Глава 1. ЦЕЛЬ ИССЛЕДОВАНИЯ 34 страница

Документы начала второго тысячелетия до нашей эры зафиксировали наличие люмпенской группы, попросту сброда, отбившегося от разных высоких цивилизаций. Назывался этот сброд хабиру и встречался он в пограничной зоне между государствами Египта, Сирии, Месопотамии и Малой Азии. Документы хеттов, египтян, вавилонян, финикийцев отзываются о нём с одинаковым отвращением. Это люди без рода и племени, без места в иерархии, без определённых занятий, без своей земли. Их постоянно гоняли то там, то сям, то обращали в рабство, то видели, как они занимаются разбоем. Это были не кочевники, у которых свои жёсткие порядки и своя жёсткая иерархия. Это были именно изверги, которые выпали из системы. Они не захотели кланяться, не захотели иметь предсказуемую жизнь, не захотели иметь тёплое место в рамках громадных цивилизационных пирамид. Всё бросили и ушли куда-то в степь. Чего вдруг? Что ими руководило?

Они услышали или, точнее, почувствовали некий зов. “И сказал Господь Аврааму: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего [и иди] в землю, которую Я укажу тебе” (Быт. 12:1).

Многие почему-то считают, что евреи – это был просто один из народов, который по какой-то причине выделен Богом среди других. Но на самом деле избрание евреев – это не выбор среди уже готовых этносов. Это – создание нового этноса. Новое учение, новый зов объединили вокруг себя разноплеменных людей, которым до смерти надоело кланяться, которые решили сказать “нет” давлению среды. У них появилось нечто, ради чего они могут противиться этому давлению – определённые принципы, которые ни в коем случае нельзя нарушать. Но давление не ослабло; наоборот – оно только усилилось. Те, кто не подчиняется установленному порядку, внушают страх и ярость. Во-первых, они посягают на всевластие сильных, а во-вторых, угрожают стабильности тысячелетних порядков. Давление может проявляться по-разному, оборачиваясь и кнутом, и пряником. И хабиру неоднократно поддавались ему, вспоминая своё прошлое и заимствуя порядки у соседей-язычников. Вот почему они завели себе такие строгие законы, такую сложную обрядовую систему, такое брезгливое отношение ко всему инородному – чтобы защитить себя от давления среды. Ведь долгое время только они одни были монотеистами, а все другие народы – язычниками. Потом ситуация изменилась, а инерция системы защиты осталась, но это – уже другая история.

Важно, что именно таким образом на Земле – только в одном её уголке – возникла новая возможность. Возможность не кланяться. Ведь Будда дозволил своим последователям кланяться мирским богам. Это значит, что буддист относится к давлению среды по-другому, чуть легче, но поддаётся ему всё так же. Вот почему буддизм не создал собственной цивилизации, но лишь органично вписался в существовавшие языческие, добавив к ним приятную отдушину.

Но почему бы вообще никому и ничему не кланяться? Эта мысль неизбежно возникает в монотеистической культуре. Атеизм – это следствие монотеизма. В языческих культурах мы ничего подобного не встретим. Древнее безбожие – это любое сомнение в установлениях отцов. Ты можешь сколько угодно отрицать бытие богов, выдвигать любые версии об их природе, но древние порядки ты должен уважать и начальникам кланяться. В противном случае ты – безбожник, даже если богов не отрицаешь, и тебя лучше отравить какой-нибудь цикутой. А вот в монотеистической культуре, где повседневное поклонение подвергается критике изначально, как раз и возникает мысль – избавиться, наконец, от наваждения, стать совершеннолетним, перестать кланяться вообще кому-либо.

Это очень заманчивая перспектива. Монотеизм был ступенькой в развитии духа, теперь её можно отбросить и перейти к следующей. Но при этом упускается из виду одно: давление среды никуда не девается и нисколько не уменьшается. Если ты атеист и не боишься поддаться среде, то что тебя удержит от этого? Вот почему в атеистических государствах очень быстро устанавливается языческий быт с его раболепством перед начальниками, культом верховного правителя и тому подобное. Человек остаётся самим собой. И если для отдельной личности, которая выросла и воспиталась в монотеистической культуре, ещё возможно, хотя и очень трудно, не поддаваться среде и не кланяться вообще никому, то для народа это уже невозможно. “Атеизм – тонкий лёд, по которому один человек пройдет, а целый народ ухнет в бездну” (Фрэнсис Бэкон).

Монотеизм, пронизывающий культуру и являющийся её основанием, – важнейший залог уважения к личности, её автономности, условие гибкости социальной системы и её иммунитета против тирании. Монотеист осознает возможность и необходимость противостоять давлению среды, то есть иметь свою позицию и бороться за личностную независимость. Осуществление монотеизма в жизни общества выражается в более лёгком отношении к начальникам – как со стороны подчинённых, так и со стороны самих начальников. Они перестают видеть в себе богов или полубогов, которым дозволено унижать своих подчинённых. Практика монотеизма в социальной жизни довольно рельефно выражена у мусульманских авторов. Очень интересны, скажем, выкладки Ибн Ханбала, в которых он по пунктам перечисляет, в каких моментах надо исключать возможное практическое многобожие. Слишком пышные чествования каких-нибудь уважаемых и высокопоставленных личностей, слишком обильные похвалы, даже слишком эмоциональное приветствие в адрес кого-нибудь – всё это ширк (многобожие), отступление от единобожия (таухид). То же касается вообще всех страхов и надежд человека. Очень тонко психологическое единобожие разработано в суфизме: любое движение души там рассматривается с точки зрения, кого или чего человек боится, на кого или на что надеется в том или другом случае. Правда, ханбалиты, как правило, резко недолюбливают суфиев, и наоборот. У одних этико-правовое единобожие развито в ущерб психологическому, а у других психологическое – в ущерб этико-правовому (например, в почитании наставников). И хотя последовательное полагание на Бога ассоциируется, прежде всего, с исламом, во-первых, в христианстве всё это тоже есть (только без специального акцента, который смещён в сторону близости человека к Богу), а во-вторых, именно в мусульманских странах почему-то оказались особенно развитыми возвеличивание тиранов, безудержная лесть и раболепство. Значит, опять что-то не так с основами. Ведь именно наличие или отсутствие пресмыкания человека перед человеком или человека перед другими силами является показателем монотеистичности того или иного общества, той или иной культуры. Недаром, суфийский мыслитель Афиф Ат-Тилимсани, ученик Ибн аль-Араби, высказал крамольную мысль, что само почитание Корана – тоже есть ширк.

Ат-Тилимсани выразил парадокс монотеизма. Подобно тому как в буддизме праджняпарамиты истина, постигаемая благодаря сутрам, требует отвергнуть эти сутры, а освобождение требует отвергнуть саму мысль о необходимости освобождения, монотеизм, открывающийся благодаря пророкам и писаниям, требует отказаться от какого бы то ни было преклонения перед ними. В христианстве даже есть имя такому отклонению от монотеизма – библиолатрия. Таким образом, то обстоятельство, что, например, мораль христианства, по словам Ницше, обращается против его основ, то есть требует развития библейской критики и прочего в этом духе, является вполне органичным для монотеизма. Ничего, что было бы закрыто от свободной критики. Никаких идолов.

Всё это напрямую касается каждого адвоката. С одной стороны, методические стандарты адвокатской корпорации являются для всякого адвоката незыблемой скрижалью, о которой он должен вседа помнить и которой он должен следовать вопреки любому оказываемому на него давлению. Чем бы ни руководствовались недруги адвокатуры, их стандарты в любом случае ниже профессиональных стандартов адвоката, сформированных в свободной безвластной корпорации, осознающей в то же время своё общественное назначение. Но в то же время, именно внутренняя свобода этой корпорации, отсутствие в ней диктата, атмосфера комплементарной критики рождают высокий уровень адвокатского правотворчества. Всё это ещё раз демонстрирует, насколько губительны для правосудия любые попытки придать адвокатуре вид и статус государственного учреждения.

Раздел VII. 51-я статья, или Право на молчание как искушение для адвоката

Глава 1. Синдром молчания

Полный или частичный отказ от дачи показаний свидетелей – это не позиция защиты, это отсутствие всякой позиции.

Из статьи Пятьдесят первой Конституции России известно, что никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, а федеральным законом могут устанавливаться иные случаи освобождения от обязанности давать свидетельские показания.

У человека появилось право молчать, не отвечать на вопросы при определённых условиях. Условия, при которых человек обязан говорить, а иначе он будет наказан государственной машиной, надо ещё понять, установить, разъяснить, растолковать. Главное, есть право, и надо ситуацию подвести под условия, когда право объективное для всех будет правом субъективным для одного.

В “деле Йукоса”, когда только-только начали вызывать людей на допросы в качестве свидетелей, первое, что сделали адвокаты в своей массе, – это предложили отказаться давать свидетельские показания, поскольку такое право даровано каждому Конституцией России. Не все адвокаты согласились с таким мнением. Возникли противоречия между адвокатами.

Адвокаты, касательно права на молчание, разделились на группы: полного молчания, частичного молчания или избирательных показаний, абсолютного или стандартного свидетельствования. В каждой группе выделились лидеры, которые навязывали свою волю, а воля лидера есть производное от его личных моральных величин.

Каждая группа рассуждала о верности именно её взгляда, то есть пыталась доказать истинность выдвинутого группой тезиса.

Сторонники тезиса Пятьдесят первой как полного молчания обосновывали его тем, что свидетели будут путаться в показаниях и выдумывать всякие небылицы; показания свидетелей могут быть использованы как против первых появившихся обвиняемых, так и против самого свидетеля; показания свидетеля осложняют работу адвокатов; надо дождаться первого приговора, тогда выяснится объём претензий обвинительного органа.

Эта группа адвокатов даже выработала не лишенную синтаксического смысла формулу полного отказа от показаний: всё, что касается моей работы, деятельности организации, в которой я работаю, моих коллег-сослуживцев, касается и меня; данные мною показания могут быть использованы против меня; поэтому никаких показаний давать не буду. Формула молчания предварялась словами о том, что сам свидетель никаких преступлений не совершал и всегда действовал в строгом соответствии с законом. Формула молчания должна заявляться в начале допроса.

Добавление. Пример формулы отказа давать показания

Заявление.

В связи с вызовом меня на допрос и предложением дать показания заявляю следующее. Я не совершал никаких противоправных действий, всегда действовал в строгом соответствии с законом. Вызов меня на допрос свидетельствует о том, что обвинительная деятельность следственных органов может быть направлена против меня лично. Это подтверждается также и тем, что в структурном подразделении организации, где я работаю, был произведен обыск. Что может свидетельствовать о наличии подозрений против меня. Поскольку в Постановлении Конституционного суда Российской Федерации от 27 июня 2000 года № 11-П указано, что направленная против конкретного лица обвинительная деятельность может подтверждаться, в частности, проведением в отношении него следственных действий (обыска, допроса и другого). Изложенное заставляет меня предполагать, что любые мои ответы на вопросы следственных органов о моей деятельности могут быть использованы мне во вред. В сложившейся ситуации я желаю воспользоваться гарантированным мне статьёй 51 Конституции России правом не свидетельствовать против самого себя. Считаю также, что любые мои ответы на вопросы о служебной, коммерческой деятельности и личной жизни других лиц также могут быть использованы против меня. Мои ответы на эти вопросы фактически означали бы дачу мной показаний о той или иной форме моего собственного участия в их служебной, коммерческой деятельности и личной жизни. Очевидно, что такие показания касаются лично меня самого, а потому на такие вопросы я также отвечать не буду.

Имярек.

Сторонники тезиса Пятьдесят первой как частичного молчания считали, что свидетель должен давать только избирательные показания, то есть отвечать только на те вопросы, на которые посчитает нужным ответить. А на те вопросы, ответы на которые посчитает вредными для себя, он отвечать не будет, сославшись на предоставленное ему право на молчание. Таким образом, свидетель и его адвокат удовлетворят своё любопытство и узнают о всех вопросах, которые подготовил обвинительный орган; свидетель даёт только нужные и выгодные для защиты ответы; знание вопросов позволит адвокату подготовить другого свидетеля к допросу.

Противники тезиса Пятьдесят первой заявили о его порочности в “деле Йукоса” в любой форме и выдвинули тезис абсолютного или стандартного свидетельствования в “деле Йукоса”.

Противники тезиса Пятьдесят первой знали, что были единичные случаи отказа от дачи свидетельских показаний, но в истории ещё не было случаев массового отказа от дачи показаний. Для отказа от дачи показаний, каким бы гипотетическим правом он ни подкреплялся, нет мотива, основанного на жизненном интересе. В условиях повального обыска (массовых допросов), за некоторым исключением, все будут давать показания, но только так, как действительно опасались сторонники Пятьдесят первой, – пускаться во всевозможные фантазии. Поэтому нужно не отказываться от дачи показаний, а, напротив, готовиться к допросам. В подготовке свидетеля к допросу значение адвоката возрастает.

Противники Пятьдесят первой считали, что адвокаты должны в обычной форме выполнять функцию юридического консультанта свидетеля. Втолковать вызванному на допрос, что такое есть свидетель, его процессуальное положение, что он обязан говорить…

Нужно готовиться к допросу долго и тщательно, чтобы свидетель, отвечая на вопросы, рассказывал исключительно то, что знает, то есть то, что видел, слышал, читал, делал. И ничего не придумывал и не домысливал. Уберечься от последнего каждому человеку неимоверно трудно.

Показания чёткие и ясные, соответствующие действительности, исключающие оценочность, эмоциональность или “экспертность”, есть абсолютное или стандартное свидетельствование.

Стандартное свидетельствование есть исключительная сфера профессиональной адвокатской деятельности. Это обычная профессиональная позиция адвоката, когда адвокат следует смыслу и назначению допроса свидетеля как процессуальному действию.

Глава 2. Обнаружение синдрома молчания

В присутствии адвоката, обременённого синдромом Пятьдесят первой, свидетель вручает следователю заявление с формулой молчания в начале допроса. Казалось бы, на этом допрос должен быть окончен. Ведь следователь разъяснил свидетелю право отказаться свидетельствовать. Свидетель воспользовался этим правом и даже объяснил в письменной форме мотивы отказа свидетельствовать. Отказ свидетельствовать должен быть удостоверен подписями участников следственного действия. Больше никаких записей на протоколе допроса производиться не должно. Но это не так. Далее происходит невообразимое для адвоката, которому неведом синдром Пятьдесят первой.

После предусмотренных в проформе протокола допроса свидетеля слов “По существу уголовного дела могу показать следующее” идут вопросы следователя и ответы на них свидетеля. Свидетель и его адвокат, обуреваемые любопытством, выслушивают все вопросы следователя, но после каждого вопроса заявляют об отказе давать показания. Все ответы одинаковые и звучат так: “От дачи показаний отказываюсь, пользуясь своим правом, предусмотренным статьёй 51 Конституции Российской Федерации”.

По процессуальной сути допрос продолжается, как будто не было никакого заявления об отказе свидетельствовать.

Пример допроса свидетеля с синдромом молчания:

Вопрос. В какие периоды, в каких структурных подразделениях Общества “А” и в качестве кого Вы работали?

Ответ. От дачи показаний отказываюсь, пользуясь своим правом, предусмотренным статьёй 51 Конституции Российской Федерации.

Вопрос. Что входило в Ваши должностные обязанности?

Ответ. От дачи показаний отказываюсь, пользуясь своим правом, предусмотренным статьёй 51 Конституции Российской Федерации.

Вопрос. Кто является в настоящее время Вашими руководителями, кому Вы непосредственно подчиняетесь?

Ответ. От дачи показаний отказываюсь, пользуясь своим правом, предусмотренным статьёй 51 Конституции Российской Федерации.

Вопрос. Чем Вы занимаетесь в настоящее время на работе?

Ответ. От дачи показаний отказываюсь, пользуясь своим правом, предусмотренным статьёй 51 Конституции Российской Федерации.

Вопрос. С кем из работников структурного подразделения “Х” Общества “Б” Вы непосредственно общаетесь на работе?

Ответ. От дачи показаний отказываюсь, пользуясь своим правом, предусмотренным статьёй 51 Конституции Российской Федерации.

Вопрос. Знакомо ли Вам Общество “В”, и какое Вы имеете к этому Обществу отношение?

Ответ. От дачи показаний отказываюсь, пользуясь своим правом, предусмотренным статьёй 51 Конституции Российской Федерации.

Вопрос. В Обществе “Б” изъята вещь “Я”. Следствие считает, что вещью “Я” управляли Вы. Что Вы можете сказать об этом?

Ответ. От дачи показаний отказываюсь, пользуясь своим правом, предусмотренным статьёй 51 Конституции Российской Федерации.

Вопрос. Кто Вам поручил управлять вещью “Я”?

Ответ. От дачи показаний отказываюсь, пользуясь своим правом, предусмотренным статьёй 51 Конституции Российской Федерации.

Вопрос. Кто давал Вам указания по управлению вещью “Я”?

Ответ. От дачи показаний отказываюсь, пользуясь своим правом, предусмотренным статьёй 51 Конституции Российской Федерации.

Вопрос. Кто принимал решение по использованию вещи “Я”?

Ответ. От дачи показаний отказываюсь, пользуясь своим правом, предусмотренным статьёй 51 Конституции Российской Федерации.

Конец вопросов.

В конце протокола свидетель обратился с просьбой к следователю приобщить его формулу молчания (заявление об отказе давать показания). Следователь приобщил формулу молчания к материалам уголовного дела.

Свидетель подписал весь протокол с указанием, что протокол прочитан им лично и с его (свидетеля) слов записано верно. Адвокатом весь протокол подписан.

Синтаксис примера. Процессуальный смысл произошедшего в том, что свидетель на самом деле не отказался давать любые показания в начале допроса (вообще не отказался). Он отказывался отвечать на отдельные вопросы. Свидетель выслушивал вопрос и тут же решал, может ли ответ на него быть использован против него самого. Свидетель приходил к выводу, что содержание его ответа на этот один отдельно взятый вопрос будет свидетельствование против него (свидетеля) самого. И отказывался отвечать, используя словесную формулу молчания. Так получилось, что свидетель не решился ответить ни на один вопрос. Свидетель отмолчался. При этом свидетель ни разу не указал причину, по какой он не может ответить именно на этот отдельно взятый вопрос.

Отказ отвечать на вопрос без указания мотива можно расценить как отказ от дачи показаний, как нарушение публичной обязанности свидетеля. Если бы свидетель, сделав мотивированное заявление об отказе свидетельствовать в начале допроса, не стал бы выслушивать вопросы и отвечать на каждый из них в форме отдельного заявления о молчании и, соответственно, не удостоверять все заданные вопросы и ответы на них, то такой общий отказ следовало бы расценивать действительно как использование права, предоставленного статьёй 51 Конституции России.

Иначе такой поведенческий отказ есть каприз свидетеля и его адвоката. Свидетелю простительны такие капризы, потому что ситуация допроса для него необычная, выходящая за привычные жизненные рамки, чрезвычайная ситуация. Допрос для свидетеля абсурд, который самостоятельно он не может преодолеть синтаксисом, логикой. Совершенно иное отношение к чрезвычайным ситуациям ожидается от адвоката. Адвокат для того и существует, чтобы призываться для помощи в чрезвычайных ситуациях. Назначение адвоката – не капризничать, а всегда быть вооруженным синтаксисом и логикой.

Если самоё допрос есть абсурд, то он должен быть преодолен логикой адвоката. Однако невольно задумаешься о логической верности способа, формы и содержания отказа от свидетельствования, выбранного адвокатом, обременённым синдромом молчания. Кстати, что записано “верно” со слов свидетеля?

Примечание. Редкие единицы могут выдержать обет молчания. Обнаруживается, что последовавшие синдрому Пятьдесят первой на первом допросе свидетели буквально через несколько дней спокойно давали показания, отвечая на те же самые вопросы, на которые ранее они реагировали формулой молчания. Логика опровергла абсурд синдрома Пятьдесят первой.

Синдром Пятьдесят первой проявляется не только в случаях абсолютного нежелания давать показания. Этот синдром проявляется в форме частичного, или искаженного, молчания. Адвокат порекомендовал доверителю давать показания, но на отдельные вопросы не отвечать, ссылаясь на своё право не свидетельствовать. Доверитель следует поучениям адвоката. Как может.

Пример допроса свидетеля с синдромом частичного, или искаженного, молчания:

Первый допрос.

Вопрос следователя. Вы были директором Общества “Ы”?

Ответ свидетеля. Да, я был директором Общества “Ы”.

Вопрос следователя. У каких коммерческих организаций Общество “Ы” покупало товар?

Ответ свидетеля. Общество “Ы” покупало товар у Обществ “Э”, “Ю” и “Я”.

Вопрос следователя. С 0000 по 00ХХ годы Общество “Ы” покупало товар у Обществ “Э”, “Ю” и “Я”?

Ответ свидетеля. Да, с 0000 по 00ХХ годы Общество “Ы” покупало товар у Обществ “Э”, “Ю” и “Я”?

Вопрос следователя. Каким образом у руководимого Вами Общества “Ы” сформировались налаженные отношения с Обществами “Э”, “Ю” и “Я”?

Ответ свидетеля. В соответствии со статьёй 51 Конституции Российской Федерации отвечать на данный вопрос отказываюсь.

Вопрос следователя. Имеются ли у Вас знакомые в Обществе “Х”?

Ответ свидетеля. В соответствии со статьёй 51 Конституции Российской Федерации отвечать на данный вопрос отказываюсь.

Вопрос следователя. Получали ли Вы указания по организации работы Общества “Ы” от работников Общества “Х”?

Ответ свидетеля. В деятельность Общества “Ы” никто из руководителей Общества “Х” не вмешивался.

Второй допрос через пять недель. Участники допроса те же.

Вопрос следователя. Знакомы ли Вы с кем-либо из руководителей Общества “Х”, в частности, с К., Л. и М.?

Ответ свидетеля. С К., Л. и М. я не знаком. По поводу других лиц я смогу ответить в зависимости от названных фамилий.

Вопрос следователя. Знакомы ли Вы с П., который сменил Вас 00.00.0000 года на должности директора Общества “Ы”?

Ответ свидетеля. В соответствии со статьёй 51 Конституции Российской Федерации отвечать на данный вопрос отказываюсь.

Вопрос следователя. На чьё имя Вы писали заявление об увольнении из Общества “Ы”? Знакомы ли Вы с Р., который подписал приказ о Вашем увольнении из Общества “Ы”?

Ответ свидетеля. Заявление об увольнении из Общества “Ы” я подавал на имя учредителя, отправив его по почте. На вопрос о моём знакомстве с Р. я отвечать отказываюсь, воспользовавшись правом, предоставленным мне статьёй 51 Конституции Российской Федерации.

Вопрос следователя. Кто сообщал Вам о принятых учредителем Общества “Ы” решениях, кто передавал Вам эти решения и знакомил с ними?

Ответ свидетеля. Обычно документы поступали по почте от Р., представителя учредителя Общества “Ы”.

Вопрос следователя: Знакомы ли Вы с директором учредителя Общества “Ы”?

Ответ свидетеля. Да, я знаком с директором учредителя Общества “Ы”.

Вопрос следователя. Почему Вы перешли из Общества “Ы” в Общество “У”?

Ответ свидетеля. Причиной явилась более высокая заработная плата и лучшие условия.

Синтаксис примера. Система ответов искажена. Отказ отвечать на отдельные вопросы абсурден, если нет логического обоснования такому отказу со стороны свидетеля. Иначе свидетель нарушает свою обязанность свидетельствовать. Выбор вопросов, на которые свидетель не захотел отвечать, хаотичен. Потому что эти вопросы выбирал сам свидетель, в силу своего разумения назначения вопросов и, главное, своих предполагаемых ответов. Но на то и находящийся с ним адвокат, чтобы найти выход из затруднительных положений. Поучения адвоката о возможности частичного свидетельствования привели к неправильному поведению свидетеля на допросе, потому что свидетель не понимает назначение такого поучения. И никогда не поймёт. Запомнить такое поучение можно, но применить без консультации с адвокатом нельзя. Кроме абсурда из следования таким советам ничего выйти не может.

Раздел VIII. Мера пресечения, или Победа целесообразности над законом в “деле Йукоса”

Глава 1. Суд как обвинительный орган

В “деле Йукоса” большинство адвокатов своими фактическим действиями придавало вид состязательности судебным процессам в те моменты, когда к обвиняемым в качестве меры пресечения применялось заключение под стражу. Это помогало обвинительному органу подменять законность целесообразностью.

Процессуальный закон, не будучи учебником логики, чтобы в максимально возможной степени снизить произвол обвинительного органа и суда, ставил и ставит судебное расследование в целесообразные рамки для доказывания, для поиска истины.

В былые времена сам обвинительный орган избирал и применял к обвиняемому меру пресечения, которую этот орган считал необходимой для достижения цели расследования. Самая жёсткая мера пресечения – заключение под стражу (арест). При избрании меры пресечения следователь руководствовался целесообразностью, то есть стремлением достичь стоящую перед расследованием цель, выбором между пользой, бесполезностью и вредностью от последствий принятого решения. Процессуальный закон, отдавая вопрос о выборе и применении меры пресечения на усмотрение обвинительного органа, всё же вводил препятствия для неограниченного пользования правом на заключение под стражу.

Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, утвержденный Законом РСФСР от 27 октября 1960 года “Об утверждении Уголовно-процессуального кодекса РСФСР” (Ведомости Верховного Совета РСФСР, 1960, № 40, ст. 592), с внесёнными в него изменениями и дополнениями на 18 декабря 2001 года регулировал вопрос о целесообразности применения заключения под стражу на стадии предварительного расследования (статьи 89–92, 96 и 97) так.

Следователь выносил постановление о заключении под стражу обвиняемого и обращался к прокурору за санкцией на арест. Прокурор, как ответственный за борьбу с преступностью и достижение цели расследования, удостоверялся в целесообразности выбора заключения под стражу и давал следователю разрешение на арест. Срок заключения под стражу по первому постановлению не более двух месяцев.

При невозможности закончить расследование следователь обращался к районному прокурору за разрешением продлить срок заключения обвиняемого под стражей ещё на один месяц, то есть всего до трёх месяцев. Прокурор, проверив повторно в целях расследования целесообразность содержания обвиняемого под стражей, давал разрешение на продление срока ареста.

Срок до шести месяцев со дня заключения под стражей продлевался только прокурором субъекта Российской Федерации. Который, будучи ответственным за борьбу с преступностью, за скорое и правильное расследование уголовных дел на территории субъекта Российской Федерации, проверял доводы следователя о целесообразности дальнейшего содержания обвиняемого под стражей и, найдя эти доводы соответствующими целям борьбы с преступностью и расследованию этого уголовного дела (поскольку прокурор разбирался в проблемах следствия и понимал сложности и перспективы расследования этого дела), давал разрешение на продление содержания под стражей на испрашиваемый следователем или меньший срок.

Дать разрешение содержать обвиняемого под стражей до одного года мог только Генеральный прокурор России или его заместитель, которые оценивали ходатайство следователя с точки зрения задач российской прокуратуры, заодно проверив способность следователя и его начальников-прокуроров в иерархии обвинительного органа к следственной работе. Таким образом, разрешить содержать под стражей обвиняемого до двенадцати месяцев в необъятной России могли только два человека: Генеральный прокурор и его заместитель.

Исключительно Генеральный прокурор России, то есть всего один человек на всю Россию, имел право на решение о необходимости содержания под стражей обвиняемого до полутора лет. Один.

Была примитивная законодательная попытка посредством редактирования Уголовно-процессуального кодекса РСФСР прикрыть целесообразность в решении об аресте через право на обжалование в суд его законности и обоснованности, но принцип целесообразности туманностью законности не был поколеблен. Вопрос целесообразности не выходил за пределы обвинительного органа, который объединен единством цели, единством подхода к достижению цели, единством профессионального понимания возникшей проблемы, единством ощущения пользы и вреда для самого обвинительного органа. Вся иерархия обвинительного органа от районного следователя до Генерального прокурора при выборе и продлении срока ареста не устранялась от цели публичного назначения обвинительного органа. Эта цель была первична, она не терпела безразличия к любому поставленному перед элементом иерархии вопросу. Поэтому последствия безразличия к положению обвиняемого могли навредить иерархическому элементу обвинительного органа.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: