Встреча в день победы

Наступила весна. Уже растаял снег, и солнце всё сильнее и сильнее грело на улицах Ленинграда.

Иван вспомнил о желании Фёдора Андреевича Старостина, с которым он работал на Танкодроме, посетить его дочь Светлану и её мужа Анатолия, решив первый раз отправиться к ним один.

И вот он уже идёт по Суворовскому проспекту, оглядывая с особым пристрастием старинные здания, где в глубине проспекта особенно изящно выглядывало высокое голубое здание собора Смольного монастыря.

Наконец, Иван нашёл дом номер пять, окрашенный в жёлто-белые тона, и, оглядев его лицевую сторону, вошёл в подъезд. Он почувствовал, как учащённо забилось его сердце, так у него всегда бывает перед встречей с незнакомыми людьми. Остановившись перед дверью квартиры и немного успокоившись, нажал на кнопку звонка.

Дверь отворилась, и Иван сразу узнал Светлану, так она была похожа на своего отца.

-Здравствуйте, вы к нам?- спросила она.

Иван сказал:

-Да, к вам. А вы Светлана, я полагаю? Здравствуйте.

- Светлана,- ответила та

Я - Иван Шишков, хочу передать вам приветствие от ваших родителей из Челябинска.

- Здравствуйте, Иван, милости просим к нам,- сказала она и жестом руки пригласила его в прихожую.

-Анатолий, к нам гости. Это тот самый Иван, о котором писал нам папа. Принимай его,- крикнула она в полуоткрытую дверь.

Сразу же из двери вышел среднего возраста мужчина, протянувший ему руку.

-Очень хорошо, что заглянули к нам. Мы вас ждали. Фёдор Андреевич написал нам в письме, что вы работали с ним и очень тепло о вас отзывался. Снимайте пальто.

Иван помнил, что Фёдор Андреевич говорил об Анатолии, как о серьёзном человеке и почувствовал себя скованно.

Анатолий же сам начал разговор, сказав:

- Приятно встретиться с понимающим тебя человеком, ведь я тоже окончил Горный институт.

Анатолий пригласил его в комнату и попросил рассказать об Урале. Пришлось говорить и о Таганае, и о Танкодроме.

Хозяин квартиры его не перебивал, слушал внимательно до тех пор, пока не появилась Светлана, позвав обоих в другую комнату, где был накрыт с угощениями стол.

Когда все уселись, Анатолий сказал:

-Иван, Фёдор Андреевич проявлял к вам самые искренние чувства и мы надеемся, что подружимся с вами и будем встречаться.

Говорили всё больше о новостях, перекликавшихся с их работой: Иван - о своей экспедиции и танкодроме, Светлана - о газете, в которой работала, пригласив даже поучаствовать на её странице в обсуждении какой-нибудь волнующей мир темы.

Анатолий о своей работе в Смольном не говорил, всё больше поддерживая их мысли, но в конце встречи сказал:

-Иван, Фёдор Андреевич просил меня посодействовать установке в вашей квартире телефона. Не знаю, как это у меня получится, но я постараюсь.

Светлана и Анатолий ещё настояли на том, чтобы их следующая встреча произошла в день Победы и обязательно в присутствии всей семьи Ивана. На этом они и расстались.

А через несколько дней в квартире Ивана неожиданно для него самого установили телефонный аппарат красного цвета, на который с завистью засматривались дети, желая услышать идущий оттуда гудок. Иван некоторое время не понимал, зачем он ему нужен, ведь звонить было некому.

Телефонный аппарат без признаков жизни простоял три дня, и вот, наконец, он зазвенел, да так громко, что Надежда Петровна, находившись рядом с ним, вздрогнула и, подняв трубку, услышала женский голос:

-Здравствуйте, это квартира Ивана Шишкова? Меня зовут Светлана. Хочется узнать, кому установлен этот телефон?

Надежда Петровна стала говорить, что Иван находится на работе, и что она - его мама.

Светлана переспросила:

-Я правильно поняла, что телефон установлен на квартире Ивана Николаевича Шишкова?

-Да, вы правильно поняли.

-Тогда скажите Ивану, чтобы он перезвонил,- и назвала номер.

Вечером Иван пришёл с работы и набрал номер, а услышав долгий гудок, стал ждать ответа.

В трубке женский голос ответил:

-Алло, я вас слушаю.

Иван, звонивший по телефону первый раз в жизни, вдруг замолчал и не знал что сказать. На другом конце вновь произнесли женским голосом:

-Говорите, это же я, Светлана.

Тогда Иван, осмелев, произнёс:

-Это я, Иван, здравствуйте, Светлана.

-Иван? Как хорошо, что вы ответили, а то я уже хотела положить трубку.

-Да, я в первый раз звоню.

-Мы выполнили просьбу Фёдора Андреевича, Анатолий постарался. Теперь мы должны общаться чаще, ждём вас с Машей к нам в гости.

-Спасибо, обязательно придём.

И вот наступил день девятого мая тысяча девятьсот сорок восьмого года.

Надежда Петровна всячески отказывалась идти в гости, но, узнав о том, что Анатолий пригласил на праздник и своих родителей, живших отдельно от них, согласилась пойти.

В этот день Иван работал, а мама с невесткой готовили салаты, пекли пироги, чистили и гладили одежды для себя и мальчиков.

Вечером празднично одетое семейство вышло из дома. Ванечку Иван нёс на руках, а остальные бодро шагали за ним. Вскоре они уже ехали в сине-зелёном троллейбусе, похожем со стороны на большую зелёную букашку, случайно заползшую между стройных петербургских строений.

Иван, держа Ванечку на руках, сел рядом с Серёжей. Из окошек видны были дома на Конногвардейском бульваре, широко открывалась Исаакиевская площадь, красовался Невский проспект.

Вышли у Московского вокзала.

Надежда Петровна придерживала Серёжу за руку, а Иван, прижимая Ванечку к себе, обратился к жене почти с восклицательной интонацией:

-Машенька, посмотри вокруг, ты понимаешь, что всё это принадлежит нашим детям. Теперь мы будем с ними много гулять и рассказывать об этой красоте города, чтобы они с детства проникались ею и мужественным духом ленинградцев.

Надежда Петровна тут же поддержала его разговор, сказав:

-Маша, сегодня такой радостный для всех день, День Победы. Помню, как встретили мы эту победу в сорок пятом году, сколько радостных слёз пролилось тогда и на этой площади. Все ходили с ликующими лицами, обнимались с чужими людьми на глазах у всех. Нет, не с чужими, тогда все люди были свои, родные. Просто, мы были мало знакомы друг с другом.

Не удержалась от воспоминаний и Маша, рассказав, как они с Ваней встретили этот день в Челябинске.

-Тогда мы в первый раз смотрели фильм «В шесть часов вечера после войны», где победа и любовь оставили во мне неизгладимое впечатление,- подвела она итог своему рассказу.

Иван поддержал обеих женщин словами:

-Вы, мои милые женщины, посмотрите на лица прохожих, ведь почти все они и сейчас улыбаются, вторя тёплой погоде и радуясь нашей победе.

Вскоре они вышли на Суворовский проспект, где на углу им встретился блестевший на солнце автомат с газированной водой.

-Кто хочет попить водички?- спросил Иван, вспомнив, что такой же автомат когда-то стоял у них на Танкодроме.

-Я хочу,- сказал Серёжа.

-И я выпью стаканчик,- согласилась Маша.

Иван вложил монету в руку Серёжи, который с восторгом опустил её в прорезь автомата. Монета звякнула внутри его, а Иван, подставив стакан, нажал на кнопку. Сразу зажурчала газированная вода с сиропом.

Первый стакан и достался старшему сыну, который с удовольствием выпил сладкую брызжущую в нос и лицо воду и попросил ещё.

Иван остановил его желание, сказав:

-Серёженька, все хотят водички. Потерпи.

Опустить монетку разрешили и Ванечке, который с помощью маминой руки это и сделал. Дали попить и ему.

Все взрослые, тоже выпив по стакану холодной сладкой газированной воды, отправились в гости с хорошим настроением.

Но вот показался и дом, уже знакомый Ивану. Встретили их приветливо. Надежда Петровна, передав Светлане свои салаты и домашнюю выпечку, сказала:

-Дорогая Светочка, это наши с Машей старания. Будем знакомы. Твой голос по телефону нарисовал мне тебя именно такой, доброй и красивой.

Светлана тоже сказала хорошие слова в её адрес, а потом пригласила всех пройти в большую комнату, где был накрыт праздничный стол, за которым уже сидели люди.

Гостей было больше, чем предполагал Иван, потому что Анатолий пригласил не только своих родителей, папу Дмитрия Леонтьевича и маму Раису Васильевну, но и своих друзей, работавших вместе с ним.

Надежда Петровна с Машей сели на краю стола, чтобы следить за детьми, отправленными играть в детскую комнату.

Праздник начался с тоста за Победу над фашизмом, который произнёс Анатолий:

-Дорогие наши гости, сегодня самый хороший день в году. Мы собрались для того, чтобы вспомнить День нашей Победы. Каждый из нас, находясь на фронте, в тылу или в кольце блокады, прилагал неимоверные усилия, чтобы этот день наступил. Поднимем же бокалы за то, чтобы никогда на земле больше не было войны, а дни жестокой блокады никогда не изгладились из нашей памяти.

Голос его звучал уверенно, и было видно, что выступать перед людьми он умел.

За первый тост выпили все сидевшие за столом гости. Потом поднимали рюмки в основном мужчины, которые по кругу говорили не просто короткие тосты, но высказывали друг другу свои воспоминания о войне. Иван получил представление о каждом из них.

Оказалось, что в годы войны Анатолий Дмитриевич служил в блокадном Ленинграде в органах НКВД, откуда и был приглашён для работы в Смольный.

Его отец Дмитрий Леонтьевич выпускал танки на Кировском заводе вместе с Фёдором Андреевичем, отцом Светланы. Он, не успев эвакуироваться, работал всю блокаду на заводе.

Мама Анатолия была медсестрой в больнице, выхаживая раненых бойцов.

Каждый из гостей рассказывал свои истории военной жизни, он же рассказал историю патриотического подвига Фёдора Андреевича, оставившего Ленинград ради высокого долга снабжения вооружением Красной армии, воевавшей с фашистами.

Когда круг обязательных рассказов закончился, каждый гость нашёл себе собеседников для более вольных тем беседы.

Иван обратил внимание на смольнинских гостей Анатолия, громко беседовавших между собой, и решил подойти к ним.

Иван прислушался. Обсуждались последние политические новости. Говорили о поступках учёных - медиков, доктора медицинских наук Георгия Митерева и академика Василия Парина, арестованных по делу о шпионаже. Он слышал об этом из передач по радио, но Константин, так звали затронувшего эту тему собеседника, излагал некоторые новые обстоятельства их дела.

Больше всего Ивана удивила причина их ареста. Оказалось, что источником этого явился препарат для биотерапии злокачественных опухолей, созданный известными микробиологами супругами Ниной Клюевой и Григорием Роскиным.

Константин пояснял, что к ним с официальным предложением объединить усилия в проведении дальнейших исследований обратился американский посол. Это предложение обсуждалось на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), в результате чего в США был командирован академик-секретарь академии медицинских наук Василий Парин. По решению Минздрава он повез туда рукопись их книги «Биотерапия злокачественных опухолей», которая в СССР еще не была издана, а также 10 ампул препарата, названного по инициалам ученых «КР-1». Но, как оказалось, разрешение на вывоз препарата не было согласовано со Сталиным. Последствия стали трагичными: были арестованы академик Парин и народный комиссар по здравоохранению Митерев.

Ивану, прослушавшему этот рассказ до конца, всё же осталось непонятно, за что осудили учёных, и он задал Константину вопрос:

-Вот скажите мне, пожалуйста, разве учёные не имеют право использовать свои открытия по своему усмотрению? Почему их осудили, ведь накопленные ими знания и опыт несли благо всем людям на земле?

Константин перевёл свой взгляд на Ивана и замешкался с ответом, однако, через секунду резко ответил:

-Да, это верно, знания должны служить всем людям, но мы живём в сложном мире, поэтому открытия советских учёных в первую очередь должны нести благо своей стране.

Иван не стал задавать ему больше вопросов, потому что к нему подошла с Ванечкой на руках Маша. Она попросила помочь уложить малыша, который, утомившись игрой с более взрослыми детьми, уже спал на маминых руках.

Иван попросил Светлану найти ребёнку тихое местечко.

-Хорошо,- сказала она и повела Машу в дальнюю часть квартиры. Иван последовал за ними.

Вскоре, оставив Машу и Светлану с мальчиком, решил возвратиться к столу. По пути заглянул в детскую комнату, где беззаботно и весело, увлекая друг друга, играли Серёжа и Надя, дочь Светланы. Дети, разбросав по всей комнате десятки игрушек, сосредоточенно что-то искали, не замечая его. Он не стал их окликать и вернулся к гостям, беседовавших меж собой.

Вскоре к столу вернулась и Светлана, которая сразу отвлекла гостей от их серьёзного разговора, обратив внимание на напитки и на несъеденные угощения.

Тут же нашёлся и тост, произнесённый Дмитрием Леонтьевичем. Он встал, постучал вилкой по хрустальной рюмке, вызвав серебристый чистый звук и тишину за столом, и произнёс:

-От имени стариков, собравшихся в этом краю стола, хочу напоследок сказать следующие слова. Сегодня здесь собрались люди, свято чтящие память Великой Победы. Много жертв оставила нам война. Погибли и умерли миллионы людей. Вспомним о них. Особенно вспомним о наших родных, не вернувшихся в войны. Помянем их.

На такой грустной ноте и закончилась эта встреча.

С этого весеннего дня время побежало неумолимо быстро. Незаметно прошёл май, наступил июнь.

Глава 35

Белая ночь

В начале июня месяца из Златоуста пришло письмо, в котором Ростислав Викторович вместе с Ксенией Григорьевной изъявляли желание посетить их. Иван решил тут же ответить им, с радостью ожидая их приезда. Надежда Петровна тоже очень хотела познакомиться с ними, но, понимая, что всем будет тесно жить в квартире, решила сразу после их прибытия отправиться с Серёжей в Почеп, где бабушка и дедушка желали увидеть подросшего Серёжу и познакомиться с Надеждой Петровной.

Наконец, наступил тот долгожданный день, когда Иван с Машей отправились на Московский вокзал встречать дорогих им людей.

Поезд пришёл во второй половине дня ровно по расписанию.

Маша, увидев своих родителей, с возгласом «Мамочка, папочка, как я рада вас видеть» бросилась обнимать их. На её лице были слёзы. Не удержалась заплакать и её мама Ксения Григорьевна.

Чтобы унести два больших чемодана, пришлось поднатужиться Ивану.

Дома их с нетерпением ожидала Надежда Петровна, поминутно выглядывая в окно. Увидев их на набережной, она с детьми вышла к подъезду встречать их.

Маша с Ксенией Григорьевной шли впереди, а где-то в десяти метрах за ними, тяжело дыша, медленно приближались Иван и Ростислав Викторович.

К Ивану подбежал Серёжа, сделав усилие, чтобы помочь папе поднять один из чемоданов, но папе от такой помощи стало не легче. Это заметила Надежда Петровна, сказав про себя:

-Что уж там такое тяжёлое они несут?

Наконец, все собрались вместе. Женщины и дети радостно обнимались и приветствовали друг друга.

Надежда Петровна, приветствуя Ростислава Викторовича, повторила свой вопрос, на что тот ответил:

-Это самое дорогое богатство Урала – самоцветы, принадлежащие Ивану. Он сам их собирал. Они хранились у нас дома, и Ваня просил привезти их в Ленинград. Его просьба выполнена.

Сделав паузу, он добавил:

-Но там есть и подарки всем вам.

Потом дома был праздничный стол, раздача подарков. Иван долго рассматривал свои самоцветы и благодарил Ростислава Викторовича за их доставку.

Был и застольный разговор. Иван, вспомнил свой первый довоенный день в Златоусте и прекрасный вечер на веранде, с которой любовался золотыми звёздами.

-Мне так понравилась история слетающей с небес звёздочки, рассказанной тогда вами, Ростислав Викторович,- сказал он.

Ростислав Викторович, не дав Ивану договорить, произнёс:

-Эта история ушла в лету. Моей звёздочкой всегда была Ксения Григорьевна. Очень хочется, чтобы и вы во всём с любовью относились друг к другу, но запомните, что в семейной жизни любовь без ума невозможна.

Надежда Петровна прервала продолжение этого диалога, предложив гостям отведать приготовленные ею кушанья.

-Моя мама - прекрасная хозяйка. Все её блюда очень вкусные, и я, надеюсь, вам они понравятся.

Надежда Петровна, услышав похвалу сына в свой адрес, улыбнулась.

За столом Иван, вспомнив о Владимире Петровиче и письме, отправленном Ростиславу Викторовичу, спросил его:

-А что же произошло с Владимиром Петровичем?

После значительного молчания, тот ответил:

-Ушёл в горы и не вернулся. Его искали, да разве в горах найдёшь.

Иван показал тестю последнее письмо Владимира Петровича.

Тот, прочитав его, задумался, и произнёс:

-Так вот почему он показался мне странным,- и рассказал о своей последней с ним встрече.

Оказалось, что после отъезда Ивана и Маши из Златоуста, Владимир Петрович несколько раз приезжал в райсовет и даже побывал дома у Ростислава Викторовича, где они беседовали на разные темы.

-Одна из тем тревожила его особенно сильно. Это были рассуждения о бренности и смысле земной жизни. Он не жаловался, не просил, не возмущался, не восторгался, и было такое ощущение, что ему было безразлично всё, что происходило вокруг него. Единственно о чём он беспокоился, так это о своей сестре, проживавшей в том же селе,- говорил он.

Немного помолчав, он продолжил:

-Владимир Петрович утверждал, что есть ещё более высокая, наполненная неземными чувствами и мыслями жизнь. Я не совсем понимал его, но обещал приехать к нему и оказать ему и его сестре любое содействие, если на это хватит моих возможностей. Через неделю после этого разговора я приехал к нему домой, надеясь обсудить все его волнующие вопросы. Но хозяина в доме не нашёл. Тогда я решил посетить его сестру Катерину, жившую неподалёку в чистеньком и уютном домике. Она была приветлива и говорила, что Владимир Петрович в своём доме почти не жил, потому что в нём всё напоминало о потерянных детях и погибшей жене. Он настолько тяжело переживал их гибель, что для других людей казался странным: уходил в горы, а то часами просиживал и днём и ночью на улице.

Во время моего приезда к нему его сосед по дому сказал, что старый геолог ушёл в горы, как он выразился, встречаться с хозяйкой Уральских гор, чтобы остаться с ней навсегда. Что случилось с ним дальше, никто не знает. Думаю, что он погиб в горах и навсегда слился с уральской природой,- подвёл итог его жизни Ростислав Викторович.

После значительного молчания он продолжил:

-Да и у его сестры было тоже сложное душевное и материальное положение: за месяц до исчезновения Владимира Петровича скончался её муж, последняя опора жизни. А ранее от болезни скончалась дочь. Женщина тяжело переживала трагедию своей жизни. Оставшись одна, и она не знала, как дальше жить. Тогда я увёз её к себе домой в Златоуст с разрешения Ксении Григорьевны. Сейчас Катя проживает у нас, оставшись хозяйкой дома на период нашей поездки.

В этот вечер говорили долго, обо всём: плохом и хорошем.

Здесь же наметили план дальнейшего пребывания гостей в Ленинграде, ведь хотелось увидеть так многое.

Надежда Петровна предложила до её отъезда в Почеп побывать в Мариинском театре, Иван предложил посетить горный музей института, где они с Машей работали.

Конечно, самым важным среди всех мероприятий была поездка к месту захоронения их сына Ростислава Ростиславовича.

Когда план был намечен, Надежда Петровна предложила всем отдых, ведь они трое суток были в дороге.

На что гости, по всей видимости, уважая хозяев, говорили, что не устали и выспались в поезде, и тогда она сделала им неожиданное новое предложение:

-Дорогие мои родственники, посмотрите, как светло за окном. Вы приехали накануне особенной и самой длинной в Ленинграде белой ночи, когда над Невой в небесах через несколько часов можно будет увидеть таинство встречи двух зорь, вечерней и утренней. Может, и случайно, но именно в этот день семь лет назад, чтобы нарушить эту красоту, фашисты вероломно объявили войну нашей родине. Предлагаю отменить сон и совершить прогулку по городу, чтобы увидеть это незабываемое зрелище.

Ксения Григорьевна произнесла:

-Как интересно. Я это хочу увидеть.

После короткого обсуждения все, кроме Маши, которая решила остаться дома с Ванечкой, чтобы не нарушать его ночной режим, согласились на прогулку.

Отправился гулять и Серёжа, обещавший стойко выдержать бессонную ночь.

Он, подпрыгнув от радости, сказал:

-Ура, ночью ещё никогда никто не брал меня с собой. Бабушка, а меня не унесут в небо каменные птицы?

Надежда Петровна подумала и ответила ему:

- Серёженька, нет, конечно, они сегодня тоже будут любоваться городом.

Когда все вышли на набережную, она обратилась к гостям со словами:

-Посмотрите, дорогие наши Ростислав Викторович и Ксения Григорьевна, на эти каналы и мосты. Мы находимся в одном из самых красивых мест города, называемого Семимостье. Так в народе говорят. Здесь шесть мостов смотрят в одну точку на седьмой мост, создавая эту красоту,- сказала она и показала рукой на полукружие повисших над каналами мостов.

Свои мысли добавил и Иван:

-Белые ночи здесь истинно ленинградские, наполненные местными историями. От ночных прогулок и любований силуэтами зданий, мостов и решёток пробуждаются самые тёплые чувства и светлые стремления. Ростислав Викторович, вы мне когда-то рассказывали о тайнах вашего города Златоуста, теперь мне бы хотелось в эту особенную ночь рассказать вам о красоте нашего города.

Ростислав Викторович ответил:

-Да, красив Ленинград. Загадочны каналы и мосты! Мне ранее, правда, очень давно в молодые годы доводилось бывать в Ленинграде, но белые ночи прошли мимо меня. Теперь я понимаю, что создавали и украшали эти места очень талантливые люди и сама природа.

Гости вслед за Иваном взошли на мост и остановились, чтобы ещё раз полюбоваться линиями каналов и силуэтами зданий.

С середины моста высокой голубой свечой открылась колокольня, о которой стала говорить Надежда Петровна, вспомнив, что её малиновый звон хорошо слышен в их доме. В эту минуту, как ей показалось, фигуры гостей вытянулись вперёд, а лица расслабленной полуулыбкой выразили почти молитвенное состояние.

Это заметил и Иван, продолжив начатый рассказ его мамы:

-Не знаю, поймёте ли вы меня, но я хочу обратить ваше внимание на её стройность и многосмысловую живописность,- сказал он и предложил гостям подойти поближе.

Иван, предложив тему, не сразу осмыслил её содержание. И тогда к нему пришла мысль представить эту колокольню одухотворённым знаком, как память прошлых лет всего Семимостья.

Расстояние до колокольни составляло не более ста метров, поэтому через несколько минут все уже оказались у её стен.

Обойдя колокольню с левой стороны и став между нею и собором так, чтобы она была хорошо видна, Иван сказал:

-Посмотрите на поставленные друг на друга башни, как они устремляются вверх, уменьшаясь в размерах,- и указал на самый верх, где был виден самый маленький ярус с часовым механизмом.

Затем помолчал и добавил:

–Циферблат этих часов, выведенный на четыре стороны света, напоминает мне о бренности нашего времени.

Иван неожиданно для его самого стал продолжать говорить так уверенно, что гости, закинув головы кверху и увлечённо рассматривая детали колокольни, подошли к нему почти вплотную.

-Как мягко, почти с нежностью, завершаются углы этой конструкции, держащие на себе огромную тяжесть, которая вовсе не ощущается, выявляя стройность каменного тела. Здесь не положен ни один лишний камешек.

Ксения Григорьевна не удержалась и сказала:

-Ваня, ты так красиво говоришь. Колокольня действительно необыкновенная.

Иван, получивший в свой адрес такую похвалу, вопросами захотел ещё больше оживить диалог между ними:

-Как вы думаете, зачем эту прекрасную колокольню подняли на такую высоту? Может, чтобы удивить этим петербуржцев? А может, чтобы слышнее был звон в домах окрестных жителей? А может, чтобы превратить её в маяк, обращая внимание моряков на эту проникающую в их души силу красоты? Пусть будет и то, и другое, и третье. От этого красота чуда не уменьшится.

Он отметил и колонны, над каждой из которой возвышались каменные факелы, негласно говорившие о неуспокоенных людских душах, воспламенявших память прошлого.

Далее они подошли к собору. Иван вдруг обнаружил то, чего никогда и сам не видел. Ему показалось, что все гости вместе с колокольней, собором и оградой слились в одно замкнутое одноцветное пространство. Сверху их накрывал чистый бирюзовый купол неба, а со всех четырёх сторон их окружали стены колокольни, собора и ограды, окрашенные в тот же небесный цвет.

Иван обратил внимание и ещё на одну деталь: сверху со всех сторон, со стен, карнизов, колонн, крыш на них смотрели десятки ангелов, словно слетевших с небес.

Оглянувшись на колокольню, он неожиданно в одном из них, так ему показалось, заметил вовсе не ангельское личико. На него смотрела его погибшая жена Машенька.

В этот момент к нему подбежал Серёжа, вложивший тёплую свою ладошку в его руку. Волнительное чувство защемило в груди, и он ощутил, как его большая правая рука обволокла маленькую ручку сына, а левая стала крепко прижимать всё его тело к себе. Неожиданно их затронул лёгкий порыв ветра, и было такое ощущение, словно Машенька, увидев их вместе, дотронулась до них.

Иван понял, что его прежняя любовь к ней не умерла, и, что теперь о ней каждый раз ему будет напоминать этот ангел с колокольни.

Надежда Петровна, увидев сына и внука, стоявшими вместе, подошла к ним и решила сама продолжить рассказ, сказав:

-Наше Семимостье неразрывно связано с морем. Эта голубизна колокольни и собора, эти запахи воды, эти каналы постоянно напоминают нам о событиях, происходивших здесь. Не случайно здесь построили и главный морской храм России во имя святителя Николая Мирликийского Чудотворца, почитаемого в русском народе покровителем всех плавающих и путешествующих.

Она подвела Ростислава Викторовича и Ксению Григорьевну к храму и, указав на входные двери, продолжила:

-Все свои печали я разделяю с ним, с иконами, хранящиеся в храме, получая от них благотворные знаки утешения. Мне очень нравится внутреннее убранство верхнего храма: стоишь в нём и радуешься, будто над тобой божий сад расцветает, так красив в нём позолоченный растительный орнамент. Райский золотой сад, да и только. Жалко, что сейчас храм закрыт, но у вас ещё будет время побывать в нём.

Далее говорил Иван, заинтересовывавший всех домами, стоявшими вблизи собора, в которых жили композиторы, певцы, музыканты, художники.

Дома, дома, дома… Имена, имена, имена... Было ощущение, что почти из каждого такого дома звучала музыка или читались стихи, а из окон выглядывали знаменитые имена.

Их путь вскоре вывел к большой площади, открытой к Неве. Иван хотел продолжить рассказ, но Ксения Григорьевна, потянув за собой Ростислава Викторовича, сама пошла к реке. За ней молча потянулись и все остальные.

Мягкий свет белой ночи, приглушавший ровное течение воды, казался безмятежным. Люди, группами склонившиеся над гранитом беседок и спусков к воде, в тишине и покое, казались, живыми декорациями невских берегов.

Ксения Григорьевна подошла к одной из таких беседок и по ступенькам опустилась к воде. Вслед за ней поспешил и Ростислав Викторович.

Надежда Петровна, немного устав и держа внука за руку, села на ступеньку, а Иван, выйдя на набережную последним, внимательно наблюдал за действиями своих родственников.

Почему то вспомнилась неприветливая реакция первой встречи с Невой его жены. Правда, тогда была зима, дул сильный ветер. Сейчас же её мама, опуская руки в слабо плещущие воды Невы, радуется встрече с ней.

Видно было, что доволен и Ростислав Викторович, который позже поднявшись наверх, сказал:

-Это поразительно, возвести среди болотистых берегов такую красивую набережную,- и задал Ивану вопрос:

-И откуда же этот гранит везли? Неужели из наших краёв?

Иван ответил, что гранит карельский, местный, чему, как ему показалось, Ростислав Викторович не поверил.

Ксения Григорьевна тоже выразила своё отношение:

-А вода такая мягкая, шепчет и ласкает руки. Ох, эта белая ночь. Строгая и нежная Нева! Мне так нравится эта красота.

Они пошли вдоль по набережной Невы к Медному всаднику, а Иван по пути стал рассказывать свою историю первой послеблокадной прогулки по ней. Тогда ему казалось, что вместе с ним вышли из домов исторические персонажи, напоминавшие ему богатейшую историю этих мест.

Они дошли до Зимнего дворца и долго стояли, глядя на очертания Стрелки Васильевского острова, Петропавловской крепости. Неожиданно Ксения Григорьевна, тронув Ростислава Викторовича за плечо, воскликнула:

-Смотрите, смотрите, они встретились, даже ангел озарился, вспорхнув на золотом шпиле.

Правда, только Серёжа искренне поверил ей, долго уверявший на обратном пути к дому бабушку, что это было правдой, и встреча двух зорь произошла.

Уставшие, но наполненные тонкими и значимыми впечатлениями белой ночи, они возвращались к своему дому. Поднимались на второй этаж не спеша, сказывалась усталость от почти трёхчасовой прогулки.

Надежда Петровна уложила гостей в своей комнате, постелив себе и внуку в прихожей, прямо на полу. Серёжа уснул сразу, а она ещё приготовила завтрак, оставив его на кухне для тех, кто встанет раньше всех. Правда, сама она и встала раньше всех, потому что хотела выполнить обещание, данное Ксении Григорьевне, в этот же день побывать в театре. Это надо же иметь такую силу и доброту характера, чтобы почти без сна и усталости, продолжать поддерживать в гостях радостную энергию возбуждения.

Пока все спали, она оделась и отправилась в кассы театра. Её внимание привлекла афиша, на которой были изображены сцены из балета, на спектакль которого и было приобретено для взрослых четыре билета.

Когда она возвратилась домой, то все уже завтракали, и Надежда Петровна обрадовала их приобретёнными билетами. Тогда же было решено, что с мальчиками дома останется Иван.

После завтрака все были заинтригованы подготовкой к театру, поиском нарядов и разговорами о предстоящем спектакле. Надежда Петровна была вся в движении, оказывая помощь всем, кому она была необходима.

Иван наблюдал за всей этой суматохой и по-хорошему радовался тому, что родители Маши, наконец, окунутся в тонкий мир музыки, изящных балетных движений, фантастических сюжетных линий и цветных представлений. Ему казалось, что природа Урала и фантастика театра сделают их внутренний мир ещё богаче.

Глава 36

Письма из прошлого

Когда, наконец, родственники ушли в театр, Иван, оставшись с мальчиками, затеял с ними силовую игру. Прямо на кровати они нападали на отца, пытаясь положить его на лопатки. Было весело смотреть на них, как их дружные старания, поддерживаемые радостными возгласами, увлекали и сближали их в желании достичь главной цели. Особенно старался Серёжа, а вслед за ним своими маленькими ручонками нажимал на него и Ванечка. Иван дал возможность победить себя и поднял руки вверх.

-Ура, мы победили папу,- воскликнул Серёжа.

-Папа пал, ула!- вторил ему своим тоненьким голоском Ванечка.

Потом, чтобы успокоить мальчиков от излишнего возбуждения, Иван стал рассказывать им сказочную историю о богатыре, спасшего от рабства уральский народ.

Вскоре Ванечка уснул, так как его режим дня потребовал этого, а Серёжа, не дослушав до конца эту историю, спросил:

-Папа, а ты не забыл мою маму, расскажи мне о ней?- и тем самым изменил ход их общения.

Иван, прижав сына к себе, несколько минут молчал, потом посмотрел на него, желая найти в его лице черты матери и, обнаружив в нём её открытый лоб, глубокие глаза и нежный округлый подбородок, разволновался. Очень сильно забилось его сердце. Ему вспомнились лучшие дни их жизни в Почепе, как они тогда с Машенькой, держа на руках маленького Серёжу, сидели на краю горы и с высоты ощущали себя самыми счастливыми людьми.

-Серёженька, а ты знаешь, почему тебя так назвала мама?- задал сыну вопрос отец.

Иван рассказал ему о том, как священник уже не существующей ныне церкви Покрова в Почепе дал ему имя в честь Сергия Радонежского, одного из самых почитаемых на Руси святых.

-Я хочу, чтобы в значимости данного тебе имени было твоё предназначение в жизни,- со всей серьёзностью сказал Иван.

Потом Иван, вспоминая дни, проведённые в Почепе, рассказывал о них Серёже.

- А ты знаешь, как мы тебя с мамой ещё называли?- задавал вопрос Иван и сам же на него отвечал:

-Не знаешь. Так вот. Я тебя величал высокочтимым наследником, мама - любимым сыночком, а бабушка Надя - кнопоточком.

Серёжа рассмеялся, было видно, что ему по душе пришлась тема этого разговора, да и Иван словно таял от приятных воспоминаний.

-Хочешь, я расскажу, какая у тебя была мама?- взяв сына за руку, сказал он.

Серёжа весь превратился в слух, он ведь никогда не слышал рассказов о своей маме.

-Так вот, она была замечательная: весёлая, приветливая, ласковая, заботливая и очень красивая,- начал свой рассказ о ней отец. Я очень любил её. Когда мы разлучались, то она каждый день писала мне письма, в которых подробно извещала о тебе, тогда ещё совсем маленьком мальчике. Хочешь, я покажу её письма?

Серёжа не знал, что они хранились у бабушки в комоде, поэтому удивился этому и с нетерпением просил читать их.

Иван достал из ящика шкафа шкатулку, вытащил оттуда стопку связанных шнурком писем. Потом медленно вынул одно из них, развернул его и уткнулся глазами в раскрытую страницу. К нему возвращалось золотое время первой любви, когда молодость и жажда жизни открывали в нём летящие через все преграды нежные чувства к той единственной, самой дорогой женщине с именем Мария.

Он начал читать письмо:

«Ванюша, мой родной, ты, словно из сказки, явился на моё счастье. От твоих слов засветилось всё вокруг и отразилось на улыбке нашего сыночка. Он уже смеётся и тянется к тебе своими маленькими ручонками. Твоё письмо звучит у меня в ушах, как музыка, не понимаю, читаю я его или пою. Я запомнила его наизусть».

Иван замолчал, переживая те минуты счастья, которые обрёл в те далёкие годы их жизни.

Серёжа с нетерпением сказал:

-Папа, читай, читай, не останавливайся.

И Иван продолжил чтение письма, из которого он, Серёжа, впервые узнавал о первых месяцах своей жизни, о соблюдении режимов сна, бодрствования, прогулок, о том, как он подрастал, отвечая на улыбку мамы, и, вообще, о чутком отношении к нему его родителей.

В письме извещалось о любимых местах мамы, куда она постоянно ходила гулять с маленьким Серёжей.

Прочитав письмо, Иван сам стал рассказывать Серёже о том, как они с Машенькой брали его с собой и уходили на пригорки наслаждаться первой травой и весенним солнцем.

Тогда так хотелось жить и радовать всех вокруг своим вниманием.

Серёжа слушал и представлял себе свою маму, такую красивую и добрую, нежную и любимую.

Неожиданно он произнёс:

-Нет…, я знаю, что моя мама жива,- и заплакал.

Потом сквозь слёзы он добавил:

-Она ждёт меня в Почепе, я хочу скорей поехать к ней. Бабушка придёт, и мы поедем. Папа, я хочу видеть свою маму.

Иван подумал, что зря он разбередил сыновьи чувства к родной матери, которую уже никогда не вернёшь, и с теплотой и нежностью смотрел на сына.

Он понял и то, что образ родной мамы навсегда врезался в сердце Серёжи, который, глядя на фотографию, как - то нервозно вдруг снова заговорил:

-Вот моя мама, я буду носить её с собой. Она моя мама, я её люблю, она жива и ждёт меня, я знаю.

Иван не стал забирать от сына фотографию, но, видя взволнованное его состояние, постарался перевести постепенно разговор на другие темы.

Через полчаса Серёжа успокоился и вскоре уснул на той же кровати, что и Ванечка.

Иван, поджидая родственников из театра, прилёг на край этой кровати, где вскоре уснул и сам.

Когда театралы явились домой, то и обнаружили сладко спящими почти в обнимку трёх домашних богатырей: одного большого и двух маленьких.

Вскоре все разошлись по своим комнатам, а спящего Серёжу Иван перенёс к бабушке. Сам же он долго сидел на кухне, где обнаружил буклет - аннотацию к балету, в котором излагалось его содержание. Иван прочитал о том, как прекрасный венгерский рыцарь и грозный сарацинский шейх соперничали друг с другом в богатом средневековом замке за право владения рукой и сердцем красавицы Раймонды. Несметные богатства шейха и смелость рыцаря противостояли друг другу в надежде победить её холодную красоту.

Ивана заинтересовала выделенная жирным шрифтом основная мысль балета - преодоление природы красоты, отчего в его голове родилась новая мысль, произнесённая им про себя:

-В жизни мы постоянно преодолеваем нравственные тупики. Что может быть прекраснее детства? Но вот вопрос, почему не всем женщинам удаётся преодолеть в себе мачеху?

С этой мыслью он и ушёл спать.

На следующий день Надежда Петровна и Серёжа уехали в Почеп. На железнодорожном вокзале их провожал Иван. Он просил маму быть осторожной в пути и найти дорогу к сердцам почепских стариков.

А Ростислав Викторович и Ксения Григорьевна после их отъезда побывали в Эрмитаже. Конечно, Маша и Иван сводили их и к себе на работу, показав свой институтский геологический музей, которым особенно был восхищён Ростислав Викторович.

Они ознакомились и с богатствами Горного института, для чего Иван звонил Анатолию, в надежде на то, что тот не просто договорится о посещении музея, что было и ему под силу, но проведёт их по аудиториям знаменитого института, о чём он договориться не смог бы.

Анатолий, узнав, что к Ивану приехали родители Маши, быстро решил не только этот вопрос, но также предложил побывать в Смольном. Однако, Ростислав Викторович просил вначале съездить к месту гибели его сына, а потом уже посетить Смольный, о котором он давно мечтал.

Иван, сообщив Анатолию, что посещение Смольного откладывается, попросил его помочь с машиной, чтобы съездить в Невскую Дубровку и на Невский пятачок, где героически погиб сын Ростислава Викторовича и Ксении Григорьевны.

Глава 37

Утоли мои печали

На следующий день, прямо с утра, раздался звонок. В трубке Иван узнал голос Анатолия. Он сказал, что договорился с директором института, в котором работал Иван, предоставить им автомобиль для поездки в Невскую Дубровку и, что также пошлёт воевавшего на Невском пяточке их коллегу, который не только расскажет об этих событиях, но и решит на месте все непредвиденные проблемы.

Когда был определён день поездки, Ростислав Викторович и Ксения Григорьевна всю ночь не могли уснуть, вспоминая своего сына и переживая за предстоящую встречу с неизвестной им землёй, крепко обнявшей их ребёнка.

Рано утром все были уже на ногах, готовясь к предстоящей поездке.

Надежда Петровна перед отъездом в Почеп уверила Ксению Григорьевну сходить перед поездкой в собор и помолиться перед иконой «Утоли мои печали». Она считала, что та поможет утешить их страдания. Это она и сделала, взяв с собой и Ростислава Викторовича. Стоя перед иконой, они про себя произносили слова молитвы, записанные на табличке под иконой: «Преблагая, утоли печали, сокрушающие наши сердца. Ты одна всему роду человеческому в печалях скорая Утешительница. За твои милости до последнего моего издыхания буду славить тебя, помоги нам».

Когда они возвратились, у дома уже стояла автомашина, защитного цвета газик, вездеход.

В машине вместе с шофёром сидел и второй мужчина, как потом выяснилось, это и был тот самый человек, посланный Анатолием Дмитриевичем для решения непредвиденных путевых вопросов. Его звали Николай Гаврилович.

День выдался необычайно солнечным, что отметила Ксения Григорьевна.

-Да, если дождя не будет, то приедем быстро,- поддержал её Николай Гаврилович.

Стали рассаживаться по местам. Впереди расположились водитель и Николай Гаврилович, продумавший маршрут заранее и предварительно согласовавший его с водителем. Ксения Григорьевна уселась с левого края рядом с Ростиславом Викторович. С правого края сел Иван.

Предполагалось ехать левым берегом Невы вплоть до Невского пятачка, где их должен был встретить лодочник, чтобы перевезти через Неву в посёлок Невская Дубровка.

-Итак, поехали,- сказал Иван, и машина тронулась в путь.

Поначалу ехали по городу: мелькали дома Невского проспекта, а от Александро-Невской лавры дорога пошла вдоль берега.

Всё, что виделось за окнами машины, для Ксении Григорьевны и Ростислава Викторовича было отвлекающими картинками от их главной сверлящей мозг мысли о сыне, и перед глазами постоянно из прошлого являлся образ их мальчика.

Николай Гаврилович, понимая это, пытался своим рассказом о дороге отвлечь их от этих дум.

Проезжая вдоль Невы в пределах города он говорил о событиях, произошедших здесь в разные годы, а когда машина проезжала мимо Обуховского завода, стал рассказывать об истории завода.

Ростислав Викторович до этого пассивно смотревший в окошко машины, услышав название «обуховский», неожиданно спросил:

-Скажите, Николай Гаврилович, а Обухов Павел Матвеевич к этому заводу имел отношение?

На что тот ответил:

-Да, этот завод и был основан в середине прошлого века горным инженером полковником Обуховым.

Ростислав Викторович отметил, что и в Златоусте этот выдающийся инженер сыграл огромную роль в деле открытие производства булатной стали, и, обратившись к Ивану, вспомнил, что они ещё не побывали в Артиллерийском музее, где хранится пушка, отлитая на Урале.

Николай Гаврилович, почувствовав заинтересованность в теме и желая улучшить настроение у Ростислава Викторовича, стал перечислять образцы выпускавшейся здесь продукции, сказав, что Обухов, используя опыт златоусского завода, сумел построить здесь на берегах Невы технически совершенное производство. Однако, чем далее он рассказывал о достижениях завода, внимание гостей всё более и более рассеивалось

Тем более, что рассказ Николая Гавриловича перебивался шумом мотора автомобиля, и, казалось, что машина и человек, как-то тупо, но очень согласованно вкладывая мысли в подсознание своих слушателей, не достигали цели.

Ксения Григорьевна же в разговор и вовсе не вступала, видно было, что её устремления были направлены к месту гибели её сына.

Иван заметил, что чем дальше они удалялись от центра города, тем война всё более напоминала о себе разрушенными зданиями, уныло смотревшими в воды Невы.

Проехав с десяток километров, водитель остановил машину. Было предложено всем выйти и подышать речным воздухом, а Николай Гаврилович, выскочив первым из машины, сразу направился на высокий берег Невы, откуда открывался живописный вид на широкую водную панораму.

Он долго смотрел на воду, не обращая внимания на то, что остальные его собеседники давно уже ожидали от него каких-либо указаний.

Наконец, повернувшись к ним лицом, он жестом руки пригласил их подойти. Стоя над обрывом, Нева предстала перед ними в своей естественной красоте. В городе она, одетая в гранит, была строгой и размеренной в своём широком течении, а здесь левый берег, изгибаясь дугой и неожиданно отдаляясь от него почти на километр, разливался широким плёсом. У кромки берега, словно детские кораблики, вдалеке виднелись баржи, буксиры и большие лодки. С правой же стороны она была не столь широкой, но быстро текущей и издающей шум.

Николай Гаврилович сказал:

-Это Святки, место рождения Невы. Отсюда две тысячи лет тому назад воды Ладоги, образовав новое русло, потекли через болота к Балтийскому морю. Здесь же в сорок втором году состоялось и моё боевое крещение. Так трудно об этом вспоминать.

Он замолчал, и из его глаз вытекла слеза. Николай Гаврилович, резко смахнув её рукой, продолжил говорить.

-Понимаете, здесь наши войска остановили продвижение фашистов на Ленинград. Тогда в конце августа сорок первого года с правого противоположного берега под огнем противника на бронекатерах рвался сюда десант моряков, среди которых был и я.

Николай Гаврилович показал на грудь, потом как-то съёжился и, медленно, прерывая свой рассказ короткими фразами, сказал:

-Здесь я был ранен… По ночам болит плечо... Осколочек там, говорят, задержался…, маленький…, забыли вытащить, а может… не нашли, но я уже привык…

Постояв на берегу реки несколько минут, все вернулись к машине. Молча проехали ещё около часа.

-Вот она, ещё одна от боли ржавая земля,- сказал, наконец, Николай Гаврилович и попросил всех выйти из машины и пройти вслед за ним.

Ярко светило солнце. Ростислав Викторович, щуря глаза, долго смотрел в голубое пространство неба, где не было ни одного облачка. Ему показалось, что солнце своими горячими лучами обжигало то открытое поле, по которому впереди шёл Николай Гаврилович. Везде была бугристая земля с жалкими выгоревшими кустиками травы, росшими по холмикам и обвалившимся траншеям.

Он бессознательно пошёл по тропинке вслед за своей женой, а остановившись, слушал, как Николай Гаврилович рассказывал о воинах, смело сражавшихся по обеим сторонам Невы.

Какое - то туманное раздвоенное сознание пребывало в его голове, воспринимая этот рассказ как отдалённый фон чего-то главного, очень родного и личного, одухотворяющего эту землю события.

А Николай Гаврилович продолжал рассказывать о том, как войска фронта готовились к возможному форсированию Невы, для чего из Ленинграда доставили несколько сот маленьких лодок, на которых солдаты сумели переплыть шестисотметровую водную преграду. А потом, как они, выскочив из лодок, бросились в атаку, захватив вдоль левого берега реки у Московской Дубровки узкую полоску земли. Солдаты и матросы, понтонёры и водолазы, минометчики и артиллеристы на лодках, плотах, понтонах под непрерывным артиллерийским обстрелом продолжали переправлять на левый берег пушки, снаряды и мины.

Ростислава Викторович жил подвигом своего сына, в котором нашлось место и этому рассказу Николая Гавриловича, где солдаты и матросы настойчиво вгрызались в землю, строя подземные ходы из сгоревших домов и надворных построек села. Всё более и более прислушиваясь к голосу рассказчика, перед ним раскрывались страшные картины войны. Он представил себе эти поля, изрытые траншеями, блиндажами, огневыми точками, где почти каждый вражеский снаряд вызывал у его защитников потери. Высовываться было опасно, поэтому, чтобы добраться до какой-нибудь огневой точки, до штаба части, принести воды из реки, приходилось постоянно ползать. Голодные, ослабленные защитники плацдарма, воодушевляемые комиссарами и политработниками, стояли насмерть, сражались с яростью обреченных.

Наконец, Николай Гаврилович, замолчал, дав своим слушателям осмыслить и уравновесить личные трагедии с трагедией этой земли.

Через несколько минут безо всяких слов, все разошлись по полю, чтобы почувствовать силу и боль этого места.

Дрожь прошла по телу Ростислава Викторовича, когда он стал вспоминать содержание письма, присланного из Невской Дубровки в Златоуст однополчанами его сына Ростислава. Он знал его наизусть.

-«В темноте, чтобы быть незамеченными, они на лодках быстро поплыли на противоположный берег Невы. Немцы периодически чертили небо осветительными ракетами, и новая осветительная ракета застала их уже тогда, когда они почти добрались у берега. Ярко осветив небо десятками ракет, они обрушили на них шквальный миномётный огонь. Чтобы спастись, все бойцы прыгнули в воду, оказавшись у берега в ледяной воде. Шинели намокли и стали тяжёлыми, но они взобрались на крутой берег и стали рыть спасительные для них траншеи, в которых залегли, чтобы переждать ожесточённую стрельбу со стороны фашистов».

Именно это место он много раз видел во сне, и ему сейчас захотелось пройти весь уже реальный земной и последний путь жизни сына.

Стоя на краю высокого берега, он представил себе, как его Ростик на лодке приближается к этому берегу, как рвутся вокруг него немецкие снаряды, как спрыгивает он прямо в ледяную ноябрьскую воду и достигает берега. Но на нём полная выкладка, тяжёлый автомат. Вот он с трудом поднимается на берег и начинает вместе с другими бойцами рыть себе укрытие.

Ростислав Викторович стал искать ту спасительную траншею, которая на короткое время спасла его сына от смерти и, как ему показалось, нашёл её. Правда, она оказалась засыпанной, хотя удлинённые выемки её вели куда-то вглубь пустынной земли. Он проследовал по ней.

И вновь в памяти представился текст письма:

-«Рано утром к окопу стали приближаться немцы, проверяя свои позиции. Но когда они подошли, неожиданно с криками «ура» и со штыками наперевес наши бойцы выскочили из окопа и пошли в штыковую атаку. Эта атака была настолько стремительная, что немцы побежали. Десятки их нашли здесь свою гибель. Ростислав, как и все бойцы, сражался отчаянно. Добежав до немецких траншей, бойцы, запрыгнули в них, заставив бежать оттуда других фашистов. Те же, кто попытался сопротивляться были уничтожены. Попытка немцев обратно выбить наших бойцов из занятых ими траншей оказалась безуспешной. Оборона этого рубежа длилась целый день».

Где искать эти траншеи сейчас? Перед ним лежала одна рыжая перелопаченная земля.

Он прошёл дальше и неожиданно увидел выглянувший из-под земли полуистлевший солдатский сапог. Вновь появились углубления, похожие на траншеи. Чьи они, русские или немецкие?

И вновь на помощь ему пришло письмо:

-«Ночью им было направлено подкрепление и приказано по возможности и далее выбивать немцев из траншей, удерживая за собой занятые участки. И хотя сил было маловато, но бойцы рассредоточились по всей траншее и, перебежками, отстреливаясь, смогли удержать позицию».

Ростислав шёл дальше и видел кучи осколков, гильз, ржавого металла, множество патронов и пороха, высыпанного прямо на землю.

Чтобы определиться с направлением движения, вновь на помощь он призвал солдатское письмо:

-«Ростислав в этом бою проявил сообразительность и мужество. Он увидел, что в ста метрах от траншеи стоял подбитый немецкий танк и понял, что там может находиться удобная позиция с большим участком для обстрела. Несмотря на опасность быть убитым, он ползком стал пробираться к танку».

Где искать этот немецкий подбитый танк? Он подумал, что вряд ли он сохранился, но, посмотрев в разные стороны вдаль, вдруг увидел кучу ржавого металла, похожей на танк.

-Неужели это чудище стоит на месте? Мой дорогой сыночек, сколько же выпало на твою молодую и красивую голову несчастий, за один месяц на тебя обрушилась целая гора жестоких событий, - вслух произнёс отец.

Ноги сами повели его по следам гибели сына. Около ста метров медленно по краю траншеи дошёл он до танка, немецкого танка со свастикой, поразившей Ростислава Викторовича своим агрессивным изображением на боковой броне. Вот только гусеница подкачала, сбитая на бок и жалко опустившаяся к ржавой земле Невского пятачка.

Он обошёл танк со всех сторон, осмотрел его, двумя ладонями с широко расставленными пятью пальцами опёрся на его широкий лоб и произнёс:

-Кто же тебя послал сюда убивать наших сыновей? Вот и самого подбили. Эх ты, немец, немец! Запомни, на сильного всегда найдётся более сильный и мудрый.

Затем махнул рукой, опустился в неглубокую траншею, вырытую кем-то, и склонил свою голову к земле. Из его глаз неожиданно и обильно закапали слёзы.

Пока он проделывал свой путь, Ксения Григорьевна и Иван, стоя на берегу реки, наблюдали за ним.

Иван хотел сразу последовать за ним, но Ксения Григорьевна сказала:

-Не надо, Ваня, идти за ним. Пусть он побудет один, это его любимый сын. Ростиславчик был так на него похож.

Сама же она, беззвучно плача, тоже отошла в сторону, а потом медленно побрела вдоль берега реки. Что было у неё в этот момент на душе, одному богу известно.

Иван наблюдал за ними, и на душе было неспокойно. Через него волнами проходило это смятение сердец дорогих ему людей, которым он сочувствовал и готов был оказывать им помощь.

Видя, что Ростислав Викторович, опустился в землю, Иван поспешил к нему, подумав, что ему стало физически плохо от нахлынувших переживаний. Подойдя к танку и найдя тестя заплаканным и уткнувшимся в край траншеи, он произнёс:

-Ростислав Викторович, я сочувствую вашим переживаниям, но вам надо подняться. Вас ждёт Ксения Григорьевна.

Мужчина вышел из траншеи, посмотрел на Ивана и сказал:

-Это святое место, здесь витает дух моего сына.

Вернувшись на берег реки, они подошли к Ксении Григорьевне, которая тоже была обеспокоена за здоровье своего мужа. Увидев, что с ним всё в порядке, она поторопила его словами:

-Нас ждёт Николай Гаврилович, уже пора плыть на другой берег.

Лодка, присланная за ними, оказалась довольно вместительная. Николай Гаврилович, придерживая её от качания, пропустил всех вперёд, а сам вместе с лодочником уселся сзади. Взяв в руки вёсла, лодочник оттолкнулся от берега и плавно стал грести, легко управляя судном. Однако, такая лёгкость была недолгой. На середине реки лодку относило вниз по течению и если бы не сила и умение лодочника, то её и вовсе могло унести далеко от деревни.

Ростислав подумал:

-Как же тогда в ноябре сорок первого, когда течение было ещё сильнее и студёнее, наши воины совершали свои бессмертные поступки? Да, теперь я понимаю, это были мальчишки, ставшие героями.

Вскоре лодка достигла противоположного берега. Лодочник высадил своих пассажиров на маленькой дощатой пристани и, привязав судно к берегу, отвёл всех к председателю сельсовета, сказав:

-Обратно поплывём через два часа. Жду всех у этой же пристани.

Кабинет председателя был скромен. Маленькая комнатка едва вместила всех гостей. Один стол, да несколько стульев по сторонам - вот и весь кабинет.

Николай Гаврилович объяснил председателю цель приезда: найти в списках захороненных на местном воинском кладбище фамилию Самсонова Ростислава Ростиславовича.

Председатель оказался человеком любезным, предложивший им выпить по стакану чая. После чаепития, он полез в свой единственный шкафчик, достал тонкую тетрадь и предложил её гостям. В ней действительно от руки были написаны фамилии и имена, но фамилии Самсонова не было.

Иван спросил:

-Кто заносил эти фамилии в книгу?

На что председатель ответил:

-Книга досталась сельсовету по наследству. Кто записывал фамилии? Да Бог его знает. Здесь недалеко находилась санитарная часть, вот оттуда и передали нам книгу.

Ростислав Викторович показал письмо от командира части, присланное ему от однополчан, где было написано, что его сын, рядовой восемьдесят шестого стрелкового полка, уроженец города Златоуста, умер в госпитале 30 ноября 1941 года и, что он с почестями был похоронен в братской могиле близ посёлка Невская Дубровка.

Председатель внимательно прочитал его и сказал:

- Мы обязательно увековечим его имя на памятнике, который хотим открыть в селе. Списки есть ещё в военкомате, мы проверим их. Я здесь работаю два года, поэтому командира полка полковника Добровольского, подписавшего письмо, не застал, но, если он живой, то мы обязательно разыщем его,- и предложил побывать на месте воинского кладбища, где хоронили умерших от ран воинов.

Идти надо было недалеко, за деревню, в которой стояло более или менее пригодных к жизни десятка два домов.

Увидев удивление на лицах гостей, председатель сказал:

-Знаете, какие здесь бомбёжки были? Как ещё эти дома уцелели, непонятно. Говорят, бомбили так, что из землянок не выходили люди по неделям. Многие там и остались лежать. Воинские части в лесу стояли, а здесь только огневые позиции были на берегу. Ничего, всё отремонтируем, посёлок ещё лучше будет, чем до войны.

Воинское захоронение в виде земляных возвышений занимало большую поляну, заросшую высокой травой. Это была печальная картина. Стоя здесь, Ростислав Викторович совсем не волновался. Почему не дрогнуло его сердце, он и сам объяснить не мог. Но что-то подсказывало ему: его сына здесь нет. И всё же он, подойдя к одной из гряд, взял из неё гость земли. Завернув её в сорванный лист лопуха, молча положил в сумку к Ксении Григорьевне.

Посещение Невской Дубровки не оставило у них особого впечатления, поэтому задерживаться не стали и вскоре все вновь были в лодке. Ксения Григорьевна, не плакавшая до этого, дала волю своим слезам. Ей казалось, что что-то очень дорогое уплывало сейчас от неё.

Лодочник, умело маневрируя, вскоре привёл свою лодку к левому берегу. Пассажиры её, взобравшись на берег, долго провожали своими взглядами удалявшуюся от них посудину.

Ростислав Викторович захотел на прощание повторить путь, проделанный им ранее по следам своего сына. Он, сказав об этом Ксении Григорьевне, прошёл с полсотни метров вдоль реки и, словно замерший, остановился на самой крутизне её берегов. Было такое ощущение, будто у него было желание в этом пространстве взлететь и слиться навсегда. Потом он медленно, словно в поисках чего-то, побрёл по полю, останавливаясь, вдоль едва заметных траншейных ходов. Иван наблюдал за ним, и ему показалось, что он как-то странно схватился рукой за грудь и медленно стал опускаться на землю. Однако, через несколько минут, вновь поднялся и, дойдя до фашистского танка, прислонился к нему.

Иван, увидев это, направился к нему. За ним последовала и Ксения Григорьевна. Ростислав Викторович, держа руку на груди, хриплым голосом сказал:

-Больно мне очень… Нечем дышать… Сердце на части рвётся…

Вместе с Ксенией Григорьевной они медленно опустили его на траву. И пока жена давала ему лекарство, подъехала машина, на задние сидения которой мужчины аккуратно втиснули его тело. Пришлось Ксении Григорьевне ютиться рядом с ним на корточках, а Ивану вместе с Николаем Гавриловичем вдвоём ужаться на переднем сидении. По пути Ростислав Викторович терял сознание и вновь приходил в себя, пока не доехали до первой встретившейся им на пути больницы, где врачи констатировали у него обширный инфаркт.

Целый месяц пролежал он и, не долечившись, решил срочно уехать из Ленинграда в Златоуст. Как его не уговаривали остаться до полного выздоровления, он настоял на своём.

Маша решила, что поедет вместе с ними, боясь, что мама не сможет одна оказать в дороге необходимую помощь. Взяла она с собой и Ванюшу, обещав, вскоре вернуться.

Перед отходом поезда из Ленинграда, Ростислав Викторович сказал Ивану:

-Я уезжаю. Возможно, мы больше не увидимся. Что ж, такова судьба. Жаль, что я простился только с одним моим сыном, точно зная, что он так и остался лежать на том поле и в том месте, где его сильная энергетика повлияла на моё здоровье. Его останки найдут, но я этого уже не увижу. Пусть его душа блуждает в ленинградском небе. Мне же надо поскорее возвращаться домой, в Златоуст. Там моё постоянное место.

Плакали женщины, а Иван, переживая за Ростислава Викторовича, винил себя за случившуюся трагедию.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: