Маслоу Абрахам Гарольд. 8 страница

увлечься нашим делом, если они не были настолько остры, чтобы

воспрепятствовать этому).

Это мгновения, когда нас переполняет мужество и уверенность в

собственных силах, мы бесстрашны и спокойны, мы уже не невротики и не

пациенты.

Отключение защитных механизмов и самоограничений. Мы перестаем

ограничивать себя. Нам уже не приходится сдерживать себя, защищаться,

контролировать свои вдохновенные порывы, равно как и устойчивость

защитных сооружений, воздвигнутых нами в борьбе со страхами и

тревогами.

Сила и мужество. Креативный подход к жизни требует от человека

известного мужества и силы. Большинство исследований, посвященных

креативности, обязательно обращают внимание на те или иные варианты

мужества: это могут быть упрямство, самодостаточность, независимость,

своего рода нахальство, сила характера, сила Это и т. д.; человек уже

не стремится нравиться окружающим, соответствовать их ожиданиям, он не

боится быть непопулярным. Трусость и неуверенность в собственных силах

убивают творческое в человеке, или, если угодно, не оставляют

креативности шансов проявиться.

Креативность и готовность к ней

/У

Мне кажется, что эти компоненты креативности станут более понятными,

если учесть, что сила и мужество одновременно являются компонентами

синдрома, сопровождающего самоотрешенность и отрешенность от

окружающего в состоянии <здесь и сейчас>. Этот синдром подразумевает

как необходимые свои составляющие отказ от страхов, самоограничений,

отключение механизмов защиты и самозащиты, ослабление самоконтроля,

отказ от исполнения социальных ролей, бесстрашие в отношении

пренебрежения, унижения и неуспеха с точки зрения окружения. Все эти

характеристики - необходимые компоненты самоотрешенности и

отрешенности от окружающего. Так увлеченность не оставляет места

страху.

Можно подойти к этому же вопросу позитивно. Если человек бесстрашен,

он может позволить себе углубиться в таинственное, неизведанное,

новое, туманное и противоречивое, необычное и непредсказуемое, у него

достанет внутренних сил, чтобы не подозревать, не бояться, не

защищаться и не объясняться, он останется спокоен, а значит не

потратит сил на борьбу с собственными тревогами и страхами.

<Готовность принять>: позитивная установка. В самоотрешенном

погружении в безвоздушное и безвременное <здесь и сейчас> мы

становимся более позитивными, а соответственно менее негативными еще в

одном - мы отказываемся от критицизма (от редактирования, от

скрупулезности и селекции, от бесконечных исправлений, от скептицизма

и перфекционизма, от перечеркиваний, оценивания и переоценок). Мы

готовы принимать. Мы не отрицаем, не порицаем и не селекционируем.

Отсутствие предубеждения к делу, которому мы посвящаем себя, означает,

что мы разрешаем ему одержать над нами победу, захватить нас. Мы

позволяем ему диктовать нам свою волю. Мы оставляем за ним право

оставаться таким, каким оно является. Зачастую мы одобряем его в

большинстве имеющихся свойств и характеристик.

Мы становимся даоистичны, то есть смиренны, посторонни и восприимчивы.

Доверчивость вместо борьбы. Все, что происходит с нами в такие

мгновения, подразумевает, что мы готовы довериться себе и окружающему

нас, мы решаемся, пусть лишь на время, отказаться от готовности к бою,

от работы воли и от ее диктата, от преодоления себя и от усилий

удержать под контролем окружающее. Мы разрешаем себе слиться с

внутренней природой происходящего <здесь и сейчас>, а это со всей

очевидностью предполагает доверчивое ожидание и беспрекословное

принятие и подчинение. Неизбывно человеческое стремление

контролировать, верховенствовать и управлять противно истинному

согласию с делом, как и искреннему восприятию его материала (или

проблемы, или человека). В этом же разрезе будет уместно

Креативность

еще одно воспоминание о будущем. Сталкиваясь с будущим, - я имею здесь

в виду столкновение с чем-то новым, неведомым, - нам не остается

ничего другого, как положиться на свою способность к импровизации,

довериться ей. Сформулировав мысль таким образом, мы должны признать,

что доверчивость обозначает и уверенность в себе, и мужество, и

бесстрашие во всех аспектах. Бесспорно также, что, обретя уверенность

в себе перед лицом туманного грядущего, мы наконец в состоянии

безоглядно, с поднятым забралом и открытым сердцем устремиться к

настоящему.

Можно привести несколько примеров из клинической практики. Роды,

уринация, дефекация, сон, плавание в воде, сексуальный акт -все это

суть субстанции, в отношении которых полезно забыть про старание,

борьбу и напряжение, где уместнее расслабленно, доверчиво и уверенно

разрешить природе творить свой произвол.

Даоистическая рецептивность. Два этих понятия, даосизм и

рецептивность, включают в себя широкий круг свойств и явлений, сколь

важных, столь же и трудных для понимания, пояснять которые зачастую

приходится очень и очень фигурально. Большинство из этих тончайших и

деликатнейших даоистических атрибутов креативности многократно, с

разных сторон описаны самыми разными авторами, занимавшимися изучением

креативности. Единственный факт, с которым не могут не согласиться все

без исключения исследователи, заключается в том, что для начальной,

инспирационной, фазы творчества характерна некоторая степень

рецептивно сти, невмешательства или <смиренного принятия>; признается

также ее необходимость -теоретическая и динамическая. В таком случае

перед нами неизбежно встает вопрос: как эта рецептивность, или

<согласие с существующим>, соотносится с синдромом самозабвенного

погружения в сиюминутную данность?

Рассмотрим в качестве примера отношение художника к его модели. При

этом можно отметить своего рода деликатность, или уважение (здесь мы

не заметим желания <улучшить> и не обнаружим стремления властвовать),

которое сродни <серьезному> отношению. Художник обращается со своей

моделью как с некоей данностью, как с per se, имеющей неотъемлемое

право на самостоятельное существование; он отнюдь не склонен

рассматривать ее как материал для создания новой, лучшей сущности, как

инструмент для достижения иных, не заложенных в ней, целей. Художник в

данном случае уважает право модели на самостоятельное существование, а

следовательно априорно признает ее заслуживающей уважения.

И проблема, и факты, и ситуация, и личность требуют такой же

деликатности и уважительного к себе отношения. Здесь проявляется

почтение к власти факта, к закону ситуации, как назвал это Фоллетт.

Можно сделать еще

Креативность и готовность к ней

один шаг и не только разрешить <вещи> оставаться <собой>, но и

возлюбить ее, испытывать удовлетворение и даже радость от того, что

она существует, хотеть, чтобы <вещь> оставалась такой, как она есть,

неважно, в отношении ребенка или возлюбленного, дерева или

стихотворения, кошки или собаки я буду испытывать это чувство.

Такая установка a priori необходима для того, чтобы в совершенстве

освоить некое умение или до тонкостей понять некое явление, понять его

в его собственной природе и освоить в его внутренней логике, без

помощи чуждого ему моего <Я>, без попыток и желания установить

господство над ним, - это нужно так же, как необходимо перестать

говорить, как необходимо наконец стать тихим и внимательным, если мы

хотим услышать, что шепчет нам на ухо доверительный собеседник.

Постижение бытия другого человека подробно описано мною в главе 9 (см.

также 85,89).

Интеграция человека, постигающего Бытие. Творчество, как процесс

созидания нового, требует от человека всего, на что он способен (как

правило), - в такие минуты человек предельно интегрирован, собран и

целостен, он полностью посвящает себя служению заворожившему его делу.

Креативность, таким образом, выступает как системное свойство, как

объединяющее - создающее гештальт - качество целостной личности, она

не приходит к человеку, как слава со слоем позолоты на памятнике, и не

охватывает его, как лихорадка от неких микроскопических бактерий

высших способностей. Креативность противостоит диссоциированности.

Человек, сконцентрированный на акте творчества, теряет обычную

дробность и приобретает цельность.

Возврат к первичному восприятию. Необходимым элементом личностной

интеграции является пробуждение неосознаваемого и предсознательного,

того, что и составляет суть первичного восприятия (можно назвать его

поэтическим, метафорическим, мистическим, примитивным, архаичным,

детским).

Наш рассудок слишком аналитичен и рационален, слишком расчетлив и

атомистичен, чересчур концептуален; рассудочное восприятие слепо к

отдельным сторонам реальности, и особенно к той, что находится внутри

нас.

Эстетическое постижение вместо абстрактного познания. Абстрагирование

менее даоистично, оно активно и агрессивно по отношению к своему

объекту, оно более склонно к селекции свойств и оцениванию их, нежели

эстетическая, нортроповская (Нортоп) позиция наслаждения, радостного

постижения, благодарности, бережности, - позиция, в которой нет и

намека на желание вмешаться, повлиять, властвовать.

Креативность

Конечный продукт абстрагирования - математическое уравнение,

химическая формула, карта, диаграмма, проект, карикатура, концепция,

схема, модель, теоретическая система - очень далек от живой реальности

(<карта не территория>). Конечная цель эстетического,

неабстрагирующето познания - полное постижение объекта, при котором

все его грани равно важны, прекрасны, одинаково достойны восхищения,

при котором нет места анализу и оценке. Здесь нет стремления упростить

и расчленить объект, а наоборот, стремление к более целостному

постижению его достоинств.

Многие ученые и философы утеряли этот ориентир, для них уравнения,

концепции, схемы стали большей реальностью, чем сам по себе феномен

реального явления. К счастью, теперь мы можем понять взаимную связь и

взаимное обогащение конкретной и абстрактной составляющих явления,

теперь уже нет необходимости преуменьшать или преувеличивать значение

того или другого. В настоящий момент мы, представители западной

культуры, долгое время переоценивавшие роль абстрактного в понимании

реальности, порой сводившие реальность к абстракции, восстанавливаем

нарушенный баланс, подчеркивая необходимость конкретного,

эстетического, феноменологического, не абстрактного познания всех

сторон и составляющих любого явления в их реальной целокупности, не

отвергая бесполезных на первый взгляд, не имеющих утилитарного

значения компонентов.

Абсолютная спонтанность. Если мы полностью сконцентрированы на

каком-то деле, явлении или человеке, очарованы им, его сущностью, если

мы не лукавим перед собой и действительно не имеем иных целей и

намерений, кроме постижения его, тогда нам не составит труда стать

абсолютно спонтанными, абсолютно задействованными, мы даем простор

своим способностям и возможностям, мы не трудимся, не прилагаем усилий

воли для их раскрытия. То, что заложено в нас, проявляется

автоматически, как инстинкт, а это и есть самая вдохновенная,

беспрепятственная, самая организованная деятельность.

Мы сможем стать еще более организованными и до конца проникнуться

сущностью захватившего нас явления, если сможем соответствовать его

внутренней природе. Если нам удастся добиться этого, наши возможности

более совершенно, быстро, почти непроизвольно приспособятся к

ситуации, они приобретут небывалую гибкость, будут готовы

соответствовать изменениям ситуации. Так, например, художник постоянно

приноравливается к запросам рождающегося под его кистью образа,

подчиняется его своевольности и капризам; так борец приспосабливается

к своему сопернику, так танго влечет партнеров, помогая им без слов

понимать друг друга, задавая им общий ритм движений и чувств; так,

повинуясь узору трещин в асфальте, вода создает причудливые композиции

под ногами прохожих.

Креативность и готовность к ней

Полное самоосуществление (или уникальность). Абсолютная спонтанность

служит залогом полного осуществления всего, заложенного в человеке

природой, она же становится образом жизни личности, обретшей себя, и

проявлением ее уникальности. Оба эти понятия, спонтанность и

самоосуществление, подразумевают искренность, естественность,

правдивость, бесхитростность, неподражательность и т. д., потому что

сама их сущность подразумевает отказ воспринимать свое поведение как

инструмент воздействия и взаимодействия, отказ от рутины и борьбы,

контроля и управления, подразумевает непроизвольность, вольное течение

естественных позывов и свободное <излучение> того, что заложено в

самой глубине личности.

Детерминантами процесса познания явления выступает сама сущность этого

явления, равно как и личность исследователя и внутренняя необходимость

их взаимного приспособления друг к другу, их слияния, их

взаимопоглощения, их единения. То же самое происходит, к примеру,

между спортсменами в хорошей баскетбольной команде и между музыкантами

в струнном квартете. Все, что оказывается вне этого сплава, теряет

значимость. Такое слияние необходимо не только как средство достижения

результата, оно само может стать и целью, и результатом.

Слиянность. Мне хочется увенчать рассуждения тезисом о слиянности, о

достижении полного единства и согласия между человеком и миром. Вам

обязательно приходилось сталкиваться с этим понятием в трудах,

посвященных креативности, а я, следуя логике сказанного выше, готов

счесть слиянность необходимым условием креативности. Я думаю, что

методичность, с которой я по ниточке вытягивал и предъявлял вам

сложную паутину взаимоотношений между человеком и миром, поможет

понять слиянность как естественное явление, нежели как что-то

мистическое, тайное и эзотерическое. Я полагаю, что это явление можно

исследовать, но для этого его нужно понять как изоморфизм, как

взаимопревращение одного в другое, как притирку одного к другому, как

комплементарность, как растворение соли в воде.

Лично мне это помогло понять, что имел в виду Хокусай, когда говорил:

<Если хочешь нарисовать птицу, стань птицей>.

Холистичный подход к творчеству

Любопытно сопоставить нынешнюю ситуацию в исследовании креативности с

ситуацией, которая была двадцать-двадцать пять лет назад. Первое, что

приходит мне в голову, - за это время произведено такое количество

исследований и получены такие объемы данных, - просто океан цифр и

статей, - которые превышают все разумные пределы наших ожиданий.

Но возникает и другое впечатление, что наряду с серьезными подвижками

в деле наработки прикладных методик и оригинальных тестов, наряду с

накоплением большого объема количественных данных, теоретические

основания проблемы остались почти без изменений. Я хочу обратить ваше

внимание на проблему теории, а именно на теоретические концепции,

искренне тревожащие меня, и на дурные последствия, которые может

повлечь за собой подобная концептуализация.

Мне хотелось бы подчеркнуть главное из впечатлений, сложившихся у меня

в отношении понимания авторами сущности креативности и в отношении

подхода к исследованию ее. Они слишком атомистичны во взглядах на

проблему, их предположения очень конкретны, слишком ad hoc (гипотезы,

создаваемые для конкретного случая). Исследователям зачастую недостает

холистичности, организмичности и систематичности, которых заслуживает

поднимаемая ими тема. Разумеется, я не склонен к неуместной в данном

случае дихотомизации или крайней поляризации, мне не хочется выражать

пиетета к холизму и, наоборот, острого неприятия анализа и атомистики.

Вопрос заключается именно в том, как лучше сочетать их, а не в желании

противопоставить их друг другу и вынудить совершить выбор в пользу

того или другого подхода. Есть один способ избежать такого выбора, -

воспользоваться известным делением факторов Пирсона на главный, или

ведущий (фактор <G>), и специфические, или специальные (факторы <S>),

- такое различение может оказаться полезным не только при изучении

интеллекта, но и креативности.

Холистичный подход к творчеств)'

При чтении литературы, посвященной креативности, меня поразил еще один

факт. Меня озадачило, что связь креативности с психиатрическим и

психологическимздоровьем, несмотря на свою очевидность, мощность,

глубину и важность для понимания проблематики, не используется при

подготовке к исследованиям. Например, в работах по психотерапии мне не

удалось обнаружить ни одной ссылки на исследования креативности, и

наоборот. Хочу отослать вас к работе одного из моих аспирантов,

Ричарда Крейга, я считаю ее очень важной в том смысле, что она

доказывает существование этой взаимосвязи (26). На нас произвела

большое впечатление таблица в книге Торренса <Guiding Creative Talent>

(147), в которой автор свел и суммировал те личностные характеристики,

которые, по его мнению, коррелируют с креативностью. Таких, которые он

счел валидными, оказалось тридцать или около того. Крейг поместил

перечень этих характеристик в один столбец, а рядом дал перечень

характеристик, сформулированный мною при описании людей с высокой

степенью самоактуализации (95) (а они, как я уже говорил, в

значительной степени совпадают с характеристиками, использованными

Роджерсом при описании психологического здоровья в его работе <Fully

Functioning Person>, равно как и Юнгом в работе <Individuated Person>

и Фроммом в работе <Autonomous Person>, и в работах других авторов).

Совпадение оказалось почти полным. Лишь две или три из тридцати с

лишним характеристик, выявленных при исследовании креативности, не

нашли соответствия с перечнем, описывающим психологически здоровую

личность, оказались нейтральными. И не нашлось ни одной

характеристики, которая бы отрицательно коррелировала с какой-либо из

противопоставляемого списка. Если говорить нейтрально, то из этого

сопоставления можно сделать следующий вывод: около сорока

характеристик, примерно тридцать семь, самоактуализирующейся личности

совпадают с характеристиками психологически здоровой личности, - с

характеристиками, описывающими синдром психологического здоровья или

самоактулизированной личности.

Я ссылаюсь на эту работу как на хорошую отправную точку для

обсуждения, потому что, по моему глубокому убеждению (которого я

придерживаюсь уже много лет), проблема креативности - это проблема

креативной личности (а не продуктов креативной деятельности, не

креативного поведения и т. п.). Другими словами, креативная личность -

это особая, даже особенная разновидность человека, а не просто

человек, приобретший некое новое умение, вроде умения кататься на

коньках, и не человек, делающий какие-то вещи, на которые он

<способен>, но которые не являются его сущностью, не заложены в его

природе.

Стоит посмотреть на личность, на креативную личность, как на существо

проблемы, и тут же перед нами встанут проблемы трансформации

человеческой природы, трансформации характера, полного раскрытия всего

человеческого в человеке, которые в свою очередь со всей неизбежностью

подводят нас к необходимости искать и найти ответы на вопросы о

мировоз-

Креативность

зрении, о жизненной философии, о жизненном пути, о моральном кодексе,

об общественных ценностях и т. д. Такой подход прямо противоположен

подходу ad hoc, каузальной, инкапсулированной, атомистической

концепции изучения креативности, концепции исследования и тренинга,

которая насквозь видна в вопросах типа: <В чем причина креативности?>,

или: <Какую главную, основную вещь мы можем сделать, чтобы сделать

человека креативным?>, или: <Не ввести ли нам в учебный план курс

креативности?> Я уже не удивлюсь, если кто-нибудь спросит, где

локализуется креативность, или попытается вживить в мозг электроды,

чтобы попробовать управлять ею. Мне приходилось консультировать людей

из Центра исследования и развития индустрии, и у меня создалось

впечатление, что они пытаются найти некую секретную кнопку, при помощи

которой можно включить креативность, как мы включаем лампочку в темной

комнате.

После множества попыток понять креативную личность я могу утверждать,

что существуют сотни или даже тысячи условий для развития креативной

личности. Каждый шаг к психологическому здоровью или к

вочеловеченности равен по величию изменению всей личности человека.

Такой, вочеловеченный, здоровый человек уже эпифеноменально будет

способен на бескрайнее разнообразие в поведении, в своих переживаниях,

в познании, общении, обучении, работе и т. д., и каждое из проявлений

его личности станет более <творческим>. Он просто станет другим

человеком, который будет вести себя иначе во всех областях жизни.

Приняв такой подход, мы уже не станем искать секретную кнопку, не

возьмемся за разработку школьного курса креативности, с помощью

которого предполагается, ad hoc, резко повысить креативность

населения. Такая, более холистичная, более организмическая точка

зрения сформулирует вопрос более приемлемым образом: <Как добиться

того, чтобы любой школьный предмет подвигал человека к большей

креативности?> Нет сомнений, что личностное обучение поможет

произвести лучший тип личности, поможет человеку стать выше, сильнее,

мудрее, чувствительнее, а следовательно, стать более креативным во

всех областях жизни и в каждом проявлении.

Вот какой пример в связи с этим вспомнился мне. Я хочу рассказать о

докторской диссертации одного из моих коллег. Дика Джонса. Она

представляется мне чрезвычайно важной с философской точки зрения, но,

к сожалению, не была по достоинству оценена. Он проводил годичный курс

групповой терапии с учениками старших классов и, подводя итоги, с

удивлением констатировал, насколько, почти до полного исчезновения,

сгладились в сознании ребят расовые и этнические предрассудки,

несмотря на то, что за весь год он ни разу не обращался к этой теме,

даже не употреблял слов, которые могли бы быть отнесены к этой

проблематике. А дело заключается в том, что предрассудки,

предубеждения так же, как и креативность, не включаются и не

выключаются некой кнопкой. Вы не можете обучить людей предрассудкам, и

вы не в силах обучить их <не иметь предубеждений>. Такие попытки

Холистичный подход к творчеству

производились, и они нам известны, как известна и их безуспешность.

<Непредубежденность> вылетает как искра из-под колеса паровоза, как

эпифеномен, как побочный продукт облагораживания человека - в

результате ли психотерапии, воспитания или любого другого воздействия,

направленного на личностное совершенствование.

Уже двадцать лет назад мой стиль исследований креативности очень

отличался от классического научного (атомистического) метода. Мне

пришлось самому разрабатывать технику личностного интервьюирования. Я

старался узнать каждого человека настолько всесторонне и глубоко, как

только мог (как уникальную личность, как индивидуальность), я

выспрашивал и мучил его до тех пор, пока у меня не складывалось

впечатление, что мне удалось постичь его как целостную личность. Я

действовал как биограф и жизнеописатель, не стремясь решить

поставленных частных проблем, не отдавая предпочтения тому или иному

аспекту конкретной личности в ущерб другим аспектам, то есть, я

подходил к личности идеографически.

Только после подобного исследования можно обратиться к номотетичности,

только затем позволительно давать конкретные ответы на частные

вопросы, производить статистический анализ и решаться на общие выводы.

Человек заслуживает того, чтобы к нему отнеслись как к вселенной, -

только ощутив это, исследователь может позволить себе слагать

вселенные, выводить процентные соотношения, равно как и производить

иные манипуляции с бесконечными числами.

Узнав людей, отобранных вами для эксперимента, глубоко, всесторонне и

индивидуально, вы будете способны на такие обобщения, которые

невозможны в классическом эксперименте. В моем исследовании

участвовало 120 человек, и я потратил уйму времени только на то, чтобы

постичь каждого из них в его цельности. Но зато после этого я смог

переформулировать некоторые вопросы, и я мог вновь и вновь

возвращаться к полученным мною данным, придумывать новые вопросы и

отвечать на них, и я мог бы это сделать даже в том случае, если бы все

120 моих испытуемых отбыли в мир иной. Такой подход не имеет ничего

общего с экспериментированием ad hoc, он прямо противоположен

эксперименту, нацеленному на конкретную проблему, предполагающему одну

переменную величину при постоянстве прочих (и это при том, что мы

прекрасно знаем о существовании тысяч и тысяч переменных, которые

старается контролировать классическая парадигма эксперимента, но вот

вопрос - удается ли ей это и в состоянии ли все они оставаться

постоянными?).

Я позволю себе откровенно вызывающее заявление и скажу, что, по моему

твердому убеждению, такой причинно-следственный способ мышления,

неплохо послуживший нам при исследовании неживой природы, не

выдерживает попыток воспользоваться им для решения проблем человека.

На сегодняшний день он, как философия науки, мертв. Его нельзя

использовать, потому что он приводит нас к мышлению ad hoc, он

предполагает, что

Креативность

одна причина вызывает какой-то один специфический эффект, что один

фактор обязательно продуцирует другой, также единственно возможный,

фактор, он мешает прочувствовать и изучить системные и организмические

изменения, при которых один поступок, одно желание могут изменить всю

организацию личности, а та, изменившись, в свою очередь будет иначе

представлена во всех вариациях жизнедеятельности. (Подобный образ

мысли применим и к организации общественных институтов, как больших,

так и малых.)

Если взять, к примеру, физическое здоровье и спросить у любого врача:

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: