Собственная значимость по сравнению со значимостью других.

Интересный пример, приведенный Китаямой и его коллегами (Kitayama et al., 1989), говорит о том, что, имея дело с себе подоб-' ными, коллективисты-японцы в меньшей степени, чем индиви­дуалисты-американцы, склонны рассматривать себя в качестве цен­тра всеобщего внимания. Основания для подобного заключения не совсем непосредственным, но при этом весьма изобретательным' образом были выведены из классического факта, касающегося оценки сходства. ]

В 1977 г. Эймос Тверски сообщил о неожиданном открытии, состоявшем в том, что оценки сходства двух предметов суждения! зачастую бывают асимметричны. То есть испытуемые склонны счи тать, что Мадрид больше похож на Нью-Йорк, чем Нью-Йорк —'' на Мадрид, либо что шакалы больше напоминают собак, чем co-', баки — шакалов. Причины подобной асимметрии кроются, оче­видно, в склонности испытуемых рассматривать более видный,! важный и богатый ассоциациями предмет в качестве подразумевав емого эталона или стандарта для сравнения и заключать, что ме нее видный и менее значимый объект имеет с ним больше сход-' ства, чем это было бы при обратном сравнении.

Холиоук и Гордон (Holyoak & Gordon, 1979) вполне в дух данного обобщения установили, что испытуемые-американщ склонны считать, что другие похожи на них гораздо больше, чем они — на других. Иными словами, сравнительно незначимый, н бросающийся в глаза, когнитивно бедный «он» рассматривался! как довольно похожий на значимого, видного, когнитивно бога­того «Я», но не наоборот. Китаяма и его коллеги продемонстриро­вали существование среди японцев прямо противоположного пат­терна. Полученный ими результат означал, что японцы, имеющие по сравнению с индивидуалистичными и «эгоцентричными» аме­риканцами более коллективистскую ориентацию, рассматриваю! окружающих как объекты, более важные и очевидно более дос» тойные внимания, чем они сами.

Социальная психология культуры 301

Обобщенные взгляды на свойства личности в сравнении с кон­текстно-зависимыми. В 1989 г. Казенс (Cousins, 1989) обнародовал результаты исследования, связанные с описанным выше феноме­ном. Он использовал тест «Кто я?» и продемонстрировал, что кол­лективисты-японцы в меньшей степени, чем американцы, склон­ны претендовать на обладание широкими, кросс-ситуативными личностными свойствами, проявляющимися в разных ситуациях. Так, отвечая в свободной форме на вопросы теста, в которых не было задано никакого конкретного контекста, японцы перечис­лили в четыре раза меньше абстрактных психологических свойств (например, «я — оптимист»), чем американцы, но в то же время в три раза больше социальных ролей и вариантов контекста (напри­мер, «я член драмкружка»). Когда же были заданы определенные контексты, именно японцы были более склонны прибегать к опи­санию самих себя с помощью личностных атрибутов (например, «дома я иногда ленив» или «в школе я трудолюбив»).

Каузинс утверждает, что данный паттерн приобретает смысл, если его рассматривать в свете понимания японцами того, что их поведение обусловлено социальным контекстом. Наоборот, аме­риканцам нравится думать о себе как об обладателях набора лич­ностных свойств, не зависящих как от конкретных с кем-либо от­ношений, так и от специфических ситуационных контекстов.

Похоже, что фундаментальная ошибка атрибуции не свойствен­на индийцам. Тот факт, что азиатские испытуемые-коллективисты придают большой вес социальному контексту, также может вли­ять и на объяснение ими социального поведения. Джоан Миллер (Joan Miller, 1984) показала, в частности, что индийцы более, чем американцы, склонны объяснять происходящее в терминах ситуационных и контекстуальных факторов. Как уже упоминалось в главе 5 (где мы рассматривали результаты исключительно испы­туемых-американцев), Миллер попросила своих испытуемых для начала описать, а затем объяснить какой-либо «хороший» или «пло­хой» поступок, совершенный недавно кем-нибудь из их хороших знакомых. Данные испытуемыми объяснения были распределены по категориям, из которых к предмету нашего рассмотрения наи­более близки те, которые соответствуют общим личностным дис­позициям (к примеру, «щедрость» или «неуклюжесть») в сравне­нии с контекстом (например, «там не было больше никого, спо­собного прийти на помощь», или «было темно»). Сталкиваясь с необходимостью давать объяснение негативному или отклоняю-

302 Глава 7

щемуся поведению, индивидуалистичные, личностно-ориентщ ванные испытуемые из США прибегали к терминам общих личн<» стных диспозиций в 45% случаев, тогда как индийцы делали эт(лишь в 15% случаев.:t

Аналогичным образом для объяснения позитивного или про социального поведения американцы использовали диспозицион* ные объяснения в 35% случаев, в то время как индийцы — лишь» 22%. Наоборот, для объяснения отклоняющегося поведения ин" дийцы в 32% случаев приводили контекстуальные доводы, в •Щ время как американцы прибегали к ним лишь в 14% из них. В отно шении же просоциального поведения индийцы пользовались кон*, текстуальными объяснениями в 49% случаев, в то время как ис­пытуемые-американцы — лишь в 22%. ^;!

Для того чтобы показать, что расхождения между объяснения*] ми, даваемыми американцами и индийцами, не проистекают и», каких-либо различий между описанными действиями, Миллед прибегла к элегантному контрольному сопоставлению. Она попро" сила своих американских испытуемых дать объяснение поведению о котором говорили испытуемые-индийцы. Американцы объяснив ли поведение индийцев, используя диспозиционные и контексТЦ ные термины в той же пропорции, что и при описании поступке! своих знакомых. Последнее полностью согласуется с выдвинутоГ Миллер гипотезой о культурных различиях.

Означает ли это, что индийцы не подвержены фундаменталь ной ошибке атрибуции, из чего в свою очередь вытекает вопрос:. настолько ли эта ошибка «фундаментальна»? Очень может быт!;

что это именно так. Однако чтобы установить это, одного исследо вания Миллер недостаточно, поскольку существует еще возмож ность того, что ситуационные факторы действительно оказываю большее влияние на поведение людей на Востоке, чем на Западе И действительно, ученые, противопоставляющие индивидуалист тические культуры коллективистским, исходят в первую очереди именно из этого. Если так, то дело не в том, что индийцы прояви ляют более глубокое проникновение в природу ситуаций, а про сто в том, что они объясняют иное, а именно — более ситуативна обусловленное поведение.

Нам, однако, кажется, что истина включает в себя оба эт фактора, т.е. ситуационные влияния, существующие в любом не западном контексте, с одной стороны, могут быть более мощный ми детерминантами поведения, а с другой стороны, представляэ

Социальная психология культуры 303

собой и более бросающиеся в глаза его объяснения. Поэтому мы предполагаем, что индийцы, равно как и многие другие предста­вители коллективистских культур, действительно менее подвер­жены фундаментальной ошибке атрибуции, чем американцы.

Приведенные в качестве примера исследования наглядно подтверждают то, что различные культуры интерпретируют мир принципиально по-разному. Из них также следует, что отмечен­ные когнитивные различия могут иметь и фундаментальные соци­альные причины.

Социальный 1дасс идЛус 'kowmpojm

Наряду с существующим между различными культурами мира «горизонтальным» разделением по атрибутивным предпочтениям, существует и в чем-то связанное с ним «вертикальное» разделе­ние, связанное с принадлежностью к социальному классу. Люди, обладающие более низким социально-экономическим статусом (СЭС), гораздо более склонны относить происходящее с ними на счет причин внешнего порядка, чем люди, имеющие более высо­кий СЭС (Р. Gurin, G. Gurin & Morrison, 1978). Люди с более низ­ким СЭС более склонны, например, считать, что «многие несчас­тья в жизни человека происходят по причине невезения», в то время как люди с более высоким СЭС имеют склонность полагать, что «неудачи людей являются следствием допускаемых ими оши­бок». Люди с более низким СЭС также склонны считать, что «про­движение человека зависит от знакомств с нужными людьми», в то время как люди с более высоким СЭС более склонны полагать, что люди продвигаются в жизни благодаря своим талантам и хоро­шо выполняемой работе: «знакомство с нужными людьми не име­ет к этому никакого отношения».

Подобные атрибутивные предпочтения коррелируют с пред­почитаемыми ценностями. Люди с более высоким СЭС ценят авто­номию и личную инициативу выше, чем люди с более низким СЭС. Возможно, это имеет место по той основательной и доста­точной причине, что их заработок в большей степени зависит от эффективности решений, принимаемых ими лично (Kohn & Schooler, 1969]. Люди, имеющие более высокий СЭС, больше це­нят независимость суждения и способность опираться на собствен­ные силы, а также проявляют больший интерес к тому, почему и как что-либо происходит, чем люди с более низким СЭС. Люди с более низким СЭС ценят респектабельность и способность ладить

304 Глава 7

с другими людьми в большей степени, чем люди, обладающие! более высоким СЭС. В воспитании своих детей люди с более высо ким СЭС делают акцент на развитие у них ответственности и само'. контроля, в то время как люди с более низким СЭС уделяют осо-' бое внимание хорошим манерам и послушанию родителям.

Таким образом, люди с относительно более низким и более? высоким СЭС различаются между собой своими представлениями! о причинности, а также разделяемыми ими ценностями, связан*! ными с тем, откуда эта причинность происходит. Люди с более! высоким СЭС предполагают, что результаты деятельности людей;

являются в первую очередь непосредственным отражением их дей­ствий, в то время как люди, обладающие более низким СЭС»:

скорее склонны считать, что результаты их деятельности находят-! ся вне их контроля. Конечно, подобные атрибутивные предпочте-;

ния в существенной степени являются отражением реального поло жения дел. В реальности люди, обладающие более высоким СЭС, оказывают больше влияния на свои результаты как в профессио­нальной сфере, так и в личной жизни, чем люди с более низким СЭС. Ценности, разделяемые каждой из этих двух групп, тож6 можно рассматривать как реакцию на объективно существующую ситуацию. Родители, обладающие более высоким СЭС, предпо читают видеть своих товарищей, своих детей и себя самих любоз­нательными и настроенными на владение ситуацией, как это пристало руководителям и профессионалам. Родители с боле низким СЭС отдают предпочтение послушанию и способност ладить с другими — свойствам, которые могут быть по достоин­ству оценены работодателями и друзьями. (Необходимо все же за­метить, что различия между социальными классами, по какому бы критерию ни судить об их масштабности, невелики. Пока нб ясно, происходит это потому, что различия действительно незна-* чительны, или же потому, что методология словесного опроса затушевывает реальные различия. Исследование методом включен­ного наблюдения, предпринятое Хитом (Heath, 1983), говорит б существовании действительно серьезных различий между класса ми в способах социализации, связанных с воспитанием независи­мости, опоры на собственные силы и восприятия собственной эффективности.) \

Обнаружение различий между социальными классами в выра-i жаемых ими идеологиях и ценностях означает победу ситуациони стского, экономико-детерминистского взгляда на культуру. По боль шей части межклассовые различия могут быть поняты в связи

той работой, которой заняты представители того или иного класса и к которой они подспудно готовят своих детей. Тем не менее, возникнув однажды, подобные различия в перспективе могут иметь объективные или же субъективные последствия, создавая допол­нительные ограничения для людей с более низким СЭС и допол­нительные преимущества для людей с более высоким СЭС.

Различия ie}kay уегионй/ли США. kak 1<удьтурные различия

Региональные различия в стиле атрибуции. Существует еще одно культурное различие в стиле атрибуции, связанное с только что обсуждавшимися национальными и классовыми различиями, ко­торое может быть выявлено путем сопоставления двух регионов Соединенных Штатов Америки. Симз и Бауманн (Sims & Baumann, 1972) обнаружили, что южане в большей степени, чем северяне, верят во внешний контроль над значимыми событиями. Чтобы ис­следовать и документировать это различие, ученые предложили своим испытуемым (которые все принадлежали к среднему клас­су) закончить начатые фразы так, как они считали нужным. Так, например, когда испытуемым предлагалось закончить фразу «Что касается моей жизни, то Бог...», южане были более склонны за­кончить ее: «управляет ею», в то время как северяне склонялись в сторону концовки: «наблюдает за мной». Иными словами, испыту­емые-южане приписывали Богу активную роль, всецело отрицая собственную ответственность за свою судьбу, в то время как севе­ряне отводили Богу благотворную, но при этом пассивную роль, приписывая ответственность за происходящее в первую очередь себе. Аналогично южане были более склонны заканчивать фразу, типа «Я верю, что удача...» словами, подразумевающими, что уда­ча имеет огромное значение (например, «может сделать человека богатым или бедным»), в то время как северяне склонялись в сто­рону окончания, вообще отрицающего ее существование, либо значимость («не существует»). Наконец, испытуемые-южане были более склонны завершать фразу «Достижение успеха в жизни за­висит от...» любыми словами, подразумевавшими важность мораль­ных устоев или Божьей воли, в то время как северяне были более склонны завершать ее сентенцией о важности работы.

Особенно интригующий характер работе Симза и Бауманна придает то, что они попытались показать, каким образом подоб-

20-658

306 Глава 7

ные различия в атрибутивных склонностях могут иметь послед ствия для жизни и смерти людей. Свое рассуждение они начинаю с упоминания об интересном факте: на юге страны от торнадо? гибнет гораздо больше людей, чем на севере. Его нельзя объяснит» ни различиями в частоте или силе торнадо в этих двух регионах» ни тем, что торнадо захватывает более или менее плотно заселен*! ные территории, ни вообще какими бы то ни было правдоподоб* ными физическими причинами. Они утверждают, что различие в уровне смертности, который на юге в несколько раз выше, проис­текает из разницы между принимаемыми северянами и южанаг" превентивными мерами — разницы, вполне согласующейся с ра личиями в воззрениях, обнаруженными в ходе теста с неоконче ными предложениями.?

Иными словами, можно ожидать, что северяне, полагающие что результаты их деятельности зависят от их собственных дей ствий, будут проявлять больше внимания к прогнозам погоды уходя в укрытие при приближении торнадо. От южан же, боле склонных полагать, что все происходящее в их жизни находите во власти Судьбы либо Бога, можно ожидать проявления меньшвЦ го внимания к сводкам погоды и меньшей склонности забиратьо в укрытие при неблагоприятном прогнозе.

Чтобы проверить данное предположение, Симз и Бауман предложили своим испытуемым закончить предложения, име) шие отношение к торнадо, например: «Когда объявляют предуя рождение о торнадо, я...». В соответствии с выдвинутой исследов< телями гипотезой испытуемые-северяне чаще говорили, что «внв мательно слушают сообщения по радио и телевидению», тогдй как южане оказались более склонными завершать фразу словамг типа: «я слежу за небом». (Очевидно, что наблюдение за небо помогает судить о реальных масштабах опасности в меньшей стегн ни, чем регулярное прослушивание новостей по радио.) Анал< гичным образом, когда исследователи предлагали испытуемым з< кончить фразу «Спасшиеся от торнадо...», испытуемые-северяв предлагали окончания, так или иначе связанные с потребности спасшихся в оказании помощи, в то время как южане акцентир(вали внимание на негативных эмоциях, которые могли бы испь тывать выжившие.

* Типичное для равнинных районов США атмосферное явление — сме (Примеч. пер.}

Необходимо заметить, что экстернальные установки, характер­ные для южан, равно как и для коллективистов вообще, являются чем-то вроде палки о двух концах. Существует несколько исследований, посвященных тому, что происходит, когда семья ис­пытывает удар, подобный, например, смерти ребенка или транс­портной катастрофе. Оказывается, что в этих случаях семьи, имею­щие более внешнюю, религиозную ориентацию, оправляются от удара быстрее и с большей готовностью возвращаются к плодотвор­ной жизни (Bahr & Harvey, 1979; Bomstein, Clayton, Hlikas, Maurice & Robins, 1973; Mclntosh, Silver & Wortman, 1989; Sanders, 1980).

Региональные различия в уровне убийств. Значение культурных различий для жизни и смерти не ограничивается одним лишь рас­смотренным выше аспектом. Давно известно, что различные реги­оны Соединенных Штатов Америки резко отличаются друг от дру­га по уровню убийств. Этот уровень в больших городах более вы­сок, чем в маленьких или в сельской местности (и поэтому этот уровень в США в целом выше, чем в Канаде или в какой-либо другой индустриально развитой стране). Существуют, однако, и очевидные различия между севером и югом самих Соединенных Штатов Америки. В штатах, входивших до гражданской войны в Конфедерацию, а также в южной части западных штатов уровень убийств гораздо выше, чем на севере.

Чем же можно объяснить эти региональные различия? Одно за другим целые поколения исследователей данного вопроса при­держивались мнения, что эти различия сугубо культурного по­рядка. В отличие от основанного пуританами общества на севере, юг Соединенных Штатов Америки заселялся представителями класса головорезов-кабальеро, происходившими из аристократии или крупных землевладельцев, а также старожилами медвежьих углов Шотландии и Ирландии. Представители ни одной из этих групп не испытывали тяготения к трезвой протестантской этике, описанной Вебером. Оружие и схватки, бывшие в обычае как у английской аристократии, так и у провинциалов, ценились эти­ми людьми очень высоко. Как отмечал Токвиль, подобное разли­чие в культурном наследии усугублялось культурными последстви­ями рабства. Белые мужчины на юге были освобождены от обя­занности работать, что оставляло им время для охоты, воинских упражнений и стычек — и ради забавы, и всерьез. Рассматривая этот естественный эксперимент, Токвиль сравнивает рабовладель­ческий штат Кентукки со свободным штатом Огайо. Для сравне-

308 Глава 7

ния специально были выбраны штаты, расположенные на одной географической широте (штат Кентукки находится восточнее, но южнее штата Огайо).

Белый житель Огайо, обязанный обеспечивать свое существование собственными усилиями, рассматривает продолжительное процветание ка1 главную цель своего существования; а поскольку его земля предоставляет неисчерпаемые ресурсы для его промыслов,... он отважно вступает на лю бой путь, который открывает перед ним судьба,... и та жадность, с KOTOf. рой он стремится к собственной выгоде, выглядит своего рода героизмом

Житель же Кентукки презирает не только сам труд, но и любые связан! ные с ним начинания. Поскольку он живет в праздной независимости, егЙ вкусы — это вкусы бездельника. Деньги частично утратили ценность в его глазах и он жаждет богатства гораздо меньше, чем удовольствий и возбужде­ния. А та энергия, которую его соседи направляют к собственной выгоде обращается у него в страстную любовь к вольным забавам и воинским уп» ражнениям. Он находит удовольствие в агрессивных физических упражнение ях, умеет обращаться с оружием и с самого раннего возраста привыкаей жертвовать жизнью в каждой схватке (Tocqueville, 1835/1969, с. 378—379). 4

Короче говоря, южане владели огнестрельным оружием, кото рое использовали во всевозможных забавах, включая дуэли и кро вавые распри, в основном для того, чтобы скоротать время, когд другие выполняли за них их работу. Подобное поведение было свой ственно выходцам из Британии, среди которых были живы традц ции рыцарства, согласно которым честь значила все и оскорбле ние могло быть смыто только кровью.

С тех самых пор, с которых ведется общенациональная статис тика преступности, известно, что в южных штатах уровень убийсп приходящийся на душу населения, более высокий, чем в север ных. Но это не обязательно означает, что данное различие носи культурный характер. Возможны и другие объяснения, учитываю щие структурные различия. Взять хотя бы то, что доля городског населения в различных штатах разная. Еще более существенно, ч"" экономика и экология разных штатов также различаются. Аграрш или скотоводческие хозяйства могут требовать доступности оруж создавая тем самым канальный фактор, способствующий его пользованию. Можно поверить даже в то, что климат вносит в свой вклад, о чем свидетельствует работа Андерсона и его колл<< (С.А. Anderson, 1987; С.А. Anderson & D.C. Anderson, 1984), устанв! вивших, что более высокая температура воздуха бывает связана более высоким уровнем тяжких преступлений. i

Были предприняты две особенно интересные попытки выйти 1 рамки чисто статистических сравнений и показать, что различия!

уровне убийств имеют на самом деле культурную основу. Одно из таких исследований, осуществленное Гастилом (Gastil, 1971), пока­зало, что степень влияния юга Америки на тот или иной штат, буду­чи измеренная как уровень эмиграции в этот штат с юга, является мощным предсказателем уровня преступности в этом штате. Доля коренных южан в общей численности населения и высокий уровень убийств особенно высоки в западных штатах. Однако данное иссле­дование не является вполне удовлетворительной демонстрацией силы культурных факторов, поскольку тоже не учитывает различий меж­ду штатами по другим — «внекультурным» факторам.

Аналогичная попытка была предпринята Лофтином и Хиллом (Loftin & Hill, 1974), создавшими интересный культурный пока­затель, названный ими «индекс узаконенного (легитимного) на­силия». Для каждого штата они высчитывали такие показатели, свидетельствующие о предпочтении насилия, как количество про­смотренных телепередач или количество прочитанных журналов, содержащих элементы насилия, приходящихся на душу населе­ния, количество футбольных игроков на душу населения*, коли­чество разрешенных в школах телесных наказаний и доля приве­денных в исполнение обвинительных приговоров по делам об убий­ствах. В результате они обнаружили, что данный индекс коррелирует как с уровнем убийств в том или ином штате, так и с долей южан в составе его населения. Однако данная процедура вновь не учиты­вает все необходимые структурные (т.е. экологические и экономи­ческие) факторы.

В 1991 г. Нисбет и Полли (Nisbett & Polly, 1991) предприняли более сложный анализ с целью по возможности устранить влияния внекультурных факторов. Они рассудили, что различия между не­большими городами в уровне убийств должны были быть более зна­чительными, чем между крупными, поскольку в одном и том же регионе небольшие города более сходны между собой по культуре и в большей степени отличаются от небольших городов в других реги­онах, чем крупные урбанистические центры. (Действительно, само значение слова «космополитизм» подразумевает разрушение провин­циальной культуры, типичной для небольших городов.)

Исследователи предположили далее, что если уровень убийств действительно служит отражением влияния культурных факторов, то тогда окажется, что не только региональные различия наиболее

* Имеется в виду американский футбол — игра очень агрессивная. (Примеч.. ред.)

науч. ред.)

310 Глава 7

отчетливо проявятся в городах с небольшой численностью населф1 ния, но и культурные показатели (такие, как доля южного населй ния или описанный выше индекс узаконенного насилия) смогу»! служить прогнозированию уровня убийств в небольших городах бс '" лее успешно, чем в крупных. Данные предположения действителы подтвердились. Уровень убийств среди нелатиноамериканского & лого населения оказался в маленьких городах юга США в три ра выше, чем в таких же городах севера. В крупных же городах ю1 уровень убийств оказался лишь незначительно выше, чем в круг ных городах севера. Кроме того, корреляция между культурны» переменными и уровнем убийств также оказалась в небольших г родах более высокой, чем в крупных.

Эти данные очень убедительно свидетельствуют о существу! щем влиянии культурных различий на уровень убийств. И конеч но, здесь не примешивается влияние температуры воздуха, пс скольку температурные различия не связаны существенно с pi" мерами города. Для того чтобы исключить еще и экологичесю экономические и этнические факторы в качестве объяснений pi сматриваемых различий, Нисбетт и Полли прибегли к разнов» ности естественного эксперимента Токвиля, исследовав регион,;

целом однородный с точки зрения экологии и экономики, " имевший существенные внутренние различия в отношении вы];

женности культуры южных штатов. Речь идет о Великих Равн нах — обширном аграрном регионе, протянувшемся от Северне Дакоты до Северного Техаса. Уровень убийств среди нелатиноам' риканского белого населения небольших городов Северного Тед са оказался в несколько раз выше, чем в небольших городах др гих, расположенных севернее штатов данного региона.

Возникает вопрос: а не могут ли различия в уровне убийс иметь своей причиной разницу в количестве находящегося в ли ном пользовании огнестрельного оружия? В этой связи необход мо заметить, что если бы подобные различия и существовали, н все равно пришлось бы определиться с тем, не являются ли 01 сами отражением культурных, а не экономических или эколог ческих влияний. Этого, к счастью, не требуется. Нисбетт и Поя" опросив под видом маркетингового исследования несколько со людей в Северном Техасе и Небраске, обнаружили, что в об регионах примерно по 70% белых мужчин-нелатиноамерикаш имеют огнестрельное оружие. Ясно, что в ситуации оскорблен или ссоры у большинства мужчин и в том, и в другом штате ^г столет всегда под рукой. Просто мужчины в Северном Техасе мс

пустить его в ход с большей вероятностью, поскольку представле­ние о том, что насилие может служить разрешению межличност­ного конфликта, является частью их культурного знания.

Вышеизложенные данные представляются нам важными по нескольким причинам: 1. Они позволяют с высокой степенью уве­ренности установить, что определенная часть различий в поведе­нии детерминирована в основном культурными факторами. 2. Они указывают на то, что культурные различия могут сохраняться дол­гое время после того, как способствовавшие им структурные и экономические факторы перестают существовать. 3. В них содер­жится методологическая стратегия, позволяющая определить, имеем ли мы дело с культурными, либо со структурными или эко­номическими различиями. Если речь идет о культурном различии, то оно должно быть более четко выраженным и более тесно свя­занным с другими культурными переменными в более мелких, менее космополитичных населенных пунктах.

Внедрение Культурных horjh.

Для нас очень важно помнить о том, что разделяемые культур­ные ценности и традиции, подобно большинству групповых норм, значимы для людей и даже активно отстаиваются ими. Начиная с небольших групп Шерифа, участники которых оценивали рассто­яние, преодоленное световым пятном, и кончая беннингтонски-ми студентками, честно «прорубавшимися» навстречу новым пред­ставлениям о социальных проблемах, и членами дискуссионных групп Шехтера, противостоявшими «отклонениям» в своей среде, история социальной психологии учит нас, что люди активно рас­пространяют свои убеждения и интерпретации социальных явле­ний и нелегко смиряются с отклонениями от них. Следовательно, культуры, в которых на карту бывает поставлено значительно боль­ше, чем в неформальных группах, исследуемых социальными пси­хологами, должны с еще большим пылом требовать от принадле­жащих к ним людей разделения своих убеждений и ценностей. Глав­ным образом именно по этой причине культуры и отличаются друг от друга столь решительно и единообразно.

Социальная психология говорит нам также и об условиях, об­легчающих или затрудняющих задачу культуры по внедрению мо­нолитных представлений о социальной реальности. Возможность проявления несогласия с группой сильно зависит от степени дос­тупности внешних источников влияния и поддержки. Поскольку

312 Глава 7

изоляция является ключом к поддержанию стабильности культ ных норм, постоянно расширяющееся общение и контакты мег регионами и культурами не могут не оказывать глубокого влияъ на подобную стабильность. Недаром говорят, что в средние века;

Европе две соседние деревни могли иметь в культурном отноше нии больше различий, чем в наши дни имеют соседствующие (ил] даже более удаленные друг от друга) европейские нации. Крестья не соседних деревень по-разному одевались, имели разные обы чаи и традиции, а в некоторых случаях даже говорили на диалек тах, отличающихся настолько, что люди с трудом понимали др) друга. Напротив, в современной «мировой деревне» городские эли' от Лондона и Бостона до Карачи и Буэнос-Айреса подвержен влиянию настолько сходной информации и сходных идей (и да друг друга), что случайному наблюдателю было бы трудно улов! различия в их взглядах и ценностях. По существу любой, кто пу шествует по столицам мира, может сегодня наблюдать молоде? ные субкультуры, которые в отношении музыкальных вкусов, ctil одежды и питания более тесно связаны с аналогичными субкуж турами разных континентов, чем со своими более старшими с гражданами или даже живущими бок о бок с ними сверстника] из других субкультур.

Следствием революции в области средств передвижения и ci зи явилось то, что субкультуры постоянно поглощаются госпс ствующими культурными течениями («мэйнстримом»), утрачш свои отличительные особенности. Тем не менее субкультуры пр должают постоянно формироваться, а старые этнические общн< сти постоянно обновляются и укрепляются. В следующем раздев мы обратимся к тому, что социальные исследователи могут ск1 зать об этих радикальных изменениях в области социальной иде тичности и межгрупповых отношений.

культуры КАК НАПРЯЖЕННЫЕ СИСТШЫ

На протяжении данной главы мы рассматривали интимнь отношения между объективным и субъективным аспектами куя туры. Мы показали, каким образом экономические и экологиче кие влияния, с одной стороны, и идеология и культурные цеш сти — с другой могут усиливать друг друга, сохраняя статус к В то же время мы показали, каким образом изменения в эконо\

ческих обстоятельствах или контакты с новыми обществами и иде­ями могут трансформировать культурные нормы и практики. Ко­роче, мы очертили круг причин, по которым культуры могут быть отнесены к разряду напряженных систем, рассматриваемых нами на протяжении всей книги.

Теперь настало время наполнить эту динамическую схему большим количеством подробностей. Мы начнем с рассмотрения судьбы двух социальных групп, претерпевших трансформацию под влиянием жизни в Америке и оставивших в то же время неизгла­димый отпечаток на теле ее культуры. Необходимо упомянуть, что в обоих случаях мы основательно полагались на материалы двух захватывающих книг Томаса Сауэлла (Thomas Sowell, 1981, 1983), посвященных этнической истории Америки.

Культурный сдвиг В Aiepuke

Какую именно этническую группу имел в виду мэр Бостона, сказав о ее представителях в частной беседе, что они являются «расой, которая никогда не смешается с нашей, а напротив, на­всегда останется отделенной и враждебной»? В качестве подсказки мы приведем несколько стереотипных черт, которые многие в на­шем обществе считали характерными для этой социальной груп­пы: тупые, ленивые, агрессивные, суеверные и склонные к ванда­лизму, хотя при этом и жизнерадостные, религиозные, музыкаль­ные и обладающие способностью изъясняться необычайно красочно и убедительно.

Только те из читателей будут правы, кто узнает за этими опре­делениями ирландцев. Высказывание мэра датируется 1840 г. Ир­ландцы злоупотребляли алкоголем, а репутацию музыкального народа создала им высокоразвитая традиция ирландских теноров. И хотя подобное описание соответствует, конечно, более недав­нему стереотипному представлению о чернокожих, стоит заме­тить, что в те времена большинство не только добропорядочных бостонцев, но и жителей Нью-Йорка и Филадельфии предпочи­тали негров ирландцам в качестве соседей или наемных работни­ков (Sowell, 1983). Даже уже во времена великой депрессии на пла­катах, извещающих о наличии рабочих мест в этих городах, можно было увидеть оговорку: «Ирландцам, просьба, не беспокоиться».

Было ли отношение остальной культуры к ирландцам продик­товано одними лишь слепыми этническими и религиозными пред­рассудками? Не вполне. Крупнейший чернокожий историк и со-

314 Глава 7

циолог У. Е. Б. ДюБуа утверждал, что экономическое положение кре- стьянина в Ирландии было хуже, чем положение американского! раба в эпоху эмансипации (цитируется по Сауэллу: Sowell, 1983)й Многие крестьяне жили в условиях сродни тем, в которых находи лись животные, за которыми они присматривали. Как в самой Ирландии, так и в Англии и Соединенных Штатах Америки, ирландцы, даже живя в городах, часто содержали свиней и кур прямо в своих домах, что вряд ли могло способствовать их популярности сре- \ ди соседей. Не были они и работниками, способными привлечь на- i нимателей. Сауэлл (Sowell, 1983) пишет, что процент алкоголизма;

среди ирландцев был очень высок, а их репутация как людей, склонных к насилию, также была вполне заслуженной. (Словосочетание! «боевой ирландец» относилось некогда к чему-то более грозному,! нежели спортивная команда города Нотр Дам, а слово «донниб рук», означавшее кулачную драку с участием десятков людей, обязано своим происхождением одноименному ирландскому городу.)

Как отмечает Сауэлл (Sowell, 1983, с. 63), поведение, сделавшее положение ирландских иммигрантов в Америке ущербным,! может быть понято с точки зрения экономической ситуации, в которой ирландские крестьяне долгое время пребывали у себя на родине. Земля, которую они обрабатывали, строения, в которых; содержались вверенные их заботам животные, дома, в которых они жили, все принадлежало английским землевладельцам, живущим в городах. В соответствии с тогдашним законодательством любые i улучшения этой собственности служили обогащению землевладель- цев, которые ввиду возрастания ценности своего имущества могли соответственно повышать арендную плату. Таким образом, бед­ные фермеры имели мало возможностей или стимулов проявлять какую бы то ни было экономическую инициативу. Однако при этом у них были все основания развлекаться так, как это часто бывает свойственно беднякам: петь песни, рассказывать истории и преда­ваться неумеренному пьянству. Все эти свои культурные особен­ности, равно как и отчаянную бедность, они несли за собой по-;;

всюду, куда бы не заносила их судьба. Одним из примечательных следствий развития традиции рассказывания историй стал огром-, ный вклад, сделанный ирландцами в мировую литературу, начи-i ная с Джона Миллингтона Синга и Шона 0'Кейси и кончая Джеймсом Джойсом, Джорджем Бернардом Шоу и Бренданом Биэном.

Что же происходит с ирландцами в социальном и экономическом отношении сегодня? Совмещая свое вошедшее в поговор»

Социальная психология культуры 315

красноречие и обаяние с развившейся впоследствии политичес­кой сообразительностью, ирландские представители уже давно управляют Бостоном, пользуясь при этом поддержкой и даже го­лосами потомков того самого, столь нелестно отозвавшегося о них мэра. Более того, несмотря на то, что ирландцы не смогли усвоить принципы (по крайней мере религиозные принципы) протестантс­кой этики, они заняли в американском обществе положение, неот­личимое по существу от положения большинства.

В действительности ирландцы имеют даже более высокий уро­вень доходов, образования и коэффициента интеллектуальности (IQ), чем средние показатели по Америке (Greeley, 1976, 1989;

Sowell, 1983, с. 192). И это при том, что далеко не все аспекты их традиционной культуры подверглись трансформации. Они все еще очень заметны среди ведущих американских литераторов, о чем сви­детельствует известность Юджина 0'Нила, Мэри Мак-Карта, Флэн-нери 0'Коннер, Мэри Гордон и множества других американских писателей ирландского происхождения. Когда же у ирландцев воз­никают личные проблемы, то они, к сожалению, все еще склонны решать их при помощи спиртного. Среди ирландцев уровень заболе­ваний, связанных с употреблением алкоголя, в 25 раз выше, чем среди итальянцев, и в 50 раз выше, чем среди евреев (Sowell, 1983).

Таким образом, история ирландцев иллюстрирует динамику напряженных систем в целом ряде важных аспектов. Данная этни­ческая группа не добилась в Америке немедленного процветания в отличие от англичан, датчан или немцев. На протяжении доста­точно длительного периода по своим экономическим навыкам и культурным ценностям они оставались глубоко отличными от дру­гих североевропейских этнических групп. Очевидное влияние при­сущей им бедности, отсутствия экономических знаний, а также некоторых из их культурных ценностей и обычаев (порожденных экономической ситуацией, сложившейся на их исторической ро­дине) подогревали существовавшие в отношении них предрассуд­ки, тем самым еще больше сужая круг возможностей, доступных им в сфере экономики. Однако за период с начала XIX по конец XX в. процесс ассимиляции и изменение объективной экономи­ческой реальности привели к выправлению их бедственного эко­номического положения, а также к исчезновению многих аспек­тов присущей им культуры, возникших по причине такого поло­жения в прошлом.

Среди эмигрантов из католических стран ирландцы отнюдь не единственные, кто смог подняться до более высокого, чем у про-

316 Глава 7

тестантов, экономического уровня. Уже к началу 70-х годов амери* канские католики превзошли большинство протестантских социтальных групп по уровню доходов и престижности занятий (Greely, 1976, 1989). (Этот вывод справедлив, даже если сделать поправку! на то, что непропорционально большое число католиков прожив вает в более процветающих штатах.) Мы не можем знать наверня- ка, обязаны ли католики своим процветанием усвоению характеры ных для исходной протестантской культуры достижительных ценностей или же их собственная культура (подобно японской или еврейской) содержала в себе семена иных ценностей и обычаев,! способствующих материальному процветанию. Существует, однако, по меньшей мере, одно свидетельство усвоения католиками достижительной мотивации.

Вспомните, что Верофф (Veroff) и его коллеги так и не смог ли показать, что в 1960 г. американские протестанты обладали по-j добной мотивацией в большей степени, чем американские като-< лики. Учитывая тот экономический прогресс, который испытыва" ли в то время католики, данный результат кажется скорее! подтверждением, чем (как тогда казалось) опровержением общих' взглядов Мак-Клелланда.

Возможно, в то же самое время подобная культурная конвер-, генция католиков и протестантов имела место и в Европе. Во вся--ком случае наблюдения Монтескье об англичанах уже давно утра-] тили свою актуальность. Родина Монтескье — Франция — уже почти^j поколение назад превзошла Англию по объему валового нацио-;

нального продукта на душу населения и даже отсталая некогда! экономика Италии обогнала английскую в середине 80-х годов. Все» эти факты являются впечатляющим напоминанием о преходящем? характере культурных различий, кажущихся запечатленными в' камне тем, кто не обладает историческим видением или видени ем, которое дают социальные науки.

Че-pHokojkue и белые на а/ле-pukaHckoJVi юге

Одиссея африканцев в Америке кажется еще более сложной и драматичной, чем только что описанные мытарства ирландцев. Часть их истории — наиболее ранняя ее часть — известна не столь широ­ко, как ей следовало бы, и мы поэтому очертим некоторые ее;

контуры. Мы находимся в неоплатном долгу перед Мехаль Собель, (Mechal Sobel, 1987) за ее блестящее исследование процесса со­вместного формирования африканцами и европейцами культуры

Социальная психология культуры 317

американского юга, а также динамичных взаимоотношений меж­ду двумя упомянутыми субкультурами.

Расхожее мнение о культуре юга гласит, что она состояла из двух живущих в симбиозе культур: из господствующей культуры белых, представлявшей собой приспособленную к южным усло­виям английскую культуру, и культуры черных рабов, являвшейся продуктом адаптации к суровым условиям рабства и включавшей в себя лишь отдельные составляющие африканской культуры, вы­ражавшейся в виде диалектов, суеверий и фольклорных традиций в музыке и устном творчестве.

Книга Собель убедительно показывает, что культура юга в том виде, в каком она сформировалась в XVIII в., представляла собой на самом деле единую смесь европейской и африканской культур. В первую очередь Собель отмечает, что черные и белые постоянно были сведены в одно целое. Дети белых зачастую воспитывались чернокожими женщинами, роль няньки для которых была типич­ной. Черные и белые дети играли вместе, по крайней мере, до достижения ими подросткового возраста. Белый плантатор прово­дил со своим чернокожим надсмотрщиком гораздо больше време­ни, чем с кем бы то ни было. Кроме того, чрезвычайно важно отметить, что на раннем этапе развития культуры идеология расо­вого превосходства еще не сформировалась. Черные и белые часто отправляли религиозный культ в одних и тех же церквях зачастую с чернокожими священниками. Как показала Собель и другие ав­торы, расистская идеология явилась позднейшим привнесением, призванным облегчить совесть рабовладельцев, все более и более нуждавшихся в оправдании института рабства перед лицом рели­гиозных и политических перемен (van den Berghe, 1981).

В этой обстановке обоюдных контактов культурное влияние неизбежно становилось улицей с двусторонним движением, не­смотря даже на то, что природа и происхождение различных аф­риканских и европейских ингредиентов, попадавших в общий ко­тел культуры южных плантаций, перестали быть очевидными для представителей господствующей «белой» культуры.

Собель начинает свое описание этого обоюдного влияния с замечания, что традиционные английская и африканская культу­ры с самого начала были сходны во многих важных отношениях. Как уже говорилось ранее в этой главе, преобладавшие на юге варианты английской культуры представляли собой вариации до­капиталистической аграрной традиции, не придававшей большо-

318 Глава 7

го значения труду как таковому и не осуждавшей праздность. Как указывал Вебер, традиционный крестьянин работает не больше,! чем необходимо для того, чтобы на столе была еда. В этом отноше- j нии английская культура очень напоминала африканскую, в сисчч теме ценностей которой идея труда как такового не играла ника кой роли. В самом деле в большинстве местностей Западной Афри-!;

ки люди работали только два месяца в году, когда того требовали' сельскохозяйственные надобности.,

Предрассудки, характерные для обеих культур, также были в высшей степени сходны. Представители обеих культур верили в могущество ведьм, существование троллей и других лесных духов, j Наконец, их религиозные верования также очень хорошо согласо-г вывались между собой. Для африканцев новой была только идея вос­кресения, в то время как история творения и история Адама и Евы были идентичны традиционным африканским представлениям. По-?;

добные черты сходства значительно облегчали взаимное влияние.,

Африканское влияние на формирующуюся культуру юга было» заметным в целом ряде отношений, особенно в области сельско­хозяйственных приемов и архитектуры. Многие приемы ведения' хозяйства представляли собой адаптацию африканских. Обычай, строить дома на сваях с целью избавиться от обитающих вниз;

насекомых был заимствован из Африки. Непосредственно оттуда же были заимствованы и несколько других вариантов конструк-;

ций домов. ^<:

Ценности культуры юга также испытали на себе влияние аф риканских традиций. Характерное представление о роде, ведущем­ся с момента его основания, было более распространено на юге, чем на севере, и вполне согласовывалось с представлениями о се-⁸ мье и клане, бытовавшими в Африке. Присущую американском югу эмоциональность в противоположность характерной для севе­ра молчаливости Собель относит отчасти на счет африканского влияния. Эта эмоциональность была особенно очевидной в раз! личных формах религиозного самовыражения. Так называемый «эк8 статический» подход к религии, состоящий в живом проявлений эмоций и даже одержимости, представляет собой прямое заим ствование африканских практик. И по сей день фундаменталистс- кие секты на юге США практикуют подобный «экстатический подход. Поминовение усопших, имеющее целью воссоединение < предками, было традиционно для Африки и не являлось частьй английской традиции, став, несмотря на это, частью религиозно! идеологии юга даже в существовавших задолго до этого протестам

Социальная психология культуры 319

ских сектах. Специфически африканское происхождение имеют и многие из южных суеверий.

Но, пожалуй, самый важный и долговременный вклад афри­канцы внесли в язык американского юга. Они принесли с собой языки, богатые пословицами, образными выражениями и други­ми оборотами речи, которые, как отмечали многие ученые (на­пример, Brooks, 1985), были непосредственно перенесены в юж­ный вариант английского языка. Стало уже стойкой традицией обращать внимание на то, что литература юга в немалой степени обязана своим величием примеси африканских языковых образо­ваний. О масштабах вклада чернокожих писателей в литературу свидетельствует недавняя работа Нисбетта и Хендерсона (Nisbett & Henderson, 1991), в которой указывается, что несмотря на пре­имущества белых в отношении высшего образования и социально-экономического статуса, вклад, сделанный в современную лите­ратуру чернокожими авторами (начиная с Ральфа Эллисона, Лэн-гстона Хьюджеса, Ричарда Райта и Джеймса Болдуина и кончая Тони Моррисон, Элис Уокер и Огестом Уилсоном), более суще­ствен по отношению к общей численности чернокожего населе­ния, чем вклад белых писателей севера или юга США.

Наконец, необходимо отметить повсеместно признаваемый вклад нефов юга в музыкальную традицию не только американского юга, но в конечном счете и всей мировой культуры. Произошедшее в XVIII в. столкновение европейской мелодики с африканской ритми­кой произвело эффект «большого взрыва» (похожего на тот, о кото­ром говорят астрофизики), космические осколки которого в виде множества музыкальных стилей, начиная с негритянских спиричу-элсов и кончая регтаймом, джазом, блюзом, рок-н-роллом, соулом и рэпом, продолжают сыпаться на Землю и по сей день.

Таким образом, с момента своего возникновения культура аме­риканского юга представляла собой результат слияния двух, уже во многом к тому времени сходных культур, происшедшего в результа­те реакции на новые для них обеих условия, а также на влияние института рабства, придавшее каждой из них новые очертания.

Конечно, наследие рабства оказало долговременное влияние на экономические успехи (и неуспехи) чернокожих, подобно тому, как почти рабские условия существования ирландцев оказали вли­яние на их социальную группу. Как отмечают Сауэлл (Sowell, 1983), Огбу (Ogbu, 1978) и другие авторы, условия рабства, а также обус­ловленный последующим кастовым статусом профессиональный

320 Глава 7

«потолок» породили соответствующее отношение к работе и при* обретению трудовых навыков, которое сохраняется и по сей день (по крайней мере в городских негритянских районах).

Те из чернокожих, кто занимал выгодное социальное положе» ние на момент прогресса в сфере уравнивания гражданских прав! во второй половине 1960 г., т.е. имел хорошую работу и образова-i ние, резко переместились в русло основного экономического поч тока. Действительно, к 1980 г. получившие университетское обра зование чернокожие супружеские пары зарабатывали почти столько же, сколько и белые супружеские пары, имеющие университете" кое образование (U.S.Bureau of the Census, 1981). Однако положе» ние тех чернокожих, социальный статус которых на момент нача­ла эры гражданских прав был не столь завидным, в действитель' ности лишь ухудшилось. Не вызывает сомнений, что, начиная 60-х годов, уровень безработицы, количество случаев тюремно) заключения и распада семей резко возросли среди них.

Уилсон (Wilson, 1987) объясняет подобное положение дел в основном сокращением числа мест для рабочих («синих воротнич ков»), принадлежность к которым была традиционной отправной точкой на пути в средний класс. Это сокращение было горазд(й более масштабным, чем принято считать, и коснулось в основной! урбанизированных районов севера страны, среди жителей кото рых велика доля чернокожего населения. В любом случае произо-й шедшее вследствие этого уменьшение числа социальных возмож* ностей для деклассированного чернокожего населения, равно как! и сохранение социальных патологий, связанных с принадлежностью к низшему сословию — «андеклассу», способствуют сохране нию как расизма в среде белых, так и ощущения отчаяния сред! черных. Черные все еще ждут изменений в объективной ситуацш и субъективных стереотипах, которые позволили бы им полное тью и на равных принимать участие в экономической жизни Аме рики, а также в социальных и культурных институтах, для форми рования которых они так много сделали.

Традиционная япрнЛая Культура и апитадиз

Истории драматической культурной эволюции могут быть pac-i сказаны практически о любом из народов мира. В подобных исто риях часто присутствуют две взаимосвязанные сюжетные линий Первая состоит в том, что ситуация каким-либо существенный образом меняется, вторая же—в том, что исходная культура ос

тавляет за собой право придавать собственную окраску процессу ассимиляции этих изменений.

Одна из этих наиболее примечательных и своевременных исто­рий связана с внедрением капитализма в традиционную японскую культуру в 1870-е годы. В это время Япония была волевым решени­ем открыта для торговли с Западом. Первые путешественники, по­бывавшие в Японии в это время, заключили, что страна никогда не станет хоть сколько-нибудь богатой. Их мнение основывалось отчасти на верном тезисе о том, что Японские острова обладают незначительными естественными ресурсами, отчасти же — на свой­ственном наблюдателям тех лет (и кажущимся очень странным со­временным наблюдателям) убеждении, что японцы слишком ленивы и слишком любят удовольствия, чтобы иметь производи­тельную экономику.

В течение последующих пятидесяти лет японцы показали себя мастерами капиталистических способов производства и распреде­ления. Они построили динамичную и преуспевающую экономику, ориентированную на высокую производительность труда и экс­порт продуктов производства, достигшую пика в период перед вто­рой мировой войной, а после произведенных войной разрушений выстроили ее заново, подняв на еще большую высоту. Однако бо­лее всего впечатляет то, что им удалось изменить саму суть капита­лизма не только в своей стране, но постепенно и во всем мире. Подобное изменение природы капитализма подразумевает отно­шения большего сотрудничества между трудом и капиталом, отно­шения, согласующиеся с традиционным для японского общества явлением, а возможно, и объяснимые с его помощью, — речь идет об особом характере связей между феодалом и его вассалом (Doi, 1971).

В традиционной японской иерархии подчиненный не имел никаких «прав». Поскольку в прошлом у подчиненных не было контрактных отно­шений, единственной надеждой для них было попытаться пробудить доб­роту и благоволение в тех, кто был выше по статусу. Достигалось это путем апелляции к отеческим чувствам и чувствам благодарности. Способность пробуждать манипулятивным путем доброту и благоволение у старших по статусу называется по-японски «амаэру» (De Vos, 1985, с. 160).

Сотрудники любой японской компании ожидают от своего босса как от современного воплощения субъекта подобных отношений проявления тех же родительских чувств по отношению к себе.

И действительно, связанные с его ролью социальные ожидания часто вынуждают его демонстрировать поведение, предполагающее наличие по-

21-658

322 Глава 7

добных чувств, независимо от того, есть они у него или их нет.... Он должен интернализовать чувство ответственности за людей, находящихся под ertkj началом, и проникнуться им... Например, в Японии руководители любого! звена, не исключая и высшее, могут принимать участие в устройстве же нитьбы кого-нибудь из своих подчиненных. В этом усматривается проявде-Е1 ние родительской ответственности и это на самом деле является чем-то® вроде отеческой заботы о благополучии подчиненных (De Vos, 1985, с. 160

Современная японская корпорация, таким образом, напомий нает семью в гораздо большей степени, чем любой ее западный! аналог. Управляющие заботятся о повседневной жизни сотрудни ков, искренне верящих, что те преследуют их интересы. Неизбеж ного, по утверждению Маркса, фундаментального конфликта ин-Ц тересов между двумя классами Японии в значительной степени"! удалось избежать. Все это дало Японии моральные и экономичес-f кие преимущества, вылившиеся в повсеместную имитацию япон-й ских приемов управления персоналом в Америке — той самой стра не, где (как мы еще будем это обсуждать в гл. 8) Курт Левин впер вые создал приемы смягчения конфликта между работниками щ работодателями — приемы, основанные не на японской «семейнойЦ модели, а на американском идеале демократического участия. ^ч

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: