Призрак римского величия в средневековой Европе

Великое переселение народов разрушило древнюю Римскую империю: западная ее часть пала под ударами германцев, а восточная под напором славян преобразовалась в новое государство. Византия сильно отличалась от прежнего Рима, и весьма символично, что его обитатели, преимущественно греки, называли свою «римскую страну» уже по-гречески — Ромейской империей. Историки, чтобы не путать ее с прежней Римской империей, используют чаще «западное прозвище» империи - Византия. Однако величие Древнего Рима не кануло в лету. Напротив, желание восстановить Римскую империю вдохновляло в Средневековье и византийский Восток, и европейский Запад. Причем и Константинополь, и Римская империя, провозглашенная Карлом Великим и Папой Римским на месте разросшегося королевства франков, в равной степени были убеждены, что они и есть подлинное воплощение нового — «Второго Рима». Основной смысловой осью этих воззрений была мысль, которая родилась еще в древнем Риме. Военное могущество «Первого Рима», обширные его границы, включившие в себя почти все известные тогдашнему европейскому миру страны и народы, высокая культура и успехи романизации привели жителей Римской империи к мысли о совершенстве и незыблемости римского порядка (Рим — Вечный город, urbs aeterna). Христианство, религия вселенская по своей природе, легко восприняло от языческого Рима идею вечной вселенской империи, отсвета Царства Божьего на земле. Языческий orbis terrarum превратился в tota christianitas. Раздел Франкской империи при внуках Карла Великого не разрушил мечту о Втором Риме на Западе. В XIII–XVII вв. ее олицетворяла Священная Римская империя германской нации, объединявшая, кстати, хотя и в весьма аморфной форме, не только немецкие, но и другие европейские христианские, в частности западнославянские, страны. Носителями высшей светской и духовной власти в этом западном христианском мире признавали римского (германского) императора и Папу. Их конкурентами на православном Востоке оказались византийский император и константинопольский вселенский патриарх (симфония «царства» и «священства»).

Одновременное существование двух «Вторых Римов» в идейном плане несло отрицание друг друга, ибо истинный наследник «Первого Рима», по мнению обоих претендентов, мог быть только один. Византийские императоры видели в Карле Великом, в Оттонах и Гогенштауфенах узурпаторов и воспитывали в подобном взгляде жителей всей православной ойкумены. Постепенное, но неуклонное угасание Византии убедило западный христианский мир в истинности их «Второго Рима», а на православном Востоке поставило вопрос о преемнике Константинополя.

Болгарские монархи, когда им удавалось отвоевать у Византии какой-либо фрагмент ее территории на Балканах, спешили объявить себя «царями болгар и ромеев». Болгарский царь Иоанн-Александр (XIV в.), связанный родственными узами с византийскими императорами, открыто называл себя наследником Рима, а в болгарской литературе присутствовала идея, что новый Константинополь — это болгарская столица Тырново. Сербский царь Стефан, тоже кровный родич багрянородных византийцев, не желал отставать от своего современника Иоанна-Александра, и тоже заявил о своей претензии считаться наследником Рима. Так родилась идея «Третьего Рима».

Интересно, что позже мысль о «Третьем Риме» использовалась не только на православном Востоке и в России. Во времена борьбы за объединение Италии Джузеппе Мадзини позиционировал будущую объединенную республиканскую Италию как «Третий Рим». В подобном смысле эксплуатировал понятие «Третий Рим» Муссолини.

Поразительно, но даже турки не остались равнодушны к мистическому величию Рима, конечно, в его ромейском воплощении. Османская монархия, стоящая в XV–XХ вв. во главе крупнейшей мусульманской державы, никогда всерьез не пыталась вывести происхождение своих султанов от пророка Мухаммеда, зато султан — завоеватель Константинополя Мехмед II, «стремясь поразить своих подданных, как турок, так и греков, поддерживал версию о том, что его семья происходит от принца императорского дома Комнинов, который эмигрировал в Конью, принял там ислам и женился на сельджукской княжне»[424].

Не осталось чуждо к «римскому наследству» и Литовско-Русское государство. Объяснялось это несколькими обстоятельствами: во-первых, ввиду длительного общественно-экономического и правового первенства русских земель стоял вопрос идеологического обоснования политического доминирования Литвы; во-вторых, требовалось поднять идеологический престиж литовской династии Гедиминовичей-Ягеллонов, представители которой правили не только в Литве и Польше, но и занимали временами чешский и венгерский престолы. Сыграло свою роль и проникновение в польско-литовские пределы Ренессанса с его интересом к римской античности. Генеалогические легенды о «высоком» происхождении литовского народа и правящей династии Гедиминовичей удовлетворяли общеевропейскую моду на античную историю. Первоначально именно в таком «ренессансном», а не внешнеполитическом контексте идеологической борьбы с Москвой появляется сообщение о римском происхождении литовцев у видного польского историка Яна Длугоша (1415–1480). «Он записал “слух”, что литовцы и самогиты — народы латинского происхождения. Они якобы бежали с Апеннин во времена гражданских войн — сначала Мария и Суллы (89–87 гг. до н.э.), затем Юлия Цезаря и Помпея (49–48 гг. до н.э.). Причиной эмиграции послужила уверенность в том, “что вся Италия погибнет во взаимном истреблении”. К тому же, по утверждению Длугоша, беглецы были сторонниками Помпея. После его поражения на полях Ферсала и смерти в Египте они сочли за благо скрыться. Датой исхода польский историк называл 39-й г. до н.э. Руководил переселенцами князь Вилий. По его имени была названа столица — Вильно. Новую родину стали именовать L’Italia, “Литалия”. Позже это слово трансформировалось в “Литву”. Эта же версия повторяется в трактате Матвея (Мацея) Меховского “О двух Сарматиях” (1517), а вот Михаил Литвин в своем сочинении “О нравах татар, литовцев и москвитян” (1550) утверждал, что литовцы — потомки людей Юлия Цезаря, посланных в Британию, но потерпевших кораблекрушение в Прибалтике»[425]. По другой версии Миндовг, Довмонт, Тройден, Витень и сын его Гедимин оказываются потомками римского аристократа Палемона, бежавшего с пятью сотнями сподвижников (по другим версиям, с 500 родами) от тирании своего брата императора Нерона.

«Римским происхождением» литовского народа объясняли, почему литовцы, почти столетие жившие в одном государстве с православными русскими, не обратились в православие, а после Кревской унии 1385 г. быстро приняли «истинную римскую веру». Убеждение в «римских корнях» литовского народа толкнуло М. Тышкевича в середине XVI в. предложить учить в литовских школах «подлинный литовский язык — латынь» (меморандум королю Сигизмунду о государственном языке), а Иоанн Вилимовский и Абрам Кульветис открыли такие школы в 1539 г.

Легенды о происхождении литовских князей разнообразны. Причем, наиболее древние и отражающие реальную подоплеку имеют связь с варяжским и восточнославянским элементом[426]. «Римский след» возникает позже. Он содержится в восьми источниках (летописях Археологического общества, Красинского, Рачинского, Ольшевской, Румянцевской, Евреиновской, Хронике Быховца, Хронике Литовской и Жмойтской), а также в трудах историка XVI в. Мацея Стрыйского[427].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: