Торговля и философия

Торговля развивает совершенно другие формы мышле­ния, чем ремесло и искусство.

В «Критике политической экономии» и позднее в «Капи­тале» Маркс указал на двойственный характер труда, заключающегося в каждом товаре. Каждый товар одно­временно является потребительной стоимостью и меновой стоимостью, поэтому и труд, овеществленный в нем, одно­временно является особенной, определенной формой тру­да — труд ткача, или гончара, или кузнеца — и абстракт­ным всеобщим человеческим трудом.

Определенная производительная деятельность, созда­ющая определенные потребительные стоимости, прежде всего, конечно, интересует потребителя, предъявляющего спрос на определенные потребительные стоимости. Если он нуждается в сукне, то его интересует труд, затра­чиваемый на выделку сукна, именно потому, что это — труд особенный, производящий сукно. Но и для произ­водителей этого товара — а на такой ступени развития, о которой мы теперь говорим, ими обыкновенно являются не наемные рабочие, а самостоятельные крестьяне, реме­сленники, художники или их рабы — труд их интересует их как определенная деятельность, дающая им возмож­ность производить определенные продукты.

В ином положении находится купец. Деятельность его заключается в том, чтобы дешево купить и дорого продать. Ему, в сущности, совершенно безразлично, какие именно товары он покупает или продает, лишь бы он только нашел покупателя. Его, конечно, интересует коли­чество труда, которое в месте и в момент покупки и продажи является общественно необходимым для произ­водства покупаемых и продаваемых им товаров, но этот труд интересует его только как труд, производящий сто­имость, всеобщий человеческий труд, как абстрактный труд, а не как труд конкретный, производящий опре­деленные потребительные стоимости. Конечно, сознание этой разницы не приходит в голову купцу именно в такой форме. Прошло немало времени, пока люди узнали, что стоимость определяется всеобщим человеческим трудом. Решение этой загадки удалось найти впервые Карлу Марк­су при уже очень высокоразвитом товарном производ­стве. Но уже за много тысячелетий до этого абстрактный, всеобщий человеческий труд в его противоположности к конкретным формам нашел себе осязательное выражение, для понимания которого нет необходимости в особенной силе абстракции, именно в форме денег [3]. Деньги являют­ся представителем всеобщего человеческого труда, заключающегося в каждом товаре. Они представляют не особенный вид труда, не труд ткача, гончара или кузнеца, а все виды труда, всякий труд, сегодня — один, завтра — другой. Но купца товар интересует только как представи­тель денег, его интересует не особенная полезность, а особенная цена товара.

Напротив, производителя — крестьянина, ремеслен­ника, художника — интересует именно особенность его труда, особенность материала, который он должен обра­ботать, и он тем больше развивает производительность своего труда, чем больше его специализирует. Но его особенный труд прикрепляет его также к особенному месту, к его земле или мастерской. Определенность труда, которым он занимается, вызывает известную огра­ниченность мышления. «Как бы ни были искусны в своем ремесле кузнецы, плотники и сапожники»,— думал Сократ еще в пятом столетии до Р. X.,— «большинство из них по духу своему рабы, ибо они не знают, что такое красота, доброта и справедливость». Тот же самый взгляд высказан был иудеем Иисусом, сыном Сираха, за 200 лет до Р. X. Как бы ни было полезно ремесло, думает он, ремесленник совершенно непригоден в области политики, правосудия или для распространения нравственных идей.

Машина впервые создает возможность уничтожения этой ограниченности для массы трудящихся классов, но только уничтожение капиталистического товарного произ­водства создаст условия, при которых машина сможет в полной мере выполнить свою прекрасную задачу — осво­бождение трудящейся массы.

Совершенно иначе, чем на ремесленника, влияет его занятие на купца. Он не может ограничиться знаком­ством с одной особенной отраслью производства в одной какой-нибудь стране. Чем шире его кругозор, чем больше отраслей производства охватывает купец, чем больше стран с особенными условиями производства и нуждами знает он, тем легче найдет те товары, сбыт которых в дан­ное время особенно прибылен, тем скорее он найдет рынки, где всего дешевле купить товары, и рынки, где он их продаст всего дороже. Но все же при всем разнообразии продуктов и рынков, с которыми он ведет торговлю, его в конечном счете интересуют только отношения цен, т. е. отношения различных количеств абстрактного человече­ского труда, следовательно, абстрактные числовые отно­шения. Чем больше развивается торговля, чем больше отделяются друг от друга, хронологически и пространственно, купля и продажа, чем разнообразнее монетные системы, чем больше дифференцируется акт купли и акт платежа, чем больше развивается употребление кредита и уплата процентов, тем сложнее, запутаннее и разнооб­разнее становятся различные числовые комбинации. Та­ким образом, торговля должна необходимо развивать математическое мышление, а вместе с ним и абстрактное мышление. Расширяя в то же время горизонт за тесные пределы местной и профессиональной ограниченности, до­ставляя купцу знание различнейших климатов и стран, различнейших стадий культурного развития и способов производства, торговля развивает в нем стимул к процессу – сравнения, дает ему возможность находить в массе осо­бенностей всеобщие черты, в массе случайностей опре­делить закономерность явлений, их вечную повторяемость при определенных условиях. Таким путем, так же как и привычкой к математическим комбинациям, все больше развивается сила абстракции, тогда как ремесло и искус­ство развивают больше понимание конкретного, стрем­ление постичь не сущность вещей, а только то, что лежит на поверхности. Не «производительные» занятия, земледе­лие и ремесло, а как раз торговля, эта «непроизводи­тельная» деятельность, развивает те умственные способ­ности, которые составляют основу научного исследования. Но это не значит еще, что торговля сама создает такое исследование.

Бескорыстное мышление, стремление к правде, а не к личной выгоде меньше всего характери­зуют именно купца. Крестьянин и ремесленник живут только трудом рук своих. Благосостояние, которого они могут достигнуть, заключено в определенные границы, но внутри этих границ оно, при примитивных условиях, до­ступно для каждого здорового среднего индивидуума, если только война или могущественные стихии не разоряют все общество и ввергают его в нищету.

Всякое стремле­ние возвыситься над средним уровнем не является ни необходимым, ни имеющим шансы на успех. Веселое довольство унаследованным жребием отличает эти заня­тия, пока капитал, сначала в форме ростовщичества, не подчиняет себе их или их господ.

Совершенно иначе, чем выполнение конкретного, по­лезного труда, действуют операции с всеобщим человече­ским трудом. Если в первом случае успех ограничива­ется силами индивидуума, то успехи торговой деятель­ности безграничны. Торговая прибыль находит опреде­ленные границы только в сумме денег, в капитале, которым владеет торговец, а эта сумма может беспредельно увеличиваться. С другой стороны, эта торговля подверже­на несравненно большему числу случайностей и опасно­стей, чем однообразная деятельность крестьянина и ре­месленника при условиях простого товарного производ­ства. Купец постоянно находится между двумя крайностя­ми: грандиозным богатством и полным разорением. При таких условиях страсть к наживе стимулируется несрав­ненно сильнее, чем у производительных классов. Нена­сытная жадность и беспощадная жестокость как по от­ношению к конкуренту, так и по отношению к объекту эксплуатации — вот качества, характеризующие купца. И теперь еще они проявляются в крайне отталкивающих формах — в особенности для людей, живущих своим тру­дом,— всюду, где эксплуатация капитала не встречает сильного сопротивления, именно в колониях.

При таких интеллектуальных навыках не может, ко­нечно, развиваться бескорыстное научное мышление. Тор­говля развивает только необходимые для этого умственные способности, но не их научное применение. Напротив, там, где она приобретает влияние на науку, она старается фальсифицировать ее выводы в свою пользу, и буржуаз­ная наука даже теперь дает в этом отношении бесчислен­ное множество доказательств.

Научное мышление могло развиться только в среде такого класса, который находился под влиянием всех способностей, опыта и знаний, доставляемых и развивае­мых торговлей, но в то же время был освобожден от промы­словой деятельности и имел досуг и условия для умствен­ных занятий, для решения проблем без непосредственного отношения к их ближайшим, личным и практическим по­следствиям. Только в крупных торговых центрах разви­лась философия, но опять-таки только в тех из них, где вне торгового класса имелись элементы, которым их имущество или общественное положение обеспечивали ~ досуг и свободу. Такими элементами в целом ряде грече­ских городов являлись крупные землевладельцы, которых рабы избавляли от всякого труда и которые жили не в деревне, а в городе, которые не тратили всех своих сил на грубые удовольствия деревенского «дикого помещика», а отдавались влияниям большого города и его высокоразви­той торговли.

Но такой класс живших в городе землевладельцев возник, по-видимому, только в приморских городах, тер­ритория которых была достаточно велика, чтобы могло образоваться такое земельное дворянство, но не слишком! велика, чтобы удерживать его вдали от города и сосредо­точивать его интересы на расширении землевладения. Территория финикийских приморских городов была слиш­ком мала, чтобы в них могло развиться такое землевла­дение. Все жили в них торговлей. В лучшем положении находились греческие приморские города.

В городах, лежавших вдали от моря и окруженных большой земельной площадью, крупное землевладение, по-видимому, осталось под сильным влиянием сельской жизни и усвоило себе в большой степени умственные навы­ки деревенских «диких помещиков». В крупных торговых центрах, лежавших внутри страны, больше всего были освобождены от всякой промысловой деятельности и мень­ше всего поглощены различными практическими занятия­ми жрецы отдельных храмов. Многие из последних при­обрели достаточное значение и накопили столько богатств, чтобы содержать постоянно особых жрецов, работа кото­рых была не особенно велика. Та самая общественная функция, которая в греческих приморских городах выпала на долю аристократии,— развитие научного мышления, философии,— в крупных торговых центрах Востока, а именно Египта и Вавилонии, стала уделом жрецов. Но в силу этих же причин восточное мышление встретило на своем пути границу, которой не знало греческое мышле­ние: постоянную связь и зависимость от религиозного культа. То, что вследствие этого теряла философия, вы­игрывал культ, а вместе с последним жрецы. Если в Греции жрецы остались простыми служителями культа, блюсти­телями храмов и исполнителями религиозных обрядов при них, то в крупных торговых центрах Востока они преврати­лись в хранителей всего знания, как естественных, так и общественных наук, как математики, астрономии, медици­ны, так и истории и юриспруденции. Влияние их в государ­стве и обществе было поэтому чрезвычайно велико. Но и религия могла приобрести там духовную глубину, к ко­торой не была способна греческая мифология, так как эллинская философия прошла мимо последней, не делая попытки наполнить ее наивные представления более глубо­ким содержанием и примирить их таким образом с фило­софией.

Наряду с высокой степенью развития искусств религия греческого мира обязана своим жизнерадостным, чувст­венным и художественным характером и тому обстоятель­ству, что философия чуждалась жречества. Напротив, в стране с могучей международной торговлей, но без высоко­ развитого искусства, без аристократии с интеллектуаль­ными наклонностями и потребностями, но с сильным жре­чеством — в такой стране религия, не знавшая с самого начала политеизма с резко выраженными индивидуаль­ностями отдельных божеств, могла легче принять аб­страктный, одухотворенный характер, а само божество могло легче превратиться из личности в идею или понятие.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: