Изменение распределения мирового населения 10 страница

Еще более длительный срок понадобится России, чтобы подготовиться к вступлению в ЕС, если таковое вообще когда-нибудь состоится'. Членство в Союзе потре­бует полной реорганизации социально-экономических и правовых структур этой страны. Здесь не существует коротких путей: речь идет о многоплановом и комплекс­ном процессе, и ни Европейский союз, ни Россия ни в малейшей степени не готовы к подлинной интеграции. Все это, однако, не обязательно является преградой к предварительной частичной координации, направленной на создание самых благоприятных возможностей для обеих сторон в области торговли, инвестиций и все более свободного перемещения рабочей силы и ориентиро­ванной на постепенную интеграцию России в евро­пейскую систему. Калининградская область Российской Федерации вскоре окажется целиком в кольце терри­тории членов НАТО и ЕС. Особые договоренности по поводу Калининграда, главным образом об упроще­нии доступа его жителей в соседние страны, могли бы стать прологом к окружению России (на началах сотруд­ничества) расширяющимся евроатлантическим сообще­ством.

Кремль, несомненно, надеялся, что сближение с Америкой — особенно Америкой, контуженной ударами 11 сентября и, следовательно, более склонной сочувственно отнестись к российским интересам, - принесет ему мате­риальные и геополитические выгоды. Предполагалось, что согласие с США усилит позиции России в диалоге с Китаем, поможет привлечь инвестиции для возрождения российской экономики, укрепить влияние России в преде­лах ее бывшей империи и, к тому же, втянуть Соединен­ные Штаты в затяжной конфликт с мусульманским миром, который отвлечет враждебные помыслы исламских сил от России. Однако невзирая на подобные прагматические расчеты сближение с Америкой подразумевало готовность очутиться в одной упряжке с ней, причем слабая сторона была обречена оказаться гораздо более прочно скованной, нежели сильная.

Таким образом, сделанный Россией и единственно доступный для нее выбор, пусть даже продиктованный тактическими мотивами, предоставил Западу стратеги­ческий шанс. Он создал предпосылки для прогрессирую­щей геополитической экспансии западного сообщества все дальше и дальше вглубь Евразии. Расширение уз между Западом и Россией открыло для проникновения Запада, и в первую очередь Америки, в некогда заповедную зону российского «ближнего зарубежья». Но в конечном счете у России просто не остается альтернативы, если она желает сберечь ценнейшее из своих территориальных владений. Неисчислимые природные богатства Сибири -вот что сулит России наиболее радужные перспективы, а без западной помощи Россия не может быть всецело уве­рена в сохранении своего суверенитета над этой землей⁴.

Соответственно, транснациональные усилия по разви­тию и заселению Сибири способны стимулировать подлин­ное сближение между Европой и Россией. Для европейцев Сибирь могла бы обернуться тем, чем Аляска и Калифор­ния, вместе взятые, стали в свое время для американцев: источником огромных богатств, полем выгодного прило­жения капиталов, своего рода «эльдорадо» для самых предприимчивых поселенцев. Чтобы удержать Сибирь, России понадобится помощь; ей не под силу одолеть эту

задачу самостоятельно в условиях переживаемого ею демографического спада и новых тенденций в соседнем Китае. Благодаря масштабному европейскому присутст­вию Сибирь могла бы со временем превратиться в обще­евразийское достояние, использование которого проис­ходило бы на многосторонней основе (стоит вспомнить, что Поволжье осваивалось приглашенными для этого немецкими колонистами) и открыло бы перед пресыщен­ным европейским обществом увлекательную перспективу покорения «новых рубежей».

До тех пор одной из главных задач евроатлантической политики будет оставаться целенаправленная поддержка усилий по консолидации России в качестве постимпер­ской страны, развивающей демократию. Учитывая отсут­ствие в России глубоко укоренившейся демократической политической культуры, сохраняющиеся у значительной части ее политической элиты имперские амбиции и авто­ритарные наклонности российских властных структур, серьезные отступления назад здесь все еще возможны. По-прежнему не исключена вероятность поворота к националистической диктатуре. Европе надлежит зорко следить за тем, чтобы ее складывающееся «энергетическое партнерство» с Россией не давало Кремлю новых рычагов политического воздействия на соседей. Сотрудничеству с Россией должны сопутствовать одновременные усилия по укреплению геополитического плюрализма в пределах ее бывшего имперского пространства, которые поставят непреодолимый заслон любым попыткам восстановить империю. Так что НАТО и ЕС следует сделать все для вклю­чения новых независимых постсоветских государств, прежде всего Украины, в орбиту расширяющегося евро-атлантического сообщества.

На карту поставлена будущая глобальная роль евро-атлантического сообщества в обеспечении безопасности. Включение со временем в евроатлантическую систему Рос­сии в качестве нормального европейского государства сред­него ранга (которое уже не является имперским Третьим Римом) позволило бы заложить гораздо более прочную и всеобъемлющую основу для улаживания нарастающих конфликтов в западно- и центральноазиатской части

Мировых Балкан. Тем самым удалось бы утвердить миро­вое первенство евроатлантических институтов, а благодаря их главенству было бы бесповоротно покончено с ожесто­ченной борьбой за превосходство, которую столь долго, с таким напряжением сил и такими разрушительными последствиями вели между собой европейские нации.

Но нельзя медлить и с повышением роли Европы в поддержании глобальной безопасности. Острие новых угроз всеобщей безопасности в настоящий момент направ­лено не столько на Европу, сколько на Америку, прежде всего в связи с углубляющейся и все более однобокой вовлеченностью США в дела Ближнего Востока, обурева­емого жаждой отмщения. Однако в конечном счете эти угрозы неделимы: когда над Америкой нависает опасность, это означает большую уязвимость Европы. Посему их ответ должен быть совместным, и Америка с Европой рас­полагают общим инструментом — НАТО. Вопрос в том, как этим инструментом распорядиться, принимая во вни­мание основную миссию НАТО, политические проблемы американо-европейского партнерства и желание Европы приобрести некоторый автономный военный потенциал. Во времена «холодной войны» союзники по обе сто­роны Атлантики исходили из единого понимания харак­тера угрозы и признания взаимозависимости своей уязвимости. Оборона Западной Европы была тождест­венной обороне Америки, и наоборот. После событий 11 сентября на обоих берегах океана преобладали те же ощущения, но лишь до поры до времени. Первой реак­цией Европы на нападение была безоговорочная соли­дарность с Америкой. Впервые за всю свою историю НАТО ввела в действие статью 5 (Вашингтонского договора), единодушно заявив, что все члены организации участвуют в совместной обороне против общей угрозы. Хотя в ходе военной кампании в Афганистане Соединенные Штаты предпочли не опираться на силы НАТО, сочтя за лучшее использовать собственные войска и несколько отбор­ных, обладающих высокой способностью к оперативному кзаимодействию частей из союзных англосаксонских государств, позднее контингенты стран НАТО, разверну­тые для поддержания мира в освобожденном от талибов

Афганистане, превысили по численности дислоцирован­ные в этой стране американские подразделения.

В первые месяцы после 11 сентября европейские союз­ники Америки поддержали Вашингтон также в том, что двумя главными (и потенциально взаимосвязанными) угрозами глобальной безопасности являются терроризм и распространение оружия массового уничтожения. Но вскоре выяснилось, что некоторые не сразу заметные, но важные различия в точках зрения Америки и Европы создают препоны на пути к подлинному трансатлантиче­скому сотрудничеству в сфере глобальной безопасности. Расхождения касаются двух ключевых вопросов: природы угрозы и масштаба надлежащих ответных действий.

История уже познакомила европейцев с терроризмом, и, возможно, оттого они видят в нем в меньшей степени воплощение зла и в большей степени - порождение поли­тики. А раз так, считают они, то и противостоять террори­стической угрозе "следует, признав взаимосвязь между прямыми мерами по истреблению террористов и поли­тическими действиями, призванными уничтожить поли­тические и социальные корни этого явления. Иными словами, борьба с терроризмом не может быть централь­ным организующим принципом политического курса Запада в области глобальной безопасности; этот курс дол­жен иметь более широкую политическую и социальную направленность и охватывать усилия по устранению глубоко скрытых факторов, способствующих появлению террористов и используемых ими в своих интересах. Пожалуй, наиболее острые противоречия между пред­ставителями континентальной Европы и американцами наблюдаются в оценке ими палестинского терроризма: многие американцы, включая некоторых членов админи­страции, видят в нем зло, по большей части не имеющее отношения к оккупации Израилем палестинских земель, тогда как многие европейцы склонны думать, что оккупа­ция и особенно создание на этих землях еврейских посе­лений подстегивают террористическую деятельность.

Во-вторых, как выразился один из ведущих герман­ских аналитиков по международным вопросам, «амери­канцам свойственно смотреть на весь мир как на поле

деятельности Атлантического сообщества, европейцы же хотят действовать в пределах Европы и на подступах к ней, то есть в пространстве, рамки которого пока весьма расплывчаты, но в любом случае гораздо уже»⁵. Различия в подходах, которые после окончания «холодной войны» мало-помалу становились все отчетливее, в еще более острой форме прорвались наружу после 11 сентября. В представлении Соединенных Штатов, борьбу с «глобаль­ным терроризмом» надлежало вести на всей планете, и для НАТО было бы вполне естественно включиться в глобальное противоборство, защищая «цивилизацию как таковую», если прибегнуть к эмоциональным словам президента Буша. В глазах европейцев это походило на нажим в расчете принудить Европу поступиться ее общей заинтересованностью в глобальной стабильности в угоду сиюминутной одержимости Америки «осью зла», и в частности Ираком.

Коль скоро Европа будет шаг за шагом приближаться к политическому объединению, потихоньку (пусть даже очень медленно) обзаводясь собственным военным по­тенциалом, разрыв между нею и Америкой во взглядах на глобальную безопасность может еще больше увели­читься, тем более что определяемый Европой периметр ее собственной сферы безопасности будет неминуемо раздвигаться. Но даже тогда способность Европы выпол­нять сколько-нибудь серьезные боевые задачи вне зоны своей ответственности останется весьма ограниченной. В ближайшие несколько лет у планируемого европей­ского корпуса быстрого реагирования в количестве 60 тысяч человек, если только он не будет существенно усилен, по-прежнему будет отсутствовать полный спектр военных средств, необходимых для ведения масштабных боевых действий на большом удалении от европейских границ. А это значит, что суть постепенно расширяющейся роли Европы в области безопасности можно сжато выра­зить простой формулой: взаимодополняемость с Амери­кой, но не независимость от нее.

Проблемой, наиболее способной побудить Европу взять на себя более весомые функции в обеспечении без­опасности за пределами континента и даже стимулировать

формирование у нее чувства своего особого стратегиче­ского предназначения, является положение на Ближнем Востоке⁶. Учитывая близость этого региона к Европе и ее исторически сложившиеся политические и экономиче­ские интересы в ближневосточном пространстве, Евро­пейскому союзу придется играть более активную роль в умиротворении этой территории. Однако чтобы утвер­диться в таком амплуа, Европе надо также захотеть возло­жить на себя часть бремени по совместному с Америкой финансированию и осуществлению направленных на установление мира усилий.

Фактически у европейцев есть шансы выполнять постепенно возрастающую, но по-прежнему вспомога­тельную роль в сфере глобальной безопасности, как они это делали в Афганистане и, возможно, вскоре станут делать в Ближневосточном регионе. Если на Ближнем Востоке будет развернут объединенный американо-евро­пейский контингенту пусть даже частично состоящий из подразделений европейского корпуса быстрого реаги­рования, координация его действий и командование им, вероятно, будут осуществляться структурами НАТО, в свете чего открывшиеся перед альянсом горизонты, новые масштабы его миссии в сфере безопасности пред­станут еще рельефнее. Эффект европейского участия и связанная с ним неизбежность для Америки более тесно консультироваться с Европой по политическим проблемам региона укрепят роль расширяющегося евроатланти-ческого сообщества в качестве ядра глобальной ста­бильности. Но все это произойдет при условии, что как Вашингтон, так и Брюссель научатся находить равно­весие между разделением совместного бремени и совме­стным принятием политических решений.

Метастабильностъ Восточной Азии

Восточной Азии еще предстоит определить, будет ли ее геополитическое будущее походить на судьбу Европы в первой половине XX века или на европейскую историю второй половины того же столетия. Кое-чем сегодняшняя

Азия навевает мрачные воспоминания о Европе в канун 1914 года. Впрочем, это еще не значит, что регион обречен воспроизвести трагический европейский опыт самораз­рушения. Быть может, Азия избежит повторения ошибок Европы, не сумевшей справиться с междоусобным сопер­ничеством своих держав. Но надо отметить, что регион метастабилен, то есть находится в том состоянии проч­ной устойчивости, от которого не останется и следа, как только под внезапным воздействием некоего фактора на­ступит разрушительная цепная реакция.

Стабильность региона может оказаться под угрозой из-за роста могущества ряда азиатских государств. Здесь нет никаких сдерживающих «кооперативных» структур, отвечающих за региональную безопасность. Жгучие вза­имные обиды ближайших соседей в сочетании с острыми национальными переживаниями выглядят особенно зло­веще на фоне стратегической уязвимости соответству­ющих стран. Современные азиатские державы действуют в быстро меняющемся и преимущественно неструктури­рованном региональном контексте, которому недостает многосторонних механизмов сотрудничества в области политики, экономики и безопасности, подобных тем, что существуют в сегодняшней Европе и даже в Латинской Америке. Посему Азия объединяет в своем лице символ все более впечатляющего экономического успеха, социаль­ный вулкан и воплощение политического риска.

На ее просторах находящийся на подъеме Китай соперничает за региональное первенство с союзником Америки — Японией; противоестественно разделенная Корея представляет собой мину, готовую взорваться в любой момент; будущее Тайваня служит яблоком раздора; Индонезия уязвима внутренне; а считающая себя ровней Китаю Индия встревожена угрозой с его стороны. Китай и Индия (равно как и недруг Индии - соседний Пакистан) официально являются ядерными державами. Северная Корея дерзко притязает на ядерный статус, а Япония едва противостоит искушению в сжатые сроки создать собст­венный ядерный потенциал. Восходящая держава, Китай, напоминает кайзеровскую Германию, которая завидовала Великобритании, враждовала с Францией и презирала

Россию; сегодняшний Китай, все более прагматично под­ходя к роли Америки в Тихоокеанском регионе, нервно реагирует на Японию, свысока взирает на Индию и ни во что не ставит Россию.

На состоянии глобальной безопасности неминуемо отзовется то, как в реальности будет развиваться между­народная обстановка на Дальнем Востоке. А это, в свою очередь, будет во многом зависеть от образа действий двух ведущих восточноазиатских государств - Китая и Японии, а также от того, какое влияние на их поведение окажет Америка. Стабильная Восточная Азия, порукой которой был бы постепенно институционализирующийся и тщательно сбалансированный стратегический треуголь­ник в составе США, Китая и Японии, обеспечила бы кри­тически важный восточный плацдарм для противо­стояния стихии беспорядка на обширных евразийских пространствах. Индия, Россия и Европейский союз тоже могут внести соответствующий вклад во взаимодействие участников главной триады, но лишь в качестве перифе­рийных фигур.

Взаимным жалобам и претензиям, отягощающим отношения между азиатскими государствами, несть числа. Они связаны с историческим прошлым, территориаль­ными спорами и культурным несходством. Китайцы него­дуют из-за сохраняющего отдельный статус Тайваня, виня в том Америку, со страхом и неусыпным вниманием наблюдают за перевооружением Японии, осуждают япон­цев за то, что те недостаточно покаялись в злодеяниях военного времени, и они не забыли о территориях, кото­рые Россия отхватила у них в период их исторической слабости. Японцы видят в Китае источник потенциальной угрозы своей безопасности и приобретающего вес конку­рента, собирающегося оспаривать экономическое и поли­тическое преобладание Японии в регионе. А то, что Россия по-прежнему удерживает южные острова Курильской гряды, наполняет японцев такой злобой, что спустя свыше 55 лет после завершения Второй мировой войны фор­мальный российско-японский мирный договор все еще ждет своего подписания. К тому же, японцы все больше рассматривают свою зависимость от Соединенных Штатов

не как желанный долговременный выбор, а скорее как временную стратегическую необходимость, продиктован­ную опасной нерешенностью проблемы Кореи, расчленен­ной в результате Второй мировой войны. Индонезийцы с тревогой следят за ростом китайского могущества, а индийцев возмущает высокомерный отказ китайцев при­знать Индию равновеликой Китаю силой в Азии и пугает угроза со стороны неформального китайско-пакистан­ского альянса.

Не облегчают положения имеющие глубокие корни национальные комплексы, обостряемые мучительными историческими воспоминаниями. Японцы достигли вер­шин имперского величия и скатились в бездну сокруши­тельного поражения на протяжении одного и того же столетия. Они остаются единственными жертвами при­менения атомного оружия. Им прекрасно известно, что они обделены природными ресурсами, и их все больше беспокоят социально-экономические последствия быст­рого старения населения страны (по этому показателю Япония занимает второе место в мире). Китайцы с горь­кой обидой перебирают в памяти длительную историю национальных унижений, которые им причиняли японцы, американцы, русские, британцы и французы, а также -в меньшей степени — немцы и итальянцы, внесшие свою лепту в подавление «боксерского» (Ихэтуаньского. — Прим, пер.) восстания. С отмиранием официальной ком­мунистической идеологии главной опорой политического единства Китая станет, вероятно, набирающий силу китайский национализм. На периферии региона индийцы, озабоченные усиливающимися межобщинными рас­прями у себя дома, с ревностью обнаруживают, что Китай обладает гораздо большей привлекательностью для прямых инвестиций иностранного капитала. А рус­ских терзает мысль, как бы в более отдаленной перспек­тиве им не пришлось уступить свои дальневосточные территории более могущественному и густонаселенному Китаю.

К этому водовороту страхов, антагонизмов и ком­плексов добавляется стратегическая уязвимость всех и каждого. Экономическое выживание любого из главных

игроков на азиатской сцене целиком обусловливается беспрепятственным доступом морских торговых судов всего лишь к двум-трем крупным портам. Достаточно заблокировать несколькими магнитными минами подход к Шанхаю, Иокогаме или Бомбею (и еще к одному-двум портовым городам), чтобы буквально застопорить эконо­мическую жизнедеятельность Японии, Китая или Индии. Экономика этих стран зависит почти исключительно от доставляемых морским путем грузов, в том числе от импортируемой нефти, без которой их существование абсолютно невозможно. Железнодорожные каналы тор­гового сообщения не только не пригодны для островных государств, вроде Японии или Индонезии, но и мало что значат для Китая и Индии. Жизненно важный, особо ценный морской путь представляет собой расположен­ный вблизи от Сингапура Малаккский пролив, ибо через этот узкий проход осуществляются торговый обмен даль­невосточных стран~с~ Европой и доставка ввозимой с Ближнего Востока нефти.

Неудивительно, что в Азии понемногу набирает обороты гонка военно-морских вооружений. Параллель с военно-морским соперничеством, наблюдавшимся в прошлом веке в Европе, напрашивается сама собой. Без громких речей все главные протагонисты усиливают свои подводные флоты, обзаводятся надводными кораб­лями, оборудованными для размещения ударных верто­летов, изучают возможности приобретения авианосцев и жаждут увеличить дальность действия авиации. Китай и Индия усердно трудятся над созданием могучих, способ­ных патрулировать океанские просторы военно-морских сил и ведут энергичные переговоры с Россией о закупке одного из крупных авианосцев, строительство которых не успел завершить Советский Союз. Обе державы про­водят модернизацию флотилий эскадренных минонос­цев (оснащая их в том числе приобретенными у России современными моделями) и наращивают мощь своих подводных флотов, рассматривая их как основу контроля над морским пространством. В своих работах по вопро­сам стратегии китайские специалисты в области военно-морского планирования настаивают на расширении зоны

патрулирования китайских военно-морских сил в юго-западном направлении, тогда как индийские эксперты все более упорно подчеркивают не только особую ответст­венность ВМС страны в Индийском океане, но и необ­ходимость утвердить присутствие Индии к востоку от Малаккского пролива.

Не теряют даром времени и японцы. В 2001 году они оповестили о том, что Япония начинает регулярно направ­лять вооруженные патрульные корабли в Малаккский пролив для участия в защите японских танкеров и грузо­вых судов, подвергающихся нападениям местных пиратов. Располагая современным флотом великолепно оснащен­ных эсминцев, японцы, помимо этого, задались целью увеличить радиус действия своих военно-морских сил за счет приобретения так называемого десантного корабля-дока (LPD), приспособленного для размещения ударных вертолетов, а возможно, и самолетов с неподвижным кры­лом. С завершением запланированного строительства дополнительных эсминцев водоизмещением 13 500 тонн Япония получит на вооружение корабли, превосходящие итальянский авианосец «Гарибальди», способный нести 16 реактивных истребителей «Харриер». Располагая дозаправляемыми в воздухе истребителями большого радиуса действия (эти средства, обладающие способностью при условии дозаправки покрывать большие расстояния, по официальной малоправдоподобной версии, предна­значены для «гуманитарных» целей) и современным под­водным флотом, японские военно-морские силы, которые все еще скромно выглядят по сравнению с ВМС США, уже являются самыми технически передовыми и могу­чими в Азии.

В конечном счете ответ на вопрос, что ждет Дальний Восток - война или мир, - во многом зависит от того, каким образом Китай и Япония будут взаимодействовать друг с другом и с Соединенными Штатами. Если бы Соеди­ненным Штатам довелось вывести свои войска из этого региона, повторение сценария европейской истории XX столетия было бы весьма вероятным. У Японии почти не оставалось бы иного выбора, кроме как незамедлительно рассекретить свою уже осуществляемую программу

перевооружения и ускорить ее выполнение; Китай, ско­рее всего, ринулся бы стремительно наращивать свои ядерные силы, которые до сих пор были предназначены служить лишь минимальным средством сдерживания; Тайваньский пролив стал бы ареной национального самоутверждения китайцев; Корея, по всей видимости, пережила бы кровопролитие, в ходе которого наступил бы конец ее разделению, а, воссоединившись, возможно, превратилась бы в ядерную державу; и наконец, под прикрытием опасного ядерного зонта в китайско-индий­ско-пакистанском треугольнике могли бы возобновиться открытые боевые действия с применением обычных вооруженных сил. И вот тогда хватило бы одной-единст-венной спички, чтобы вызвать взрыв.

Однако в ближайшее десятилетие или около того наи­более вероятна модель, определяемая взаимодействием таких факторов, как возвышение Китая, откровенно рву­щегося к статусу могущественной региональной державы, неуклонное наращивание Японией все более внушитель­ной военной мощи в неясных пока целях и старания Америки держать под контролем оба вышеуказанных процесса. Такие усилия потребуют от нее скрупулезных стратегических расчетов и по-настоящему тонкого пони­мания чаяний как китайской, так и японской стороны. Китай вступает в посткоммунистическую фазу своего раз­вития в качестве все более националистически настроен­ной державы, а Японии (все еще занимающей второе место в мире по экономическому потенциалу) начинает досаждать степень зависимости ее безопасности от Аме­рики, которая временами позволяет себе произвол и может оказаться перегруженной обязательствами.

Китайский взгляд на мир и на роль в нем самого Китая стал гораздо прагматичнее и свободнее от доктринальных предубеждений, в особенности после событий 11 сентября. Столкнувшись с очевидным намерением России бросить заигрывание с идеей российско-китайской коалиции, направленной против американского «гегемонизма», китайцы явно озаботились опасностью очутиться в меж­дународной изоляции. Они отказались от своих неис­товых разоблачений американской агрессивности и от

громогласных обвинений в адрес Соединенных Штатов в том, что те замышляют войну против Китайской Народ­ной Республики. Если еще в первой половине 2001 года подобные словоизлияния в изобилии встречались в китай­ских средствах массовой информации⁷, то к 2002 году черно-белая картина глобальной конфронтации между миролюбивыми государствами и поджигателями войны уступила место гораздо более нюансированным интерпре­тациям. Весьма показателен в этом отношении здравый анализ ситуации в номере от 4 февраля 2002 г. издания «Цзефанцзюнь бао», официального органа Генерального политического управления Народно-освободительной армии Китая (НОАК), где было сделано следующее за­ключение: «Основополагающими характеристиками в развитии международной обстановки в настоящее время и на ближайшее будущее являются: всеобщий мир в сочетании с локальными войнами, всеобщее спокойствие в сочетании с очагами напряженности и всеобщая ста­бильность в сочетании с локальными беспорядками».

Далее китайские аналитики утверждали, что «пробле­матика международной безопасности все более диверси­фицируется, происходит переплетение традиционных и нетрадиционных факторов безопасности, а ущерб, причи­няемый такими нетрадиционными вызовами безопасно­сти, как терроризм и торговля наркотиками, приобретает более серьезный масштаб». Отражая подход, в большей мере отмеченный доктринальными клише, печатный орган НОАК выступил с предостережением: несмотря на вышесказанное, отмечалось в газете, Соединенные Штаты все более расположены придать союзам с их участием, прежде всего НАТО и оборонительному договору с Япо­нией, наступательный характер, что не может не вызы­вать озабоченности у Китая. Нет нужды добавлять, что именно альянс между Японией и Америкой более всего тревожил пекинских стратегов.

То, что китайцы испытывают здоровое чувство по­чтения к потенциальному могуществу Японии, понятно. То, что они намеренно преувеличивают ее мощь, также неудивительно, ибо тем самым националистические эмо­ции китайских масс направляются в надлежащее русло,

избавляя от осложнений отношения Китая с Америкой. Китайцы отдают себе отчет в том, что непрерывный приток прямых иностранных инвестиций и передовых технологий в страну, а также доступ экспортируемой продукции китайской промышленности на один из важ­нейших зарубежных рынков зависят от сохранения неан­тагонистических отношений с Соединенными Штатами. Напротив, приглушенное и тщательно контролируемое недружественное соперничество с Японией не только исто­рически естественно, но и политически целесообразно: оно позволяет укрепить национальную сплоченность, избежав непомерно высоких международных издержек.

Посему масс-медиа неустанно твердят китайскому народу, что Япония уже снова превратилась в крупную военную державу, что ее военные возможности, и без того значительные, продолжают быстро увеличиваться, а более специализированные издания НОАК постоянно информируют о том~~5ке политическую элиту страны. Мощь Японии, как говорится, представляет все более серьезную угрозу безопасности Китая и региона в целом, особенно учитывая наращивание ею технологически пере­довых средств для ведения наступательных операций. Более того, воинственные заявления любого японского политика, как правило, широко обыгрываются в китай­ских СМИ, которые, к тому же, скрупулезно фиксируют каждый малейший признак тяготения Японии к отказу от ее формального конституционного обязательства исхо­дить в военной политике из сугубо оборонительных потребностей в узком смысле слова.

Согласно китайским политическим и военным изда­ниям, Япония, помимо того, что она имеет сверхсовре­менные военно-морские и военно-воздушные силы и занимает второе место мире по объему ассигнований на национальную оборону, наращивает внушительный арсенал баллистических ракет, который в качественном отношении уже превосходит аналогичные силы Франции и самого Китая и даже сопоставим с потенциалом Америки. Разработанная в конце 90-х годов японская ракета М-5 представляет собой, как утверждается, усовершенствован­ный вариант последней и самой мощной американской

модели МБР - твердотопливной ракеты MX, а новейшая модель, якобы предназначенная для космических иссле­дований, ракета Н-2А, имеет радиус действия 5C'JO км, что обеспечивает Японии способность, используя обычную двухтонную боеголовку, поразить любую цель на терри­тории Китая. В то же время очевидный интерес Японии к сотрудничеству с Соединенными Штатами в создании оборонительной системы на базе управляемых ракет и приобретение ею сверхсовременных эсминцев ПВО «Эгис» рассматриваются как свидетельство ее намерения добиться стратегического превосходства над Китаем⁸.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: