Сложноподчиненные предложения с несколькими придаточными с союзами и союзными словами, стоящими рядом

1) Он только помнил, что когда он сам кончил курс ученья, то отец отослал его от себя. (И. Гончаров) 2) Чувствуется, что, когда он собирал материал к своей истории Пугачева и когда пи­сал ее, он в этом случае оставался прежде всего поэтом. (Е. Май- лин) 3) Известно ведь, что когда паны дерутся, то у холопов чу­бы начинают трястись. (А. Константинов) 4) Больше всего на свете мне хотелось спать, потому что я чувствовал, что если я до­статочно быстро засну, то проснусь опять самим собой. (В. Пеле­вин) 5) Однако он хорошо понимал, что, если не браться за дело, все равно не узнаешь, каким будет конец. (О. Погорелое) 6) Вы действительно согласны с тем, что, когда вас ударят по правой щеке, нужно подставить левую? (О. Погорелое)

Контрольные диктанты

I

Первая встреча Пушкина с Николаем I произошла в Москве, ку­да царь вызвал поэта из Михайловской ссылки. Это было через два месяца после расправы над декабристами, многие из которых были друзьями поэта. Пушкин знал, что в делах почти всех осужденных де­кабристов находили его вольнолюбивые стихи, что стихи эти были широко распространены в армии и что сам он у царя на подозрении. Когда Николай не добился от арестованных показаний о прямой свя­зи с ними поэта, он приказал сжечь его «возмутительные»^[17] стихи.

Еще в Михайловском Пушкин тщательно пересматривает свои бумаги и уничтожает наиболее опасные страницы драгоценных за­писок о выдающихся современниках, которые он вел в продолже­ние пяти лет. Поэт боялся, что записи его могут многим повре­дить, а может, и умножить число жертв.

Царь спросил Пушкина, переменился ли за годы ссылки его образ мыслей и дает ли он слово думать и действовать иначе. По­эт не мог, однако, сделаться другим и по-прежнему вел себя сво­бодно и независимо. Об этом говорит хотя бы стихотворение «Арион», в котором Пушкин провозглашает свою верность друзь- ям-декабристам: «Я гимны прежние пою...» (169 слов)

(Из книги А. Гессена «Набережная Мойки, 12»)

II

Всю дорогу до Царского Села архитектор Василий Стасов был погружен в свои мысли. Изредка бросал он рассеянный взгляд на покрытую снегом равнину, по которой пролегала дорога, соединя­ющая столицу с Царским Селом, и думал о своем.

Ему — молодому зодчему, немало построившему в Москве,— дано поручение составить проект переделки флигеля, в котором решено было открыть новое учебное заведение — Лицей.

Стасову припомнились слухи, что ходили в петербургском об­ществе. Одни говорили, что император задумал воспитывать сво­их младших братьев — Николая и Михаила — вместе с отпрыс­ками знатнейших фамилий. Другие полагали, что царю, не имеющему своих детей, захотелось видеть вблизи себя моло­дежь. Третьи считали, что это злостные затеи Сперанского, кото­рый втерся в доверие к государю и подбивает его на опасные и вредные реформы. Но что бы ни толковали в столичном обще­стве, в начале 1811 года был опубликован указ об основании Ли­цея, и вот ему, зодчему Стасову, предложено немедленно осмот­реть здание, в котором будет находиться Лицей, и решить, как наилучшим образом приспособить его для нужд будущего учебно­го заведения. (160 слов)

(Из киши М. Васиной «В садах Лицея»)

Mi t

Хотя воспитанники съехались, занятия в Лицее не начались. Все готовились к 19 октября — дню, когда будет торжественно открыт Лицей.

Приехал граф Разумовский — министр просвещения. Все ос­мотрел и приказал провести в его присутствии репетицию пред­стоящего торжества. Ему поставили кресло. Он сел, сумрачно на­блюдая, как ввели воспитанников в парадных мундирах, построили, вызывая их по списку, обучали кланяться почтительно и изящно тому месту, где будет сидеть царь.

Зал, где проходила репетиция, был небольшой, по красивый. Светлый, с четырьмя колоннами, поддерживающими потолок, со стенами, которые были окрашены под розовый мрамор, блес­тящим паркетом, зеркалами во всю стену. Именно здесь предпо­лагалось впоследствии устраивать публичные экзамены и другие торжества. Зодчему, который переделывал здание, приспосабливая его к нуждам учебного заведения, приказано было сделать так, чтобы помещение это имело парадный.вид. Стены зала были ис­кусно расписаны. Воинские доспехи, знамена, сцены из античных времен казались не нарисованными, а вылепленными, выпуклыми. Роспись украшала и потолок, и четыре арки, через которые вхо­дили в актовый зал. Мебели в зале не полагалось, потому что вос­питанники должны были здесь заниматься фехтованием, а по ве­черам — играть. (170 слов)

(По М. Васиной)

IV

Если вам приходится нелегко, если печаль овладела вашим сердцем, отправляйтесь туда, где у реки, на холме, стоит храм По­крова на Нерли. Вглядитесь в благородные пропорции белого хра­ма, отражающегося свыше восьми веков в водах, и вы увидите, как естественно вписано строение в окружающий пейзаж.

Заблуждается тот, кто, увидев храм один раз, считает, что зна­ет его. Эту поэму из камня надо перечитывать многократно, что­бы понять, в чем прелесть этого необыкновенного сооружения.

Трудно сказать, когда лучше любоваться им. Весной, когда Клязьма и Нерль разливаются, впитывая в себя ручьи, бегущие из лесов, озер, и вода затопляет луга. В темных, напоминающих густо настоянный чай волнах отражаются березы, ивы и похожие на бога- тырей-великанов дубы, что старше берез и, наверное, помнят, как владимирскую землю топтали татарские кони и как стояли здесь по­возки кочевников. На рассвете, когда над лесами играют солнечные лучи и от всплесков светотени древние стены словно колеблются, светлея час от часу. Покров надо видеть и в дождь, когда огромная туча словно останавливается, чтобы полюбоваться храмом.

Храм в том виде, как мы его знаем,— лирическая поэма, об­ращенная к внутреннему миру человека. (175 слов)

(По Е. Осетрову)

В природе все прекрасно: и плывущие по небу облака, и берез­ка, шепчущаяся с травой, и суровая северная ель, и лишайник, ко­торый карабкается вверх по склону каменистого откоса. Но что мо­жет по прелести и очарованию сравниться с водой? Волнуемые ветром волны, отражающие зеленое и голубое, — живая жизнь. Так думал я, когда плыл на простом деревянном паруснике по рябоватым просторам Онежского озера. Оно манило прозрачностью и глубиной.

Я вспомнил, что в старину воду считали целебной, очиститель­ной силой. Когда при гадании девушки смотрелись в воду перед зеркалом, надеясь увидеть там суженого, то это был обычай ис­прашивать будущее у воды.

Озеро меняло краски. Сначала, когда едва вспыхнул рассвет, во­да была холодной и неприветливой. Потом цвет озера стал оловян­ным. Когда же лучи солнца заиграли на парусе, вода повеяла све­жестью, заколебалась, как будто в танце, стала теплой, манящей.

Я плыл в мир русской сказки — в древние Кижи. Те, кто не бывал там, думают, что Кижи — островок, который затерялся сре­ди водных просторов. Однако знающие люди рассказывают, что на озере почти две тысячи островов. (166 слов)

(По Е. Осетрову)

VI

Затопив в землянке печурку, Поля сварила чай и, как только стемнело, легла спать. Первые полчаса было как-то тревожно и неуютно. Все казалось, что кто-то крадется к землянке. Вот-вот откроется дверь — и войдут чужие люди. Потом поднимала голо­ву, прислушивалась. Оказывается, это похрустывало сено под ее телом. В конце концов Поля убедила себя, что тайга пустынна в зимнее время и ничто ей не грозит. Вся тревога от возбужде­ния и мнительности, и нечего всякими пустяками голову забивать. Она уснула крепко, проспав без сновидений всю ночь напролет.

С рассветом Поля, встав на лыжи, пошла дальше. Шла, как вчера, легко, излишне не торопилась, но и не мешкала зря на остановках. Посидит где-нибудь на валежнике, похрустит сухаря­ми — и снова в путь.

Тайга лежала, закутанная в снега, притихшая, задумчивая. День выдался светлее вчерашнего. Несколько раз выглядывало солнышко, и тогда макушки деревьев со своими белыми пушисты­ми шапками становились золотистыми и светились, как горящие свечи. Виднее становились и затесы на стволах, за которыми По­ля следила в оба глаза, чтобы не сбиться с пути. (167 слов)

(Г. Марков)

VII

В восемнадцать лет невозможно быть оседлым, и однажды ты вдруг почувствуешь неодолимое желание соприкоснуться с неиз­веданным, неизвестным.

Как прекрасно в вечерний час подняться по дрожащему кора­бельному трапу па празднично освещенную палубу и присоеди­ниться к шумной толпе пассажиров, которые прощаются с землей и уходят в море, в какую-то новую, удивительную, ни с чем не сравнимую жизнь.

Когда пароход загудел трубным голосом и палуба стала содро­гаться от работы упрятанных в трюме машин, закипела у бортов темная, с нефтяными оранжевыми пятнами, со световыми блика­ми вода, вдруг вздрогнул и, медленно разворачиваясь, стал отхо­дить берег с темной толпой провожающих на причале. Поплыли, туманясь, портовые огни, убегая все дальше и дальше в глубь ма­терика, желтея там, вдали, а веселые звезды стали приближать­ся, иные, казалось, висели прямо на реях, и их можно было, как бабочку, спять рукой.

И вдруг дохнуло свободой, соленой прохладой, и Черное море глянуло прямо в глаза.

Я расхаживал по нижней палубе среди поющих, кричащих, пляшущих пассажиров, гордых и печальных, неподвижно сидящих и вповалку храпящих прямо на палубе. Я был один из них в эту ночь, безвестной песчинкой, отправлявшейся в далекое и неизве­данное плавание. (180 слов)

(По Б. Ямпольскому)

VIII

На третий день подъем по снежной равнине сделался более заметным и появилось больше трещин, которые замедляли движе­ние. Приходилось идти осторожно, прощупывая снег, чтобы не провалиться через тонкий слой его, скрывающий трещины.

На севере тучи расходились, разгоняемые ветром, и между их серыми клочьями то показывались, то исчезали горы, которые тя­нулись длинной цепью по всему горизонту. На их белоснежном фо­не чернели скалистые отроги. Незаходящее солнце катилось над самым гребнем хребта, тускло светя сквозь пелену туч и окраши­вая их в красноватый цвет. Снеговая равнина па переднем плане покрылась пятнами и полосами, отраженными от неба синеватого и розового цвета. Общая картина снеговой пустыни и таинствен­ного хребта, который впервые предстал перед глазами путешест­венников, была поразительна.

Подъем на этот хребет продолжался в течение трех дней вследствие сильных трещин льда. Ледяной поток, то есть ледник, который спускался по долине южного склона хребта, имел до ки­лометра в ширину и с обеих сторон окаймлен крутыми темными откосами, покрытыми снегом. (148 слов)

(По В. Обручеву)

IX

Заметив слева от поля огонек, которого раньше не видела, Варька, остановилась. Огонек то исчезал, то опять вспыхивал,

и она сначала подумала, что кто-то идет лугом. Лишь когда он вспыхнул высоким пламенем, она поняла, что разжигали костер. Варька выбралась из борозды и свернула влево. Ома шла, не об­ходя глубоких низин, держась па свет костра. Старицы запутанны­ми петлями избороздили луг, вода в них держалась недолго, толь­ко после половодья, а остальное время стояли сухими, иные лишь с вязкой мокрецой, вокруг которой безудержно бушевали травы. Варька еще издали определяла их по лягушачьему кваканью. Ни­зины были заполнены серебристым при лунном свете туманом. Варька входила в пего, как в воду, сначала по пояс, а потом и во­все с головой. Твердь земли внезапно убегала, почти провалива­ясь под ногами, тело охватывал овражный холодок, и Варька с приостановившимся дыханием продиралась сквозь брызжущие росой заросли, спеша поскорее выбраться на открытое место. Вы­бравшись, огляделась, удивляясь, как она прошла через этот рас­падок, такой жуткий под седой гладью тумана. (156 слов)

(По Е. Носову)

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: