Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Рождение юмора у моря




 

Они такие красивые. Они рано становятся молодыми.

Сколько ты можешь идти сзади?

Нужно что-то сказать.

Ловко, быстро и остроумно.

Вот тут и рождается талант.

На главном инстинкте.

А солнца – вся жизнь!

А моря – вся жизнь!

А воды нет.

А смывать красоту не надо.

А пыльные.

А горячие.

А пахнут акацией, ковылём, полынью и ходьбой по горячему асфальту.

А на чём они передвигаются?

Эти оборванные юбки.

Эти разорванные джинсы.

И из них медленно и плавно уходят вниз быстрые, нежные, необыкновенной красоты…

А вверху какие-то майки, куски халатов, обрывки парашютов, откуда идут глаза.

А чуть лизнёшь. Незаметно.

Но обязательно, если состришь.

Солёное.

Состришь-лизнёшь-замрёшь.

И поцелуешь.

Поцелуй дороже.

Всё остальное мельче, хуже и глупее.

Поцелуй главнее.

Ты что-то говоришь внутри поцелуя.

И ты идёшь вперёд внутри.

Поцелуй – это твоё завоевание.

Твоё произведение.

В этом поцелуе всё море, всё лето и желание сказать ещё что-то, о чём сегодня можно догадываться и когда-нибудь пожалеть.

 

Не забуду

 

Что же за жизнь?

Что же за страна?

Она заставляет переосмысливать очевидности.

Как по-разному смотрят мужчины и женщины.

Вита.

Был августовский вечер.

То есть фактически июль.

Вечер.

Под виноградом стол.

Ветчина, перец, помидоры, зелень, вино.

И жарко.

После виски со льдом жара пропала, но вечер продолжался.

Три девицы были внимательны после того, как я угостил их виски.

Они сказали: – Молодец.

– Да, – сказал я. – Да…

Я был с ней знаком.

Когда она поднималась, весь пляж вставал.

Забыть её…

Невозможно.

Хотя я ещё попробую.

Когда мы приходили обедать, все вставали.

Высокая.

183 или 187.

С моей точки зрения.

И ещё каблуки.

Странное существо.

И знакомство было странное.

Кинофестиваль.

Прилёт «Ленкома».

Истребители-перехватчики.

Я в номере у Михалковых.

Со мной обыкновенная, скромная, тихая.

Ну, девочка, девочка.

– Можно вас на минуточку? – шепнули ей два перехватчика.

Они все вернулись через час.

Что-то рассказывал один Михалков, второй бегал за музыкой.

Хотя музыка уже была не нужна…

Как и я…

И куда-то же я пошёл.

Вернее, побрёл.

Но гуляние, то есть фестиваль, продолжался.

Мы не прилетели работать, объяснили перехватчики.

Вернее, мы прилетели не работать, объяснили перехватчики.

И все помчались за ними.

Последним мчался я, заплаканный и обворованный.

Фестиваль продолжался на кухне капитана, сына капитана-отца.

Фестиваль продолжался в коридоре капитана-сына.

Артисты, рюмки, салаты, стаканы.

Очень высокая и очень красивая на фоне алкоголя вдруг стала ниже.

Ах, она шепчет…

И я всё слышу, значит, в моё ухо.

– Вы лучше всех, – шепчет она.

Не в состоянии гордиться, ибо фестиваль в разгаре, а эта канистра молодого вина…

Всегда канистра от папы, отставника-земледельца.

Канистра делает что?

Отнимает части тела.

И этот шёпот – «вы лучше всех».

И это вино.

Можно себе представить расхристанную фигуру и носовой платок в слезах, в закуске.

Вы лучше всех…

Прекратился фестиваль, куда-то вернулись перехватчики.

И опять прошёл год, и опять наступило лето, и я опять пошёл на плиты пляжа быстро.

Кто знает, те знают.

И бывшим ястребиным оком оглядевшись, лёг.

И видел я, как все вставали и все ложились.

Это бывает редко, и я знаю почему.

Я посмотрел, куда они.

Это было далеко.

Обычно у мужчин зрение слабое.

Но это они видят очень далеко – когда все встали, встал и я посмотреть.

Да, и я.

И хоть было там километра два, но такой фигуры ни до, ни после…

Поэтому, когда вставала она, вставали все.

И я лёг со всеми.

Представлюсь.

Я имею отношение к сцене, и потрясение не было таким сильным.

И солнце грело, и дети кричали, и я заснул.

И я проснулся от капель, от дождя, от брызг, от воды.

Солнце било в глаза. С кого-то течёт.

– Проснись! Ты спишь?

– Простите.

– Ты меня на «вы»?!

– А как? А кто?

В общем, я сел, я проснулся, я растерялся.

Я обалдел.

Это была она.

Не смотрите на солнце.

Не надевайте очки.

Не поправляйте внешность.

Не делайте ничего.

Вы ничего не исправите.

(Об этом надо было думать вашим родителям.)

В общем, оказывается, у неё была куча проблем после фестиваля.

То есть у неё он продолжался ещё месяца два.

То ли ребёнок её где-то ждал, то ли она его…

И чуть ли не я должен был ждать вместе с ней.

Тогда пьяный, сейчас сонный и опять чуть ли не лучше всех.

А их много.

Впадая в девичество, я – опрошен – дал свой телефон.

Все встали, и она ушла.

А я всё вертелся и устраивался на камнях, и все уже смотрели на меня.

И я уже не смотрел на всех, и я уже собрался и пошёл.

И меня ещё долго догоняли и передавали мои туфли, и мои очки, и моё полотенце, и мою панаму, и мою книгу, мои штаны.

Как говорят, главное – он пошёл.

Куда я пошёл в тот яростный день?

Но организм пришёл на помощь, и жизнь, и ночь, и я забыл.

И я уснул.

Когда вы немолоды.

А это всегда.

То есть вы родились пожилым.

Вам правильно казалось.

Вы правильно предвидели.

Что, кроме неприятностей, от столь прекрасной, от столь красивой…

Ну, кто хоть раз меня увидит…

Ну, за что?

Ну, хорошо, давайте я ещё раз посмотрю себя со стороны.

И на неё.

И сказать – что деньги?

Так была советская власть.

А тут эти занятия сатирой…

Но дачу мы снимали с мамой в сарае.

Я правильно сказал?

Снимали дачу мы в сарае без окна.

Свет от дверей, от лампочки и от меня.

Телефон был дома.

Я там был редко и всегда попадал на её звонок.

Ну что мне, что ей?

Даже трудно было представить, не то чтобы согласиться, как я встречусь, в чём я к ней выйду и куда пойдём.

Я презирал мужчин на каблуках.

Даже если бы я влез на табурет.

Но меня достали.

Я сказал, что мне не в чем.

Я сказал, что я занят.

Я сказал, что я болен.

И, конечно, пошёл.

Там было всё, какое быть должно.

Не какое бывает.

А какое быть должно.

Она была так хороша, что со мной ничего не случилось.

Я был капризен, равнодушен, угрюм и остроумен.

Меня угощали.

Меня умывали.

Мне вытирали нос.

Она умела готовить и накладывать гипс.

Она умела убирать, петь и не раздражаться.

И это при таком росте, и это при такой коже.

И это было таким, каким должно было быть, если бы я когда-нибудь такое видел.

Она была с Карпат.

Она спустилась.

А я всё равно поднимал голову.

Такие заботливые руки.

При такой красоте.

Я хохотал.

Я не являлся вовремя.

Я плевал в лицо жизни и любви.

Ну, это как бы вы стали владельцем яхты, которую используете лишь для стирки.

Что я мог придумать?

Зачем мне это всё?

Кроме ужаса и шторма.

Кроме ощущения близкой гибели…

Когда мы были с ней на писательском обеде, молодёжь целовала стул, на котором сидела она.

А я кричал кому-то:

– Вот будешь всю жизнь писать правду, вот не будешь врать и приспосабливаться, и народ тебе выделит такую…

От неё осталась фотография: бульвар, она стоит, а я на лошади рядом.

Вот разве что на лошади.

Где я достал лошадь?

И вот как-то у меня сломалась «Спидола».

Был такой приёмник, когда был я.

Она сказала: – Я починю.

Она сказала: – У меня есть знакомый, он тебя любит.

Она сказала: – Он хочет, чтоб ты пообедал у него.

Она сказала: – Это будет на 7-й станции Фонтана.

Она сказала этот адрес.

Она была в шортах и фартучке.

Мы ели и смотрели на неё.

Она сказала: – Мы будем рады, если вы ещё придёте.

Это она сказала мне.

– Молодец, – выдохнули три девицы.

Она звонила каждый день.

Что ей было нужно?

Тут меня пригласили в конкурс красоты.

Первый Всесоюзный.

Нет-нет – в жюри.

Я пошёл из-за неё.

Я ей звонил в Одессу.

Со мной что-то случилось.

Я стал давить в жюри.

Я поставил условием своё пребывание в жюри, если у меня будет кандидат.

– Молодец, – сказали три девицы.

Я уговорил её. Она сразу стала вице-мисс Украины.

Теперь международный конкурс.

А что конкурс, когда мы с ним что-то ели, плита была прямо у стола.

Она поворачивалась то к плите, то к столу.

Фартучек и шорты выше стола.

Ещё раз шорты выше стола.

Мы ели и смотрели.

Не знаю, кто она мне.

Не знаю, кто она ему.

Это было совершенство.

Я очень обиделся.

Она сломала ногу и не поехала в Париж на конкурс.

А я звонил.

А я просил.

И с ногой с этой было всё в порядке.

У неё всегда было в порядке с ногой.

И опять прошли два года.

И она мне позвонила.

– Ты знаешь, я теперь живу в Лос-Анджелесе. Я вышла замуж ещё тогда…

– Да. Чего там знать.

Оказывается, ещё в Одессе, ещё тогда.

Ещё во время фестиваля.

Она жила у ювелира тоже.

– Молодец, – вздохнули три девицы.

И я был в Лос-Анджелесе, и она встретила, и привезла меня, и мы ели уже с дантистом или ювелиром, и смотрели на неё.

И никто никогда её не ревновал.

Мы могли собраться все и смотреть на неё.

И никто никогда не ревновал.

И тут опять звонок в Москву:

– Я лечу в Карпаты. Я могу заехать. Ты не забудешь?

– Да уж куда мне?

– Ты лучше всех, – сказали мы одновременно.

Больше она не появлялась.

– Молодец, – вздохнули девицы и выпили.

 

История вкратце

(Оказалось, чтобы получить отгул…)

 

Оказалось, чтобы получить отгул, пойти со мной в кино, поехать за город – она сдала кровь.

Безвозмездно.

За два свободных дня.

А я раздражался.

Я кричал, что в эти дни не могу.

А она говорила:

– Хорошо. Я ещё возьму отгул на следующей неделе.

– Вот так выглядит подонок, – сказал я зеркалу.

 

Ревность

 

Мужчины более ревнивы, потому что по лицу женщины понять ничего невозможно.

Она умнее.

И скрытнее.

Если любишь – веришь.

Если не любишь – зачем следить.

Бедный, не знаешь.

Она принимала снотворное, чтобы утром не звонить.

Чтоб сорвать телефонную зависимость и устроить этот божественный женский разрыв после «люблю, навек твоя».

После этих слов она исчезает.

И выдерживает тебя, с её точки зрения, ты ещё не дозрел.

Когда ты дозрел, она появляется и исчезает, даже находясь дома.

Следить не надо.

Принимайте решение ещё до слежки – всё равно придётся.

Рассчитывайте на то, что вы её поймаете.

Как и она вас.

Поэтому принимайте решение до слежки.

А тогда зачем следить?

 

История вкратце

(И она сказала ему: «Что ты хочешь…»)

 

И она сказала ему:

– Что ты хочешь – или я всю ночь буду твоей, но мы больше не увидимся. Или мы будем встречаться, но я сейчас уйду.

Он выбрал первое.

И она ушла в шесть утра.

И не пришла.

И он пошёл к ней.

И она сказала:

– Что это за еврейское решение?

И он ударил её по лицу.

И она упала ему на грудь и расплакалась.

И он заплакал.

И он обрадовался.

И тогда она отстранилась и сказала:

– Всё! Уйди!

 

История вкратце

(Я с мужчиной познакомилась)

 

Я с мужчиной познакомилась. Врач. Очень симпатичный. Ухаживал. Встречались. Решили пожениться.

Вызвал по телефону маму из Киева и папу. Они со мной говорили. Поздравляли.

К его товарищу ходили, отмечали.

Он мне подарок сделал. Цепочку золотую.

Должны были встретиться.

Десятого – нет его.

Я подождала пару дней.

Пошла к его тётке, где он живёт. Куда он меня тысячу раз приглашал. Там ни тётки, ни его никогда не было.

На работу пошла в госпиталь. Куда я его провожала. И куда он при мне входил. Там такого никогда не было.

Мне говорят, может быть, он просто хотел…

Так он меня пальцем не тронул.

Пошла к товарищу, где мы его день рождения гуляли. Товарища нет и никогда там не было.

Вот загадка.

Если он, допустим, шпион. Так чего от меня хотел узнать?

Я в детском саду работаю.

Я ему всё-всё про наш детсад рассказала. Может, не надо было.

Я позвонила в Киев по телефону, по которому он звонил. Там его мамы нет и никогда не было.

Цепочка настоящая, золото 583-й пробы.

В квартире, где я жила, я действительно живу.

Всё, что касалось меня, никуда не исчезло.

Всё, что связано с ним, – пропало навсегда.

Какие всё-таки мужчины сволочи.

Вот начиная просто с трёх лет. Тьфу! Извините.

 

Больничный коридор

 

Две медсестры:

 

– Вы такая нервная.

– Я не нервная!

– Нет, вы нервная!

– Я не нервная!

– Вы нервная!

– А вы не нервная?

– Я не нервная.

– А чего же вы кричите?

– Я кричу?

– Да, вы кричите!

– Я кричу?

– Вот вы кричите!

– Я… кричу?

– Вот-вот-вот кричите! И всё!

– Это вы с криком меня спросили. Вы просто крикнули, что я кричу. Жутким криком крикнули.

– Я не крикнула.

– А чего же я вздрогнула?

– Потому что вы нервная.

– Это я нервная?

– Да, вы нервная. Вы вздрагиваете даже в темноте. Вы издёрганная и истеричная.

– Это потому, что вы кричите.

– А я вот сейчас шёпотом: «Вы нервная, как собака-шпиц».

– И я шёпотом: «Я не нервная. А ты нервная. Как жеребец на переезде, куриный помёт».

– Ты меня на «ты»?

– А на что ещё тебя?! Кто ещё тебе «ты» скажет? Кроме меня, шёпотом правду в рожу-мать?

– Видите, вы сами себя заводите. Вы – псих-канцероген.

– А хочешь, я вцеплюсь тебе в волосы, что на роже твоей растут?

– Нет.

– Почему?

– Ты спросила. Я ответила.

– Тогда я тебе вырву нос.

– А я тебе выдавлю глаз.

– Ты кричишь?

– Нет. Просто выдавлю, и всё.

– Даже дотронуться не успеешь, психованная клизма.

– Это я клизма?

– Психованная! Посмотри в зеркало. Если доживёшь до него. Что ты увидишь? Рожа красная. Шея, как аккордеон. Зубы шатаются, как клавиши.

– Зачем же мне в зеркало смотреть? Вот оно передо мной. Клизма психованная развесная. Патлы торчат, нос облез, изо рта разит болотом. Зубов сейчас не будет.

– Тебя когда в последний раз стулом огревали?

– Была одна покойница. Увлеклась. Всем классом хоронили.

– Вторая будет. Сейчас будет. Вот я сейчас на твоей роже большое удовольствие получу.

– Только дотронься – вырву педикюр. Вот смотри.

– Та!

– Та!

– Та!

– Та!

– Та!

– Та. А-а-а-а-а-а-а!

– И это всё?!

– Нет.

– Та-та-та-та! Вот теперь всё.

– Нет, не всё! Та-та-та! Вот теперь всё!

– Ошибаешь… Та-та-та… Вот где всё! Вот где всё!

– Нет – вот где, вот где, вот где!..

– За всё! За ведро, за два матраца и вот это за низкую температуру в коридоре. Да и за седуксен из реанимации. Эх!

– А-а-а-а…

– За перевязочные материалы. Эх!

– А-а-а-а…

– За физраствор!

– А-а-а-а…

– Вот теперь всё!

– Ошибаешься… Эх! Эх! Вот где всё!.. Вот где всё!..

Входит врач с санитаром:

– Давай в перевязочную. Веди их. Только халаты с них сними. Уже третья драка. Правда, они друг друга перевязывают. Так что мы не вмешиваемся. Очень опытные работники.

 

«Мы отдыхали с женой в санатории…»

 

Мы отдыхали с женой в санатории.

Всё расписано по минутам.

В 8.30 – завтрак.

В 10.00 – она идёт на процедуры – я ей верю.

В 9.00 – я уезжаю в город.

Она мне верит.

В 13.00 – обед.

В 14.00 – я иду на процедуры.

Она мне верит.

У неё сон.

Я ей верю.

Вечером я ей говорю, что неважно себя чувствую – мне необходимо потанцевать.

– Иди!

Всё верит.

Она:

– Я посмотрю телевизор у друзей.

– Иди! Смотри!

Какие тут друзья – мы тут пару дней как приехали.

Но раз есть друзья – иди.

Доверие – раз.

Отпуск – два.

Это ж пока мы друг друга уговорили вместе поехать.

Годы шли навстречу.

Всегда по отдельности.

Недоверие…

Сейчас опять всё в порядке.

Ушла – верю.

Вернулась – верю.

А что делать?

Нет больше никого у меня.

Значит, верю.

 

«В многоквартирном доме поздно вечером стук в дверь…»

 

В многоквартирном доме поздно вечером стук в дверь.

К кому-то стучат.

Хотя у всех звонки.

Наконец одна соседка выглянула.

А это лифт застрял.

Там три женщины по пояс.

Одна закричала:

– Девушка, потушите плиту, я там картошку поставила. Вот мои ключи.

Другая кричит:

– Девушка, там дочка моя, проверьте, пожалуйста.

Третья с мусорным ведром.

Сидели полночи по пояс между этажами.

Приехала бригада, крючками открыли.

Вытаскивали.

Девочка вертелась, пока маму вытаскивали:

– Дядя, а у нас ещё вода не идёт.

Дядя вытащил её маму:

– Ты что, не понимаешь, кто я? Я слесарь, а не твой папа.

– У нас папы нет, – сказала мама.

– Хорошо, я загляну.

Теперь он живёт у них. И лифт работает, и вода идёт.

Но он грустный приходит.

 

«Она сказала мне: «Я сделала стрижку…»

 

Она сказала мне:

– Я сделала стрижку. Куда пойдём?

Я задумался в тупик.

Ну, действительно.

Она сделала стрижку.

Не для меня же.

Кому-то же надо.

Как с такой радостью дома сидеть?

А куда идти?

Кино?.. Кто там в темноте увидит?

Театр? Тоже темно, антракты маленькие.

Единственное спасение – скандал:

– Почему ты меня не предупредила? До каких пор это будет? Что я теперь…

– Может, в ресторан?

– Сколько стрижка стоила?.. Ого! Ещё ресторан!.. Где-нибудь пешком пройдёмся.

Всё! Я без кепки, лысый, маленький. Рядом вот эта высокая со стрижкой. Держусь полчаса, потом надеваю кепку, плащ, очки.

– Возвращаемся домой. Раньше надо было думать.

– Я должна была постричься.

– Да я про другое.

 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных