МЕДИЦИНСКИЙ ПОДХОД К ВОПРОСАМ ПСИХИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ И ЕГО НАРУШЕНИЙ

Что же такое аномальное *1 поведение?

"Объективного ответа на этот вопрос не существует - от­ве­ча­ет психолог (35), - он зависит исключительно от тех критериев, которые приняты у представителей данной куль­туры в оп­ределенную историческую эпоху. То, что вчера счи­талось не­нормальным, завтра, возможно, будет казаться нормальным, а то, что нам представляется неприемлемым, иногда очень хорошо вписывается в жизнь других народов".

Часто люди дают определение "ненормальное поведение" относительно других людей, включая сюда поведение, вызыва­ющее у них раздражение или недоумение, редкие формы поведения, формы поведения, представляющие опасность для самого человека и его окружения, например, суицидные*2 действия, злоупотребление наркотиками*3, поведение, создающее угрозу для общественного порядка. Внимание к человеку могут привлечь яркие эмоциональные проявления грусти или гнева, страха или депрессии, вызванные травмирующими событиями. Человек может оказаться неспособным преодолеть жизненный стресс, что ведет к уходу в себя или просто уединению и тем самым к разрыву общения с другими людьми. Обращаясь к своим собственным схемам мышления в суждении о "нормаль­ном", человек легко может посчитать сумасшедшим того, например, кто ведет себя в соответствии с обычаями, присущими другим культурам, как только его поведение начинает отличаться от нашего и мы перестаем его понимать.

Психологи считают, что не существует "идеальной нормы", и всякий человек в той или иной степени ненормален. Выбор помощи людям, нуждающимся в ней, зависит от того подхода, к которому прибегают в попытках объяснить аномальное поведение, а также определяется историей борьбы с "безумием" в том или ином обществе. Споры идут, какой должна быть поддержка таких людей - социальной, психологической или медицинской.

На протяжении всего средневековья безумие считалось следствием одержимости бесом. Аномальное поведение человека объя­сняли присутствием "злого духа", которого во что бы то ни стало нужно было изгнать с помощью заклинаний и дурного с ним обращения. Чаще всего, однако, подобные меры не действовали; церковь пребывала в убеждении, что ведьмы и колдуны заключили с дьяволом нерасторжимый договор, и поэтому их нужно просто уничтожать, сжигая на костре. В 1484 г. папа Иннокентий VII издал даже специальное распоряжение, призывающее духовенство к безжалостному истреблению "ведьм".

На протяжении последующих столетий "безумцев" продолжали подвергать изоляции, избегая общения с ними или даже изгоняя их. В некоторых странах их бросали в тюрьмы, где содержали вместе с преступниками. В других странах их помещали на особые суда - "корабли сумасшедших", которые спускали по рекам и время от времени у пристаней устраивали зрелища для публики (183).

В XVI и XVII вв. начинают (особенно в Англии) открываться приюты, предназначенные для изоляции лиц с психическими расстройствами. Здесь, однако, их ждала не более завид­ная участь, чем в тюрьмах. Очень часто их заковывали в цепи или сажали в клетки, чтобы утихомирить.

В конце XVIII в. безумием занялась медицинская наука, назвав это расстройство, подобно органическим нарушениям, болезнью, что привело к рождению психиатрии и возникновению понятия "психическое заболевание". На протяжении XIX столетия ученые исследовали симптомы различных психичес­ких нарушений, описывали и классифицировали их, а также разрабатывали методы лечения. В 1883 г. немецкий психиатр Эмиль Крепелин опубликовал первое "Руководство по психиатрии", в котором даются названия, описания и систематика "ду­шев­ных болезней". В 50-е гг. нынешнего столетия начала бурно развиваться психофармакология, были открыты успокаивающие или возбуждающие действия некоторых лекарственных препаратов. С этого времени началась длительная борьба между различными школами и направлениями. Многие психотерапевтические школы отвергают медицинский подход к психическим нарушениям.

Рассматривая нарушение поведения в рамках понятий "симптомы", "заболевание", "диагноз" и "лечение", медицинский подход в значительной мере пренебрегает динамикой поведения и переживаниями индивидуума. Проблема человека таким образом превращается в медицинскую проблему, которая в связи с прогрессом химиотерапии все чаще и чаще решается с помо­щью лекарственных препаратов, а не психологической или социальной поддержки.

Сколь не конструктивен и опасен данный путь, можно судить по работе Д.Л.Розенхана с сотрудниками (204). В 1973 г. профессор психологии Стэнфордского университета (Калифор­ния) Дэвид Розенхан попытался ответить на вопрос: "Можно ли быть уверенным в том, что тебя сочтут "нормальным" человеком в таком месте, где ухаживают за людьми, считающимися "ненормальными"?".

Он и еще семь человек образовали группу, куда входили три психолога, педиатр, психиатр, художник и домохозяйка (три женщины и пять мужчин), которые появлялись поочередно в двенадцати психиатрических клиниках пяти штатов США. Все члены группы были нормальными людьми и никогда в жизни не обнаруживали никаких психических расстройств.

Каждый участник группы получал следующую инструкцию: обратившись в клинику, он в ответ на соответствующий вопрос должен был сообщить, что иногда слышит незнакомый голос, принадлежащий человеку одного с ним пола и произносящий какие-то малозначащие слова; затем ему следовало, изменив только свое имя, без утайки рассказать все, что касается его реальной жизни со всеми ее радостями и горестями. По мнению Розенхана, в этих рассказах не могло быть ничего похожего на патологию.

Как бы то ни было, большинство участников группы были приняты в клинику с диагнозом "шизофрения". Быть может, случившееся объясняется ошибкой медицинского персонала клиники или тем, что они хотели проверить диагноз?

С момента поступления в клинику и на протяжении всего пребывания в ней псевдопациенты вели себя совершенно нормально, не упоминая больше о "голосах", в надежде быстро выписаться. Такого внезапного улучшения состояния, однако, не заметил ни один из медицинских работников, и только после многочисленных попыток убедить персонал в том, что они находятся в достаточно здравом рассудке, чтобы покинуть боль­ницу, смогли они вернуться домой, проведя в ней в среднем по три недели (один из "исследователей", которого держали в клинике семь с половиной недель, вынужден был бежать из нее, так и не убедив "опекунов", что он здоров и телом и душой).

Когда Розенхан ознакомил сотрудников психиатрических клиник с этими результатами, они возмутились, отказались ве­рить в то, что подобное могло случиться в обычных условиях.

Тогда Розенхан предупредил медицинский персонал одной из клиник, ознакомленный с результатами его первого эксперимента, что в ближайшие три месяца им следует ожидать об­ращений псевдопациентов. Из 193 человек, принятых за это время в клинику, 41 вызвал подозрения по меньшей мере у одного представителя персонала, 23 были объявлены псевдопациентами по крайней мере одним психиатром и 19 вызвали подозрение одновременно у одного психиатра и одного представителя персонала без медицинского образования... А между тем в клинику за все это время не обратилось ни одного псевдопациента.

Таким образом, следовало признать очевидность того факта, что нет ни малейшей уверенности в том, кого следует считать нормальным, а кого ненормальным человеком. Тогда на чем же основана такая уверенность у некоторых психиатров? По мнению Розенхана, большей частью на ошибках восприятия или на ошибочной интерпретации действительности.

Во время пребывания в клинике псевдопациенты записывали все свои наблюдения за происходящим вокруг, и это никого не обеспокоило и не побудило проверить цель этих наблюдений. Наоборот, их "писательское поведение" рассмат­ривалось как характерный признак шизофрении и лишь подтверждало поставленный ранее диагноз. Однако 30 % настоящих пациентов клиники разгадали мошенничество псевдопациентов; они заявили: "Вы ведь не сумасшедший, правда?.. Вы, наверное, журналист или ученый?.. Держу пари, что вы наводите справки о больнице!.."

Исследователи отметили также, насколько был трудно доступен персонал клиники, шла ли речь о психиатре, психологе, медицинской сестре или служащем. Они подсчитали, что в среднем контактировали с тем или иным представителем персонала 6,8 минуты в день. Кроме того, эти контакты чаще все­го были испорчены отношением персонала, о чем прекрасно знают все, кто часто попадает в больницы. Так, например, на ежедневно задававшийся вопрос: "Доктор, не могли бы Вы мне сказать, когда меня выпишут?" - психиатр тотчас же, не услышав даже вопроса, отвечал: "Здравствуйте, Дэвид. Как вы сегодня себя чувствуете?"

Как отмечает Розенхан, побывав в такой атмосфере, не трудно понять, как здоровые люди рискуют получить диагноз психоза и казаться безумными просто в силу того обстоятельства, что они очутились в столь необычном месте, как обезличивающая и вызывающая чувство обреченности психиатрическая больница. Как только человек оказывается в психиатрической больнице, его свобода распоряжаться собственной жиз­нью ограничивается и он должен подчиняться больничной дис­циплине и распоряжениям врача, от которого зависят все "больные". С этого момента у человека может начаться процесс психиатризации, в результате которого он попадает в полную зависимость от психиатрической системы и произвола психиатров (35).

Каждому подходу к объяснению аномального поведения со­ответствует тот или иной способ лечения, основанный на тех представлениях, которые формируются относительно за­бо­левания данного пациента. Если эти представления соответствуют медицинскому подходу, следует ожидать, что такой бу­дет и терапия, а забота о больном будет обеспечиваться биологическими методами. Если же эти представления будут носить более психологический характер, то могут быть представлены разные формы терапии, особенности которых будут зависеть от того, с каким научным направлениям они связаны. Психоаналитик займется изучением конфликтов, источники которых, по его убеждениям, лежат в сфере подсознания; бихевиорист проведет "отучение от дурных привычек" и попытается восстановить приемлемое поведение; когнитивисты сделают попытку изменить восприятие человеком испытываемых им трудностей; гуманисты постараются пробудить его собственные силы, которые помогли бы ему самому найти выход из кризиса.

Медицинский подход торжествовал долгие годы, распространялся не только на случаи органических нарушений, но и на чисто функциональные расстройства, использовались при этом такие средства, как шоковая терапия, нейрохирургия и химиотерапия.

Терапия инсулиновым *4 шоком. Дозу препарата, который первоначально использовался лишь в эндокринологической практике при лечении диабета*5, стали доводить до таких пределов, которые вызывали кому*6 у перевозбужденных пациентов, у пациентов с диагнозом шизофрении. Для достижения наи­большего эффекта рекомендовалось погрузить больного в кому не менее чем на тридцать-пятьдесят часов. При этом врачу надлежало быть "особенно осторожным" при введении инсулина, чтобы избежать риска необратимой комы (то бишь смерти!) или же кровеносного или дыхательного коллапса*7. Пациент выходил из инсулиновой комы в состоянии регрессии. Его приходилось кормить внутривенно или через зонд, он длительное время зависел от посторонней помощи.

Электрошоковая терапия. В 30-е гг. под влиянием неких умозаключений ученые решили пропускать через головной мозг больного в течение нескольких секунд довольно сильный электрический ток, который вызывал общее повышение мышечного тонуса и судороги. Последние, однако, оказались настолько сильными, что больного приходилось предварительно усыплять, чтобы он не поломал себе ребра или зубы. Электрошоковую терапию продолжали использовать, несмот­ря на ее многочисленные побочные эффекты: повреждение мозга, сердца, легких и др. До сих пор нет ни доказательств эффективности такой терапии, ни каких-либо указаний на механизм ее действия. В тяжелых случаях ее продолжают использовать до сих пор.

"Сегодняшняя шоковая терапия состоит в том, что через электроды, прикрепленные к голове пациента, пропускается ток напряжением от 70 до 130 вольт в течение от одной до пяти долей секунды. Обычно проводятся три процедуры в неделю; в целом оптимальное количество процедур может быть от 5 до 35. При такой довольно-таки зверской процедуре побочные эф­фекты незначительны, и пациент даже не испытывает боли (так считают сами врачи - авторы статьи, которую мы используем - 5). Опасность перелома костей снизилась за счет применения сахароподобных веществ... Пациент теряет сознание сразу же в момент процедуры, поэтому сопротивление дальнейшему ходу лечения не связано с воспоминанием о физической травме. Самая поразительная черта послешокового сос­тояния в том, что пациент получает различной степени потерю памяти в отношении недавних событий. Амнезия*8 может длиться несколько недель или месяцев после лечения, но в конечном счете память восстанавливается. Изменения в мозгу, если и случаются, обратимы. Устойчивое поражение мозга наб­лю­дается очень редко".

И затем там же делаются следующие выводы: "Электро­шоковая терапия зарекомендовала себя как весьма эффектив­ное средство при глубокой депрессии*9 - дегенеративной*10 меланхолии*11 - которая встречается в преддверии старости. С другой стороны, шоковое лечение приносит лишь облегчение симптомов. Оно не ликвидирует причин глубинного психологического расстройства, лежащих в основе болезни, и пациенты, получавшие электрошок без сопровождения психотерапии - которая добирается до истоков болезни, - часто испытывают рецидив. Это характерно даже для тех, кто страдает психической депрессией, при которой электрошок в ряде случаев категорически необходим. Например, когда требуется спасти жизнь пациента с суицидальными наклонностями или жизнь других людей, окружающих особенно агрессивного больного.

Мнения о способе действий при применении электрошока разделяются, грубо говоря, на две группы: одна основывается на вероятном психологическом воздействии лечения, другая - на возможном физиологическом воздействии. Так одна из психологических теорий утверждает, что пациент настолько страшится лечения, что он "убегает в здоровье", лишь бы не испытать вновь этой процедуры; другая предполагает, что лечение удовлетворяет потребность пациента в наказании. Если бы, однако, это и было так, то избиение пациентов или заковывание их в цепи - как это практиковалось в средние века - скорее излечило бы их... Третья психологическая теория утверждает, что пациент высвобождает свои подавленные агрессивные и враждебные импульсы через сильнейшие мышечные конвульсии. Но если это так, то почему пробежка вокруг дома или отжимание на полу до изнеможения не воздействуют столь же эффективно? Наконец, еще одна психологическая теория пред­по­лагает, что пациент рассматривает электрошок как угрозу его жизни и именно против этой угрозы он мобилизует все свои защитные силы... В целом можно сказать, что все эти психологические теории могут быть применимы к отдельным случаям, однако не выдерживают обобщения".

Использование неконвульсивной электротерапии как способа "облегчения симптомов" через внушение восходит, как считают некоторые источники, к Скрибониусу Ларгусу (р. 47 г. н.э.), лечившему головные боли при помощи электрического угря. Как Вы сможете увидеть из представленных материалов, история столь "гуманного" метода лечения насчитывает тысячи лет.

Психиатры аргументировали применение данного метода простотой исполнения и благоприятными результатами, которые позволили электрошоку к сороковым годам вытеснить терапию инсулиновым шоком при лечении шизофрении (5).

Нейрохирургия *12. В 30-е гг. была разработана и другая методика, находящая сейчас все меньшее применение. Речь идет о хирургических операциях на головном мозге, включающих разрушение отдельных участков лобных долей (лоботомия) и перерезку нервных пучков, связывающих их с некоторыми нерв­ными центрами. У человека лоботомию впер­вые произвел португальский психиатр Мониз (Moniz), за эти свои работы он в 1949 г. получил Нобелевскую премию. Однако скоро было замечено, что наряду со снижением агрессивности у пациента происходит изменение личности, проявляющееся в исчезновении интереса к повседневной жизни и отсутствии эмоций. Мно­гие из тех, кто прошел эту процедуру, теряли честолюбие, такт, воображение; страх и беспокойство уменьшались, но за счет потери самоуважения и чувства сопереживания с другими. А ведь восстановить что-либо после такой операции нельзя, и поэтому больные были обречены на бесцветную жизнь автоматов.

Относительно химиотерапии к настоящему времени известно, что применяемые препараты излечить заболевание не могут и приводят лишь к медикаментозной зависимости человека, чаще всего сопровождающейся его психиатризацией. Поэтому не будем рассматривать никакие препараты и рассуждать о способах их действия, хотя фармацевты и медики не теряют надежду: "На смену старым лекарствам придут новые средства, учеными будет проведено немало новых испытаний и проб. Вряд ли стоит ожидать, что какое-то чудодейственное средство сможет решить проблему психических болезней, но исследования того, каким образом действуют эти лекарства на нервную систему, окажут нам неоценимую помощь в более полном понимании принципов функционирования мозга... Придет день, когда мы поймем, что такое разум; каким образом беспокойные мысли, чувства, ощущения, одним словом, тот психологический феномен, который мы называем разумом, передается, откладывается в памяти и влияет на нас" (5).

По данному вопросу привожу мнение заведующего Московским городским нейроэндокринологическим центром Льва Григорьевича Герцика: "Русская психиатрия начала двадцатого века славилась в мире гуманным отношением к больным и могла гордиться своими традициями. В ней никогда не применялись репрессивные меры - цепи, смирительные рубашки и другие орудия, широко использовавшиеся во всем мире. Но эта традиция была во многом утрачена за годы советской власти. В отечественной психиатрии возобладал примитивно-биологи­чес­кий подход. Считалось, что душевные заболевания имеют биологическую причину, устранить которую можно фармакологическими методами. И возникла иллюзия, что с помощью хи­ми­ческих веществ мы скоро будем управлять человеческой психикой.

Больше того, многие медики ухитрились применять лекарства даже как наказание. Если врачу не нравится поведение больного, ему колют сульфазин. Возникает боль во всем теле, температура подскакивает под сорок. Право, мне было горько читать об этом в американских журналах, которые публиковали результаты работы в СССР комиссии из США. Вместо гордости за отечественную психиатрию ощущаешь чувство стыда...

Вот почему нам так необходимы гуманные методы. Надо как можно шире внедрять их в практику. Чтобы психиатр имел какой-то выбор, а то сейчас в его распоряжении только лекарства, о других средствах он просто не знает" (48).

Гипноз и суггестивная *13 терапия. Психологические явления, объединяемые в настоящее время термином "гипноз", известны с древнейших времен. Характерно, что во все времена гипнотические явления связывались с религиозно-мистическими и метафизическими воззрениями, служили доказательством раздельного существования духа и тела и господства первого над вторым (36).

Будучи очень модным в XIX в., изучение гипноза в первой половине XX в. перестало вызывать интерес. К 50-м гг. некоторые ученые снова энергично взялись за эту тему, и интерес проявляется до сих пор.

Гипнотизировать кого-нибудь - значит подчинять его посредством внушения своей власти, своему влиянию. Но для осу­ществления власти гипнолога*14 или гипнотизера*15 необходимы податливость гипнотизированного, его бессознательное соучастие. Достигается это при помощи методик, позволяющих усилить либо внушение, либо внушаемость. Для облегчения процедуры прибегают и к психофармакологическим средствам, уменьшая настороженность, ослабляя бдительность субъекта.

Субъект должен сосредоточиться на каком-то одном сенсорном стимуле, например, при воздействии на зрительные анализаторы пристально смотреть в глаза экспериментатору или фиксировать взгляд на точке на стене, блестящем шарике в руках воздействующего; при воздействии на тактильные анализаторы ощущать направляемые волны тепла на кожу; на слуховые анализаторы - ритмический шум, удары метронома. А в это время ему предлагается ни о чем другом не думать и постепенно засыпать. Если субъект легко поддается гипнозу и полностью доверяет гипнотизеру, то очень узкая направленность внимания позволяет ему расслабиться и полностью сосредоточиться на внушениях гипнотизера. Начиная с этого момента он проявляет интерес только к тем событиям, которые ему предлагается воображать, независимо от всего остального, что происходит вокруг. Он соглашается выполнять действия, подчас очень насыщенные эмоционально или же такие, которые он никогда не стал бы совершать в состоянии бодрствования.

Проснувшись, испытуемый забудет все или почти все, что происходило во время сеанса, или, наоборот, вспомнит все подробности. Это будет зависеть от того, что ему внушалось: забыть или помнить. Точно так же, если испытуемому внушается, чтобы он совершил определенное действие после пробуждения, то, проснувшись, он может вести себя довольно странно, например, открыть зонтик прямо в зале или вдруг не­у­держимо раскашляться, но будет не в состоянии точно указать причину этого.

Но как можно объяснить, что загипнотизированный человек способен пройти через всю комнату, ни на что не наткнувшись, или может правой рукой описать на бумаге болезненные ощущения, которые испытывает в левой руке, в то время как сам вслух утверждает, что ничего не чувствует? Хильгард (184), чтобы объяснить такого рода явления, выдвинул гипотезу о существовании внутреннего "скрытого наблюдателя", который, видимо, не сознавая этого, находится в курсе того, что "переживает" другая часть личности. Он высказал мысль, что сознание не является чем-то неделимым и что между различными его элементами, определяющими поведение, гипноз в зависимости от обстоятельств может вводить "барье­ры" разной степени эффективности.

Наиболее широко освещен вопрос о сущности гипноза в известной специалистам монографии Леона Шертока "Гип­ноз" (165). Что мы можем понять из нее, так это то, что не сущес­твует теорий, дающих исчерпывающее объяснение гипноза; что простое снятие симптомов признается теперь недостаточным, так как оно не предотвращает появление более серьезных сим­п­томов и даже психотических реакций; что методика лечения находится в стадии экспериментальной разработки и опубликованные наблюдения полученных результатов не позволяют еще сформулировать определенное заключение об эффективности этой терапии; что гипнотерапия представляет определенную опасность, когда она проводится неквалифицированными людьми; что некоторые исследователи говорят также о привыкании к гипнозу.

Фрейд отказался от гипноза и внушения по нескольким причинам: во-первых, он непонятен, ограничивает свободу пациента, мешает осознанию врачом сопротивлений больного и, стало быть, прошлых травм, а кроме того, число больных, способных входить в глубокое гипнотическое состояние, несомненно меньше, чем число больных, которых можно подвергать психоаналитическому лечению, - оно практически не ограничено (166). Отказ Фрейда от гипноза основывался на соображениях технического порядка, современными специалистами гуманистического направления отказ оправдывается прежде всего по моральным соображениям.

Естественно возникает вопрос: дозволен такой "взлом" личности, эта зависимость пациента по отношению к гипнологу или гипнотизеру? Действительно, если гипнотизер - "все", а гипнотизированный - "ничто", если уподоблять гипноз "пожи­ранию змеей загипнотизированной жабы", то такое порабощение одного другим было бы просто чудовищно. Однако это не так, считает Henri Ey (58). "Гипнотизер может повлиять только на то, с чем бессознательно соглашается пациент. Таким образом, проблема сводится к следующему: имеет ли право гипнотизер воспользоваться бессознательным согласием пациента, чтобы освободить его от груза, накопившегося в подсознании? Думаю, что ставить вопрос - значит решать его так, как вполне законно (и было бы абсурдно думать иначе), ведь врач, который хочет победить болезнь, использует средство (в том числе и гипноз), помогающее больному выздороветь. Впрочем, эта аргументация относится ко всем приемам и методам лечения, воздействующим на пациента, иногда против его воли, с целью избавить его от болезни (психохирургия, снотворные средства, психоаналитическая терапия и др.)". Сделаем поправку, что это высказывание относится к 1961 г., но многое ли изменилось с тех пор в подходе к данному вопросу?

Групповой гипноз - это способ одновременной гипнотизации нескольких пациентов. Его не следует смешивать с собственно групповой психотерапией, в которой участники свободно общаются между собой и со своим руководителем. Главным преимуществом группового гипноза, как отмечает Л.Шер­ток, является экономия времени, кроме того, групповой гипноз служит экспериментальным целям - для отбора лучших, поддающихся воздействию субъектов. Леон Шерток пишет о применении группового гипноза в клинике, когда пациенты находятся под контролем медицинского персонала, мы же стали сви­детелями применения группового гипноза в массовом масштабе. Подборку по материалам зарубежной печати «Убийца по имени "гипноз"» подготовил журналист Сергей Самойленко (129). Он приводит примеры, когда недобросовестные гипнотизеры проводят сеансы массового гип­ноза в театрах, клубах и университетах как развлечение, нанося ущерб здоровью людей, некоторые из которых стали жертвами даже помимо своей во­ли, наблюдались случаи и со смертельным исходом. В статье приводятся данные врачей, к которым обращались пациенты с ухудшением своего психического состояния после подобных мероприятий. Один из британских журналистов совершенно справедливо сравнил сеансы массового гипноза с оружием массового поражения. Мы были свидетелями подобных явлений и у нас.

Шерток Л. заканчивает свой обзор по методам гипноза на оптимистической ноте, считая, что ученые должны прибегнуть к многоотраслевым исследованиям эффекта гипноза, рекомендует не отказываться от его практического применения, особенно в связи с глубоким кризисом, в который погрузился пси­хоанализ на Западе.

Рассмотрим некоторые психические расстройства, которые разбиты на определенные симптомы (96) по видимым проявлениям аномального поведения, объяснения их причин у ученых нет, в то время как нашим направлением исследований, о котором поговорим ниже, эти причины обнаруживаются и устраняются.

Большую часть психических нарушений составляют функциональные расстройства. Речь идет о нарушениях, для которых не удалось выявить причинного фактора "органической природы", - добавляет психотерапевт, - это главным образом расстройства поведения или психических функций, которые серьезно затрудняют или делают невозможными нормальные способы адаптации к социальным коллизиям. Прежде (по старой классификации психических расстройств) эти нарушения относили к категории психозов или неврозов (35).

В США более четверти всех больных, подвергавшихся лечению по поводу поведенческих нарушений, имели диагноз " шизофрения ", и около 50 % последних были моложе 25 лет (177). Речь идет о людях, у которых появляется дезорганизация поведения, в том числе и о тех, которые чувствуют себя вполне адаптированными. Проблема, с которой сталкивается психиатрия, имея дело с этим расстройством, заключается в том, что о нем трудно говорить как об одном психическом заболевании; неспособность психиатрии рассматривать его иначе приводит к тому, что в эту плохо ограниченную категорию попадают очень многие больные. До сих пор не выявлено с определенностью ни одного биологического фактора, который позволял бы объяснить развитие этого расстройства. После длительного изучения данного заболевания ученые склоняются в пользу наследственного фактора или прирожденной хрупкости данных пациентов, делающей их более чувствительными к травмирующим факторам среды (35). О параноидной шизофрении или бредовых расстройствах говорят в случаях стойкого бреда *16, связанного с манией величия, преследования или ревности, превращающегося у больного в навязчивую идею.

В тех случаях, когда в поведении проявляется утрата контроля в эмоциональном плане, например, чрезмерный прилив энергии или, наоборот, глубокая депрессия, говорят об аффективных расстройствах настроения. Биполярное расстройство характеризуется чередованием двух состояний - маниакального *17, когда больной крайне возбужден, говорит без умолку, перескакивая с одной мысли на другую, или то и дело разражается невротическим смехом, и глубокой депрессии, повергающей больного в состояние полной пассивности, пронизанной чувством бесполезности и ничтожности жизни. Глубокая депрессия может быть и единственным "полюсом" аффективного расстройства. Речь идет в этом случае о доходящей до отчаяния тоске, сопровождающейся болезненными мыслями и отказом от пищи или просто нежеланием покидать постель. Невротическая депрессия отличается меньшей тяжестью и ча­ще всего возникает в результате утомления или стресса. Она выражается в более или менее сознательном отказе от всякой деятельности, которая теряет для человека смысл.

Тревожно-фобические *18 состояния входят в группу заболеваний, названных в свое время З.Фрейдом неврозами, - иррациональных*19 форм поведения, когда человек при столкновении с ситуацией, порождающей тревогу, не может преодолеть ее обычными способами, но не теряет при этом контакта с реальностью. Характерной особенностью тревожных состояний является четко выраженное переживание тревоги, которая может быть либо генерализованной (как в случае панических расстройств), либо связанной с каким-либо предметом, мыслью или действием, как, например, при фобиях и репрессивно*20-компульсивных*21 расстройствах.

Травмирующие жизненные обстоятельства, риск, которому приходится подвергаться, ожидание того, что может произойти, - таковы источники порождающего тревогу стресса, над которым более или менее сознательно мы пытаемся ежедневно одерживать верх. Бывает, однако, и такое, что человек уже не в состоянии регулировать стресс, и тогда без видимых причин его захлестывает ужас, сдержать который он не в силах; именно это происходит в случае панических расстройств.

Приступ ужаса развивается внезапно и может длиться несколько минут, а иногда и несколько часов. Но Дениза знает, что этот приступ беспричинный. Сердце начинает биться чаще, на коже выступает пот, и она чувствует, как у нее сжимается горло. Ей кажется, что скоро не сможет дышать, что она жертва сердечного приступа, что вот-вот сойдет с ума или умрет... Больная осознает, что ее ужас иррационален, но сопротивляться ему не в состоянии.

В других случаях это фобии. Фобия представляет собой иррациональную, сильную и не имеющую под собой реальной основы боязнь чего-либо - открытого пространства, например, страх перед площадями, парками или большими магазинами (при агорафобии), тесного замкнутого пространства (при клаустрофобии), высоты (при акрофобии), безобидных животных (при зоофобии) или какого-либо объекта (обычно живого), который у других людей чрезмерного страха не вызывает. Как, например, у Вас обстоит дело со страхом перед змеями?

Жанна, находясь на одном из верхних этажей дома, не может подойти к окну (даже закрытому), чтобы у нее не подкашивались ноги (акрофобия).

Пьер может спать только в том случае, если в комнате есть хотя бы два окна и дверь, которую он оставляет на ночь приоткрытой (клаус­трофобия).

Лиза не может отойти от дома дальше, чем на сотню метров, - ужас начинает сжимать ей грудь и горло, заставляя повернуть назад (агора­фобия).

У Поля от одного вида муравья начинается сердцебиение (зо­офобия).

Навязчивые репрессивные и компульсивные расстройства проявляются в мыслях или побуждениях, которые принимают навязчивый характер и часто порождают непреодолимое желание совершить определенное действие (компульсия) или, нао­борот, не совершать его (репрессия). Больной с навязчивыми идеями пытается избежать связанного с ними дискомфорта, но это выражается главным образом в том, что он бесконечное число раз повторяет те действия, совершать которые он чувст­вует себя "обязанным", сознавая при этом всю их бессмысленность.

Жак чувствует необходимость вымыть руки всякий раз, когда он дотронулся до дверной ручки или какого-либо предмета. Поэтому он де­сятки раз подходит к умывальнику и еще по десять раз моет руки перед едой.

Жанну преследует навязчивая мысль, что ее четырехлетний сын может порезаться ножом или какой-нибудь другой кухонной принадлежностью. Поэтому она вынимает их из выдвижного ящика и кладет в стенной шкаф, а после этого ее охватывает сомнение: "А вдруг он заберется на стул?" В результате она перекладывает их на самый верх, откуда и вынуждена доставать каждый раз, когда нужно заняться приготовлением пищи.

Соматоформные расстройства. Речь идет о расстройствах с физическими симптомами. Больной жалуется на паралич или на боли в груди, не обнаруживая при этом, однако, никаких ор­ганических признаков заболевания.

Конверсионные расстройства. Аномалии этого типа Фрейд называл конверсионной истерией. Речь идет о нарушении какой-либо физиологической функции организма, проявляющемся в виде паралича конечности, нервного тика, полной или частичной потери голоса, внезапной слепоты и тому подобного. Хотя такие симптомы и развиваются в отсутствие каких бы то ни было физических аномалий, больные их не симулируют.

В момент отправки на фронт у молодого солдата, которому предстояло впервые участвовать в бою, внезапно развивается паралич правой ноги, что, однако, нельзя было связать с каким-либо органическим поражением.

Психосоматические расстройства. Человек жалуется на болезненные ощущения, не имеющие четкой локализации, что заставляет его обращаться к разным врачам и одно за другим пробовать разные лекарства, ни одно из которых ему не помогает.

Лори 25 лет. Уже несколько месяцев она ощущает различные боли в животе, но не может определить, в чем их причина - желудок, печень или кишечник. Она сообщает, что ей нельзя есть определенные мясные блюда и жирную пищу, но эти специфические ограничения невозможно объяснить с точки зрения диетологии. Испытывая иногда невыносимые боли, она консультируется с разными врачами, но никто не может установить их причину. Лори тем не менее уверена, что расстройство, безусловно, имеет органическое происхождение и, по ее мнению, требует хирургического вмешательства; она отвергает все психологические объяснения.

Ипохондрия - это преувеличенная озабоченность собственным здоровьем, свойственная некоторым людям зрелого возраста. Как правило, эта озабоченность касается состояния определенного органа или какой-то болезни, о которой человек узнал из телевизионной программы или прочитал в журнале и все симптомы которой он у себя находит. Склонность к ипохондрическому синдрому*22 обнаруживают иногда и студенты, изучающие медицину и психологию, когда они приобретают знания о физической и психической патологии человека.

С тех пор, как Марсель прослушал радиопередачу о болезнях сердца и прочел на эту тему несколько статей, он "знает", что возникающие у него иногда боли в груди - верный признак неизбежного инфаркта. Болевые симптомы появляются, как пра­вило, после пробуждения ото сна, из-за чего он часто не выходит на работу, а его жена вынуждена заботиться о нем. До сих пор, однако, медицинские обследования не выявили никаких предвестников сердечного приступа.

Диссоциативные *23 расстройства, так же как и соматоформные, Фрейд относил к истерическим неврозам. Новая классификация выделяет их в особую категорию.

Психогенная амнезия - это амнезия, развивающаяся без видимой физической причины в результате психического шока или стресса. Речь идет в этом случае об активном "забывании", избирательно затрагивающем одно или несколько травмировавших человека событий.

Множественная личность свойственна человеку, у которого в разные периоды времени проявляются как бы разные личности, обладающие высокой сложностью и целостностью. Каждая из таких "временных" личностей позволяет человеку переживать чувства и побуждения, которые его "главная" личность отвергает и игнорирует (212). Известны случаи, когда в одном человеке таким образом чередовалось более 20 разных личностей.

Тело Сабины поочередно становилось местообитанием 16 личностей разного пола и возраста. Каждая их них обнаруживала характерные особенности голоса, используемого словаря, походки и даже силуэта. Одни из этих личностей были крупными, другие - незначительными; одни - стройными и белокурыми, другие - невысокими и темноволосыми. У всех - разные представления о жизни, и каждая "заступала на дежурство" сообразно с той ситуацией, в какой оказывалась Сабина. Мэри была задумчивой и замкнутой, Пэгги - холеричной*24, Сид и Майкл были столярами и характером походили на отца и деда Сабины. Ненси была нежной и набожной, но только утонченная и пылкая Викки знала о существовании других.

Деперсонализация характеризуется потерей контакта человека с повседневностью, что приводит его к восприятию жизни как сновидения и к формированию у него впечатления, что все его мысли и действия находятся вне его контроля. Это расстройство не следует смешивать с шизофренией, при которой имеет место полный отрыв от реальности. В случае диссоциа­тивных расстройств человек нормально "функционирует" во всех сферах, которые воспринимает его личность.

Из всех симптомов, свойственных человеку с параноидными*25 или шизофреническими расстройствами, на первом месте стоят бред и галлюцинации.

Бред, сопровождающийся параноидными расстройствами, как правило, сосредоточен вокруг определенной темы, связанной с преследованием, ревностью или величием, и больной абсолютно уверен в истинности своих представлений, которые совершенно не соответствуют действительности.

"Мой сосед делает все, чтобы мне навредить. Он знает, что я не люблю шума; тем не менее каждый вечер он включает свой телевизор именно в тот час, когда мне нужно отдохнуть. Я слышу его через стену. Он это делает назло. Когда мы сталкиваемся в коридоре, он не осмеливается даже взглянуть на меня; но я уверен, что в это время он про себя смеется надо мной. Наконец, что это за сомнительные личности, которых он часто принимает у себя по вечерам? Иногда они часами разговаривают, но стоит мне приложить ухо к стене, как они замолкают. Мне нужно сообщить об этом в полицию...".

Сосед, разумеется, даже не подозревает о том, в чем его обвиняют.

Галлюцинации *26 могут быть вкусовыми, обонятельными или зрительными. Чаще всего возникают слуховые галлюцинации:

"Это голоса хирургов... Они опять хотят вынуть кусок моего мозга... Нет, я вам не дамся".

"Я знаю, что меня пытаются отравить запахами из углов моей комнаты... Даже у супа вкус изменился... Но они не знают, что я могу преодолеть действие отравы, стоит мне только сосредоточить свои мысли...".

На первый взгляд, эти речи полностью иррациональны, и именно это безрассудство, считающееся болезнью, и призвана сдерживать, если не подавлять, психиатрия. Но каков глубинный смысл этих речей? Какие внутренние переживания они могут отражать? Где начинаются их корни? Эти вопросы задает психотерапевт и не получает ответа. (Потерпите, мой дорогой читатель, Вы-то получите ответы на эти вопросы несколько позже.) Лэинг (208) и ряд других исследователей пытаются связать некоторые сновидения или галлюцинации с тем, что человек пережил раньше, иногда, быть может, в первые дни после рождения или даже в период внутриутробной жизни.

К психосексуальным расстройствам причисляются случаи нарушений половой идентификации*27, сексуальных отклонений, ориентированных на необычные объекты, нарушений по­ловых функций или тревоги, связанной с гомосексуализмом. Нарушения половой идентификации включают главным образом транссексуализм, то есть желание быть существом противоположного пола. Часто подобные личности принимают гормональные препараты, и к ним применяют хирургическое вме­шательство с целью изменения пола.

Эту главу закроем словами психиатра Д.Демерса, который признался журналисту (180): "Нужно смиренно признать, что диагноз ставят, не зная причин болезни, и что людей не лечат, а скорее опекают".

Глава 5

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: