и литературоведческих интерпретаций. 3 страница

В те же годы публикует свои работы Н.Винник, сосредоточивший внимание на особой роли образов-символов, метафор, аллегорий, повторов в цикле пьес об интеллигенции. Такие, казалось бы, малозначимые детали, как щели в доме Басова в "Дачниках", вырастают до образа-символа "зияющей пустоты, бессмысленной жизни". [107] Образ дороги, о которой говорит Марья Львовна в "Дачниках" ("Народ послал нас вперед, чтобы найти дорогу к лучшей жизни, а мы потерялись"), в "Варварах" отзовется репликой персонажа со странным прозвищем Дунькин муж: "Дороги строят, а идти человеку некуда".

Позиции Е.Тагера, Б.Зингермана, Н.Винника близки и во многом вырастают из трудов другого известного исследователя - театрального деятеля, критика и ученого, более половины своей жизни посвятившего изучению творчества Горького, Юзефа Юзовского.

Свой путь в горьковедение (точкой отсчета можно считать премьеру 1932 года в театре им.Вахтангова новой пьесы М.Горького "Егор Булычов и другие") Юзовский начал как восторженный поклонник писателя-Буревестника. Стиль его первых статей отличается особым пафосом и непривычной для научных работ экспрессией: "Приход Горького в русскую литературу произвел ошеломляющее впечатление. (...) Молодой богатырь, расправляющий свои мускулы и взирающий на распростертый перед ним мир, который ему предстоит завоевать, - вот аллегорическая фигура, которая может выразить собой начало горьковского творчества". [108] Соответствующее восприятие ранней драматургии Горького характеризует большинство научных статей и монографий Юзовского довоенного периода. Среди этих работ - книга "Вопросы социалистической драматургии" (М., 1934), монография "Драматургия Горького" (Ч.1. М., 1940), серия сборников, посвященных пьесам Горького и выходивших под руководством Юзовского с 1939 по 1949 годы. Взгляды Юзовского на протяжении многих лет в основе своей остались неизменны. Однако события тех лет вносили в них свои коррективы.

В конце 1948 - 1949 гг. в СССР началась кампания против так называемых "безродных космополитов", к которым был причислен и Ю.Юзовский. Ему инкриминировалось тогда, что в ряде своих трудов "среди иезуитских похвал" в адрес пьесы "Мещане", он "пытался внушить, что будто Нил - "несовершенная фигура у Горького", будто автор выступает здесь "как публицист, не всегда заботясь о том, насколько правомерно вмешательство публицистики в художественную ткань пьесы". [109] "Этот преисполненный холуйского преклонения перед иностранной культурой человек (...) с беспринципной наглостью пытался "доказать", что горьковский Егор Булычов связан, с одной стороны, с королем Лиром, а с другой... с отцом Горио". [110] "Юзовский объявил главной чертой горьковского гуманизма... сострадание к врагу!" [111] "Пьеса "На дне" явилась вместе с пьесой "Мещане" важной вехой в развитии горьковского реализма, - сообщал в своем докладе на летних Горьковских чтениях Б.Бялик, критикуя, а, точнее, с порога отвергая концепцию Юзовского. - "Но если это так, то откуда же пошли разговоры о двух "планах" пьесы ["На дне"] - бытовом и символическом, разговоры, начатые еще старой буржуазной критикой, но продолженные отдельными исследователями Горького в советские годы? Эти разговоры объяснялись неумением или нежеланием понять особенности того жанра, к которому принадлежит пьеса". [112] Предъявленные обвинения достаточно четко обрисовывают как фон времени, так и требования, которые выдвигала официальная идеология к пониманию горьковской драматургии: Горький должен был, как и прежде, стоять особняком в мировой и тем более отечественной культуре, оставаясь "неприкасаемым" классиком, персонажи его пьес должны быть четко поделены на "своих" и "чужих", и к последним пощады быть не может.

Очевидно, трагические события тех лет, когда Юзовский на несколько лет был вынужден отойти от любимой работы, распродать богатую библиотеку, чтобы на что-то жить и т.д., изменили многое в его мировоззрении и мироощущении. В 1957 г. критик записывает: "Кафка не любил людей - и я не скажу вот сейчас, что они заслуживают другого". [113] В другой статье: "Если судьба, произвол которой становится порой нестерпимым в ее непрошенной мудрости, (...) дает понять, что она не ждет благодарности за ее предусмотрительность, то я должен ответить, что единственное чувство, возникающее у меня, есть чувство вины". [114] По ряду свидетельств можно говорить о том, что в мировоззрении Юзовского тогда действительно произошли существенные изменения. Свою лепту внесла и закончившаяся несколько лет ранее вторая мировая война.

Вершиной многолетней научной деятельности Юзефа Юзовского стала книга "Максим Горький и его драматургия" (1959), вышедшая много позже после серьезных изменений, произошедших и в судьбе самого Юзовского, и в судьбе его страны. Ее материалы также впоследствии были использованы Юзовским при написании еще одного фундаментального труда - монографии "Советские актеры в горьковских ролях" (1964) и "На дне" М.Горького: Идеи и образы" (1968). В книге 1959 года Юзовский утверждает как один из важнейших конфликтов всего горьковского творчества - экзистенциально понятый ученым конфликт человека и мира.

Конфликт человека и мира решается им как проблема человека, осознавшего противоречивость его отношений не только с обстоятельствами, но и с другими людьми, не желающими бороться с этим миром. Горький, по мнению Юзовского, утверждает способность человека преодолеть царящий вокруг хаос, сублимировать его собственной творческой волей. "Наступила пора "померяться с богом не в его господстве над миром, а в его созидании мира". [115]

В сущности, это один из центральных конфликтов не только горьковской драматургии, но и всей драматургии рубежа XIX-XX вв., включая произведения таких авторов как Ибсен, Гауптман, Стриндберг, Чехов, Л.Андреев, А.Блок и др. Из трех основных глав монографии "Максим Горький и его драматургия" одна - "На рубеже веков" - полностью посвящена сопоставлению горьковских пьес с современной ему драматургией. "Выясняется, что драматургия, как русская, так и зарубежная, означенного времени, независимо от своего социального происхождения и своих общественных намерений, сосредоточивалась (...) как раз на тех "коренных вопросах жизни и духа", которые занимали и волновали Горького". [116] Особое место здесь занимает сопоставление с драматургией Антона Чехова, которая представляется Юзовскому наиболее близкой горьковской и по духу, и по художественным способам решения конфликтов. "Драматическая коллизия (...) между содержанием надежды и возникновением на ее обломках новой надежды, содержание которой в искусстве вскоре было раскрыто Горьким, - "долг жить" в предвидении этой грядущей перспективы, - "вот где нужно искать зерно", зерно чеховской драматургии". [117] Не менее важное значение имеет сопоставление с символистской драмой рубежа веков, точнее противопоставление ей. Юзовский характеризует это художественное явление как навевающую человечеству "сон золотой": "Проповедь утешительного обмана есть основа символистской драмы". [118] "Для декадентов мир есть не что иное, как сумма впечатлений при игнорировании вызывающей эти впечатления реальности". [119] Поэты-"символисты" убеждают человека в необходимости жить двойной жизнью. Тогда как Горький, как истинный марксист (в представлении Юзовского), видит мир как одну реальность, в котором может быть только одна "правда". Ее-то - каждый по-своему - и ищут герои.

Что касается драматурга, то он ответ уже знает. Поэтому, как пишет исследователь, в начале столетия Горький призывал всех изживать "неопределенность" позиции. Собственная авторская позиция писателя не может ни у кого вызывать сомнений, как и свойственная произведениям Горькому публицистичность, сделавшая "несовершенными" ("испортив резонерством") образы Нила и Сатина. По поводу Нила, например, Юзовский замечает: "Сильный элемент публицистики, внесенный Горьким в этот образ, дал повод видеть в Ниле только оратора, докладчика, агитатора, введенного на сцену для произнесения политических тезисов". [120]

Оценка характеров и оценка идей у Горького, в интерпретации Юзовского, не совпадают. Те и другие существуют как бы параллельно в его пьесах. Характеры помогают понять, что персонажи у Горького - живые люди, что они также переживают, ссорятся, мирятся, дружат и т.д., что они также создают какие-то конфликтные отношения, но эти конфликты не имеют такого принципиального значения, какое придается конфликтам идейного порядка, возникающим как бы "над" пьесой. Именно сопоставление этих двух сюжетов способно объяснить, например, сложность отношения Горького к Луке. На уровне сюжета их взаимоотношения как характеров это взаимоотношения враждебно настроенных друг к другу людей, однако их идейно они близки друг другу: "Сложность ["На дне"] пьесы заключается в том, что Лука и Костылев встречаются как враги, продолжают быть врагами в течение всего действия и расстаются как враги. И только в конечном итоге выясняется, что они значительно ближе друг к другу, чем сами подозревали". [121] Такая позиция ученого изложена в первой главе книги "Максим Горький и его драматургия", озаглавленная как "Идеи и образы". Характеры и идеи у Юзовского не совпадают. Они существуют как бы самостоятельно друг от друга, что только подчеркивает неразрывность их существования в обычной жизни.

Философичность горьковской драмы проявляется не только в том, что в своих спорах персонажи затрагивают вопросы самого высокого уровня, проблемы бытия и его познания, проблемы существования. Каждая реплика, каждое действие персонажа в горьковской драматургии могут быть рассмотрены и с бытовой, и с философской (идеологической) точки зрения. И Юзовский признает значимыми и "психологический", и "бытовой" планы пьес драматурга. Но все же в качестве "главенствующего" выдвигает "философский аспект": "Для своих идей Горький искал средств выражения и в бытовом, и в психологическом планах пьесы, которые оба поддерживают третий, главенствующий аспект - философский. Философская тема обнаруживается не только в речах и диалогах действующих лиц, но нередко сама выступает как образ". (Выделено мной - Л.Н.) [122] "Заявление Нила, что он "сильный" и "все недурно делает", есть внеличная характеристика, выражающая собой классовое самоутверждение пролетариата, утверждение им своей способности и готовности к борьбе и переустройству жизни" (выделено автором - Л.Н.) [123]. Иначе говоря (если отвлечься от идейно-политической пристрастности Юзовского), конфликт у Горького рождается не на уровне взаимоотношений персонажей (их бытовых проблем, семейных неурядиц или социальных противоречий), а на уровне их сознания. Драматургия Горького - "это драматургия идеологического конфликта, идеологического спора, идеологической борьбы". [124] "Мысль, идущая от каждого персонажа, желание разобраться в жизни, добраться до корня и если не ответить на вопросы, то в какой-то степени поставить их - вот что составляло нерв пьесы, вот откуда только мог пойти электрический ток пьесы" (выделено автором - Л.Н.). [125]

Ключевым для понимания оригинальной концепции Юзовского можно считать следующее утверждение: "слово" у Горького приобретает самодовлеющее значение и "служит не для связи с миром, а для замены мира". (Выделено мной - Л.Н.) [126] Бытие предстает как сознание, реальность как "правда". Таким образом можно заметить, что понимание Юзовским системы конфликтов в драматургии Горького приближается к выявлению центрального противопоставления ХХ века "текст - реальность", приходит к тому, что доминирует все же текст: в контексте эпохи 50-х утверждение действительно еретическое. Реальность утверждается не столько как социальная действительность, сколько как идеальная (в философском значении этого термина), поэтому концепция Юзовским драматургии Горького может быть представлена как развивающая "этико-психологическое" направление в отечественной мысли.

***

Своеобразный фурор произвело появление в 1966 году на страницах журнала "Театр" статьи Г.Гачева (1960) "Что есть истина? Прение о правде и лжи в пьесе М.Горького "На дне", написанной еще в 1960 г. [127] Многие ее положения кажутся спорными. Статья сразу же подверглась критике. И до сих пор многие ученые говорят о том, что ее нельзя считать научным трудом - скорее, критическим эссе. [128] Однако для своего времени ее появление стало своего рода "провокацией" для появления новых неожиданных трактовок драматургии Горького в науке и на театральных подмостках, а потому пройти мимо этой работы нельзя.

Гачев утверждает, что вся философия пьесы "На дне" представлена в двух афоризмах Сатина: "Человек - вот правда" и "Существует только человек, все же остальное - дело его рук и его мозга". Однако выражается эта идея в пьесе с помощью другого героя - Луки, вся деятельность которого заключается в том, чтобы "помочь людям распутать себя, свою сущность". [129] Гачев сравнивает его с Сократом, при этом он явно преувеличивает значение роли странника в пьесе. Вся пьеса у Гачева по сути оказалась сведена к Луке. Как писал позднее Удодов, в этой интерпретации "героев, равновеликих страннику, нет": "Лука - философский центр, идейное ядро пьесы, олицетворение смысла жизни" при том, что у него самого "нет собственной философии, собственной жизненной "правды". [130] Лука у Гачева, который должен был стать, очевидно, всего лишь катализатором действия - пробуждения человеческого начала в каждом, - у Гачева становился носителем авторской идеологии и философии.

Тем не менее идея "оправдания Луки" была подхвачена и активно пропагандировалась "шестидесятниками". "Старик - не шарлатан..." - заявляет А.Муравьев, вынеся исполненную горячего протеста фразу Сатина из текста пьесы в заголовок статьи. [131] "Искренний, последовательный и стойкий сторонник доброго начала в человеке", "бескомпромиссен по отношению к хозяевам жизни", - так характеризует Луку И.Кузьмичев. [132] Очевидно, причиной тому стало не только особое внимания этого поколения к проблеме нравственности и морали, но и следствием изменения понимания самого характера конфликта в драматургии Горького. Лука "отрицает ту правду обстоятельств, что способна в зародыше убить в человеке надежду и порыв", - пишет в 1968 году Б.Костелянц, [133] перенося таким образом острие конфликта от социальных столкновений и вообще от привязки к конкретному историческому времени (что было одной из наиболее характерных черт понимания драматургии Горького в предшествующую эпоху, свойственную очень многим критикам и ученым) к проблемам внутреннего мира человека, испытывающего давление окружающих обстоятельств.

Сама постановка проблемы в таком ракурсе придавала драматический оттенок развитию действия в пьесах. Ведь в борьбу с судьбой, с миром, с обстоятельствами вступал теперь не герой, не сильный человек, не богатырь (вспомним здесь эпитеты, которые давал Горькому Юзовский!), а рядовой обыватель, самый обычный, средний "маленький человек". Неизбежным становится понимание того, что в драматургии Горького ярко заявлено не только героическое или обличительное сатирическое (публицистическое) начало, но также и трагическое.

Среди приверженцев героического начала в драматургии Горького как одного из ведущих оставался Б.Бялик, который в книге "Горький - драматург" (1962, переиздана в 1977) утверждал, что для пьес Горького раннего периода "характерен сложный сплав трех элементов: героического, трагического, сатирического". [134] Одно из них обязательно доминирует. Так, в "Мещанах" сочетаются сатирическое и героическое, в "Дачниках" - сатирическое и трагическое с преобладанием сатирического, в "Детях солнца" и "Варварах", напротив, над сатирическим доминирует трагическое. В то же время Бялик вынужден признать, что его теория не вполне объясняет жанровое своеобразие горьковских пьес. Особенно заметно это на примере драмы "На дне", понятой исследователем как сочетание трагического и героического элементов: "Но именно эта пьеса лучше всего показывает, насколько приблизительна такая терминология", - пишет Бялик и в конце концов заключает: "Определить жанровую природу этой пьесы ["Дачники"] с помощью старых понятий и терминов нелегко, как и жанровую природу других пьес Горького, да и пьес многих его современников". [135]

В 1969 году в журнале "Театр" была опубликована небольшая статья И.С.Эвентова "О некоторых особенностях драматургии М.Горького". Ее автор также попытался определить взаимодействие в ранней драматургии Горького трагического и комического начал. Он отмечал, что в драматических сочинениях Горького 1901-1906 гг. сатирическое начало доминирует над трагическим. При этом, однако, драматург избегает "не только приемов внешнего комизма, но и таких средств художественного обобщения, как аллегория, метафора, символ. Исключение он делает лишь для "метафорического построения", потому что в метафоре, о которой идет речь, отражена самая суть реалистической сатиры: разоблачение двойственности характеров и действий, присущей всем, кто пытается прибегнуть к фальши, лжи, обману, чтобы скрыть свое истинное содержание". [136] Суть метафоры - превращение людей в актеров. Горьковские персонажи "играют роли" в жизни, не замечая, как их нелепая, жалкая жизнь постепенно становится похожа на дешевый спектакль - "печальную мелодраму" [137] ("Дачники") или "трагический балаган" ("Последние"). Таким образом ранняя драматургия Горького оказывается у Эвентова представлена, по сути, в основном жанровой разновидностью сатирической комедии.

Если одни исследователи пытались подойти к проблеме жанра с точки зрения сочетания трагического и комического начал, то другие искали способы уточнения понятие "горьковская философская драма". При этом они вновь сталкивались с проблемой терминологии.

Л.Фарбер в статье "На дне": жанр и композиция" (1977) представил "На дне" как драму, заключающую в себе три пьесы: "На четырехактную пьесу о судьбе босяков "нанизаны" две другие пьесы: трехактная пьеса о Луке, о его понимании мира и человека, и одноактная пьеса, пьеса-монолог, вложенный в уста Сатина, - об авторском, горьковском понимании мира и человека". [138] У каждой из этих пьес свое жанровое обозначение - соответственно социально-психологическая, философская и политическая драмы. Все три разножанровые, разнопроблемные пьесы объединены одной идеей, идея эта сконцентрирована, сжата в одном слове, и слово это - Человек. Их соединение в одной приводит к "появлению нового качества", которому, однако, Фарбер не рискует дать название, так как "это было бы искусственным придумыванием термина". [139] "Утверждение о трех пьесах" - всего лишь "найденная методика анализа". [140]

Подводя итоги обзора работ советского периода о ранней драматургии Горького в свете проблемы жанра, хотелось бы обратиться к монографии, в которой была проведена, хотя и бегло, сходная работа: ее наблюдения представляются мне весьма ценными. В вводной части своего исследования "Пьеса Горького "На дне": Художественная структура и авторская концепция человека" А.Б.Удодов, в сущности, выдвигает свою концепцию динамики восприятия горьковской пьесы в отечественной критике. Особого внимания заслуживают наблюдения над историей изучения художественной структуры горьковской пьесы. Как пишет Удодов, "показательно, что вопросы поэтики горьковской драмы, бывшие в дооктябрьской критике предметом споров, хотя и не таких ожесточенных, как по проблемам ее содержания, в этот период почти не привлекают внимания исследователей". Впрочем, и в 60-е гг. "проблемы художественной структуры "На дне" как предмет специального изучения практически не привлекали (...) внимания исследователей, споривших в основном об отдельных "правдах" тех или иных героев "дна". [141] Действительно, даже работы Юзовского или Тагера, при всей точности многих наблюдений и выводов, вызывают немало вопросов и сомнений именно в силу недостаточно частым обращением к вопросу о том, как "сделаны" горьковские пьесы. Принципиальным отличием периода середины 80-х - 90-х гг. в отечественном горьковедении станет как раз резко выросший интерес к проблемам горьковской поэтики. Это время также активизирует "символистский" тип восприятия ранней драматургии Горького.

***

С развитием в литературоведении новых методик и приемов анализа исследователи все чаще приходят к выводу, что изображенный в ранних пьесах Горького мир нельзя категорично делить на враждующие группы, классы, "лагеря", что субъектная организация горьковских пьес вообще с трудом поддается такой дифференциации.

Образ мира горьковских драм в работах исследователей этого периода вырастает до символа единого мира, находящегося в состоянии кризиса. Конфликт вырастает до экзистенциальных масштабов и теперь большинство исследователей уже не видят возможности его скорого разрешения. Художественное время пьес трактуется как время Апокалипсиса, место - как самое "дно" не только общества, но и всего мироздания, как пещера, даже как ад, в котором суждено пребывать всему человечеству. Об "апокалиптической картине" мира, запечатленной в "На дне", пишет, например, С.Пяткин. [142] В.Мильдон, исследуя хронотоп драмы "На дне", приходит к выводу: "Смысл пьесы Горького: те, кто находится на дне, в действительности люди не самой худшей судьбы, ибо человек изначально на дне - в невозможных для человечности условиях. Дно - метафора жизни, и кто хочет вырваться со дна, по существу, намерен уйти из жизни. В этом смысле Лука лука-в: предлагает способы, которыми дела не поправить, ибо, уводя людей со дна, он внушает ложную мысль, будто где-то, где их нет, жизнь хороша". (Здесь и далее выделено автором - Л.Н.) [143] Выясняется, что "наряду с гимном беспредельным возможностям человеческого разума, Горький, как и представители многих модернистских течений, нередко склонен был констатировать в своем художественном творчестве не только детерминированность (обусловленность средою) человеческой психики, но и наличие трансцендентных, находящихся за пределами познания "потемок души". [144]

По мнению О.Журчевой, "лишь немногие персонажи горьковской драматургии несут в себе хотя бы видимость разрешимости и разрешенности этого [экзистенциального] конфликта: Нил, Сатин, Влас, Шура Булычова, некоторые другие. Но за ними ясно стоит сам автор: при неопределенности, размытости характеров они склонны более к резонерству, чем к проявлению собственной жизненной позиции". [145] Если "чеховские герои питают иллюзии, связанные с активной деятельностью на благо общества (отголосок общественного сознания 80-х гг.), с надеждой на преодоление трагизма повседневности", то герои Горького "приходят к мысли, что и труд не делает человека ни счастливее, ни благороднее - это лишь один из вариантов несвободы личности перед неумолимым ликом Судьбы". [146] "Единственная надежда - человек, из себя живущий". [147] Бывший телеграфист, обращает внимание Мильдон, произнося монолог о Человеке, очерчивает в воздухе фигуру человека. "Сделав так, Сатин обозначил место, где человеку всегда по себе. Оно неосязаемо, лишено физических границ, но оно есть. (...) Оно - душа". [148]

С конца 80-х гг. появляются одна за другой несколько статей, ставящих проблемой изучение религиозно-философских истоков творчества Горького. При этом обнаруживается любопытная тенденция в истолковании некоторых горьковских образов. Если в 60-х гг. внимание многих критиков и ученых переключилось на Луку, то 80-м более интересен Сатин.

Про "некоторый мефистофелизм", вложенный Горьким в образ Сатина, писал, например, в 1903 году Стародум. [149] Сатин-Мефистофель станет в центре сценических интерпретаций "На дне" в 60-е годы. [150] Наконец, эта тенденция будет развита наукой о литературе конца 80-х - 90-х годов. В статье, опубликованной в 1991 году журналом "Вопросы философии", М.Агурский утверждает: "Сатана также давно привлекал внимание Горького. С течением времени он приобретает у Горького все более положительный смысл, но (...) в гностической диалектике Горького Сатана часто меняется местами с Богом. Если в ранний период писатель отождествлял себя с инстинктом, то в поздний - он отождествляет его с разумом. Сатана - великий революционер. Это он стоит за революционными течениями Средневековья, а, может быть, и нашего времени". [151] Свою концепцию образов Сатина, чьим культурным прототипом мог стать Сатана, выдвигают В.Ханов и П.Долженков. Оба они предполагают, что Сатин - это от Сатаны, однако один Ханов оценивает это "происхождение", скорее, как положительный момент, тогда как Долженков - как отрицательный. При этом диаметрально противоположны их оценки Луки.

В.Ханов полагает, что идейной основой для написания драмы "На дне" стал апокриф о происхождении Бога и Сатаны: "Особый интерес Горький проявлял к богомильству. В этом древнем славянском вероучении писателя привлек апокриф о Сатане, точнее о Сатанаиле. Смеем предположить, что данный апокриф является одним из идейных источников драмы "На дне". [152] Сатанаил, старший брат Христа - создатель видимого материального мира. Создал он и человеческую плоть, однако не смог вдохнуть в человека душу. За бунт против Бога был низвергнут с небес и с тех пор стал Сатаной. Этот персонаж и стал прототипом горьковского Сатина.

Для П.Долженкова основой сюжета стала каноническая интерпретация образов Сатаны и беса. В статье "Существует только человек" он утверждает, что в горьковской ночлежке перед читателем предстает "как бы "обнаженный" человек, лишенный тех внешних наслоений (культурных, классовых, профессиональных и др.), которые он неизбежно приобретает, живя в человеческом обществе". [153] Исследованием поведения "голого" человека, поставленного перед необходимостью жить и действовать в крайне тяжелых для него обстоятельствах и является пьеса "На дне". Горький, по мнению Долженкова, прибегает для этого к широкому использованию символических образов в пьесе. Сама ночлежка представляет ад, в котором у Горького "есть и свой бес, лукавый - Лука. Появляется он в ночлежке, как ему и положено, после слов о том, что Клещ хочет продать свою совесть". [154]

По мнению Ханова, в имени "Лука" для Горького значим прежде всего его латинский корень: lux означает "светоносный, свет". Это дает основание предполагать, что Лука не кто иной как Христос, младший брат Сатанаила, пришедший вдохнуть в ночлежников душу. Для Долженкова Лука, напротив, - "бес, лукавый", обольщающий людей призрачной надеждой на счастье, и с Сатиным он заодно, тогда как, по мнению Ханова, Лука и Сатин - антагонисты.

80-90-е гг. рисуют фигуру Горького крайне противоречиво, мнения и оценки, вновь, как и в начале столетия, диаметрально противоположны. Появившиеся в перестроечные и постперестроечные годы новые работы о Горьком - в основном историко-биографического характера - вновь обратили внимание на общественно-политическую деятельность писателя, особенно в советские годы жизни. В конце 80-х - 90-е гг. публикуются воспоминания о Горьком Н.Берберовой, В.Ходасевича, Зайцева, Троцкого, оригинальные работы А.Ваксберга, Н.Баранова, публицистика А.Солженицына и т.д. Открывшаяся правда о культовом писателе подтолкнула многих к кардинальной переоценке не только Горького как биографического автора, но также и Горького-художника. Исследования цитированных выше авторов, Г.Гачева, переиздавшего в 1992 году в значительно дополненном и переработанном варианте книгу "Логика вещей и человек: Прение о правде и лжи в пьесе М.Горького "На дне"" и еще многие другие характеризуются оценкой его творчества как глубоко драматичного. "Прочитав "Несвоевременные мысли" и прежде неизвестные нам письма Горького, - пишет в статье, посвященной обзору театральных постановок по пьесам Горького, критик Н.Старосельская, - мы, наверное, подошли вплотную к тому, то его драматургия родилась не столько от романтического желания приблизить светлое коммунистическое будущее, сколько от боли и неразберихи". [155]

Теперь настала пора выяснить истоки этого трагизма. Для чего необходимо обратиться к литературно-художественной ситуации рубежа XIX-XX вв., в контексте которой и рождалась драматургия Горького.

ГЛАВА 2.

"Новая драма" рубежа XIX-XX вв.

Особенности восприятия драматургического

произведения в этот период.

Рубеж ХIX-XX веков - в истории России время "смутное", время ожиданий, предчувствия близких катастроф или великих свершений. Неудивительно, что в этот период театр становился ареной социальной, политической, идеологической борьбы. Яркое представление о театре начала века дает скандал, разыгравшийся на премьере антисемитской пьесы С.Эфрона "Контрабандисты" в театре Суворина. Как вспоминал позже Кугель, "было много учащейся молодежи, на галерее - десятка два, по-видимому, рабочих в пиджаках и косоворотках. (...) В партере много интеллигенции, обычно не посещавшей суворинского театра". Вся эта публика пришла с одной-единственной целью - выразить свой протест реакционной идее пьесы. В свою очередь правительственные круги, зная о готовящейся акции, настаивали на премьере, одновременно стягивая силы полиции к театру. Едва спектакль начался, послышались крики, свист, на сцену полетели различные предметы. "Известный профессор химии и журналист, М.Ю.Гольштейн, погибший в Архангельске, куда он был сослан в 1905 году, при столкновении с черносотенной демонстрацией, свистел в свисток, что есть мочи и без перерыва. "Исполняю гражданский долг", - сказал он мне, вынув на мгновение свисток изо рта и немедленно вправив его на место. Так прошло около часа времени. Почти вся случайная театральная публика разошлась и, наконец, пантомима закончилась. У выхода полиция хватала демонстрантов". [ 1 ] Неудивительно, что уже в эти годы создается мнение об идейно-политических истоках популярности Горького в начале века. Современник Горького П.Милюков в своих "Очерках по истории русской культуры" утверждал: "Внезапно возникшая популярность Горького сама по себе свидетельствует, что он был принят публикой именно как выразитель нового направления, шедшего от Маркса". [ 2 ]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: