Программы с Джеймсом Твайманом 8 страница

— Или, может, учиться самому? — сказал он, насмешливо подняв бровь. — Как, по-вашему, может такое быть? Возможно, вы получили этот Дар не без его помощи для того, чтобы самому научиться чему-то такому, чего в противном случае вам никогда бы не досталось. Возможно, Дар каким-то непостижимым образом открыл вас, и теперь вы готовы.

— Готов — к чему? Учиться?

— Служить — вот к чему. А разве не за этим мы все здесь, чтобы служить друг другу и Богу?

— Думаю, это так, — сказал я. — Но как Дар поможет мне служить?

Вот это как раз и нужно понять. Но сначала я хотел бы своими глазами увидеть одно из этих ваших чудес. Пусть вам не покажется, что я не доверяю вам, — просто дело вот в чем: раз уж мне придется открыть вам кое-что из наших секретов, я прежде должен убедиться, что вы готовы к этому. Вашу историю иначе как фантастической не назовешь, но когда я сам увижу, что к чему... что ж, тогда мы с вами будем знать, что нам делать.

— Как вы хотите, чтобы я продемонстрировал Дар? — спросил я его.

Он обвел глазами комнату, пока его взгляд наконец не остановился на маленьком ножике на письменном столе.

— Вообще-то это не тот нож, не из тех, что были у вас на кухне, — снова улыбнулся он. — Этот — чтобы письма открывать. Но почему бы и нет, он не очень толстый. Мне очень хочется посмотреть, как вы сможете согнуть его силой ума. По существу, это психическая способность далеко не самого высокого уровня, но зато очень наглядная. — Он положил нож передо мной. — Согнете — считайте, что я вам поверил.

Мне достаточно было взглянуть на этот действительно небольшой ножичек, чтобы понять, что это будет несложно. Я всегда знал, когда у меня получится согнуть что-то и когда нет. Если у меня не хватит сил согнуть такой предмет руками, то тогда не стоит надеяться, что я смогу то же самое проделать силой мысли. Не исключаю, что это просто какой-то психологический зажим и по большому счету тут нет никакой связи, но пока переубедить себя в обратном у меня не получается. Но этот конкретный кусочек металла был тонкий и на вид совсем невесомый, так что на нем-то как раз, решил я, особо мучиться не придется.

Я легко коснулся его указательным пальцем и без особого нажима потер в одном месте. Давление моего пальца на металл было минимальным, чтобы уж совсем не было никаких недоразумений, каким именно способом я его согнул. Я просто ощутил где-то в солнечном сплетении, что вот сейчас он согнется, и знал, что именно так и будет. Через секунду-другую я почувствовал, как под моим пальцем стало очень горячо, и нож послушно согнулся, да так быстро, что я сам удивился. Я поднял глаза на брата Маттиаса, но тот совершенно не выглядел удивленным, словно видел подобное по меньшей мере сотню раз.

— Очень, очень впечатляюще, — сказал он. — Но, как видите, я впечатлен, но вовсе не удивлен. Почему — воз можно, вы поймете, когда уже будете покидать нас. В дей ствительности то, на что вы способны, да с таким Даром... да что тут говорить, это все детский лепет, такие трюки.

—Тем не менее, раз уж вы увидели, что я могу, расскажете мне подробнее, что это за место? Он немного подумал, потом сказал:

— У этого монастыря очень особое предназначение. Мы находим, привозим сюда и здесь обучаем детей с осо быми психическими способностями. Вот в чем состоит наша работа — помочь самим детям выявить свои способности и понять, как глубоко они могут развить их в себе. Только и всего. Я говорю это потому, что в действительности мы сами можем большему у них научиться, чем они у нас.

—Дети, которых я видел там, за стенами... Я обратил внимание, что за ними все время наблюдают. Я не ошибся?

— Можно сказать, что это шаг первый. Мы наблюдаем, чтобы подметить определенные наклонности, привычки. Время от времени какой-то ребенок обращает на себя внимание — по той причине или другой...

— Отец Ансельм рассказывал мне, как в целом выглядит процесс. Он также сказал, что Марко тоже здесь обучался. Скажите — это вы с ним работали?

Точней будет сказать, что это он со мной работал... но да, это был я. Марко нельзя было назвать обычным учеником. Он был среди первых, один из самых одаренных, но притом вполне сложившаяся личность. Его сердце было таким открытым, а сострадание — глубоким. Я знал, что ему предстояло свершить много великих дел, так что это была честь для меня, помогать ему. Для меня честь работать со всеми детьми, но Марко был особенный.

— Так ведь, как я уже говорил, именно поэтому я сюда и приехал. Мне нужно найти его. Он зовет меня... я это чувствую. Но прежде мне нужно было явиться сюда. Ведь кто еще, кроме вас, может привести меня к нему?

— И да, и нет, — сказал брат Маттиас.

— Что вы имеете в виду?

— Да, я могу привести вас к нему. Но не думаю, что это будет мудрое решение. По крайней мере, теперь. Все несколько сложнее на самом деле, чем вам может показаться. Я вижу, что к вам также искали подходы кое-кто из наших так называемых друзей из внешнего мира. Те, кто на словах тоже хочет помочь детям, а на деле стремится использовать их.

— Они следили за мной, но я не сомневаюсь, что ушел от преследования.

— Ушли в этот раз, но все равно они неподалеку. Вы представляете собой опасность и для монастыря, и для детей, но я чувствую, что есть причина, по которой мы должны пойти на этот риск.

— Тогда скажите мне, что это, по вашему мнению, за причина, — сказал я настойчивей.

— У меня на этот вопрос нет ответа, но сами дети, возможно, помогут вам найти причину. Я тоже склонен верить, что вас вели сюда, вполне возможно, вел Марко. И, раз уж вы здесь, вы должны остаться, хотя бы и всего на несколько дней. Я бы хотел, чтобы вы встретились кое с кем из наших детей.

—

— Вы хотите сказать, с Детьми Оз, которые обучаются здесь?

Он удивленно поднял брови. Очевидно, брат Маттиас не ожидал того, что мне известно, как они себя называют.

— Совершенно верно, Дети Оз. Их сейчас здесь четверо, и мне хотелось бы, чтобы вы с ними пообщались. Все они очень необыкновенные, и в каждом из них Дар проявляется по-особенному, не так, как у другого. Они помогут вам обна ружить подлинную причину того, почему вы здесь.

Я выглянул из окна: передо мной открывался прекрасный вид на монастырский двор, утопавший в тени старых деревьев. Я слышал, как на лугу продолжают играть дети. Да, хорошо было бы остаться здесь на время — но я ведь тут по другой причине. Так что в ответ я спросил:

— А если я останусь, тогда вы приведете меня к Марко?

— Если вы побеседуете с детьми, я расскажу вам все, что вы захотите узнать о Марко. Встреча с другими детьми приготовит вас к новой встрече с ним. Но это не единственная причина. Сами дети, я так понимаю, хотят с вами встретиться — не исключено, что вы тоже способны чем-то помочь им, даже если вы сейчас и сами не представляете, чем именно. Поймите же, мистер Твайман, такое случается впервые, что к нам попадает человек со стороны. Но я, как и отец Ансельм, готов поверить, что у вас призвание, и я верю, что здесь не обошлось без Божественного Промысла. Так что, вас устраивает мое предложение?

— Да, — сказал я. — Буду рад поговорить с детьми, которых вы обучаете. Даже буду счастлив, если говорить честно. А затем вы отведете меня к Марко?

— А затем я расскажу вам все без утайки.

— Что ж, будем считать, что договорились.

Интервью

Анна

В дверь моей комнатки постучали в семь утра. Вскочив со стула, я сразу же бросился открывать. Я уже был на ногах к тому времени, толком так и не заснув этой ночью. Одна мысль о том, что меня могло ждать на следующий день, могла лишить сна на целую неделю. Столько искать ответа — и здесь, и до того, как отправиться в Болгарию, — но эти поиски, получается, были не напрасными. Сначала меня ожидает встреча с четырьмя детьми, живущими тут же, в монастыре, затем меня отведут к Марко. Если ничего не изменится, я буду у него дня через два, самое большее. А тогда все мои вопросы найдут свой ответ — мне так хотелось в это верить.

— Доброе утро, — приветствовал меня брат Маттиас, когда я открыл дверь. — Вы готовы начать?

— Да, готов, — ответил я.

Он вошел в мою комнату, присел на краешек кровати, а я снова опустился на свой стул.

— Есть пара моментов, которые мы с вами должны обсудить прежде, чем вы встретитесь с кем-то из ребят. Первое — это то, что никто из них не знает английского. Для начала нужно убедиться, станет ли это для нас проблемой. Вполне может оказаться так, судя по вашему опыту с Марко, что тут никакой проблемы нет. Но я все время с вами, и буду переводить, если необходимость все же возникнет. Никаких записывающих устройств, даже ручки с бумагой, брать с собой нельзя. Придется полагаться только на свою память.

— А почему нельзя? — спросил я.

— Потому что сложно вам будет полностью открыться перед детьми, если вы в этот момент еще и записи будете делать. Все ваше внимание должно быть отдано детям, в противном случае вы можете не получить того, за чем пришли.

— А что, если память меня подведет?

— Не думаю, что об этом стоит беспокоиться, — сказал он. — Все, что вам нужно, вы запомните, можете не сомневаться. Я также хочу предупредить вас, чтобы вы не просили детей делать никаких психических демонстраций без моего разрешения.

— Это само собой разумеется, ведь я не смогу обращаться к ним иначе как через вас.

Вовсе не обязательно, — ответил он. — Вы увидите, эти дети умеют общаться на многих уровнях, и не обязательно с помощью речи. Вы ведь сами даже по своему опыту знаете, что такое возможно. Если они упомянут о какой-то непосредственной способности вроде чтения мыслей или телекинеза, прошу вас, сначала подумайте, как отвечать. Ваши глаза могут сказать о большем, чем вам захочется, и мысленно вы можете попросить их о большем, чем скажете вслух, — я прекрасно понимаю, такие вещи контролировать очень нелегко. Потому и призываю вас к осторожности. Если будет что-то такое, что вам захочется увидеть, сначала скажите мне, и я решу, стоит ли с этим к ним обращаться.

— Согласен.

— Тогда пойдем за Анной. Вы проведете с ней два часа, а затем посмотрим, стоит продолжать или нет.

— Можете мне немного рассказать о ней, прежде чем мы встретимся лично?

— Конечно, я и так собирался это сделать.

Он встал и стал медленно прохаживаться по комнате вперед-назад.

—Анна очень симпатичный ребенок... ей двенадцать лет, и она с нами уже почти полгода. Предполагаю, что она проведет еще около шести месяцев здесь, затем вернется назад в свою семью. Она прибыла из маленькой деревушки Друда, с морского побережья. Первой заметила ее необычные психические способности ее мать, когда Анне было девять. Время от времени к ним в семью приходила разная почта, письма — в закрытых, само собой, конвертах. Но Анна сразу узнавала, что там написано, — ей достаточно было для этого просто повертеть конверт в руках. Тогда ее мать решила устроить проверку этой ее способности. Она писала слова или знаки на кусочках бумаги, потом заклеивала в толстые конверты, сквозь которые точно нельзя было ничего увидеть. Результат оказался просто ошеломительным. Девочка отгадывала все почти со стопроцентной точностью. У нее также была одна своя особенная игра, которая ей больше всего нравилась, — заставлять распускаться бутоны, сосредоточившись на них.

Можно не сомневаться, что она уже не один год развлекалась этим, просто мать ничего не замечала. Анну привезли, чтобы проверить ее способности здесь, и тогда мы увидели, насколько она необычна. Было решено оставить ее здесь, пока она не сможет развить свой Дар до более высокого уровня... ну и подержать пока подальше от нашего правительства.

— И оно так до сих пор о ней и не знает? — спросил я.

— Слухи расходятся быстро, особенно когда появляется ребенок с таким открытым сердцем. То ли сосед прознает, то ли сам ребенок что-то покажет на глазах у других. Не успеешь оглянуться, как уже об этом говорит весь город, а вот уже и правительство тут как тут. Вот почему нам приходится действовать очень быстро, если мы хотим быть впереди них на шаг. Если они добираются до ребенка первыми — а такое уже случалось далеко не единожды, — тогда нам уже нечего делать.

— А что случается, если они заполучат такого ребенка?

— Хм... сложно сказать. Иногда ничего. Видите, такие способности направляются из сердца, а не из ума. Так что если за это дело браться с целью контролировать Дар или поставить его себе на службу, он постепенно сходит на нет. Вот почему мы здесь окружаем детей любовью и учим их любви, той любви, которой мы сами научены Иисусом. Это выглядит так, словно поливаешь прекрасный цветок. Если воды нет, тогда бутоны опадают, но если всего в достатке — и воды, и света, и ухода, — тогда они расцветают в полную силу. Впрочем, бывали случаи, когда все заканчивалось не так удачно. Я думаю, что они начинают понемногу учиться на своих ошибках и, возможно, применяют тот же подход у себя, что и мы здесь. Если это действительно так, тогда нам будет трудно вдвойне.

— Но для чего, в самом деле, им так гоняться за этими детьми? Неужели в вашем правительстве и вправду думают, что из них получится своего рода новое оружие?

— Конечно, думают... и вполне возможно, не напрасно... хотя определенности в этом пока нет. Как я уже говорил, Дар — это результат некоей более высокой частоты, которой мы все без исключения призваны достичь. Дети — лишь прототип, если можно так сказать, своего рода эволюционный скачок. Лично я не верю, что эти способности можно использовать для того, чтобы разрушать или причинять боль, но я могу и ошибаться. Скорее всего, все зависит от того, как ими пользоваться. Дар может быть очень мощным, а сострадание, словно направляющий луч, показывает, к чему его приложить. Наверное, можно найти способы пользоваться им по-другому. Вот почему мы неустанно учим детей законам любви, чтобы они применяли свою силу только во благо людям. Что ж, — кивнул он, — если вы готовы, тогда давайте, я отведу вас к Анне.

Мы вышли из моей комнаты и пошли на другую сторону монастырского двора, ту единственную его часть, куда я еще не заходил. Там было пять или шесть комнат на первом этаже и узкая деревянная лестница, которая вела, как оказалось, к единственной, но просторной комнате на втором. На скамье у первого этажа сидел монах. Увидев нас, он поднялся, подошел к одной из комнат и постучал в дверь. Брат Маттиас тем временем повел меня по ступеням наверх и открыл дверь в комнату на втором этаже, просторную, почти без всякой мебели. На одной стене висела ученическая доска, на которой что-то было написано мелом, перед ней стояло несколько деревянных стульев. У противоположной стены было две кушетки. Старый, порядком вытертый ковер закрывал как минимум половину пола, а под ним виднелись не менее старые половицы этого многосотлетнего строения. Брат Маттиас подвинул два стула к кушетке, жестом пригласил меня садиться. Я молча сел.

— Что теперь? — спросил я, когда прошло несколько молчаливых минут.

— Анна вот-вот поднимется, — сказал он, по-прежнему стоя. — Тогда и начнем.

Прошла еще минута, но мы по-прежнему были одни. Брат Маттиас начал прохаживаться по комнате. Чувствовалось, что он не до конца уверен, стоило ли приглашать меня вообще. Я понимал, что сейчас творилось у него внутри, хотя по какой-то причине в моей голове не было того привычного буханья, когда мне случалось читать чьи-то мысли. Что касается меня, я спокойно и даже с радостью ожидал предстоящей встречи. А вот брату Маттиасу, напротив, надо было перебороть какие-то свои беспокойства и тревоги. Можно было не сомневаться, что спокойствие детей для него важнее всего. И, хотя все говорило о том, что я здесь не случайно, на душе у него скребли кошки. Я это видел.

Я невзначай оглянулся на дверь и вдруг увидел маленькую девочку, стоявшую в проходе. Я не слышал, как она вошла, и не почувствовал ее присутствия. Брат Маттиас, казалось, удивился не меньше моего и даже подскочил на месте от неожиданности, но сразу же подошел к ней и сказал что-то по-болгарски. Он взял ее за руку и подвел к одной из кушеток, прямо напротив меня. Она села, и только тогда посмотрела мне в глаза.

Я улыбнулся, и она улыбнулась мне в ответ, но в ее глазах был виден страх, и я понимал почему. Ей не очень хотелось говорить о Даре, а она знала, что я здесь как раз для этого. Какая-то ее часть страстно желала ничем не отличаться от остальных детей, но Анна понимала, что это невозможно. Ей хотелось быть дома, с семьей и друзьями, а вместо этого она здесь, в монастыре, с монахами. Да, они тоже любят ее, но все же это не семья. Она пристальней взглянула на меня и внезапно поняла, что я вижу все то, что с ней происходит. Тогда она повернулась к брату Маттиасу и что-то сказала ему.

— Она хочет узнать, сколько времени прошло, как вы получили Дар? — пояснил брат Маттиас.

— Где-то месяцев пять, наверное, сразу же после того, как я встретил Марко. Она знает Марко?

Брат Маттиас спросил ее, затем перевел ответ мне — она никогда его не видела, но говорит, что знает, кто он такой... они все знают друг друга. Это часть Дара.

— Да, я тоже о таком слышал. Похоже, что все дети, у которых есть Дар, каким-то образом поддерживают между собой связь. Спросите и вы ее о том, о чем она спрашивала меня: давно ли она знает о своих способностях?

— Ей известно, что она не такая, как другие, всего пару лет. Но она всегда была способна работать силой своего ума. Она просто знала, что это такое. Для нее это было вполне естественно — такого же мнения, кстати, и большинство детей. Они не задумываются над тем, что другие дети так не могут. Вот почему это порой может стоить им неприятностей. Сделают что-нибудь необычное, хотя бы ту же ложку согнут, и сразу же на них навешивают ярлык. Бывает и так, что окружающие относятся к их способностям спокойно и не боятся этих детей. Но чаще всего люди воспринимают такие проявления с неприкрытым страхом. Думают, что им в этом, как у нас говорят, помогает нечистая сила. Как результат — дети оказываются в изоляции и остаются один на один с собой. Вот почему мы так ищем их, чтобы научить работать со своими способностями, но не только. Помочь им открыться навстречу любви — это куда важнее, чем все остальное.

Я снова улыбнулся Анне, направив ей мысленное послание, что бояться ей нечего. Казалось, она приняла его и уже заметно спокойней откинулась на толстую подушку.

Я постараюсь передать нашу беседу с Анной как можно более точно, хотя ее дословный пересказ, конечно же, невозможен. Но сейчас, когда я пишу эту книгу, я чувствую, что сама суть этого разговора по-прежнему свежа во мне. Слова могут меняться, но то, что стоит за словами, — вот что по-настоящему важно. Хотя Анна была первой из четырех детей, с которыми я беседовал, я чувствовал, что все-таки больше всего научился именно у нее. Я опущу здесь переводы брата Маттиаса и изложу нашу беседу так, как если бы я разговаривал непосредственно с девочкой, хотя на самом деле все, конечно же, было не так.

— Анна, спасибо за то, что нашла время поговорить со мной, — сказал я ей. — Тебе известно, почему я здесь?

— Ты здесь, потому что у тебя есть Дар. Кто-то дал его тебе, потому что у большинства взрослых его нет.

— Почему это так?

— Я не знаю... Может, потому, что они не верят в него больше, а может, потому что забыли, как надо им пользоваться. Но есть много детей, которые имеют Дар. Они повсюду, и я могу чувствовать всех их.

— На что оно похоже, это чувство?

— Я не могу описать его. Оно просто здесь, как что-то такое, про что ты знал всегда.

— Мне однажды сказали, что дети создают нечто вроде Сети... как способ защитить Дар и помочь каждому на планете расти. Это правда, Анна?

— Я не знаю.

— Ты хочешь сказать, что никогда такого не чувствовала?

— Я бы не стала говорить об этом так, как ты. Понимаешь, детям на самом деле ничего не нужно создавать. Сеть уже здесь.

— Уже здесь. А где именно?

— Везде... разве ты сам этого не замечаешь? Сеть — это любовь... Вот чему я научилась с тех пор, как оказалась здесь. Любовь везде, потому что это единственное, что существует в действительности. Но людям нужно укреплять ее, а это происходит, когда они думают о ней. Вот для чего здесь дети, чтобы думать об этой сети любви и укреплять ее.

— Как-то один такой ребенок сказал мне, что у вас есть вопрос, который вы все задаете миру. Тебе известно, Анна, что это за вопрос?

— Конечно, нам всем этот вопрос известен.

— Можешь сказать мне? — спросил я.

— Но ты же сказал, что уже знаешь, что это за вопрос. Она меня обезоружила. Анна поняла, что я пытаюсь

проверить ее, и не поддалась на мою уловку. Я чувствовал, что она хочет открыться и поделиться тем, что знает, но ей мешает страх. Она стянула свою силу вглубь себя, потому что не хотела показывать мне, что она может делать. Мне стало понятно, что лучше подстроиться под ее шаг и не подгонять ее, а идти так, как ей удобней.

— Хорошо. — Я снова взглянул на нее. — Тогда давай я скажу тебе, какой это, по-моему, вопрос. А ты скажешь мне, прав я или нет. Годится?

Она кивнула.

— Так вот, вопрос в том, готовы ли мы чувствовать любовь или нет. Дети спрашивают людей этого мира, готовы ли они действовать так, как если бы они уже были Эмиссарами Любви... Жить так, словно это уже стало истиной для них. По моему убеждению, вы задаете этот вопрос вот по какой причине: только тогда, когда мы поступаем так, как если бы это была истина, он активируется внутри нас. Мы должны поверить, прежде чем сможем увидеть все своими глазами. Как, Анна, похоже на правильный ответ?

— Вроде, похоже, — сказала она.

— Ну а как это будет твоими словами?

— Вопрос в том, готов ли ты жить так, как живет человек, знающий, что Бог любит его. Люди думают, что Бог не любит их, и поэтому поступают соответственно. Вот почему и наш мир таков, каков он есть сейчас. Своими устами мы говорим, что Бог есть и любит нас, как отец или мать, но не верим этому в своих сердцах. Но что бы произошло, если бы мы действительно поверили в это? Тогда любовь, что наполняет нашу жизнь, стала бы исходить из нас, чтобы касаться других людей и исцелять их. В действительности все очень просто. Поэтому вопрос всего лишь в том, согласны ли люди принять то, что и так уже есть правда.

— Принять то, что есть правда?

— Да, потому что именно так мы, дети, это чувствуем. Мы здесь для того, чтобы чувствовать, что настоящее, и помочь другим в том же.

— А как же психическая сила? — спросил я. — Почему одни дети имеют ее, а другие нет?

— Каждый имеет ее, и она не так важна. Важна любовь и укрепление Сети. Когда ты чувствуешь любовь, все происходит само собой.

— Ты имеешь в виду Дар?

— Да. А как ты получил его... то есть Дар? — спросила она внезапно очень заинтересованным голосом, подавшись в мою сторону.

— Я встретил ребенка, такого же, как ты, и он прикос нулся ко мне, — ответил я. — После этого со мной стали происходить всякие удивительные вещи. У меня появилась способность видеть, что делается внутри людей, и двигать вещи силой мысли. Ты можешь такое делать?

— Конечно.

— А тебе это нравится?

— Иногда, но порой людей это пугает, а я не хочу, чтобы люди меня боялись.

Она снова откинулась на подушку при этих словах, словно внезапно вспомнила, что больна неизлечимой болезнью.

— Я знаю, что Дар для того, чтобы помогать людям, но иногда мне очень хочется просто вернуться домой и чтобы ничего такого никогда больше не было.

— Скажи мне, что ты знаешь о Марко? — попросил я ее.

— Я знаю его, и не знаю тоже. Я знаю, что его Дар очень велик, и еще — что он жил здесь одно время. Об этом мне говорил брат Маттиас. Но я с ним никогда не встречалась.

— А ты знаешь, где он сейчас, Анна? Я очень хочу увидеть его снова.

— Нет.

Брат Маттиас посмотрел на нее так, словно бы хотел помешать ей сказать больше. Но почему? Мысленно я сделал себе заметку на этот счет, но тогда ничего говорить не стал. Впервые у меня появилось ощущение, что он чего-то недоговаривает, словно о том, где сейчас Марко, ему известно больше, чем он готов открыть.

— Есть кое-что еще, что тебе нужно знать о Даре, — сказала вдруг Анна. — У тебя должно быть желание пользоваться им, иначе тебе будет нехорошо.

— Что ты хочешь сказать?

Ты сам знаешь. Тебе может быть больно, как уже было не раз, ведь правда? Какая-то часть тебя все еще боится того, что это означает, и ты безотчетно пытаешься бежать от Дара. Но не можешь, и поэтому всякий раз, когда что-то происходит, ты ощущаешь боль внутри себя. Когда ты пользуешься Даром, чтобы сделать что-то, у тебя в голове начинается вот такое, — она приложила ладони к вискам и закатила глаза.

На какую-то долю секунды боль выстрелила в моем черепе от виска до виска, затем стихла. Анна же снова открыла глаза.

— Но если ты просто расслабишься и позволишь Дару действовать через тебя, тогда не будет болеть так сильно. А затем уже он будет становиться сильнее.

— Сильнее, чем сейчас?

— О, куда сильнее,— улыбнулась она в ответ, — ты даже представить себе пока не можешь. Вот я тебе сейчас что-то покажу.

На подоконнике в нашей комнате стояла ваза с цветами, распустившимися, за исключением нескольких тугих бутонов. Я чувствовал, как она посылает энергию этим цветам. В действительности, я даже какую-то секунду видел — во всяком случае, так мне казалось — луч света, который шел от нее, очень широкий поначалу. Постепенно он становился все уже, пока не стал совсем тонким, как лазерный луч, сфокусированный на одном из бутонов. Мы с братом Маттиасом, не отрываясь, следили за вазой. Впрочем, в отличие от меня, он не выглядел таким уж потрясенным, словно в очередной раз наблюдал то, что уже успело для него стать привычным. Было мгновение, когда мне показалось, что я вижу, как задвигались цветы в вазе. Потом я понял, что это не весь букет, а только тот бутон, на котором она сосредоточилась. Цветок начал раскрываться, поначалу очень медленно, почти неразличимо глазу. Затем все быстрее, быстрее, и уже через минуту он был совсем такой же, как остальные распустившиеся цветы в вазе.

— Вот что ты должен делать, — сказала она мне. — Ты должен перестать быть таким напуганным и раскрыться.

Тогда в тебя сможет войти больше света. И ты будешь выглядеть куда красивее.

Ее слова звучали по-детски наивно, но я также чувствовал в них мудрость, неожиданную для ее возраста. Эти дети — больше чем эволюционный скачок для человечества, это духовные учителя, что теперь возвращаются на Землю. Опять и опять я возвращался к этой мысли и все больше начинал верить ей.

— Анна, если бы ты могла сказать что-то всем взрослым этого мира, что бы ты сказала?

На мгновение она задумалась, а я в этот миг снова вспомнил, что передо мной все же маленькая девочка, пусть даже самая невероятная из всех, которых я когда-либо встречал. Ее взгляд обратился внутрь, словно она выбирала лучший ответ, какой только могла выбрать. Затем она взглянула на меня и сказала:

— Мне так хочется, чтобы вы поняли, сказала бы я им, какие вы сильные и чем сильнее вы будете любить друг друга, тем больше силы будет исходить из вас. Люди боятся своей силы, потому что думают, будто могут причинить боль друг другу. Они сдерживают себя, и как раз от этого становится еще больней. Это только на первый взгляд так кажется, что нас здесь очень и очень много. На самом деле нет. На самом деле мы одно целое, вроде тех детей с Даром, что знают всех своих. Мы открыты друг другу, потому что мы связаны в одно целое, и придет день, когда взрослые всего мира тоже это поймут.

Иван

В тот же день, ближе к вечеру, брат Маттиас снова был у меня в комнате.

— Вы готовы встретиться еще с одним из наших детей? — спросил он меня.

Я отложил на кровать книгу, которую читал.

— Конечно же, готов.

Он пригласил меня идти за собой, точно так же, как было сегодняшним утром, и проводил меня в уже знакомую большую комнату на втором этаже. Я сел на тот же стул, а брат Маттиас вышел, пообещав вернуться через пару минут. Действительно, вскоре он вошел в дверь с маленьким мальчиком, на вид лет шести-семи. Рукой брат Маттиас обнимал его за плечо и что-то говорил по-болгарски. Мальчик первым подошел ко мне, заулыбался и протянул мне ладошку.

— Рад с тобой познакомиться, — сказал я, беря его ладонь в свою. Мальчик повернулся к брату Маттиасу и спросил его о чем-то, затем посмотрел на меня.

— О чем он спросил? — взглянул я на монаха.

— Он спрашивает, тот ли вы человек, которого они ждут. — Он закрыл дверь и подошел ко мне, затем сел на стул чуть сбоку от меня. Мальчик тем временем продолжал рассматривать меня.

— Что он хочет этим сказать? — переспросил я. — Они кого-то ждут?

— Да, ждут, — тихо ответил монах. — Они все знают, что кто-то едет сюда, кто-то такой, кто поможет им в их работе. Насколько я могу судить, речь о том, чтобы дать знать другим людям о них и задать их вопрос.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: