Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Свободные диктериады




 

Свободная проституция в Греции не исчерпывалась женщинами, которые содержались в разрешенных диктерионах, и в общественных диктерионах, созданных Солоном. В состав ее входили также свободные куртизанки, которых можно подвести под три резко различные категории: диктериады, подобные билетным проституткам нашего времени, занимались проституцией за свой риск; авлетриды, танцовщицы и флейтистки, которые давали представления на дому и показывались в публичных местах, и, наконец, гетеры, изящные женщины полусвета высокого или низкого ранга. Некоторые из этих последних играли известную роль в истории греческой литературы, искусства, философии и политики.

Вообще диктериады жили в предместье, Пирее. Одни из них нанимали комнаты в гостиницах и кабачках гавани, другие жили в небольших домиках вне городской черты. По законам Солона им запрещено было до захода солнца появляться внутри города, но вечером они свободно приходили туда и занимались своим ремеслом. Они наполняли улицы, общественные площади и тенистые аллеи Керамики[44], те самые, в которых некогда бывали гетеры и их любовники из афинской знати. Они сделали из этого сада место публичной проституции, которой они не переставали заниматься ни днем, ни ночью; сад превращался как бы в отделение площади Пирея; здесь они или старались «подцепить» прохожих, или приняв неподвижную позу сфинкса, старались возбудить их желания. Здесь громко торговались о цене и публично отдавались мужчинам под портиком храма, на тех самых лужайках, где некогда читал лекции Платон… Здесь же на надгробных камнях героев Греции, начиная со времен упадка Афин, мы замечаем, что только некоторые из диктериад продолжают носить установленное для них Солоном яркое платье. Большинство же одето в газовые плащи, которые их почти совершенно обнажают. Диктериады самого низкого разряда посещали дома свиданий (tegos или kamaleunas), конуры, вся обстановка которых состояла из брошенной на пол постели.

Свободные диктериады были из вольноотпущенниц и греческих девушек низших классов; большей частью это были приезжие из Азии и Египта. Большинство этих женщин влачило еще более жалкое существование, чем те, которые были заключены в диктерионах; всех их более или менее эксплуатировали сводники и они имели дело только с преступниками, матросами и вообще с подонками населения. Те, которые старела и теряли привлекательность от разврата и болезней, скрывались целый день, а ночью шныряли по улицам предместья и по темным аллеям кладбища. Их называли lukaina, волчицы. Они удовлетворялись платой в несколько монет, куском рыбы или стаканом вина. Несколько драхм получали те, которые сохранили остаток привлекательности и были еще молоды.

Наряду с этими несчастными существовал и другой класс диктериад, нечто вроде бродячих гетер, которые, благодаря красоте и оригинальности своего ума, пользовались большой известностью. Их требования были гораздо выше чем у рядовых диктериад. Они очень ловко умели использовать неопытность юношей и похоть стариков. Некоторые из них получали особые прозвища, напоминавшие о какой-нибудь привычке или недостатке их обладательницы. Таковы были прозвища: оленья самка, курица, муха, бородатая, коза, ворона, рыбачка. Были также: «Кормилица», которая содержала своих возлюбленных, «Лампада», которая пахла маслом, «Часы», которая предоставляла своим клиентам время (около 1/4 часа), за какое песок успевал опуститься в ее часах. Наконец, «Девственница», название, придуманное философом Тимоклесом. Эти прозвища — то же, что современные «баронесса», «обжора» или «решетка для стока» (la grille d'egout) и проч.

Ибо народы вымирают, цивилизация уничтожается, а проституция остается, как неизбежный выделительный аппарат человечества.

В смысле физическом проститутки эти представляли значительное разнообразие. Ксенах говорит о диктериадах следующее: «среди них встречаются фигуры стройные и толстые, высокие и низенькие; есть молодые, старые и женщины среднего возраста». С духовной же точки зрения можно сказать, что все они были настоящими диктериадами, хотя история и сохранила память о некоторых из них, игравших столь же видную, как и трудную роль Манон Леско или Маргариты Готье.

 

Авлетриды

 

Другой разновидностью куртизанок были авлетриды. Как и диктериады, это были чаще всего чужестранки. Они были артистками, музыкантшами и танцовщицами и выступали на больших публичных балах и в тавернах; можно было также приглашать их на дом[45]. Они танцевали, аккомпанируя себе на флейте, что приносило им немалый доход, но они смотрели на свои танцы и игру только как на средство для еще большего очарования, еще большего привлечения к себе мужчин. Этот вид проституции несколько напоминает современную нам проституцию маленьких театральных и кафе-шантанных артисток, хористок и фигуристок в балетах и феериях. Они охотно дарили свою благосклонность тем, которые делали им выгодные предложения, но это не были проститутки в обычном смысле этого слова. Часто, правда, в конце пира они отдавались тому, кто больше платил — продавались как бы с аукциона.

Авлетриды обладали несравненным даром внушать страсть и будить чувственность сладострастными звуками своей музыки, позами своих танцев и выражением своего лица. Но еще больше влияли они на чувственность своими ласками и поцелуями. Они пользовались большим успехом у греков, которые в силу своего темперамента предавались особенно утонченному разврату. Некоторые из древнегреческих историков, как Геопонт и Эпикрат, упоминают об авлетридах. П. Дюфур, ссылаясь на этих историков, приводит несколько интересных выдержек, — из которых можно заключить, что страсть к женщинам, была одинаково могуча как у афинян, так и во всей Греции вообще, от края до края. Надо отдать им справедливость: это были наиболее любящие и наименее жадные из всех куртизанок. «Они вызывали такие взрывы восторга своей опьяняющей музыкой, что слушатели в исступлении срывали с себя кольца и ожерелья и отдавали их авлетридам. Искусная флейтистка не успевала собирать дары, преподносимые ей за один вечер, когда она приводила всех в восторг своей музыкой. Случалось, что во время пира они получали в подарок всю золотую и серебряную посуду дома. Каким дождем цветов, драгоценных камней и золота осыпалась флейтистка за каждый новый, еще более опьяняющий мотив, танцовщица за каждое новое, особенно выразительное па или телодвижение, и с какой удивительной ловкостью ловили они на лету эти дорогие приношения! Таким образом, куртизанки этого рода обогащались особенно легко, и потому им не трудно было скопить себе солидное состояние — стоило только войти в моду.»

«Лучшие семьи в Александрии носили имена Миртионы, Мнезис и Потинии, говорит историк Полибий, несмотря на то, что Мнезис и Потиния были флейтистками, а Миртиона была одной из тех покрытых позором публичных женщин, которых мы называем диктериадами». Миртиона, как и Мнезис и Потиния, были любовницами Птоломея Филадельфийского, царя Египетского. Обаяние, которое внушали танцовщицы и музыкантши, заставляло забыть об их возрасте, звании и профессии. «Афиней рассказывает, что аркадийские послы были отправлены к царю Антигону, который принял их с большими почестями и устроил в их честь блестящее празднество. Послы эти, суровые и почтенные старцы, уселись за стол, пили и ели с суровым видом, не говоря ни слова. Но вдруг фригийские флейты подали знак к началу танцев; танцовщицы, закутанные в прозрачные ткани, вошли в залу, тихо покачиваясь на концах пальцев; затем движения их понемногу ускоряются, они снимают покрывала с головы, плеч, и наконец, обнажают все тело. Теперь они совершенно нагие, если не считать крохотных панталон, которые едва прикрывают среднюю часть туловища; танец делается все более сладострастным и жгучим[46]. Послы мгновенно воспламеняются при виде этого необычайного зрелища и, не считаясь с присутствием царя, покатывающегося со смеху, бросаются на танцовщиц, не ожидавших такого приема, но готовых выполнить долг гостеприимства». Любовь авлетрид не всегда была продажна. Женщинам этим были присущи некоторые возвышенные чувства, которыми они были обязаны благородству своего искусства (музыки, танцев) и независимости, какой они благодаря ему пользовались; заражаясь сами возбуждением празднества, на которое их приглашали, они переживали те же ощущения, какие сами вызывали у зрителей, возбужденных одухотворенностью их музыки и танцев, — и они пылали огнем неподдельной страсти в потому не позволяли третировать себя как обыкновенных проституток. Эти, обыкновенно красивые молодые флейтистки, всегда беззаботные, смеющиеся и увлеченные своим искусством, пользовались большой любовью афинского населения, которое шумными криками восторга встречало их появление на празднествах. Многие из них сделались особенно знамениты.

Боа была матерью евнуха Филетера, который был сначала правителем Пергама, а потом и воцарился в нем; Партениза, подала в суд жалобу на одного гражданина, который ее ударил, но жалоба ее была оставлена без последствий, так как выяснилось, что она во-первых куртизанка, а во-вторых чужестранка. Пиралис танцевала так легко, что получила прозвище птички; Сигея, против чар которой не могла устоять самая неприступная добродетель; Формезия, умершая в объятиях своей подруга-любовницы. Но самой знаменитой среди всех их была бесспорно Ламиа. Флейтистка родом из Египта, она покорила Птоломея, которому принадлежала вплоть до морского поражения, нанесенного ему царем Димитрием Полиоркетом. Попав в плен к победителю, она сразу же становится его любовницей и госпожой в полном смысле этого слова, всецело подчинив себе царя Македонии. Только смерть царя во время одной оргии прекратила это господство. Автор «Истории проституции» описывает по Афинею и Макону любовные уловки, к которым прибегала эта знаменитая флейтистка, чтобы покорить своего царственного любовника. «Она пользовалась с удивительным умением как днем, так и ночью: ночью она заставляла его признать, что равных ей нет на свете, днем она писала ему милые письма, забавляя его живыми и остроумными оборотами; она опьяняла его звуками флейты, но всего больше действовала на него лестью: «Могущественный государь, писала она ему, ты позволяешь, чтобы гетера писала тебе, ты не считаешь унизительным для твоего достоинства уделять несколько минут времени моим письмам, и ты отдаешь мне самого себя. О, мой повелитель, когда вне дома я слышу голос твой, когда я вижу тебя, украшенного короной, окруженного стражей, войском и послами, тогда, клянусь Венерой Афродитой, — тогда я дрожу и страшусь тебя; тогда я отвращаю от тебя свои взоры, как я отвращаю их от солнца, чтобы не быть ослепленной, тогда я узнаю в тебе, о Димитрий, победителя городов. Как взгляд твой ужасен и дышит воинственностью! Я едва верю глазам своим и говорю себе. — О Ламиа, неужели с этим человеком ты разделяешь свое ложе».

Плутарх в своей «Жизни знаменитых людей» очень подробно рассказывает историю любви Димитрия и Ламии. Он описывает македонского царя человеком такой совершенной красоты, с такой благородной, величественной осанкой, что ни художники, ни скульпторы не могли уловить черты его лица. Лицо его выражало одновременно мягкость и суровость, жестокость и притягательность; живость, гордость и пыл юности соединялись в нем с видом героя, с геройским величием и истинно царским блеском. Таков был герой Афин, победитель Ефеса, покоритель городов, супруг нескольких королев, но всего более развращенный любовник флейтистки. «В своем эротическом экстазе Димитрий доходил до того, что лежа ночью на ложе своей любовницы, галлюцинировал, слыша ее музыку, слыша вновь те мотивы, которые она играла ему во время ужина, восхищаясь особенно чарующими отрывками. (Ait Demetrium ab incubante Lamia concinne suavitergue subagitatum fuisse) — Нечистые испарения тела Ламии были Димитрию во много раз приятнее лучших благовоний Азии, cum pudendum manu confricavisset ac digitis contrectavisset». Плутарх приводит также несколько любопытных случаев, ярко рисующих нам власть Ламии над сыном Антигона. Впрочем, Ламиа была не единственной его любовницей — их у него было много. Так, например, великий греческий биограф и моралист приводит следующий случай. Однажды, узнав о болезни Димитрия, старик отец пришел его проведать. На пороге он столкнулся с прекрасным юношей, выходившим из покоев Димитрия. Войдя к сыну, старик сел у его постели и хотел измерить его Пульс, но Димитрий уверил отца, что жары у него больше нет. Я знаю об этом, сын мой, сказал Антигон; я даже, видел, как он выходил из твоей комнаты. Ламиа хорошо знала все порочные страсти знаменитого полководца и с большим умением удовлетворяла их. Впрочем, порочностью своей они стоили друг друга.

Поэт Филипид в нижеследующих словах описывает, что Димитрий и его любовница сделали с Партеноном.

 

Он принял Акрополь за трактир.

Он ввел куртизанок в жилище Девы.

 

Ламиа действительно заставила своего любовника устроить ей спальню в храме Минервы. Сама афинянка, она широко пользовалась властью победителя над своими соотечественниками.

Так, по ее настоянию Димитрий тотчас же по взятии Афин, потребовал с покоренного города контрибуцию в 250 талантов, т. е. 1 300 000 франков. Когда после неимоверных усилий сумма эта была собрана и принесена к ногам победителя, он презрительно отвернулся от золота, сказав: «отдайте его Ламии, это ей на туалетное мыло»! Позор от сознания, что их золото будет истрачено таким образом, был для афинян гораздо тяжелее, чем самый факт уплаты контрибуции, обиднее же всего был самый тон слов Димитрия. И тем не менее после смерти этой куртизанки афиняне воздвигли статую в честь Венеры-Ламии, — лишнее доказательство того, что безнравственность правителей есть не более, как гипертрофированная безнравственность подданных.

 

Гетеры

 

 

Самыми знатными греческими куртизанками были гетеры. В смысле социальном они играли роль теперешних дам из так называемого «высшего света».

Гетеры, как показывает само название (Etaira от корня Ethes — друг, товарищ), были подругами всех выдающихся людей, знаменитых в области философии, литературы, искусства, в военной сфере или, наконец, знаменитых своим богатством. Отношения гетер к знаменитым современникам были достоянием всего общества, и историки очень подробно останавливаются на этих отношениях. Куртизанок, подобных гетерам, мы не встречаем нигде кроме Греции — разве только Франция имела Нинон де Ланко и Марион Делорм, но ни римская культура, ни настоящее время не знает таких. Этих гордых фавориток отнюдь не следует смешивать с обыкновенными проститутками. Первые прикрывают позор своей торговли страстями — нежной дымкой изящества и облагораживают, чуть ли не обожествляют эту торговлю. Благороднейшая страсть, нежное обаяние и блестящий ум — все это объясняет неодолимое обаяние, внушаемое всем гетерам.

Автор «Празднеств куртизанок в Греции» пишет: «Обыкновенные проститутки играют только на чувственных струнах человека, стремясь мгновенно воспламенить его, вызвать в нем обманчивое опьянение скоропреходящей страстью. Чаще всего гетеры были родом из Коринфа, высшей школы всех видов проституток; там научались они не только искусству любви, но и искусству нравиться, музыке, философии и ораторскому искусству. Подобно всем куртизанкам вообще, они посвящали себя культу Венеры и приносили на ее алтарь доходы от своей «первой любви». Но проституция, прикрытая такой религиозной дымкой, существовала недолго. Скоро гетеры появились в Афинах и других городах Греции. Там они прежде всего добывали средства на окружение своей особы достаточной роскошью, что было необходимо для успеха гетеры. Затем она старалась окружать себя роем поклонников из высшей аристократии крови и ума, так как именно в их среде гетера находила почву для приобретения столь желанного могущества и власти. Таков путь, которым шла гетера, добиваясь видной роли в истории греческой цивилизации. Для достижения своей цели гетеры пользовались не одной только чувственностью, они придавали большое значение как утонченной роскоши окружающей их обстановки, так и гибкости своего ума, что составляло резкую противоположность с простотой, целомудренностью и невежеством греческих жен. Одним — суровые обязанности жены и матери, другим — утехи красивой, удовлетворяющей страстям светской жизни: так установился греческий быт со времен Перикла, который будучи правителем, сам подавал пример чисто царской щедрости и сам отдавался незаконной любви, заражая таким примером своих знаменитых современников Софокла, Эврипида, Аристофана, Фидия, Калликрата и др. Гетеры служили также моделями для художников и скульпторов; они приветствовали поэтов в театре и ораторов в академиях. Они были украшением всякого праздника, всякой военной и гражданской церемонии. Их постоянным местопребыванием были сады Керамики; там критиковали они одних, превозносили других, — стараясь поощрять самые небольшие успехи таланта. В местах общественных прогулок они появлялись обыкновенно на роскошных колесницах, закутанные в драгоценные ткани Востока, блистая красотой и грацией, сверкая драгоценными камнями, напоминая всем видом своим и осанкой неограниченных повелительниц фанатически преданного им народа.

Своим оригинальным, обаятельным и изысканным умом, говорит Дюфур, они создавали вокруг себя атмосферу соревнования в искании красоты и добра, облагораживали вкусы и, зажигая в сердцах огонь любви, содействовали развитию науки, литературы и искусства; в этом была их сила и обаятельность. Очарованные ими, влюбленные поклонники старались сделаться достойными предмета своего поклонения. И вместе с тем именно гетеры были нередко причиной позорных кутежей, расточительности и целого рода других безумств. Под их же влиянием портились нравы, бледнели гражданские доблести, расслаблялись характеры, развращались души; в то же время, именно они внушали благородные мысли, побуждали к доблестным подвигам патриотизма, вдохновляли поэтов и художников. Перед чарами гетер были бессильны и поэты, и философы, храбрые полководцы, и даже цари. Гетеры приобщались к их славе, к их громкому имени, к их правам на бессмертие в истории. Иногда они, пренебрегая общественным мнением и принципами морали, отдавались охватившей их страсти и сочетались с гетерами законным браком. Философия учит нас, что любовь всегда и везде имела на людей огромное влияние, история же показывает, что никогда сила этого влияния не проявлялась с таким деспотизмом, как тогда, когда предметом любви была какая-нибудь из великих жриц богини любви. Особенно легко поддавались неотразимому влиянию гетер люди выдающиеся — вероятно, потому, что как те, так и другие обладали особенно нежной психической организацией.

 

Знаменитые гетеры

 

Аспазия родилась в Милете, этом царстве веселья и куртизанок. Она прибыла в Афины, чтобы распространять там свою философию, свое свободомыслие. Природа наделила ее обаянием, от рождения она имела неисчислимое множество талантов. Она везде появлялась окруженная целым роем прекрасных молодых греческих девушек, принадлежащих к ее школе, богато одаренных умственно и физически, исключительно воспитанных — но таких же гетер, как и она сама. Одаренная редким умом и несравненной красотой, Аспазия со своей свитой прелестных неофиток имела, конечно, огромный успех. И Жоссар вполне прав, говоря, что с появлением этих прелестных, выдающихся во всех отношениях женщин, Афины стали главным центром удовольствий и вообще украшений жизни. В доме Аспазии встречались все выдающиеся люди Греции. Там они обменивались мыслями по самым возвышенным вопросам, разбирали вопросы философии, литературы и искусства. Там можно было встретить не только Сократа, Перикла, Алкивиада, Фидия, Анаксагора и вообще всю мужскую часть высшей афинской аристократии, но даже и самих матрон с дочерьми, забывших ради Аспазии нравы и обычаи своей страны. «Они шли туда, чтобы слушать ее речи, выводить по ним заключения о ее нечестивой жизни, — нечестивой потому, что и она и окружавшие ее девушки торговали своим телом»[47]. Никогда характер королевы не отражался так сильно на поданных, как характер Аспазии отразился на афинянах. Она управляла всеми делами народа, решала мир и войну, разрешала все спорные вопросы искусства и литературы, задавала тон жизни мужчин, была законодательницей мод для женщин. В ней гетеризм получил свое лучшее выражение, свое высшее торжество. Поэтому историк, говоря о веке Перикла, с полным правом может называть его веком Аспазии. Своей легкомысленной философией она настолько подчинила себе Перикла, блестящего героя Микале, всеми признанного главу республики, что этот последний развелся с женой, чтобы жениться на Аспазии. И вот, куртизанка добилась активного участия в политике Греции и побудила греков ради чисто личных своих интересов пойти войной на Самос, Мегару и Пелопонес. Этими кровавыми войнами греки были обязаны исключительно Аспазии. Жителям Самоса она мстила за их вражду к ее соотечественникам, жителям Милета; с Мегарийцами у нее другие счеты: Алквиад, один из ее любовников, похитил двух гетер из свиты Аспазии. Для того чтобы примирение не состоялось случайно без ее ведома, она лично следила за всеми перипетиями войны, присутствуя на полях битвы со своим летучим отрядом из куртизанок. Эти последние служили Аспазии для сообщения своих приказаний греческим военачальникам, осыпавшим прелестных посланцев золотом и драгоценными камнями. Деспотический характер Аспазии создавал ей очень много врагов, особенно среди женщин. Философия ее была признана безнравственной, а она сама предстала перед ареопагом по обвинению в оскорблении богов. Она неминуемо была бы осуждена, но Перикл лично явился в судилище и слезами и мольбами смягчил сердца судей и спас ее таким образом от жестокой кары. После смерти Перикла она не оставила своей профессии куртизанки и сохранила еще достаточно сильное влияние для того, чтобы дать возможность одному из своих любовников, богатому и молодому Лизаклу занять видное положение в республике.

Фрина была родом из беотийского города, Фесписа, посвященного музам. Тогда как Аспазия искала успеха в широких массах, дорожила своими триумфами в общественных собраниях, — Фрина держалась вдали от света и жила уединенно. Горячо любя искусства, она посещала, однако, исключительно студии Апеллеса и Праксителя, благодарной любовницей которых она была в одно и то же время; благодарной за то, что только создание этих великих художников Греции сделали известной дивную красоту Фрины.

Она гордилась тем, что позировала великому художнику и служила моделью не менее знаменитому скульптору для его лучших статуй Венеры. Тело ее было совершенным образцом женских форм по чистоте и гармоничности линий. «На Елевзинских мистериях, говорит Дюфур, появлялась она как богиня на портике храма, спускала с плеч свои одежды перед лицом всей восхищенной, замиравшей от восторга толпы; затем она скрывалась за пурпурной завесой. На празднествах в честь Нептуна и Венеры она также сбрасывала свои одежды на ступеньках храма, и прикрывая наготу своего сверкавшего на солнце прекрасного тела длинными, черными как смоль волосами, она шла по направлению к морю, среди расступившейся с благовением толпы, приветствовавшей ее единодушными криками восторга. Затем, в честь Нептуна Фрина погружалась в волны и выходила из воды, как рожденная из морской пены Венера. Она ложилась на минуту на песок, чтобы осушить воду, стекавшую с ее упругого тела, выкручивала влажные волосы — и была так прекрасна, что казалось, это вторично родилась сама Венера. Проходил момент триумфа и Фрина, провожаемая шумными кликами восторга, незаметно исчезала и снова надолго уходила в свое обычное уединение. Но тем эффектнее было каждое ее появление, тем более восторженны были рассказы об успехах куртизанки, переходившие из уст в уста. И с каждым годом увеличивалось число любопытных, исключительно ради Фрины желавших присутствовать на Елевзинских таинствах и на празднествах в честь Нептуна».

Успехи феспийской гетеры были слишком громки для того, чтобы несчастье, как удар грома, не подстерегало ее. И действительно кто-то из отвергнутых обожателей обвинил ее в нечестии — и она предстала перед судом неумолимого ареопага. Смертный приговор был уже предрешен в принципе, обвинитель кончал уже свою речь, в которой обвинял Фрину в профанации елевзинского культа, в развращении граждан, как вдруг подымается молодой оратор и протягивает руку по направлению к Фрине, желая этим показать, что он принимает на себя ее защиту. Это был Гиперид, когда-то пользовавшийся расположением Фрины; он пылко доказывает невинность своей бывшей любовницы. Но бесстрастный трибунал непреклонен и готов уже вынести смертный приговор. Тогда Гиперид быстрым движением подводит знаменитую куртизанку к барьеру, срывает с нее одежды, и она обнаженная предстает во всей своей художественной дивной красоте пред лицом изумленных судей. Он требует оправдания для Фрины во имя эстетики, во имя совершенства формы, которое греки всегда высоко ценили. И обвинение было отвергнуто, и преследование Фрины прекращено.

Надо ли прибавить, что Фрина не замедлила представить несомненные знаки благодарности своему красноречивому защитнику. С того времени она начинает вести себя осторожнее и не отказывает в благосклонности разным представителям высшей власти в Афинах, — предосторожность, безусловно необходимая для того, чтобы никогда больше не быть обвиненной в нечестии и неуважении к богам. Богатства ее были тогда неисчислимы, она воздвигает несколько храмов и других зданий в Коринфе. Она предлагает феспийцам восстановить их разрушенный город на свой счет, с одним лишь условием, именно, чтобы на стенах его было начертано: Александр разрушил Феспис, а Фрина выстроила его вновь. Но соотечественники ее гордо отказались от предложенного золота, на том основании, что оно было приобретено Фриной путем проституции. После ее смерти Праксителем была высечена из чистого золота ее статуя, которую поместили в храме Дианы в Ефесе[48].

Лаиса прославилась как своим умом, так и своей несравненной красотой. Еще ребенком она была захвачена в плене Никием во время одного из его походов, привезена из Сицилии в Афины и продана в рабство художнику Апелессу, который первый посвятил ее в тайны любви. Через несколько лет, освободившись от рабства, Лаиса отправилась в Коринф, постигла там науку гетеризма и поселилась в этом городе навсегда; сюда отовсюду стекались к ней жаждущие ее благосклонности богатые чужеземцы, платившие ей за любовь баснословные деньги. Демосфену случилось узнать об этом по ее безумным тратам. Несмотря на репутацию знаменитого оратора, какой заслуженно пользовался Демосфен, Лаиса потребовала с него 10 000 драхм за одну ночь.

«Я не покупаю раскаяния такой дорогой ценой», отвечал ей знаменитый Афинянин, в кошелке которого не было и десятой части этой суммы. Назло Демосфену Лаиса предложила себя Ксенократу, одному из учеников школы Платона, но тщетно пыталась она прельстить сурового философа всеми своими чарами, напрасно пыталась она пробудить его страсть своими ласками и сладострастными объятиями. Ксенократ не поддавался никаким чарам. «Я взялась пробудить страсть в человеке, а не в статуе», сказала Лаиса. Не более повезло Лаисе и у Евбата, одного из победителей на олимпийских играх. Этот молодой человек решил остаться верным своей любви к одной девушке из Сирены и отклонял все настойчивые домогания Лаисы. В своей любви Лаиса была очень капризна: она очень любила контрасты. Одновременно она была любовницей изящного спиритуалиста Аристиппа и грубого циника Диогена, которому она отдавалась чуть ли не публично. В ее присутствии оба философа старались обратить друг друга в свою веру, но безуспешно. Их аргументы только еще сильнее укрепляли в Лаисе жажду эклектизма в любви.

Плутарх рассказывает о ее смерти следующее. Лаиса покинула Коринф, чтобы последовать за любимым ею юношей в Фессалию; но там завидовавшие ее красоте фессальские женщины умертвили ее. Коринфяне, в благодарность за ее чисто царскую щедрость к их городу, воздвигли в ее честь памятник, изображавший львицу, разрывающую на части барашка. Говорят также, что на ее могиле, на том самом месте, где она была убита, была построена гробница с следующей эпитафией: «Славная и непобедимая Греция была покорена божественной красотой Лаисы. Дитя любви, воспитанная Коринфской школой, она отдыхает на цветущих полях Фессалии». Было бы странно, конечно, если бы никто из французских поэтов не увековечил Лаису в своих стихах, и у Вольтера мы находим перевод обращения Лаисы к Венере, к подножию статуи которой она кладет свое зеркало, чувствуя наступление старости. В своем сборнике эпиграмм, известном под именем «Греческой Антологии», поэт вкладывает в уста Коринфской гетеры такие слова:

 

Я даю его (зеркало) Венере, потому что она всегда прекрасна,

Оно слишком усиливает мою печаль,

Я больше не увижу себя в этом верном зеркале

Ни такой, какой я была, ни такой, какова я теперь.

 

 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных