактической ситуации, но зато в стратегическом отношении наделенные, а может, обремененные необычайной растянутостью фронта в целых 100 километров от озера


Свирь до местечка Дубинки. И тем не менее! Если бы они еще и двигались! Ведь есть же опасные плацдармы! И войска п.Сергеева снова начинают топтаться на месте. 11 июля на севере нашего фронта под Вильно начинается, как пишет п.Сергеев, «трехдневный бой на Вильне«. Итак, по его словам, 11 июля близ Подбродья конница встретила „сильное сопротивление противника и вела сдерживающий бой«, ожидая подхода остальной конницы и пехоты.

В тот же день 11 июля 53-я и 12-я дивизии, растянутые на широком фронте, убедились в том, что „противник прочно удерживал позиции по всей линии реки Вилия и отражал все попытки наших (советских) войск овладеть переправами«. Далее, на юг, было не лучше. Кубанская кавалерия настигла пехоту противника уже в районе городка Свир и, отыскивая его фланги, установила, что по всей линии реки Страги, от Свира до Михалишек, укрепились войска неприятеля, который занимал позиции также и за р.Вилией западнее Михалишек. Пока не удалось! „Но, — пишет п.Сергеев, — после подхода 18-й дивизии положение не улучшилось. Несколько атак на городок Свир было отражено, и командир дивизии щи — нял решение подтянуть тяжелую артиллерию«. Преследование остановилось. Общее впечатление у п.Сергеева было такое, что мы решили оборонять Вильно; это свое предположение он основывал — о, ирония судеб и полководцев! — „на достаточно плотной группировке сил противника«на линии реки Вилии и на Свирском „плацдарме«. По мнению п.Сергеева, битва за Вильно продолжалась три дня и во многих местах приобрела характер „затяжных и упорных боев«; она началась 11 июля и закончилась взятием Вильно 14 июля.

Однако факт, что все эти три дня бои вели две самые слабые в нашей армии дивизии. Факт, что одна из них — 2-я литовско-белорусская — в эти дни даже перешла в наступление, и белостокский полк занял станцию Подбродье в 10 километрах от линии Вилии. Факт, что две наши дивизии стояли не в плотной группировке, а, наоборот в чрезвычайно разреженной, находясь по сравнению со всеми другими войсками ген.Шептицкого в самом


неблагоприятном стратегическом положении. Если враг не смог „рассеять«эти дивизии в предыдущих боях, хотя свято в это верил, то их „рассеяло«стратегическое построение фронта, обрекшее их в течение трех дней вести бои вне окопов и проволочного рая на фронте почти 100 километров!

А что же в это время, 11 июля, делают другие, более счастливые дивизии, имеющие, волей приказа, бэ — лее плотный боевой порядок, прикрытые раем окопов, опутанные колючей проволокой, где и днем-то заблудиться можно? Посмотрим по очереди с севера на юг. Соседняя 10-я дивизия, сдвинутая с естественного пути отхода на Свир и Михалишки, часто по бездорожью, еще

10-го пополудни или к вечеру достигает линию окопов без какого-либо контакта с противником. Весь день

11 июля проходит там спокойно. Южнее стоит 17-я дивизия. И она 11 июля контакта с противником не имеет. Еще дальше 11-я дивизия совершает 11 июля форсированный марш-отход и опять-таки без контакта с противником довольно благополучно достигает истого проволочного рая под Богдановом. Дозоры, высланные

12-го перед фронтом дивизии, вернулись утром 13-го, нигде не встретив противника. И, наконец, самая южная дивизия 1-й армии, 1-я литовско-белорусская, 11 июля занимает окопы южнее Богданова, также не встретившись с противником. Итак, 11 июля, когда п.Сергеев со всей своей армией констатирует „повышенную плотность«войск неприятеля, но не в окопах, а практически в чистом поле, наполненном, однако, „плацдармами«, а его войска по старой привычке начали топтаться на месте, главные силы нашей 1-й армии в блаженном спокойствии вкушают прелести окопного и проволочного рая на старых германских позициях, построенных когда-то ценой уничтожения литовских лесов, а также огромным трудом промышленно наиболее развитого государства Европы — Германии.

В еще более благоприятной стратегической обстановке находится наша 4-я армия, которая, отдав 11 июля Минск, в соответствии с цитированным приказом, отданным в тот же день, свертывается в походные колонны и полным ходом, без контакта с противником отступает на


запад к своему участку германских окопов. А участок этот немалый! Для нашей самой многочисленной и наименее потрепанной в боях армии он как раз такой же, какова протяженность фронта двух северных дивизий, вступивших 11 июля в затяжные и упорные трехдневные бои за Вильно.

Чем дальше на юг, тем лучше живется войскам фронта ген.Шептицкого. Груз тактики уменьшается, а подарки стратегии возрастают. Самая южная полесская группа не является исключением. Насчитывающая в своем составе три дивизии, она имеет перед собой небольшой отряд противника, потому что так называемая в советских армиях Мозырская группа наступает в двух расходящихся направлениях. Ее добрая половина атакует нашу 14-ю дивизию, преследуя ее от Бобруйска к Слуцску севернее самого Полесья. А перед нашей полесской группой остается самый слабый противник. Мы имеем здесь огромное превосходство, какого за всю долгую войну не имели нигде и никогда. Поэтому поступавшие отсюда донесения всегда были триумфальными, наполненными ураганным огнем артиллерии, который — в этих донесениях — сплошной стеной вставал на полесских болотах с той и другой стороны.

Примерно то же самое происходит в армиях п.Туха — чевского. 11 июля, когда войска северной 4-й армии начали топтаться на месте свенцянского „плацдарма«, ожидая в одном месте подхода тяжелой артиллерии, а в другом пехоты и конницы, в это время две сжатые в кулак армии — 15-я и 3-я продвигаются почти без контакта с противником далеко от связанного боем п.Сергеева. Только в этот день вечером 15-я армия занимает Молодечно, находясь на расстоянии по крайней мере двух дневных переходов от германских окопов. И только ее северная 54-я дивизия на следующий день, 12 июля своими авангардами встретится с нашими 10-й и 17-й дивизиями. Рядом с ней идет тоже „таранная«3-я армия. Как мы знаем, 6 июля она двинулась в почти южном направлении из района Докшиц в направлении Минска. Построенная массированным тараном, она шла так же медленно, как и 15-я армия. Когда же противник,


то есть поляки, не дожидаясь удара и не стремясь ему противодействовать, отошли назад и отдали Минск, таран 3-й армии, не испробованный в деле, поворачивает (конечно, вновь с большой потерей времени) на северозапад, на этот раз сближаясь с 15-й армией. 11 июля, как, впрочем, и в последующие дни, контакта с противником не имели. 16-я армия в этот день занимает Минск, везде натыкаясь лишь на дозоры арьергардов, оставленных не для боевых действий, а для ведения разведки.

Вероятно, ясно, что трехдневное сражение под Вильно было делом случая, а не результатом целенаправленного управления войной с обеих сторон. Тем не менее оно оказало на историю войны значительно большее влияние, чем тяжелые бои 4 и 5 июля. Во-первых, мы, поляки, с этого момента оказались перед лицом двух войн вместо одной. Как утверждают и П.Тухачевский, и п.Сергеев, Литва нарушила свой прежний нейтралитет и вступила в войну на стороне Советов. На весах истории, на весах более поздних военных событий, вплоть до окончания боевых действий, этот факт был дополнительным, часто очень тяжелым грузом, придавливающим вниз нашу, польскую чашу. Этот груз часто давит на нее и сейчас. Само сражение особого интереса не представляло, но п.Сергеев характеризует его как упорное, потому что в момент, когда он сосредоточил в нескольких местах крупные силы для атаки, иллюзия „плацдармов«лопнула как мыльный пузырь, и редкие ряды защитников Вильно уже были не в состоянии удерживать линию. В свою очередь, контратаки с польской стороны, которые все-таки предпринимались и даже способствовали, как мы знаем, занятию Подбродья, тем не менее при таком построении войск, находящихся к тому же в меньшинстве, не могли принести какого-либо результата. Поэтому когда 14-го Вильно пало, мы немедленно ощутили влияние этого события на стратегическое построение и одной, и другой стороны с этого момента и до самой Варшавы в первом пункте польских приказов раз за разом будет повторяться сакраментальная фраза: „В связи с обходом противником нашего левого, северного фланга... «— остатки войск отступают на запад. Сразу


же после взятия Вильно 14 июля отходят назад к Лиде ближайшие соседи — 10-я и 17-я дивизии, прикрытые раем проволочных заграждений и окопов. За ними, почти без боя в окопах начинают отход остальные силы 1-й армии, а еще дальше то же самое происходит с 4-й армией, которая покидает окопы только для того, чтобы перейти на новую линию, уже без проволочного рая, за рекой Шара...

Итак, все стратегические планы и замыслы в один момент лопнули из-за случайной битвы под Вильно. Стратегические подарки югу и тактические тяготы северу — вот обстановка, начало которой положил роковой приказ генерала Шептицкого от 5 июля и которая жестоко отомстила польской стороне.

Наряду с новой войной и изменением стратегической обстановки у нас к тому же произошло резкое падение морального духа войск, полководцев и всего народа. То, чего не сделал „извилистый ручеек«Аута, завершила Вилия — „наших рек родительница«. Характерным свидетельством этого стали события последующих дней под Лидой: впервые за все время с 4 июля здесь формируется что-то более или менее похожее на сильную группировку польских войск. Сюда с разных сторон стекаются, как будто для крупной операции, несколько дивизий. Происходит то, что еще несколько дней назад могло решить исход битвы под Вильно в нашу пользу. Однако все это делается под давлением неприятеля, с целью, отнюдь не ведущей к победе — для почти панического бегства. С победой в этом сражении кончается такое частое до сих пор топтание на месте советских войск, которые, робея перед прошлыми победами своего противника, не были уверены в своих победах. В принципе незначительное с точки зрения количества участвующих войск столкновение стало событием огромной важности, перевернувшим тактику театра войны.

Во всем предыдущем анализе военной обстановки, который я завершил нашим поражением под Вильно, я ни разу не упомянул о роли нашего верховного главнокомандующего. Я оставил его с почти готовым решени — ем, принятым еще перед боем 4 июля, когда он пришел


к выводу, что должен изменить свой прежний взгляд на стратегическую обстановку, сложившуюся под влиянием успехов конницы Буденного на юге. Размышляя над проблемой, как увеличить в нашей армии количество конницы, в отношении северного фронта у меня тогда же сформировалось мнение, что лучше всего будет отвести весь фронт самостоятельно, без давления противника на запад и, опершись центром на линию германских окопов, сформировать где-нибудь в районе настоящего плацдарма — Вильно, сильную маневренную группировку, цси — годную для проведения операции, но не в растянутой и слабой линии. Крупные силы на Полесье могли бы стать резервом, потому что расположенный там фронт после отступления за реку Птичь сузился так непомерно, что для развертывания еще более крупных сил там просто не было места. Но до этого, однако, не дошло.

Когда в конце июня я вызвал в Варшаву генерала Шептицкого, чтобы обсудить все эти вопросы, то нашел его сильно упавшим духом. На совещании с несколькими генералами у меня в Бельведере он мне заявил, что война, по сути дела, проиграна и что, по его мнению, следует пойти на заключение мира любой ценой. Мотивы, которые он приводил, заключались в следующем: успехи конной армии на юге настолько сильно деморализуют войска на всем театре войны, что эта деморализация распространяется на всю страну, и противодействовать этому не представляется возможным. Поэтому вскоре можно ожидать появления конницы Буденного и в его, генерала Шептицкого, глубоком тылу, в Бресте, что не позволит ему далее стоять фронтом, а отступление неизбежно превратится в беспорядочное, паническое бегство. На севере, имея под своим командованием лучшие части нашей армии, он может удержать свой фронт, хоть против него и сосредоточивается все более крупная группировка войск противника, имеющая целью взятие Минска. Но наиболее опасным ему представляется сильный рост национального патриотизма в армии противника, вызванный занятием нами Киева. Это способствовало добровольному вступлению в Красную Армию большого количества офицеров из только что разбитой


Советами армии Деникина, которые как специалисты смогли внести в советский хаос некоторый порядок и строгую дисциплину. То есть тогда, когда у нас нарастает неразбериха, у противника происходит все наоборот, и не исключено, что ввиду неудач на юге у нас могут вспыхнуть революционные беспорядки, для подавления которых потребуется вмешательство армии; а для этого годятся лишь наиболее надежные войска, находящиеся под его, генерала Шептицкого, командованием.

Эти мотивы меня совсем не убедили, а предложение любой ценой заключить мир я сразу же отверг. В свою очередь, я высказал свое мнение относительно сложившейся обстановки, выразил надежду на то, что удастся задержать продвижение Буденного на юге, а также обосновал свое предложение отвести для выигрыша времени весь Северный фронт назад в вышеупомянутой группировке. Генерал Шептицкий, однако, считал, что лучше принять бой на якобы подготовленных позициях, где стояли войска. На них он чувствовал себя более уверенно, чем при выполнении предложенного мной маневра.

Предо мной встала проблема выбора: или заменить генерала Шептицкого на посту командующего фронтом, или принять его предложение о бое на уже подготовленных позициях. Я лично всегда предпочитаю иметь хуг — шее решение, но зато уверенного в себе командующего. Поэтому после недолгих колебаний я остановился на втором варианте, настояв, однако, на том, чтобы в случае отступления армия имела стратегическое построение, соответствующее моим указаниям. День 4 июля оказался для нас неудачным, и уже 6-го я отправил из Варшавы приказ, напоминающий генералу Шептицкому о необходимости создать стратегическую группировку в соответствии с моими взглядами. Эти взгляды вытекали не только из большого стратегического и политического значения Вильно, как крупного административного центра и важного угла коммуникаций, но и из простых расчетов, которые показывали, что мы не имеем возможности растянуть фронт вдоль всей линии германских окопов, тянущихся вплоть до Динебурга. Значит, на






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных