Утро египетской цивилизации 7 страница

Фивы пришли к концу своей славной истории; в дальнейшем это — город священных и исторических воспоминаний, паломничеств, а затем путешествий туристов. Их бог почитался ещё в Напатском царстве, где он был государственным, в Великом Оазе, где он провозгласил Александра В. богом и тем перенёс в Европу египетское обожествление царской власти, да ещё в незначительном Таиуджаи у Фаюма. В остальном Египте его культ должен был уступить древним богам, и север снова выступает со своим Птахом, Баст, Нейт и др. Казалось, монотеистическим стремлениям египетской богословской мысли наступил конец, тем более, что и идея универсального бога должна была заглохнуть, не имея для себя реальной поддержки в мировом положении государства. Религиозная физиономия времени после телль-амарнской смуты была действительно сложна. Амон был реабилитирован, как универсальное божество, как «царь богов», неизмеримо высокий, но в то же время и бесконечно близкий людям и всей твари, объемлющий весь мир своей любовью и согревающий теплотою, как личный бог, защитник бедствующих и угнетённых, охранитель правды. Он един, и говорит о себе: «Я един, ставший четырьмя; я — четыре, ставший восемью, и всё-таки я един». Достижения Эхнатона не были забыты и оказали влияние на поэтичные гимны Амону, в которых он является промышляющим о всей природе — он «создавший всё сущее, из очей коего вышли люди, а из уст явились боги, дающий траву скоту и древо плодоносное в пищу человеку, дающий жизнь рыбам морским и птицам небесным, подающий дыхание находящимся в яйце, жизнь — птенцу и личинке, всем пресмыкающимся и насекомым, питающий мышей в их норах и птиц на всех деревьях. Привет тебе от всего живущего, единый, единственный, со множеством рук. Спят все, но ты не спишь, промышляя полезное для твари твоей… Хвала тебе, что ты печёшься о нас, почитание тебе, что ты сотворил нас, величание тебе от всех стран, до высоты небесной, в широту земную, в глубину океана. Боги преклоняются пред твоим величеством, они восклицают тебе: “Привет тебе, отец отцов всех богов, повесивший небо и попирающий землю”…». Частичное восстановление империи и победы царей XIX династии снова вернули ему мировое значение и наполнили храмы его сокровищами. Ему преклонялись завоевания, его корабли ходили по Нилу и морю, ему посвящались города, на него работали пленные, в жертву ему после царских триумфов приносились пойманные враги. «Земли мятежные страшатся тебя, идут к тебе жители Пунта, зеленеет Земля Бога ради тебя. Плывут к тебе суда с благовониями гумми, чтобы украсить праздник храма твоего. Для тебя произрастают кедры, строятся священные суда, горы несут тебе камни, чтобы сделать великие врата твоего храма. Суда нагруженные плывут пред лицо твоё…»

И вторая египетская империя пришла к концу; Фивы начали хиреть, поднялись иные политические и религиозные центры, появились признаки распадения государства, а затем не заставило себя ждать и самое распадение. Величие Амона уже не опиралось на реальные основания, и его служители пытались спасти положение, отождествив его со всеми богами и превратив его во всебога. Мы уже видели в надписи о наводнении пример такой попытки. В другом тексте мы читаем: «Эннеада соединена в твоих членах; твои части — все боги, соединённые в теле твоём. Твой вход — первый, твоё начало — искони. Амон, сокрывший имя своё пред богами (игра слов — имя Амона и корень «амен» — «сокровенный»). Та-Танен, сотворивший сам себя в виде Птаха; персты его — Огдоада…» До нас дошло немало поздних бронзовых фигур Амона, изображающих его в виде существа с атрибутами всех возможных божеств, в виде сложной фигуры почти пантеистического всебога. Это было уже школьное богословское умозрение, малодоступное народным массам, которые переживают теперь религиозный упадок. Время творчества нации было позади; эпигонство чувствуется во всех областях жизни. Народ уже не участвует в славных событиях, но внимание сосредоточивается на мелочах обыденной жизни, в сфере которой для него высший бог богословов интересен не более, чем любое специальное божество, т. е. более близкое в данный момент и при данных условиях. Вот почему усиливается до чрезвычайных размеров культ животных, почитание различных божеств уродливого вида, так наз. Бесов, своим смешным видом отгонявших злую силу и особенно покровительствовавших женщинам, богинь в виде гиппопотамов (Тауэрт, Апет), облегчавших роды и т. п. Но это имело и обратную сторону — усиление индивидуального благочестия, особенно под влиянием тяжёлых внешних и внутренних событий. Для фиванского населения Амон продолжал быть милостивым богом, прототипом праведного судьи и визиря, карающего за неправду и близкого к смиренным и молчаливым, прощающего грехи тем, кто кается. Идея покаяния теперь впервые ясно проявляется в египетской религии, и мы встречаем всё перечисленное в целом ряде памятников, дошедших до нас от низших служителей фиванского некрополя, справлявших культ древних царей (особенно Аменхотепа I, названного «подобием Амона» и бывшего покровителем некрополя), характерно называемых «послушателями зова в Места Правды». Итак, блаженное успокоение — «Место Правды», доступное только для служивших правде. Эти памятники малых людей проникнуты теплотой религиозного чувства, хотя и вращаются часто в области обыденной жизни. «Если рабу свойственно впадать в грех, то богу — быть милостивым. Владыка Фив недолог во гневе, и гнев его длится мгновение и не оставляет следа; он уже преложил его на милость…» «О владыка Карнака, владыка богов, простри мне руку, спаси меня, воссияй мне, да живу я снова… Приклони ухо твоё к одинокому на суде, когда он беден, а соперник его силён и суд утесняет его…» «Я люблю тебя и заключил тебя в сердце моё, и ты избавишь меня от людской молвы в день, когда на меня клевещут». «О, Амон, ты — оплот для живущих и спасение для умерших; ты вступаешься за слабого и обуздываешь сильного; пред именем твоим трепещут боги, племена и народы». Итак, Амон подаёт спасение умершим. Действительно, идущее издревле стремление сблизить и даже отождествить Ра и Осириса отразилось и на Амоне. Бог света путешествует по преисподней, неся радость её обитателям и принимая в свою ладью достойный шаг; быть в числе его спутников — предел желаний благочестивого египтянина, и бог правды допускал к себе, руководствуясь нравственными критериями. Осириса даже иногда ставят в связь с Амоном, как его сына, на которого сияют его лучи «так, что отец соединяется с сыном». В других случаях, наоборот, Амон в заупокойный фиванский «праздник Долины» сам отправляется в некрополь, приносит дары своим родителям — очевидно, Осирису, являясь в этом отношении примером для граждан своего города; он приносит дары и погребённым, ибо и они стали Осирисами…

Амон, таким образом, является божеством усопших и покровителем фиванского некрополя. Расположенный на западном берегу Нила город мёртвых носил название «Против своего владыки» и представлял огромное собрание храмов, большею частью посвящённых Амону, каковы Дейр-эль-Бахри, где Амон почитался вместе с Хатхор, Курна (Сети I), Рамессей (Рамсеса II, названный Диодором гробницей Осимандия по тронному имени царя Усермара), Мединет-Абу (Рамсеса III, и мн. др.), гробниц вельмож, гробниц великих фараонов. Это — колоссальный музей памятников искусства, ежегодно дающий из своих недр новые и новые сокровища. Здесь пред нами вечные обители тех, кто творил эту великую цивилизацию; это даровитые деятели одной из блестящих эпох в истории человечества, сподвижники великих фараонов, их полководцы, сановники, художники, духовенство. Высеченные в скале гробницы большей частью состоят из длинного, спускающегося вниз коридора, приводящего сначала в залу, затем в глубокий погребальный покой с поминальной нишей. Стены, частью потолок, покрыты росписью, очевидно, по примеру жилых домов, т. к. гробница представлялась посмертным домом, почему и называлась «дворцом такого-то в Прекрасной Земле», или, в высоком стиле «местом вечности» или «градом вечности». Росписи эти, кроме орнамента и заупокойных текстов, состояли из множества картин, представляющих погребённого с семьёй у жертвенного стола, за жертвенным или праздничным пиром или в обстановке земной жизни, за служебными или профессиональными занятиями, за традиционными развлечениями — охотой на птиц в зарослях, рыбной ловлей, охотой на диких зверей в пустыне; здесь же изображается его поместье, полевые работы, совершаемые в его присутствии, сбор винограда, производство вина, сцены ремёсел его крепостных, их занятий и т. п. Всё это для умершего магически оживало в ином мире, где он продолжал пользоваться всеми благами своего земного положения, приобретая и новые преимущества своего слияния и отождествления с Осирисом, своего пребывания на священной ладье солнечного бога Ра вместе с блаженными, наслаждающимися его светом и лицезрением. Старое представление о том, что, как подданный Осириса, считавшегося между прочим и богом земледелия, умерший должен обрабатывать отведённый ему надел, не испытывая невзгод неурожая, удерживается и теперь и занимает определённое место в заупокойных сборниках, но оно уже заслонено стремлением к богу света. Египтяне всеми мерами старались обеспечить себе место на «ладье миллионов» — и магическими текстами (особенно странными книгами «О том, что в Преисподней» или «О вратах»), и помещая в гробницах небольшие пирамидки, на четырёх сторонах которых изображалось солнце в каждый период суток, изображался и покойный в молитвенной позе, наконец, приготовлял свои портретные статуи, в коленопреклонённой позе, с начертанной на доске молитвой богу Ра в руках. Земледельческие занятия они поручали особым статуэткам, приготовлявшимся первоначально из дерева, потом из камня, глины, фаянса и имевшим, большею частью, форму мумий. На них часто помещалась надпись — текст 6-й главы Книги Мёртвых, который магически представлял новому Осирису — покойнику — сиять с богом Ра, а статуэтки превращал в его подобия, которые должны были являться на зов, когда наступало время полевых работ. Сообразно этому в руках их были земледельческие орудия и мешок с зерном, и они вместо прежнего названия «шавабти» (вроде нашего «деревяшки») стали именоваться «ушебти» — ответчики. Они клались первоначально в маленькие гробики, потом помещались в ящики, нередко красиво расписанные. Эти ящики и статуэтки составляли часть содержимого гробниц, которое было у знатных лиц чрезвычайно богатым и даёт материал для целых залов музеев. Здесь и сосуды самых разнообразных типов, от заморских с островов и дорогих алебастровых и со вкусом сработанных каменных, костяных и фаянсовых, в виде животных, птиц, растений, в виде блюдец с рисунками и т. п., до простых кусков дерева, обделанных в виде сосуда и раскрашенных под камень. И такие фальшивые подобия сосудов помещались даже в гробнице царских родственников — всё равно магически эти сосуды в ином мире превратятся в настоящие и будут служить, как таковые. На том же основании клали в гробницы и искусственные подобия предметов питания — хлеба, окороков и т. п., деревянное оружие и др. Зеркала, письменные приборы, изящная и простая мебель, музыкальные инструменты, даже боевые колесницы, изящные дамские туалетные вещицы, тексты литературных памятников, школьные тетрадки — всё это входило в состав гробничного инвентаря, а теперь украшает наши музеи. Реже таким образом в эпоху XVIII династии в гробницах находят так наз. проросшего Осириса. Деревянная форма метра в полтора длинной, имевшая вид тела Осириса, наполнялась тучной землёй и засевалась ячменем. Когда последний, взойдя, достигал 15 см, всё облекалось несколько раз в льняную ткань и ставилось в гробницу. Прорастание зерна символизировало и, путём симпатической магии, вызывало воскресение умершего. Особые магические формулы сообщали чудодейственную силу этим предметам, напоминающим финикийские «сады Адониса»… и т. п., например: «О, Осирис, имярек, ты лев, ты сугубый лев, ты Гор, служащий отцу своему, ты четыре бога, славных духа вина и молока, восклицающих и вызывающих пляску, несущих воду на руки своему отцу. О, Осирис, имярек, поднимись на своём левом боку — Геб открывает тебе твои очи, укрепляет твои бёдра…» Целый ряд амулетов вооружал мумию магической силой — на шею помещался фетиш Осириса, имевший вид столба с перекладинами, считавшийся его спинным хребтом и сообщавший ему непоколебимость, а также, как гласит назначенная для амулета формула, «чтобы он входил чрез двери преисподней, как имеющий силу, и никто не мог ему препятствовать, никто, никто не мог спрашивать». Фетиш Исиды, имевший своеобразную форму узла, давал «силу его плоти, и Гор, сын Исиды, мог радоваться ему, видя его. Никакой путь не казался ему трудным, будь он к небу, или к земле». Скарабей, помещённый на грудь, имел на себе текст 30-й главы Книги Мёртвых, магически заставлявшей сердце покойного не свидетельствовать против него на загробном суде пред Осирисом. Но особенно необходимо для загробного благополучия было для усопшего иметь при себе сборник магических формул, который бы путеводил его по иному миру, открывал бы доступ в его таинственные местности, проводил чрез его врата и пилоны, обращал вспять его стражей, демонов и чудовищ, приближал к богам, вводил в их общество, выводил благополучно из залы суда пред Ра и Эннеадой, а потом пред Осирисом и 41 его ассистентом. В эпоху XII династии мы ещё иногда встречаем в качестве такого сборника древние, можно сказать, доисторические тексты, начертанные внутри пирамид царей V и VI династий, в соединении с новыми «главами», имеющими впоследствии составить так. наз. Книгу Мёртвых; иногда эти тексты писались на стене и потолке подземной погребальной комнаты, куда никто не проникал и где их никто не читал, кроме самого погребённого. Чаще они писались на папирусе и клались в гроб с мумией, или помещались в статуэтку Осириса, полую внутри и т. п. Подобного рода памятники, с таким же назначением и употреблением, мы встречаем в Карфагене, Этрурии и даже в современной христианской Абиссинии.

Таким образом, умерший побеждал смерть: он жил в своей мумии, в своих статуях, в своих изображениях, он был и с Осирисом, и с богом Солнца, он мог, принимая различные, предписанные Книгой Мёртвых виды, появляться и на земле, «выходя днём» из загробного мира. Организация его была сложна, «образы бытия» его многочисленны, и это содействовало его бессмертию. Обыкновенно говорили о теле, духе, тени, душе и «ка» — или двойнике, или олицетворённой жизненной силе, м. б. гении-хранителе. Говорили, что тело находится в загробном мире, душа, имевшая вид птицы с головой человека — на небе, а «ка» — б. ч. на земле. Но богословское мистическое направление XVIII династии прибавило сюда ещё «судьбу», «место рождения», иногда «жизнь» и др. Заупокойные жертвы приносились всем этим «образам бытия» и изображались на стенах гробниц как выдержки из ежедневного ритуала, подобного храмовому культу и состоявшего из магических приёмов, возгласов и действий, возвращавших мумии или сообщавших статуе способности живого человека («Отверстие уст»), приносивших каждение, жертвенные дары и т. п.

«Прекрасное погребение идёт в мире. 70 дней исполнилось в твоём Чертоге Чистоты (место бальзамирования). Ты во гробе, влекомый быками, чтобы достигнуть врат гробницы непостыдно, по дороге, окроплённой молоком. Дети детей твоих все вместе плачут любящим сердцем. Отверсты твои уста “херихебом” (жрец, провозглашающий магические формулы), совершено твоё очищение жрецом “семом”; приспособил тебе Гор твой рот, открыл он для тебя твои глаза и твои уши; твоя плоть и твои кости целы и при тебе. Прочтены тебе изречения и прославления. Совершена тебе царская заупокойная жертва. Сердце твоё с тобой воистину, утроба твоя та же, что и была у тебя на земле. Ты шествуешь в прежнем образе, как в день рождения. Подводятся к тебе твой возлюбленный сын и друзья и делают поклон. Ты вступаешь в землю, данную царём, в гробницу в Некрополе. Тебе совершают (все), как и предкам; плясуны Муу идут к тебе с поклонением». Так описываются на некоторых надгробных плитах погребальные церемонии этого времени. Изображения, которые помещаются на стенах гробниц, обыкновенно в длинном коридоре, ведущем от входа, очень сходны в различных гробницах; мы находим и ряд других обрядов и церемоний, не всегда для нас понятных. Обычны изображения путешествия умершего в виде мумии и статуи по Нилу в Абидос, чтобы представиться богу загробного мира, а может быть, ввиду того, что весь погребальный ритуал проникнут мифом Осириса, чтобы повторить получение Осирисом оправдания. Возможно, как полагают некоторые, что здесь и посмертное исполнение паломничества в святый град с его мистериями, но нельзя отвергать и того объяснения, что во многих случаях никакого путешествия в действительности не было, а дело ограничивалось изображением. Во время шествия в некрополь везли м. пр. на салазках странную человеческую фигуру, завёрнутую в шкуру; потом её, как будто, приносили в жертву, м. б., символически, что даёт основание говорить о человеческих жертвоприношениях или их подобии. Среди различных принадлежностей погребения, иногда оказываются несомыми предметы царского обихода — статуэтки царей в их головных уборах, короны, скипетры, энколпии и т. п. — очевидно, всё это обязано доведённою до последнего предела «демократизацией» представлений об Осирисе, с которым сначала отождествлялись только цари, а потом и все усопшие.

Вообще изображения и росписи фиванских гробниц, являясь ценнейшим культурно-историческим материалом, доставляют и действительно эстетическое наслаждение, хотя египетское искусство, особенно здесь, не переступало чисто практических целей. Фиванский художник стремился только передать изображаемое в живой и приятной форме и при этом довольно произвольно обращался со своим материалом. Сцены и предметы обособлены от своей обстановки; они типичны и общи. Не замечается попыток комбинировать группы в цельную композицию — они распределяются в ряды, расположенные по этажам и разделённые горизонтальными линиями, и в этом отношении некоторыми исследователями сравниваются с иероглифическим письмом, — египетские картины не столько смотрятся, сколько читаются. Изображение главных лиц в большем масштабе даже напоминает прописные буквы в письме. Будучи несомненно знаком с перспективой, египтянин, однако, не пользуется ею. Он стремится к своеобразному реализму, желая изобразить каждый предмет с той стороны, с которой он наилучше виден, это заставляет его допускать ряд условий, вроде, например, всем известного сочетания глаза en face с лицом в профиль, плеч en face с телом в три четверти и ногами со стороны и т. п. Конечно, следует полагать, что и сюжеты не всегда были новы и самостоятельны. Многие из них имеют длинную генеалогию и восходят к Древнему царству, рисуются из поколения в поколение как бы по трафарету. Едва ли фиванские вельможи-бюрократы и столичные жители часто охотились в болотах, зарослях и пустынях, как это делали современники фараонов Древнего царства в Дельте, но картины эти обязательны и даже освящены заупокойными текстами. Однако всё это уравновешивается высокими достоинствами, которые отмечают и компетентные голоса знатоков. Египтяне были искусны в изображении деталей; тонкость и свобода линий изумительны, а пользование пространством обнаруживает много умения; подбор и сочетание красок также большею частью удачные, и росписи имеют большое декоративное значение. Вообще стиль — своеобразен, отличен от стиля всякого другого времени или народа. Сочетание изящества с достоинством, живости и спокойствия — отличительные черты лучших фиванских росписей и доказательство большого художественного гения древних египтян (Gardiner). Но и с реальной стороны фиванские гробницы являются хранилищами первостепенных культурно-исторических памятников, вводящих нас непосредственно в жизнь египетского общества блестящей поры его истории. Здесь и скромные, теперь разрушенные, гробницы царей XI, XIII и XVII династий в предхолмии Ливийской пустыни Драх-Абуль-Негта, и роскошные выдолбленные в скалах Бибан-эль-Молука «сиринги» — усыпальницы фараонов XVIII-XX династий с их длинными коридорами, ведущими в подземные залы с колоннами, со стенами, полными барельефов и текстов причудливых заупокойных книг «О том, что в Дуэте» или «О вратах», здесь и великолепные поминальные храмы великих царей, начиная от расположенных террасами в Дейр-эль-Бахри, где рядом с известным нам замечательным сооружением Ментухотепа воздвигла свой дивный памятник знаменитая Хатшепсут, сестра и супруга Тутмоса III, мирное царствование которой было ознаменовано большой экспедицией в Пунт, изображённой под колоннадой средней террасы храма, сооружённого ею в честь Амона и во славу своих деяний для бога, ибо сокровища Пунта доставлялись для потребностей его культа. Изящный храм в Курна — поминальный царя Сети I — отличается такой же тонкостью и благородством работы, как воздвигнутый им в честь Осириса в Абидосе и его гробница в Бибан-эль-Молуке; «Рамессей», заупокойный храм Рамсеса II, даёт нам ценные барельефы и надписи истории его продолжительного царствования, равно как и храм, воздвигнутый им в скалах в Нубийском Ибсамбуле, в Луксоре и Абидосе. Здесь начертана придворная летопись его войны с Хеттами с разукрашенным окончанием, выставляющим царя единолично, при помощи Амона выручающим из беды своё войско и поражающим врагов — своего рода эпос, оказавший влияние на последующую литературу победных полупоэтических надписей, в которых, однако, вычурность стиля и похвальный тон доведены до невразумительности и беспорядочности. Равным образом и изображения побед на барельефах теперь делаются частыми и постепенно приобретают характер больших цельных композиций. Если карнакская серия барельефов Сети I является летописью в последовательном порядке событий, то изображение Кадешской битвы Рамсеса II представляет грандиозную попытку представить на одной сложной картине различные эпизоды великой битвы; здесь, как и на других картинах, представлены и ландшафты, и типично переданы народные типы, и характерно изображены виды крепостей; имеется своеобразная перспектива, обычно нарушаемая фигурой царя, который обязательно должен был быть представлен в значительно большем масштабе. На картине Кадешской битвы возвеличение царской доблести заставило художника решиться на шаг, в других случаях невозможный для народной гордости египтянина — он изобразил царевичей, отступающих пред врагами, которых затем обратил вспять сам Рамсес. Рамсес III, старавшийся вообще подражать последнему, в своём храме в Мединет-Абу также даёт ценные изображения своих побед, сопровождаемые длинными надписями; среди них особенно важен барельеф, изображающий морскую победу над филистимлянами. Но здесь уже заметен упадок и художественный, и литературный — нагромождение фигур, и известный шарж на изображениях соответствует скучной трескотне и искусственности стиля надписей, между тем, как с архитектурной стороны замечателен комплекс сооружений, обнимавших храм, дворец и павильон — высокие врата, в виде азиатской крепости, причём талантливый архитектор для достижения со стороны Нила зрительных эффектов, прибег к своеобразным приёмам распределения рельефов и отдельных частей — его вышколенный глаз обнаруживает и знакомство с перспективой. Слева к храму, как и в Рамессее, примыкал дворец из менее прочного материала — кирпича; здесь было окно, у которого царь показывался народу. В Рамессее, кроме того, была библиотека, в которой хранились и произведения более древнего времени, например, из неё происходит берлинский папирус Синухета, и, по-видимому, московский математический. Кроме этих великих, сохранившихся до наших дней в большей или меньшей целости, храмов, Фиванский некрополь был украшен и многими другими, теперь уже не существующими, к числу которых относится, например, храм Аменхотепа III, у относившихся к нему знаменитых «Мемноновых колоссов» греко-римских туристов; стоящие на берегу Невы великолепные сфинксы также имели к нему отношение.

«Была выстроена для меня гробница. Каменщики отметили пространство её, живописцы расписали её, ваятели произвели скульптурные работы. Назначены были заупокойные жрецы; устроен сад…» Так заканчивается автобиографический рассказ, влагаемый в уста вельможи Среднего царства (Синухета); подобное же неоднократно повторяется в текстах всех времён древнего Египта, указывая на то, какое место в жизни египтян имели заботы об их вечных обителях и объясняя нам великолепие последних, особенно в Фиванском некрополе. За Рамсесом в скалах Шех-Абу-эль-Курна начинаются усыпальницы вельмож XVIII династии великих сподвижников великих царей, этой лучшей поры жизни великого народа. Над ними пронеслись тысячелетия с их превратностями, но ни усилия грабителей древних и новых, ни политические катастрофы, ни религиозный фанатизм не в состоянии были сделать тщетными усилия создателей этих дивных памятников победить смерть. Ежегодно к известным ранее гробницам археологическая наука прибавляет новые, обогащая нас новыми именами фиванской знати, новыми памятниками искусств, новыми сведениями в области религии, быта и т. п. Самое краткое перечисление наиболее интересных гробниц заняло бы нас более, чем это возможно для нашей цели, но мы должны упомянуть хотя бы нечто из этого подземного мира смерти, столь ярко освещающего и воскрешающего красивую жизнь, отделённую от нашего времени тремя с половиной тысячелетиями. Великолепно расписанная погребальными сценами гробница князя Фив Сеннофра, который при Аменхотепе II заведывал садами Амона, и поэтому плафоны и фризы расписал виноградными лозами; гробницу эту посещали ещё в греческое время; какой-то посетитель оставил след, написав тщательными иероглифами имя «Александр». Современник Сеннофра — Кенамун изобразил своего царя Аменхотепа II, принимающим новогодние поздравления. Архитектор Тутмосов и Хатшепсут-Инени, строитель Карнака, повествует в своей надписи, что он «заведывал великими памятниками, которые воздвигались в Карнаке, когда ставились священные колонны и столпы и великие пилоны из прекрасного белого аянского камня, когда ставились священные мачты у врат храма из настоящего кедра с террас (Ливана)… наблюдал затем, как высекалась гробница его величества, причём он был один, и никто другой этого не видал и не слыхал…» На одной из стен он изобразил свою виллу, с двухэтажным домом, житницами, оградой, садом, прудом и беседкой, в которой поместил себя с женой. Подобные же изображения встречаются неоднократно на стенах гробниц, доставляя нам возможность составить довольно полное представление о той любви, какую египетская знать питала к домашнему уюту, зелени и сельскому приволью, украшенному всеми приобретениями культуры. В одной из гробниц найдено также изображение приёма гостей, входящих в богатую виллу. Много сцен из военного быта помещено в гробницах сподвижников великого Тутмоса III, например, Аменемхеба, надпись которого дополняет карнакские анналы царя, автора этих анналов — Танени и др.; гробница художника Аменуахсу интересна тем, что расписана им самим и т. п. Но особенно богаты текстами и изображениями гробницы визирей XVIII династии Яхмоса, Усера, Рехмира, принадлежавших к одному роду и отправлявших важнейшую должность в стране в течение нескольких поколений от начала династии до Аменхотепа II. В это время уже для обеих половин Египта было два визиря; граница между подведомственными каждому областями проходила немного севернее Сиута. Среди изображений, на стенах гробницы Рехмира, представлявших его при отправлении обязанностей, обнимающих все стороны жизни, имеется важная сцена приношения повинностей от городов. Она даёт возможность восстановить карту страны от Ассуана до Сиута, сообщает нам титулы начальников городов и перечисляет продукты, приносившиеся из этих городов. Другая картина вводит нас в залу суда. Суд — одна из главных функций визиря, если не самая главная. Рехмира сидел на кресле, пред ним на четырёх ковриках 40 свитков сводов законов; по обе стороны его — писцы и вельможи южных городов; курьеры вводят просителей. Рехмира заведывал хозяйством храма Амона, его рабочими, его мастерскими, и мы видим его наблюдающим за работами и «научающим каждого его обязанностям по его ремеслу». Здесь и обработка кож для пергамента, сандалий-щитов, и резьба по дереву с инкрустациями — приготовление изящных ящиков, стульев, колонн, и металлическое производство — плавка металла, причём пламя древесного угля поддувается снизу особыми приспособлениями, приводимыми в действие ногами; работа производится над двумя бронзовыми вратами для Карнакского храма из «меди, доставленной победоносным величеством из Сирии». Далее, храмовые скульпторы работают над сфинксом; изображён кирпичный завод и т. п. Наконец, Рехмира принимает депутацию представителей всех иноземных народов с их князьями и дарами — здесь и семиты, и пунтийцы, и негры, и ливийцы, и европейцы «Кефтиу», обитатели Эгейского мира; все в своих костюмах, со своими произведениями. Кефтиу — этой гробницы нашли себе точное соответствие в одной из фресок кносского дворца, а самая картина является прекрасной иллюстрацией к известному гимну, влагаемому в уста Амону и обращённому к Тутмосу III — бог величает его, как владыку всего мира и передаёт ему все страны и народы. Не менее интересны и надписи этой замечательной гробницы — здесь помещена и традиционная, идущая ещё из Среднего царства «инструкция визирю», и список его обязанностей, расписание его служебного дня, и автобиографические, личные надписи, в которых покойный именуется «таинником, входящим во святое святых, против которого нет врат бога, который всё знает на небе, земле и в преисподней», говорится, что он усердно слушался голоса совести, заботился о том, чтобы «возвести правду до высоты небесной и распространить её красоту по широте земной», судил слабого с сильным и защищал слабых, наказывал злодеев и насильников, поддерживал плачущего и беспомощного, охранял «вдову и вводил сына в наследие отца». Рехмира был, по-видимому, последним визирем из своего рода; одним из его преемников был Рамос, гробница которого также находится в Аб-эль- Курна и замечательна, как редкий памятник времени Телль- Амарны в Фивах. Здесь мы присутствуем ещё при первых годах Аменхотепа IV и при его превращении в Эхнатона. Рамос бросил свою гробницу неоконченной и последовал за царём в его новую резиденцию. Несколько южнее расположена другая группа гробниц, в которой, между прочим, выдаётся сооружённая Хеви, наместником Нубии при Тут-анх-Амоне, следовательно, уже в конце телль- амарнского времени, когда началась реставрация и стали думать о восстановлении внешнего положения. На стенах гробницы замечательные изображения посольств нубийцев, негров и сирийцев с данью и дарами; между прочим, нубийская царица под зонтиком едет на повозке, везомой быками; в числе богатых и драгоценных даров изображена безделушка, представляющая нубийский ландшафт, с палаткой, пальмами (на них обезьяны), жирафами и т. п. С другой стороны, в Ассасифе, богатый некрополь содержит в себе поздние гробницы современников иной поры, поры унижения Египта и Фив — времени ассирийского и эфиопского нашествий и саисской реакции. Здесь погребён также знаменитый князь Фив Ментуемхет, реставрировавший храмы после ассирийского погрома.

Но фиванский некрополь был населён не только мёртвыми и жрецами — это был большой город, в котором кипела жизнь. Здесь жило многочисленное рабочее население, связанное с культом мёртвых и сооружением гробниц, здесь было и своё начальство, своя полиция, но были и свои нравы, и свои настроения. До нас дошли интересные обрывки дневников, повествующие о волнениях и забастовках рабочих, которым чиновники не платили в срок содержания, дошли до нас и судебные процессы, рисующие низкий нравственный уровень этих обитателей, особенно те грабежи и хищения, которые не остановились пред взломом гробниц как вельмож, так и великих царей. Но наряду с этим беспокойным элементом, фиванский некрополь заключал в себе, как мы уже видели, большую группу лиц, именующих себя во многочисленных дошедших до нас памятниках «послушателями зова в месте правды», которые веровали, что только праведность открывает доступ к блаженному бессмертию. Многие их молитвы напоминают по тону и фразеологии библейские псалмы и являются редкими ценными памятниками личной религии, тёплого, интимного отношения к божеству.

Глава IV

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: