ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
В поисках черной антилопыПименов В.А. В поисках чёрной антилопы //Возвращение к дхарме. М., «Наталис» c.56-76 ГЛАВА III В поисках черной антилопы С тех пор, как в школу я пошел, и даже раньше — С той зари, когда Упал я каплей в царство сна и плача, Уже тогда мне дали имя — как будто безымянным Беседовать со звездами нельзя. Николас Гильен И теперь я знаю: лишь благодаря вашей несгибаемой гибкости вы стоите сегодня утром так прямо. Бертальт Брехт
Природа слова относилась к тем вопросам, которые издавна занимали индийскую мысль. Индийским ученым не чуждо было представление об ограниченности возможностей языка; они хорошо знали, что словами можно выразить далеко не все, и высказывания вроде тютчевского «мысль изреченная есть ложь» не вызвали бы у них протеста. Но то, что доступно словесному выражению, они любили изображать точно. Последуем и мы их примеру и зададим простой вопрос: что такое Индия? Какова реальность, стоящая за этим словом? И сразу же мы обнаружим, что дело обстоит не так уж просто. С 1947 г., т.е. с момента окончания британского колониального господства над полуостровом Индостан, термин «Индия» имеет по меньшей мере два значения. Одно из них — политическое: так называется самое большое из независимых государств, появившихся на субконтиненте, — республика Индия. Но британские владения были незадолго до этого разделены по религиозному признаку на две части, и на тех территориях, где преобладали мусульмане, было провозглашено государство Пакистан. Впоследствии от Пакистана отпала Восточная Бенгалия, где возникла Народная республика Бангладеш. На севере Индостана, в Гималаях, расположены королевства Непал, Сикким и Бутан. Наконец, у южных берегов полуострова находится остров- ное государство Шри Ланка (бывший Цейлон). И ко всем этим странам вместе взятым также относится понятие «Индия». Этот второй смысл слова «Индия» для самого индийского сознания, конечно, является первым. И не только по хронологическим причинам — хронология, во всяком случае исторически реальная, никогда не имела для индийцев первостепенного значения, — но и по существу. В той мере, в какой они находятся во власти традиционного сознания, для них и сегодня Пакистан, Бангладеш или Шри Ланка — все та же Индия. Границы между этими государствами — результат превратностей судьбы и недобросовестности политиков; существует лишь одна подлинная граница, отделяющая «большую» Индию от остального мира. При этом слово «Индия» отнюдь не является символом единства полуострова или древности традиции. Напротив, оно даже не представляло собой самоназвания. Его изобрели и ввели в обиход соседи с северо-запада, для которых другая страна начиналась с реки Инд. «Так жители Азии могли называть Европу Волгией или Уралией», — заметил по этому поводу российский индолог С. Д. Серебряный *. Как же называли свою страну сами индийцы? Арии именовали ее просто — «Арьяварта» — страна ариев. Было и другое традиционное название — «Бхаратварша», или страна (потомков) Бхараты — легендарного древнего царя. Кстати, таково и сегодня официальное название Республики Индия. Но и эти термины долгое время не признавались всеми жителями полуострова. Они, в сущности, обозначали его северную часть, населенную потомками пришельцев-ариев; к остальным же областям, в первую очередь дравидоязычному югу, отношения не имели.. Здесь нельзя не вспомнить об одном удивительном обстоятельстве. Отсутствие традиционного самоназвания, общего для всех частей Южной Азии, конечно, не было случайностью. Для Индостана никогда не было характерно политическое единство. На территории Индии несколько раз возникали крупные имперские государства, объединявшие под единой властью самые различные, непохожие друг на друга народы, религиозные общины, антропологические типы. Таковы были державы Нандов (VI-V вв. до н.э.), Маурьев (при Ашоке — III в. до н.э.), Кушан (II в. н.э.), Гуптов (IV-VI вв. н.э.); таков был Делийский султанат в период правления Мухаммада Туглука (XIV в. н.э.) и, наконец, империя Великих Моголов (XVI—XVII вв.). Жители этих государств говорили на разных языках и использовали разные системы летосчисления. Кроме того, как легко заметить, это были краткие мгновения в многовековой истории Южной Азии. Чаще всего ею управляли одновременно многочисленные, большие и малые государи, и границы между их владениями беспрестанно кроились и перекраивались. Слишком уж трудно было привести это невиданное многообразие обычаев, жизненных укладов и языков к общему знаменателю. Но и индийские империи, действительно немалые и по размерам, и по числу подданных, и по претензиям правящих династий, никогда — кроме могольской державы — не охватывали не только всего Индостана, но даже территории нынешней Республики Индия. Границы всех этих империй, разумеется, не совпадали с современным государственным размежеванием на полуострове; более того, сами империи складывались вокруг разных центров. Так, центром земель, подвластных Нандам, Маурьям, а впоследствии — Гуптам, была восточноиндийская область Ма-гадха (территория современного штата Бихар); столицей Кушанской державы была Пурушапура (в наши дни этот город — Пешавар — находится на территории Пакистана). Ни в одну из великих держав древности не входил индийский юг. Зато империи Кушан принадлежали земли, в наши дни входящие в состав Афганистана, Ирана и даже Центральной Азии. И хотя Великие Моголы очень далеко продвинулись по пути объединения всех народов Южной Азии в единое государство, действительно подчинить себе весь полуостров удалось лишь англичанам в конце XVIII века. С политической точки зрения, первой общеиндийской державой стала только британская Индия. Тем более примечательно, что жители Индии издревле рассматривали ее как единое целое. Страну, раскинувшуюся от Гималаев на севере до мыса Коморин на юге, они считали священной землей, непохожей на остальной мир и даже несравнимой с ним. Ее целостность не могла, как мы видим, иметь политическую природу; еще менее можно было связать ее со сходством языков и этносов. Единство Индии существовало как бы в ином измерении, по ту сторону всех этих, не очень существенных в данном случае различий. И на протяжении многих веков языковое многообразие и политическая разобщенность оттеняли эту глубинную, нерасторжимую общность. Но мало того. К устойчивым нормам индийского сознания относится представление о том, что эта страна существует вечно. Она была всегда и никогда не исчезнет с лица земли. Другие народы, государства и культуры рождаются и умирают — над Индией ход времени не властен. Даже в XX веке это убеждение воплотилось в самых различных формах — от поэзии Мухаммада Икбала до названия мемуаров Индиры Ганди — «Вечная Индия». Столь фантастическое утверждение имеет, однако же, вполне реальную основу: культурную традицию, пронесенную индийцами сквозь века, несмотря на все хитросплетения истории. Мысль о власти и даже о всевластии древних традиций в Индии давно стала любимой присказкой ученых и писателей, политиков и журналистов. И в самом деле, в наши дни во время свадебной церемонии жрец-брахман, вручая невесту жениху, произносит слова ведийского гимна, сложенного более трех тысяч лет назад; сегодня, как и раньше, под открытым небом разыгрываются рамлилы — сцены из жизни царя-героя Рамы, а по дорогам бродят, питаясь подаянием, аскеты-саньясины. Индийский традиционализм проявляется и в культивировании древнего языка индийской словесности и учености — санскрита, на котором и сегодня издаются книги и журналы. За произведения на санскрите ежегодно присуждает премии Индийская Академия литературы. И, наконец, на этот «мертвый» язык переводится литература зарубежная — от Шекспира до Шолохова. Еще одна примета прочности индийских традиций — удивительная невосприимчивость Индии к воздействиям извне, а лучше сказать, способность растворять чуждые влияния и превращать чужое в свое. Политическая история Южной Азии — это в огромной степени история ее завоеваний чужеземцами. Здесь побывали и персы, и греки, и тюрки, и афганцы. Трудно назвать страну, которая с такой же легкостью становилась добычей вражеских армий. Но если индийские государства подчинялись сменявшим друг друга захватчикам, то индийская цивилизация всякий раз одерживала над ними победу. По-разному складывались их судьбы: одни, как эллины, по прошествии нескольких столетий растворялись без следа, так что только памятники археологии да некоторые имена, присутствующие в древних текстах, напоминают о них; другие, подобно сподвижникам ферганского властителя Бабура, изменили положение дел на полуострове настолько, что без них иным был бы его облик и в наши дни. Но как бы ни отличались друг от друга завоеватели, их роднит одно: все они в конце концов превратились в индийцев. Не раз предпринимались попытки насадить в Индии мировые религии, сложившиеся далеко на Западе, — сначала ислам, а затем и христианство. Но, хотя количество христиан в Южной Азии сегодня исчисляется миллионами, а мусульман — десятками миллионов, большинство жителей Индостана осталось верным тем учениям, которые сложились здесь тысячелетия назад. Из примерно 794-х миллионов человек, составляющих сегодня население полуострова, 478 миллионов выполняют законы религии, которую европейские ученые в прошлом столетии назвали индуизмом. Разнообразие религиозных общин и несходство положения дел в различных государствах только оттеняют главное: абсолютное преобладание приверженцев индуизма. Более того, придя на эту землю, многие властители мира начинали пересматривать прежние ценности и искать компромисса с южноазиатской культурой. Даже ислам и христианство, основанные на идее равенства людей перед Богом, приобрели здесь индийские черты: так, мусульмане Индии знают кастовое деление и отмечают индусский Новый год — дивали. Чтобы представить себе, насколько необычна такго рода явления, достаточно сравнить судьбу Индии с участью, выпавшей на долю другой — родственной ей цивилизации — Ирана, также оказавшегося в свое время на пути мусульманских завоеваний. Арабы, подчинив эту древнюю империю, полностью исламизиро-вали ее; приверженцы исконной религии иранцев — зороастризма — превратились в малочисленную гонимую секту (чтобы познакомиться с ее приверженцами, Анкетиль-Дюперрону пришлось добраться до Индии). За военным поражением последовало духовное. В чем же секрет прочности и устойчивости «Индии духа», столь очевидных на фоне политической раздробленности? Легко предположить, что ответ на этот вопрос связан с особенностями самой религии, обнаружившей такую поразительную жизнестойкость, — индуизма. Но что такое индуизм? В индийских священных книгах говорится, что приносить жертвы богам дозволено лишь на священной земле, опознать которую можно по одному-единственному признаку: здесь водится черная антилопа. Но какие тропы выбирает это своевольное животное, где пролегают границы индуистского мира — на этот вопрос не так-то просто ответить. Индия — настоящий кладезь премудрости для всякого, кто стремится воочию представить себе многообразие религиозного опыта человечества. Знакомясь с религиями Индии, исследователь, да и просто любознательный человек, воспитанный на европейской культуре, обнаруживает границы применения многих представлений и схем, привычных для западного сознания. Самые простые, казалось бы, понятия, знакомые нам с детства, внезапно обретают здесь прямо противоположное значение, а зачастую — несколько значений одновременно. И в первую очередь это относится к ключевому термину индийской цивилизации — к понятию «индуизм». И здесь снова начинаются неожиданности. Мало того, что слово, обозначающее индийскую религию, — явно западного происхождения. Примечательно и другое: у самих индийцев в течение веков и даже тысячелетий не возникало желания назвать ее по-своему. До появления в Индии мусульман они именовали ее просто «дхарма» — «закон» или «долг», иногда добавляя поясняющие определения, например, «арья-дхарма» — «закон ариев» или «санатана-дхарма» — «вечный закон». В более точном наименовании не было нужды, и в первую очередь потому, что в слове дхарма воплощалось все то, что человек традиционного индийского общества знал с детства — обязанности по отношению к родным, правила почитания богов, представления о добре и зле. Другие религии подавляющему большинству индийцев известны не были, а следовательно, не было и необходимости раздумывать о своеобразии собственных верований. Они казались такими же естественными и единственно возможными, как листья на деревьях или восход солнца. Но есть и другая причина: индуизм не похож на религии, знакомые и привычные человеку западной культуры — христианство, иудаизм или ислам, помимо всего прочего, еще и в том, что, в отличие от них, он не представляет собой целостного учения, которое можно было бы сформулировать коротко и ясно. Много столетий назад с этой проблемой столкнулся великий хорезмийский ученый Абу Рейхан аль-Бируни. Он совершил путешествие в Индию и впоследствии написал книгу, которая и в наши дни поражает тонкостью наблюдений и глубиной выводов. В этой книге Бируни стремится ответить на вопрос: в чем состоит главная особенность религии индийцев, отличающая ее от верований других народов? И приводит примеры: мусульман отличает вера в Аллаха и в пророческую миссию Му-хаммада, иудеев — соблюдение субботы, христиан — почитание Святой Троицы. А в чем своеобразие индуизма? Проницательный хорезмиец усмотрел его в приверженности индийцев учению о переселении душ. Говорят, что даже ошибка великого человека может принести пользу. Пример аль-Бируни прекрасно подтверждает эту старую истину. Ученый обратил внимание на действительно важную черту индуизма, на представление, чрезвычайно распространенное среди индийцев и существенное для понимания их мировоззрения. Вместе с тем он, строго говоря, оказался неправ: существовали и существуют направления индуистской мысли, сторонники которых не принимают эту идею или не придают ей большого значения. Можно назвать несколько представлений, разделяемых, вероятно, всеми, кто исповедует индуизм: культ Вед, убеждение (по-разному интерпретируемое) в справедливости кастовой системы, почитание коровы как священного животного. Легко, однако, заметить, что будучи объединены они не составят целостного мировоззрения, оставаясь лишь своеобразными опознавательными знаками принадлежности к индуистскому сообществу. Поэтому объяснить природу индуизма можно только одним способом: воссоздав, хотя бы в общих чертах, его историю. С отсутствием единого индуистского учения связан еще один примечательный факт: индуизм относится к тем немногочисленным в наши дни религиям, в которые не может перейти человек, не принадлежащий к ним по рождению. Индусом можно только родиться. Что же касается всех остальных, то единственным их утешением может быть надежда заслужить такое рождение в следующей жизни. (Кстати, именно так утешал своих западных почитателей и особенно почитательниц первый, кто стал проповедовать индийскую религиозную традицию за пределами Индии, реформатор индуизма Свами Вивекананда.) Можно, однако, взглянуть на эту ситуацию и с другой точки зрения: даже если бы подобного запрета и не существовало, трудно представить себе, во что надо было бы переходить, какие идеи в этом случае необходимо было бы усвоить. Слишком уж многолик и разносторонен индуизм, слишком разным богам поклоняются его приверженцы, слишком ясно, что вместо привычной нам схемы — люди составляют единую общину потому, что у них общие убеждения, здесь действует иная, более того, прямо противоположная — жители Индии издревле принадлежат к данному сообществу и по этой причине придерживаются одних и тех же правил поведения. Именно правила повседневного человеческого существования определяют границу между своими и чужими. Индусы возносят моления разным божествам, в разных храмах и на разных языках. Нередко такое многообразие принималось европейцами за признак веротерпимости. Но сущность его в другом: как давно отметил один выдающийся исследователь индийских религий (М. Кормак), индуизм основан не на принципе ортодоксии (правильного мнения), а на идее ортопраксии (правильного действия). Блюстителям индуистской традиции, по сути дела, безразлично, что думает рядовой верующий об устройстве Вселенной, о богах и героях. Но горе ему, если он вольно или невольно отклонится в своем поведении от законов касты, к которой принадлежит! Поистине, тот факт, что индусы называли свою религию просто «дхармой» — «законом», имеет глубокий смысл. У исследователя все эти обстоятельства вызывают, однако, новые вопросы. Что такое индуизм—религия или явление иного рода? С одной стороны, несомненно, что он включает в себя религиозные культы и представления, а с другой — что далеко не только они составляют «несущие конструкции» этого причудливого здания. Здесь же мы обнаруживаем и то, что, по западным меркам, не относится к области религии: семейные обычаи, правовые нормы, философские учения. И все это образует удивительный синтез, в котором трудно отличить один элемент от другого: правила жертвоприношений плавно переходят в рассуждения о собственности на землю, а взаимоотношения между людьми, принадлежащими к различным кастам, регулируются с помощью ритуальных наставлений. Но проблема этим не исчерпывается: если даже согласиться с тем, что индуизм — в первую очередь религия, то возникает другой вопрос: одна это религия или несколько? И, наконец, помимо «количественной» проблемы, нельзя не заметить и «качественной»: какой характер носит эта религия (или религии)? Следует ли отнести индуизм к мировым религиям, или это религия национальная? Первое утверждение явно выглядит сомнительным после того, что было сказано о невозможности перехода в индуизм «извне». Но едва ли можно назвать эту религию «национальной» в самом расширительном смысле этого слова: нет народа индусов, приверженцы индуизма относятся (если применять к ним европейские понятия) к разным национальностям, языковым общностям, культурам. Если что-то и объединяет их, то в первую очередь именно сознание своей принадлежности к индуистской традиции. Жизнеспособность индуистской религии зачастую объясняют ее готовностью признать едва ли не любые верования вполне совместимыми с «верой отцов» и истолковать их как частные случаи или, лучше сказать, как местные разновидности основных индуистских культов. Действительно, ученые брахманы немало преуспели в искусстве обнаруживать родственные связи между богами, в честь которых издревле возводятся храмы по всей Индии, и деревенскими идолами, никому не известными — стоит лишь выйти за околицу. Но не стоит забывать и о том, что такое стремление не было чуждо и другим индийским традициям — и прежде всего буддизму. Результаты, однако, оказались прямо противоположными: открытость буддизма стала одной из главных причин великого поражения, которое потерпели в Индии приверженцы Шакья-муни, — следы, сохранившиеся со времени расцвета буддизма, заметны сегодня только историкам; многокрасочная стихия местных культов поглотила учение Просветленного и растворила его в себе. Индуистская же традиция сумела эту стихию обуздать. Гибкость и податливость стали для нее источником не слабости, а силы. А потому невозможно не задаться вопросом: что представляет собой глубинная структура индуизма, обычно скрытая от постороннего взгляда, из каких жестких правил состоит грамматика этого языка, на котором оказалось возможным сказать так много?
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|