Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Конец второй книги. 11 страница




— Пить!...

Князь подал ему остаток таинственного питья и тот жадно выпил, а затем впал в забытье.

Лили встала на колени и горячо молилась.

Пристально смотревший на нее князь увидел, что над белокурой головкой ее засиял нежный голубоватый свет, а на груди сверкнул пурпурный луч, от которого повеяло живительным теплом.

«Ну кто мог подумать, что от такой негодной матери родится прелестный ребенок, судьба которого обещает, видимо, быть чистой и высокой, — подумал князь. — Из ее головки исходят непорочные мысли, а сердце изливает жар искренней и глубокой привязанности».

Чувство горячей симпатии загорелось в его сердце к славной девушке, так трагически осиротевшей, и он дал себе слово стараться по мере возможности просветить ее, расширить умственный кругозор и разъяснить законы, которые управляют мирами видимым и невидимым, чтобы ее вера не пошатнулась среди развратной толпы, где ей придется жить, а порок не запятнал ее душу. Под влияни­ем таких мыслей он опустился на колени около девочки и, взяв ее ручку, стал читать величайшую из молитв, в кото­рую вложил все обязанности и нужды человека: «Отче наш, иже еси на небеси».

Через некоторое, однако неопределенное время Алек­сей Андрианович встал и поглядел на Заторского, лицо ко­торого приобрело восковой оттенок, затем он поднял, Лили и проговорил, целуя ей руку:

— Наш друг перестал страдать. Пойдите отдохнуть, Елизавета Максимилиановна, а потом помолитесь за ва­ших несчастных родителей, они очень нуждаются в этом.

Залившись слезами, Лили перекрестилась, поцеловала руку усопшего и вышла.

ГЛАВА XII.

На рассвете прибежал слуга и доложил князю о приез­де, по делу Фени, врача, судебного следователя и проку­рора.

Но минувшая страшная ночь принесла еще одну жерт­ву: Аким повесился в комнате, где его заперли.

Врач удостоверил кончину баронессы, доктора Затор­ского, а также и Фени с Акимом.

Барон был в нервном состоянии и так слаб, что едва мог дать показания. Он объяснил, что вернулся домой ра­нее назначенного времени, потому что спешил увидеться со своими и приехал в наемной карете. Не желая никого будить, он отпер дверь своим ключом и направился в свою комнату, когда услышал выстрелы, на которые тот­час бросился, но нашел только два распростертых трупа. Он думал, что помешается от горя и беспомощно свалил­ся в кресло, а о дальнейшем имеет самое смутное пред­ставление. Что же касается мотивов, вызвавших это убийство и самоубийство, барон просит его избавить от их объяснения.

Заявление, оставленное Заторским, будучи подлинным документом, делало его рассказ вполне правдоподобным, сообщение же князя следователю об интимных отношени­ях между умершими, подтвержденное и прислугой, до­полняло все. Невыясненной осталась только пред­шествующая катастрофе ссора между возлюбленными.

Следственные власти были еще заняты составлением протоколов, как вдруг приехала Елена Орестовна, очень удивленная тем, что нашла на станции экипаж, который должен был прибыть за бароном. Узнав о происшедшем накануне в замке, она чуть не упала в обморок, но с обычной энергией тотчас принялась помогать Елецкому, которому пришлось одному заниматься всем, так как ба­рон был совершенно не в состоянии делать необходимые распоряжения.

В доме стояла мрачная и тяжелая, как свинец, атмос­фера.

В большом зале, где еще так недавно весело танцева­ли, покоилось тело баронессы, так неожиданно вырванной во цвете лет из жизненного пира.

Одетого уже для погребения Заторского оставили на по­стели, поместив ее в ожидании гроба посреди кабинета.

Мрачно настроенная и взволнованная прислуга пере­шептывалась в людской. Не только трагическая смерть Фени и Акима кошмаром давила на всех, но и кончина ба­ронессы с доктором также порождала бесконечные пере­суды.

В первую минуту все считали убийцей барона, а пото­му история самоубийства вызывала горячие пререкания. Однако правды никто не знал. Когда вбежали Иван и Ан­нушка, оба уже лежали на полу, а барон с видом безум­ного сидел в кресле.

Кроме того, Аннушка поведала теперь остальной при­слуге, что Анастасия Андреевна и бивала Вадима Викторо­вича, а потому очень вероятно, что он, получив новые пощечины, взбесился и, наконец, убил ее, а для того, что­бы не идти на каторгу, покончил с собой. На этой версии все успокоились, тем более, что у каждого работы было по горло.

Князь хлопотал обо всем и послал даже телеграмму тетке Заторского, сообщая ей о печальном событии и спрашивая ее распоряжения: хоронить ли его в Ревеле или отправить тело в Петербург.

Когда Мэри очнулась от своего продолжительного сна и осознала случившееся, у нее сделался приступ такого безумного отчаяния, в котором впервые вылилась вся не­обузданность ее пылкой натуры. Она каталась в истерике, рвала на себе волосы и обвиняла Небо в жестокости и не­справедливости.

Подле нее была Елена Орестовна, которой князь сооб­щил всю правду и то, что Мэри потеряла жениха, но та уже подозревала истину раньше. Кроме того, Елецкий по­советовал не оставлять молодую девушку и удалить при­слугу, чтобы Мэри, несмотря на свое обещание, не выдала истины в припадке отчаяния.

Тетушка дала пройти первому параксизму и когда, вслед за истощением сил, настало невольное успокоение, старалась подействовать на Мэри путем убеждения, сты­дя за проклятия и бешеное отчаяние, которое каждую ми­нуту могло опорочить, если не совершенно уничтожить, поступок любимого человека, искупившего свои заблуж­дения истинно христианской кончиной.

Стратегия и вразумительные, строгие слова Елены Орестовны не преминули оказать воздействие на пылкую Мэри, а когда вечером состоялась первая панихида, она присутствовала на ней, правда расстроенная и бледная, как призрак, но, тем не менее, не выдала ничего, что могло бы повредить барону. А тот тоже присутствовал, но к концу службы ему сделалось дурно и его увели. Ли­ли опустошила все оранжереи и сад, и свежие цветы ду­шистым покровом одели усопших: даже для Фени с Акимом она сплела венки и послала.

Настала ночь и в большой зале читальщик, средних лет человек, однозвучно тянул псалтырь. Большие свечи в се­ребряных подсвечниках, расставленные вокруг катафалка, тускло освещали покойную. Ее лицо было покрыто газом, потому что даже смерть не могла придать искаженным чертам баронессы выражение того ясного и величавого покоя, какое великая избавительница обычно налагает на бренные останки тех, кто постиг великую загадку бытия.

Едва пробило полночь, как вдруг читальщик ощутил хо­лод и подумал сходить за пальто: ему показалось, что ветром открыло окно и студеный порыв его пронесся по зале, так, что пламя свечей заколебалось.

Жуткое, не испытанное до сей поры чувство охватило его: он намеревался уйти из залы, но вдруг ослабел и на минуту прикрыл лицо руками. С усилием поборов сла­бость, он выпрямился, услышав странный шум, точно это был треск вперемешку с глухим рычанием. В ту же мину­ту он вытаращил глаза и, онемев от ужаса, увидал небы­валую картину.

В двух шагах от него, озаренный широким, кроваво- красным сиянием по ступенькам катафалка всходил ог­ромный тигр. Потом он поднялся на задних лапах, оперся передними о грудь покойной и фосфорически горевшие глаза его смотрели на читальщика хищным взглядом. А позади тигра был виден витавший словно в воздухе образ женщины с кожей бронзового цвета, распущенными воло­сами и украшенной драгоценностями. В поднятой руке ви­дение держало что-то красное.

Дикий вопль безумного ужаса вырвался у читальщика. Словно сквозь дымку ему казалось, будто страшный зверь отступил, тогда как голая женщина, окутанная, точ­но покрывалом, иссиня черными волосами, носилась в кровавом тумане. Затем он потерял сознание.

Его крик переполошил находившуюся вблизи прислугу.

Иван первым вбежал в залу и еще видел, как голова тигра высилась над мертвой, которую он словно расталки­вал. А потом все исчезло.

Паника распространилась по дому. Никто из людей не хотел оставаться и с большим трудом удалось уговорить их побыть до отъезда семьи, назначенного немедленно после погребения баронессы. Часть прислуги согласилась, но многие положительно бежали, и ни один не захотел да­же касаться покойной, тело которой нашли перевернутым вниз лицом с глубоким укусом на груди.

Понятно, как угнетающе действовали на барона все эти происшествия, а потому он лихорадочно спешил поскорее уехать из злополучного места, будившего в нем воспоми­нания о драме, несчастным героем которой он оказался.

В парке, вблизи от замка, находилась родовая капелла со скелетами последних фон Козенов старейшей линии. Здание было воздвигнуто в конце восемнадцатого столе­тия и там оказались свободные места: ввиду недруже­любного настроения людей и желая поскорее покончить с семейным скандалом, барон решил схоронить жену в этом склепе. Днем получили телеграмму из Петербурга от компаньонки тети доктора: она сообщала, что по полу­чении известия о смерти племянника у Софии Федоровны сделался апоплексический удар и в настоящее время она не в состоянии сделать какое-либо распоряжение. Других близких родственников нет, а где находятся дальние она не знает и просит поместить гроб в какой-нибудь ревельской церкви до нового указания.

По совету князя барон решил временно поставить гроб Заторского в родовом склепе.

На следующее утро, наскоро и без всякой торжествен­ности, состоялось погребение.

Гроб Вадима Викторовича поставили у входа в склеп и от тела шел уже трупный запах, свидетельствующий о бы­стром разложении.

Вслед за тем, после полудня, уехала Елена Орестовна, забрав с собой Мэри, казавшуюся совершенно больной, и обоих детей с гувернанткой, а за ними последовал и жен­ский персонал прислуги.

Барон оставался еще два дня. Несмотря на желание по­скорее покинуть опротивевший ему замок, его задержали некоторые необходимые дела, а князь объявил, что не ос­тавит его и пробудет в Петербурге до тех пор, пока ба­рон не решит вопроса о своем дальнейшем местопребывании, после чего Елецкий намеревался вер­нуться в Лондон.

Вечером этого горестного дня оба они сидели в комна­те князя и пили чай: печальный и совершенно подавленный барон тяготился идти к себе.

Они говорили о загадочных событиях последнего вре­мени, о смерти Карла и видении читальщика, а затем князь рассказал о появлении призрака ливонского рыцаря, бывшего Действительно горевестником. Барон долго раз­мышлял, а потом заметил, со вздохом:

— Будь все эти истории с тигром справедливы, это бы­ло бы ужасно. Но признаюсь вам, Алексей Андрианович, я не верю, что бедный Пратисуриа мог уже кому-нибудь вредить. Дело в том, что наша суеверная и глупая прислу­га никогда не видела тигра, особенно столь живого с ви­ду, а от страха у них явилась галлюцинация. Самое лучшее будет увезти статую в Петербург: пусть они сто­ят в музее. Я уже заказал стеклянную крышку на эту уди­вительную группу и...

— Ради Бога, откажитесь от вашего безумного намере­ния! Неужели вы хотите, чтобы и дети ваши стали жерт­вою вампира? — воскликнул с негодованием князь и таким убежденным тоном, что барон был несколько смущен.

Но он был из числа тех упорных и упрямых людей, ко­торых сама очевидность не могла заставить изменить предвзятое мнение.

— Что же мне остается делать? Нельзя же, однако, уничтожить столь редкие и драгоценные предметы, так как вижу, что именно к этому вы и ведете речь, стараясь запугать меня, но до такой доверчивости и вандализма я не дойду.

— Самый глухой тот, кто не хочет слышать, а если вам недостаточно полученных уроков, обождите новых, — с негодованием возразил князь.

— Ну, ну, друг мой, не сердитесь, у меня и так доволь­но горя. Будьте снисходительны к моей археологической слабости. А для того, чтобы доказать вам, как высоко це­ню ваше мнение, я оставлю здесь Пратисуриа и Кали, их накроют стеклом и, я убежден, что в таком виде они бу­дут совершенно безвредны.

— Слава Богу! Пусть оба эти чудовища, послы истинно дьявольской мести, по крайней мере останутся здесь.

— Вы неблагодарный человек, князь. Бедная девушка любила до того, что пожертвовала жизнью, потеряв вас, и мысль ее отдать вам самое драгоценное — сердце и тиг­ра — является мрачной, но глубоко трогательно-поэтичной. Если бы тигр был послом смерти, то он прежде всего обрушился бы на вас, а не на невинного сторожа, — заметил барон.

Князь пожал плечами.

— Я застрахован от его нападения могуществом того, кто нас спас, а вы, видевши все и будучи не вполне не­веждой в оккультизме, не имеете права предвзято отри­цать это.

— Не отрицаю «с предвзятой мыслью», например, появ­ления рыцаря, засвидетельствованные целыми веками, считаю их совершенно достоверными: ведь предсказанное им несчастье поразило меня прямо в сердце. — Барон прикрыл глаза рукой. — О, если бы я мог найти средство вернуть ему спокойствие могилы, утолить его мститель­ность, несравненно более страшную, чем Пратисуриа! Алексей Андрианович, я думаю вы уже очень много по­знали в сокровенных науках? Не можете ли вы посовето­вать, чем успокоить душу рыцаря? Или, может быть, радж-йог укажет нам что-нибудь по этому поводу? — спросил барон.

— Прежде, чем будет ответ Веджага-Синга, мы будем далеко от Зельденбурга, — уклончиво ответил князь. — Впрочем, мне пришлось говорить с одним очень уверен­ным оккультистом по однородному случаю, и вот что он сказал мне. Места преступлений вообще посещаются злыми духами, а зачастую и жертвы, кипящие ненави­стью, пригвождены там своими дурными помыслами или дикой жаждой мести. Возвращаясь к интересующему нас теперь случаю, надо полагать, что рыцарь был небезупре­чен, потому что связь с женою брата вдвойне преступна, а выбор священного места для любовных похождений ука­зывает на изрядную долю развращенности. Чтобы добро­совестно выполнить свое земное испытание, человек должен совершить свой долг без всяких казуистических, смягчающих, так сказать, вину обстоятельств, и неумоли­мое правосудие Кармы не считается с этим. Несомненно, агония несчастного Раймонда была ужасна, но ненависть, бешенство и проклятия не облегчили ее. Наоборот, он со­здал в самой нише своей ауру, которая приковала его к этому месту, а проклятия, являющиеся всегда актом мо­гучей воли, заставляют его теперь насильно появляться, если беда угрожает тому роду, с которым он связан, к тому же, никто ведь не молится за него. И вот что те­перь я посоветую: прежде всего, открыть нишу, извлечь кости, если они действительно там найдутся, и схоронить их в освященной земле с подобающими церковными обря­дами. Очищение капеллы и ниши я возьму на себя, а за­тем надо молиться об успокоении души рыцаря. Советую также восстановить священный престол и хоть раза три в год совершать там службу. Надеюсь, что таким путем вы положите конец зловещим явлениям, а затем успокоите и очистите страждущий дух.

—Завтра я прикажу открыть нишу и поступлю во всем согласно вашим указаниям, признавая их совершенно справедливыми, разумными и практичными, а сам буду каждый день молиться за упокой души несчастного Рай­монда. Видите ли, друг мой, вы неправы, считая меня предвзято неверующим. Однако, как хотите, а я не могу поверить, что мертвый Пратисуриа мог кусать людей! Вы, Алексей Андрианович, мистик и чуточку фанатик, а с этой точки зрения немного преувеличиваете вещи.

Князь улыбнулся.

— Если вы не боитесь пойти сейчас со мной в музей, то увидите, как глаза тигра будут смотреть на вас с таким выражением, что у вас не останется сомнений в его жиз­ненности. Вы ведь видели Пратисуриа живым, так можете судить о действительности его взгляда, который трудно забыть.

—Идемте сейчас же! Я ничего не боюсь и рад всему, что может отвлечь меня от тяжелых и мучительных дум.

Князь взял лампу и прошел с бароном в музей, где за­жег канделябр, чтобы лучше осветить зверя.

Барон нагнулся и недоверчиво, даже несколько на­смешливо, ощупал тигра, но вдруг вскрикнул и стреми­тельно выпрямился: он заметил исчезновение ожерелья на статуе Кали.

— Взгляните: украли ожерелье! Это дерзость, перехо­дящая всякие границы! Но я разыщу вора и берегись он, если не вернет мне бесценную вещь! — кричал он, дрожа от бешенства.

—Воздержитесь от поисков этой ужасной вещи и бла­годарите Бога, что нашелся болван, избавивший вас от нее и тем самым накликавший на себя все беды, которые она навлекает. А теперь забудьте на минуту ожерелье, отой­дите и пристально посмотрите на Пратисуриа.

Достав с груди крест, о котором уже упоминалось ра­нее, князь поднял его над головой тигра. Мгновенно по телу зверя пробежала дрожь, в зеленоватых, фосфорес­цирующих глазах зажглась искра жизни и они обратили на барона дикий, хищный взгляд, могучие кости сжались, а из полуоткрытой пасти вырвалось точно кровавое пламя.

Бледный и дрожащий барон прислонился к стене.

— Ну что, теперь вы верите? — спросил князь пряча крест.

— Трудно не верить. Но что же мы сделаем с этим проклятым исчадием ада?

— Я не обладаю достаточным знанием, чтобы уничто­жить семейство вампира и статуи, но могу замкнуть обо­их в магический круг, который временно парализует их. Я слишком слаб и было бы опасно вступать в борьбу с сила­ми зла, но впоследствии надо будет попросить Веджага- Синга уничтожить дьявольское животное и усмирить злой дух Вайрами. Пока я сделаю, что могу, а вы выйдите и ждите меня.

Князь ушел в свою комнату и принес оттуда два метал­лических круга с кабалистическими знаками, сделанными красной эмалью. Один из них он надел на шею тигра вме­сте с различными другими вещами, затем он снял статую с подставки, поставил ее во второй металлический круг. После этого князь опустил шторы, положил на захвачен­ную жаровню различные травы, посыпал их ладаном, мир­рой и белым порошком, и все это зажег. Высоко держа крест и произнося формулы, князь вышел, пятясь, запер дверь на два оборота и после этого направился к барону.

—На время приятели в плену и могут развлекать друг друга, а ключ от залы надо запереть в металлический шкаф, повесив там крест. Прислуге же запретите входить в эту комнату под каким-либо предлогом.

— О, этого нечего бояться: все в безумном страхе и ни один не приблизится, конечно, к этому дьявольскому месту, — ответил барон, бледный и с изменившимся ли­цом.

На следующий день они занялись осмотром той стены в капелле, где был красный крест, и за разобранной кир­пичной кладкой открыли глубокую нишу, где пустой цо­коль указывал, что в прежнее время там помещалась ста­туя святого. Теперь же на цоколе стояло что-то вроде отвратительной мумии: тонкая железная цепь должно быть крепко связывала заключенного, судя по тому, что и теперь еще она поддерживала тело, на котором висели лохмотья одежды. Судорожно сведенные конечности и чрезмерно раскрытый рот доказывали, как ужасна была агония несчастного.

В тот же вечер тело перенесли в соседнюю сельскую кирху для погребения по христианскому обряду. Нишу вы­мыли и окропили святой водой, повесив крест, до тех пор, пока не восстановят святое место. Все обитатели замка были в восторге, будучи убежденными, что спокойствие водворится, раз удален труп. Что касается запертой ком­наты, то она внушала такой ужас и страх, что всякий обхо­дил ее, только бы миновать дверь музея, где в настоящее время хранились все привезенные бароном древности.

На следующий день после заупокойной обедни и погре­бения рыцаря Раймонда барон поспешил покинуть замок, а князь должен был последовать за ним днем позднее, так как не успел еще закончить некоторые очистительные обряды в капелле.

Старый замок снова опустел и затих.

Но через неделю после отъезда князя очень тревож­ное письмо управляющего известило барона, что три ночи подряд в запертой комнате происходил адский грохот, пе­реполошивший весь дом. Сначала раздался громой рев, так что от него дрожали стены, потом послышались кри­ки, дикое пение и комната казалась освещенной, хотя днем было видно, что шторы опущены. Однако после этих трех ночей все стало спокойно.

Несмотря на то, что великодушие покойного Заторско­го избавило барона от тяжедых мытарств громкого про­цесса, он все-таки не мог обрести душевного равновесия. Прежде всего, газеты говорили о «таинственной зельденбургской драме», а затем в обществе загадочное проис­шествие обсуждалось на все лады: преждевременная смерть молодого и всеми любимого и уважаемого докто­ра возбуждала сожаление, и это сочувствие не омрачала тень, брошенная на покойного непристойной связью. При всем том, хотя нанесение чести барона оскорбления и де­лало его гнев понятным и извинительным, а все-таки угры­зения совести мучали Максимилиана Эдуардовича. Он укорял себя в двойном убийстве, и пребывание в Петер­бурге стало ему невыносимо. Он решил провести не­сколько лет за границей и выбор его пал на Италию, где климат способствовал бы укреплению здоровья Лили, ко­торая была очень слабенькая и много болела в детстве. Барон уговорил князя Елецкого побыть с ними до их отъ­езда: он все сильнее привязывался к серьезному и спо­койному молодому человеку, а его беседы и знания имели на барона благотворное влияние. Разыгравшиеся в Зельденбурге страшные явления произвели полный пере­ворот в его душе, и интерес к оккультной науке почти за­глушил в нем страсть к археологии. Но оба они не замечали, с какой жадностью Лили старалась ловить вся­кий случай, чтобы слышать что-нибудь из их разговора о мистических предметах.

Девочка была странная, серьезная и умная, не по ле­там. Хотя ей минуло уже пятнадцать лет, но по внешности она была совершенным ребенком, и только ее большие, темные мечтательные глаза указывали, что душа созрела ранее тела. Религиозной она была всегда, а со смертью матери проводила часы в молитве и постоянно ходила в церковь. Однажды вечером Лили была в библиотеке и рылась в одном из заставленных широких шкафов: в это время вошли отец с князем, продолжая разговор об ис­пытаниях в жизни, законе Кармы, необходимости очище­ния ауры и вообще о судьбе человеческой души. Девочка слушала, как очарованная, затаив дыхание, чтобы не вы­дать свое присутствие, но едва барон вышел для перего­воров с вызванным им управляющим, как Лили выскочила из засады и подбежала к князю. Тот просматривал книгу и заметил ее только, когда она она тихонько тронула его за руку. Он поднял голову и удивленно посмотрел на рас­красневшееся личико Лили, ее видимое смущение и тоскливо-умоляющий взгляд лучистых глаз.

— Вы хотите что-то спросить у меня, мадмуазель Лили? В таком случае говорите откровенно и верьте, что я рад сделать вам приятное, — приветливо сказал он.

— Да, князь, я хочу просить вас преподать мне науку, про которую вы говорили с папой. Мне очень хочется уз­нать законы, правящие нашей судьбой, для того, чтобы жить сообразно с ними.

— Вы слишком молоды для таких серьезных занятий, — задумчиво сказал князь.

— Что ж из этого! Ведь вы тоже молоды, а между тем знаете очень многое, и потому так не похожи на дру­гих. Разве папа, мой бедный папа, совершил бы такой страшный грех, если бы знал закон Кармы? Ведь я же знаю, что хотя Вадим Викторович и взял вину на себя, а все-таки папа... — рыдания оборвали ее голос. — Я вижу, что он страдает. Не отказывайте мне, Алексей Андриано­вич. Я уж не такая невежда, как вы полагаете. Я постоян­но читаю священное писание и жития святых, а там оккультных случаев множество, только без объяснения. Однако я много размышляла над этими вопросами, сопо­ставляя факты с вашими словами, и поняла, что существу­ют видимые жизнь и мир и невидимые жизнь и мир, сплетенные между собой таинственными законами, неиз­вестными толпе. Мне известно, что в Зельденбурге про­изошли загадочные явления... Что значит, например, этот тигр-чучело, который гуляет, укусил Карла и высосал его кровь? Или тот рыцарь, что через сотни лет после своей смерти бродит, все еще полный ненависти, и занимается предвещением разных бед? Объясните мне все это, будь­те добры!

С искренним участием смотрел князь на раскрасневше­еся личико собеседницы и ее блестевшие умом и силой воли глазки.

— У вас серьезные намерения, мадмуазель Лили, и мне доставляет истинное удовольствие видеть, что такое юное создание интересуется великими вопросами с упор­ным желанием изучить их. — Он придвинул стул, усадил на него Лили и продолжил: — Обещаю каждый день раз­говаривать с вами об интересующих вас предметах. Кро­ме того, я дам вам книги, которые вы будете читать в свободное от уроков время, а когда я буду в Лондоне, можете писать мне, излагать свои заключения, сомнения, запросы и даю слово отвечать вам.

— Благодарю, благодарю, какой вы добрый! — весело воскликнула Лили. — Вы увидите, как усердно я буду изу­чать ваши книги, а времени у меня достаточно. Папа ска­зал, что хочет купить виллу в окрестностях Сполето и несколько лет прожить в полном уединении. С уроками я справляюсь скоро, потому что учиться мне легко, а ос­тальное время, среди тишины и спокойствия чудной приро­ды, употреблю на чтение и изучение вопросов, которые считаю важнее и полезнее всех других знаний.

—Вы правы, наука о душе, вооружающая человека на жизненную борьбу, важнее других, да и место, где вы поселитесь, очень удачно выбрано для этого. Я знаю Спо­лето и его очень живописные окрестности; климат его мягкий, тишина и уединенность особенно благоприятны для умственного труда, когда тихая и чистая атмосфера не нарушается беспорядочным гулом больших городов и смрадом мыслей людей, охваченных ненасытной жаждой наслаждений, страстями и преступлениями. Не думайте, мадмуазель Лили, что мысли — безобидные излучения, словом, являются, будто, просто следствием мозговой работы. О, нет! Это нечто вроде тучи саранчи, которая кружится в воздухе и ищет возможности прилепиться к живым. Да притом еще, каждая среда имеет свое флюидическое «население». Так, в деревне или среди стоящих на низшей ступени развития дикарей, мысли не превыша­ют уровня материальных нужд, но как только между ними появляется новый элемент, приходит перемена: ко благу, если новый элемент чист, влечет к прогрессу и умствен­ному развитию; или ко злу, если виновник движения не чист и способен возбудить только страсти и низменные телесные инстинкты. Флюидическая саранча тотчас при­лепляется к наиболее способным ассимилировать их су­ществам, и зловредная пропаганда начинает действовать. Сказанное мною должно научить вас, насколько осторо­жен обязан быть человек при появлении своих мыслей: эти послы его разума могут сделать много доброго, но могут причинить столько же зла. Нашему духовному раз­витию соответствует также химический состав наших мыс­лей и сила их выделения. Мозговое излучение, произведенное энергично, т. е. с динамической силой, рождает молниеносные мысли, подлинные снаряды, почти столь же смертельные, как орудийные бомбы или ружей­ные пули, и действующие с одинаковой поразительной си­лой как во зло их, так и в добро. Людская мысль, под именем гипнотизма, способна убить, ошеломить или пора­ботить, возбудить героизм, когда она обращена к толпе.

Общество не сознает, что находится на поле битвы, где по всем направлениям сыплются зловредные снаряды, выброшенные умами, зараженными нечистыми вожделе­ниями и страстями. Люди не понимают, какой опасности подвергаются, будучи безоружными перед страшной и неумолимой силой этих ловких и упорных окружающих че­ловека врагов. Недаром отшельники бегут из населенных мест, ища приюта в лесах или пустынях, чтобы избежать смертоносного нападения невидимых врагов, а если в убе­жище пустынника случайно попадет человек развращен­ный, то оставляет там целую армию этих порочных, созданных его мыслью озорников, которые нарушают по­кой мирного хозяина и вновь заставляют его бороться с теми чувствами, которые он уже давно победил. Поэто­му, мой юный друг, волшебная мудрость добра предпи­сывает нам молиться вечером и утром. Горячий и искренний порыв к Отцу Небесному создает нам на охра­ну защитников: светлые и могучие помыслы, которые от­ражают флюидических врагов, лярвические, одаренные жизненностью мысли, кишащие вокруг и заносимые нами с улицы или с многолюдных собраний или вводимые в на­ши квартиры посетителями. Подумайте обо всем этом милая Лили, и молитесь всегда усердно, сосредоточенно. Всякая мысль представляет химическое соединение ато­мов, которые могут создать флюидические болезни, бу­дучи вызваны развращенными разумами, или, наоборот, содержать в себе субстанции, отгоняющие заразные нача­ла.

Лили, слушавшая с напряженным вниманием, схватила и признательно пожала руку князя.

— Благодарю вас, Алексей Андрианович, за все, что вы сказали. Я поняла всю важность ваших наставлений и буду тщательно следить за своими мыслями.

Получив от князя две книги, которые он посоветовал ей внимательно прочесть. Лили ушла совсем счастливая, а он еще раз клялся в душе сделать все возможное, чтобы поддержать милую девочку на пути к свету, дав ей силы на борьбу с жизненными бурями.

Через несколько дней Лили с блестевшими глазами рассказывала князю, что никогда раньше так быстро не учила уроки: она очень старалась и в полчаса делала то, что раньше занимало два часа.

—Таким образом у меня остается время читать ваши интересные книги. Вчера я, между прочим, читала о пси- хографии, но не понимаю хорошо, как может веществен­ный предмет, книга или какая-нибудь золотая вещь, открыть связанное с ним прошлое?

— Прошедшее отражают приставшие к данному пред­мету и, так сказать, мумифицированные мысли, — отве­тил князь, но видя, что собеседница не понимает, добавил: — Существуют же в природе крошечные, почти невидимые существа, насекомые, которые смешиваюся с песком, землей, старым мхом в виде пыли и остаются по- видимому засохшими, обратившимися в мумии, но доста­точно немного воды или тепла солнечного луча, чтобы все ожило и маленькое население снова принялось за работу, независимо от того, насколько продолжителен был про­межуток их бездеятельности, которого для них как будто не существовало. Разным образом существуют механиче­ские, если можно так сказать, мысли, исходившие от ра­ботников, собственников предмета и т. д. Такие мысли полны отражением окружавшего, которое они восприни­мали в мельчайших подробностях: время года, цвета, аро­маты и личности. Все эти излучения пристают к предмету, словно пыль, неосязаемая и невидимая, конечно, для гру­бого человеческого глаза. Но если вы возьмете покрытый этим уснувшим населением предмет, сосредоточите на нем свою мысль и волю, направите на него струю тепло­го, могучего веяния, т. е. насытите эту жизнь жизненным током, то все очнется, а перед вашим духовным взором развернутся приведенные в движение силой вашей воли прошедшее и настоящей этой вещицы. Кроме того, суще­ствует астральный план, на котором фотографически от­ражается и запечатлевается все происходящее в плане материальном, что на этой «фотографии» пространства сохраняются не только образы, но и запах, цвет, словом, сама жизнь в неприкосновенном виде хранящаяся в архи­вах Вселенной... Почему, например, в церкви мы испыты­ваем чувство покоя и особенное благосостояние? Потому, что атмосфера там насыщена частыми излияниями молит­вы, так как к подножию престола Божия человек приносит лучшее, что только есть в его душе, а могучие токи этих стремлений к добру сметают тяжелые и дурные флюиды, создавая этим испытываемое нами благосостояние. Слово представляет воплощение мысли, и чем могучее выра­женная в мысли сила воли, тем существеннее делается слово, которое тогда облекается во флюидическую мате­рию и, если можно так выразиться, кристаллизуется, полу­чая надлежащий аромат и цвет. Из сказанного мною вы поймете, что источнику соответствует и химический со­став мысли. Из болота поднимаются ядовитые миазмы, а очаг света излучает освежающие и целительные токи.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных