НЕМЕЦКАЯ КЛАССИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ 5 страница

...В применении ко времени бесконечная в обе стороны линия, или бесконечный в обе стороны ряд единиц, имеет известный образный смысл. Но если мы представляем себе время как ряд, начинающийся с единицы, или как линию, выходящую из определенной точки, то мы тем самым уже заранее говорим, что время имеет начало; мы предполагаем как раз то, что должны доказать. Мы придаем бесконеч­ности времени односторонний, половинчатый характер; но односторонняя, разделенная пополам бесконечность есть также противоречие в себе, есть прямая противоположность «бесконечности, мыслимой без противоречий». Избежать такого противоречия можно лишь приняв, что единицей, с которой мы начинаем считать ряд, точкой, отправляясь от которой мы производим измерение линии, может быть лю­бая единица в ряде, любая точка на линии и что для линии или ряда безразлично, где мы поместим эту единицу или эту точку.

...Бесконечность есть противоречие, и она полна противо­речий. Противоречием является уже то, что бесконечность дол­жна слагаться из одних только конечных величин, а между тем это именно так. Ограниченность материального мира приводит к неменьшим противоречиям, чем его безграничность, и всякая попытка устранить эти противоречия ведет, как мы видели, к новым и худшим противоречиям. Именно потому, что беско­нечность есть противоречие, она представляет собой бесконеч­ный, без конца развертывающийся во времени и пространстве процесс. Уничтожение этого противоречия было бы концом бес­конечности (13.ХХ.631-632).

...История природы и человеческого общества — вот откуда абстрагируются законы диалектики. Они как раз не что иное, как наиболее общие законы обеих этих фаз исторического раз­вития, а также самого мышления. По сути дела они сводятся к следующим трем законам:

Закон перехода количества в качество и обратно.

Закон взаимного проникновения противоположностей.

Закон отрицания отрицания.

Все эти три закона были развиты Гегелем на его идеали­стический манер лишь как законы мышления: первый — в первой части «Логики» — в учении о бытии; второй занимает всю вторую и наиболее значительную часть его «Логики» — учение о сущности; наконец, третий фигурирует в качестве основного закона при построении всей системы. Ошибка за­ключается в том, что законы эти он не выводит из природы и истории, а навязывает последним свыше как законы мышле­ния. Отсюда и вытекает вся вымученная и часто ужасная кон­струкция: мир — хочет он того или нет — должен сообразо­ваться с логической системой, которая сама является лишь продуктом определенной ступени развития человеческого мышления. Если мы перевернем это отношение, то все при­нимает очень простой вид, и диалектические законы, кажу­щиеся в идеалистической философии крайне таинственны­ми, немедленно становятся простыми и ясными как день (13.ХХ.384).

МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ ИСТОРИИ

Из работы: К.Маркс

«Экономическо-философские рукописи 1844 г.»

[Отчужденный труд]

Политическая экономия исходит из факта частной собствен­ности. Объяснения ее она нам не дает. Материальный процесс, проделываемый в действительности частной собственностью, она укладывает в общие, абстрактные формулы, которые и при­обретают для нее затем значение законов. Эти законы она не осмысливает, т.е. не показывает, как они вытекают из самого существа частной собственности. [...]

Труд производит не только товары: он производит самого себя и рабочего как товар. [...] Этот факт выражает лишь следу­ющее: предмет, производимый трудом, его продукт, противо­стоит труду как некое чуждое существо, как сила, независящая от производителя. Продукт труда есть труд, закрепленный в не­котором предмете, овеществленный в нем, это есть опредмечивание труда. Осуществление труда есть его опредмечивание. [...] Опредмечивание выступает как утрата предмета до такой сте­пени, что у рабочего отнимают самые необходимые предметы, необходимые не только для жизни, но и для работы. [...]

Все эти следствия уже заключены в том..., что рабочий отно­сится к продукту своего труда как к чужому предмету. Ибо при такой предпосылке ясно: чем больше рабочий выматывает себя на работе, тем могущественнее становится чужой для него пред­метный мир, создаваемый им самим против самого себя, тем беднее становится он сам, его внутренний мир, тем меньшее имущество ему принадлежит. Точно так же обстоит дело и в религии. Чем больше вкладывает человек в Бога, тем меньше остается в нем самом. Рабочий вкладывает в предмет свою жизнь, но отныне эта жизнь принадлежит уже не ему, а предмету. [...]. Отчуждение проявляется не только в конечном результате, но и в самом акте производства, в самой производственной деятель­ности. [...] В отчуждении предмета труда только подытоживает­ся отчуждение в деятельности самого труда. В чем же заключа­ется отчуждение труда?

Во-первых, в том, что труд является для рабочего чем-то внеш­ним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счаст­ливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы. Поэтому рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувст­вует себя оторванным от самого себя. [...] В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это— принудительный труд. Это не удовлетворение потребности в труде, а только средство для удовлетворения всяких других потребностей, но не потреб­ности в труде. Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принужде­ние к труду, от труда бегут, как от чумы. [...]

В результате получается такое положение, что человек (ра­бочий) чувствует себя свободно действующим только при вы­полнении своих животных функций — при еде, питье, в половом акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т.д., — а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. [...]

Деятельность выступает здесь как страдание, сила — как бес­силие, зачатие — как оскопление, собственная физическая и духовная энергия рабочего, его личная жизнь (ибо что такое жизнь, если она не есть деятельность?) — как повернутая про­тив него самого, от него не зависящая, ему не принадлежащая деятельность. Это есть самоотчуждение, тогда как выше речь шла об отчуждении вещи. [...] Отчужденный труд человека, от­чуждая от него 1) природу, 2) его самого, его собственную дея­тельную функцию, его жизнедеятельность, тем самым отчужда­ет от человека род: он превращает для человека родовую жизнь в средство для поддержания индивидуальной жизни. [...]

Животное непосредственно тождественно со своей жизне­деятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятельно­сти. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает самое свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего созна­ния. Его жизнедеятельность— сознательная. Это не есть такая определенность, с которой он непосредственно сливается вое­дино. Сознательная жизнедеятельность непосредственно отли­чает человека от животной жизнедеятельности. Именно лишь в силу этого он есть родовое существо. [...]

Практическое созидание предметного мира, переработка не­органической природы есть самоутверждение человека как со­знательного — родового существа, т.е. такого существа, кото­рое относится к роду как к своей собственной сущности, или к самому себе как к родовому существу. Животное, правда, тоже производит. Оно строит себе гнездо или жилище, как это дела­ют пчела, бобр, муравей и т.д. Но животное производит лишь то, в чем непосредственно нуждается оно само или его дете­ныш; оно производит односторонне, тогда как человек произ­водит универсально; оно производит лишь под властью непос­редственной физической потребности, между тем как человек производит даже будучи свободен от физической потребности, и в истинном смысле слова только тогда и производит, когда он свободен от нее; животное производит только самого себя, тог­да как человек воспроизводит всю природу; продукт животного непосредственным образом связан с его физическим организ­мом, тогда как человек свободно противостоит своему продук­ту. Животное строит только сообразно мерке и потребности то­го вида, к которому оно принадлежит, тогда как человек умеет производить по меркам любого вида и всюду он умеет прила­гать к предмету присущую мерку; в силу этого человек строит также и по законам красоты.

Поэтому именно в переработке предметного мира человек впервые действительно утверждает себя как родовое существо. [...] Предмет труда есть поэтому опредмечивание родовой жизни человека: человек удваивает себя уже не только интеллектуаль­но, как это имеет место в сознании, но и реально, деятельно, и созерцает самого себя в созданном им мире. Поэтому отчуж­денный труд, отнимая у человека предмет его производства, тем самым отнимает у него его родовую жизнь, его действитель­ную родовую предметность, а то преимущество, которое чело­век имеет перед животным, превращает для него в нечто отри­цательное, поскольку у человека отбирают его неорганическое тело, природу... [...]

Непосредственным следствием того, что человек отчуж­ден от продукта своего труда, от своей жизнедеятельности, от своей родовой сущности, является отчуждение человека от человека. Когда человек противостоит самому себе, то ему противостоит другой человек. То, что можно сказать об отно­шении человека к своему труду, к продукту своего труда и к самому себе, то же можно сказать и об отношении человека к другому человеку, а также к труду и к предмету труда дру­гого человека.

Отчуждение человека, вообще любое отношение, в котором человек находится к самому себе, реализуется, выявляется лишь в отношениях человека к другим людям.

Следовательно, в условиях отчужденного труда каждый человек рассматривает другого, руководствуясь масштабом и от­ношением, в котором находится он сам как рабочий.

Теперь посмотрим, как понятие отчужденного труда выра­жено и представлено в реальной действительности. Если про­дукт труда мне чужд, если он противостоит мне в качестве чуж­дой силы, кому же в таком случае он принадлежит?

Если моя собственная деятельность принадлежит не мне, а есть деятельность чуждая, вынужденная, кому же принадлежит она в таком случае?

Некоторому иному, чем я, существу. Что же это за существо? [...] Чуждым существом, которому принадлежит труд и про­дукт труда, существом, на службе которого оказывается труд и для наслаждения которого создается продукт труда, таким су­ществом может быть лишь сам человек.

Если продукт не принадлежит рабочему, если он противо­стоит ему как чуждая сила, то это возможно лишь в результате того, что продукт принадлежит другому человеку, нерабочему. Ес­ли деятельность рабочего для него самого является мукой, то кому-то другому она должна доставлять наслаждение и жизне­радостность. [...]

Только на последней,...стадии развития частной собствен­ности... обнаруживается… ее тайна: частная собственность ока­зывается, с одной стороны, продуктом отчужденного труда, а с другой стороны, средством его отчуждения, реализацией этого отчуждения. [...]

Из отношения отчужденного труда к частной собственности вытекает..., что эмансипация общества от частной собственно­сти и т.д., от кабалы, выливается в политическую форму эманси­пации рабочих, причем дело здесь не только в их эмансипации, ибо их эмансипация заключает в себе общечеловеческую эман­сипацию; и это потому, что кабала человечества в целом заклю­чается в отношении рабочего к производству и все кабальные отношения суть лишь видоизменения и следствия этого отно­шения (13.ХLII.86-98).

Из работы: К.Маркс «Нищета философии»

Общественные отношения тесно связаны с производитель­ными силами. Приобретая новые производительные силы, лю­ди изменяют свой способ производства, а с изменением спосо­ба производства, способа обеспечения своей жизни, — они из­меняют все свои общественные отношения. Ручная мельница дает вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница — общество с промышленным капиталистом.

Те же самые люди, которые устанавливают общественные отношения соответственно развитию их материального произ­водства, создают также принципы, идеи и категории соответст­венно своим общественным отношениям (13.IV. 133).

Из работы: К.Маркс. «К критике политической экономии. Предисловие»

Мои исследования привели меня к тому результату, что правовые отношения, так же точно как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так назы­ваемого общего развития человеческого духа, что, наоборот, они коренятся в материальных жизненных отношениях, со­вокупность которых Гегель, по примеру английских и фран­цузских писателей XVIII века, называет «гражданским об­ществом», и что анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии... Общий результат, к ко­торому я пришел и который послужил затем руководящей нитью в моих дальнейших исследованиях, может быть крат­ко сформулирован следующим образом. В общественном про­изводстве своей жизни люди вступают в определенные, не­обходимые, от их воли не зависящие отношения — произ­водственные отношения, которые соответствуют определен­ной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений со­ставляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая над­стройка и которому соответствуют определенные формы об­щественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материаль­ные производительные силы общества приходят в противо­речие с существующими производственными отношениями, или — что является только юридическим выражением по­следних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производи­тельных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением эко­номической основы более или менее быстро происходит пе­реворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материаль­ный, с естественно-научной точностью констатируемый пе­реворот в экономических условиях производства от юриди­ческих, политических, религиозных, художественных или фи­лософских, короче — от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о по­добной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это со­знание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными про­изводительными силами и производственными отношения­ми. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производ­ственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления. В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и современный, буржуаз­ный, способы производства можно обозначить, как прогрес­сивные эпохи экономической общественной формации. Бур­жуазные производственные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса произ­водства; антагонистической не в смысле индивидуального ан­тагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из обще­ственных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы со­здают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной фор­мацией завершается предыстория человеческого общества (13. ХIII.6-8).

Из работы: Ф.Энгельс. «Развитие социализма от утопии к науке»

Материалистическое понимание истории исходит из того положения, что производство, а вслед за производством об­мен его продуктов, составляет основу всякого общественно­го строя; что в каждом выступающем в истории обществе распределение продуктов, а вместе с ним и разделение об­щества на классы или сословия, определяется тем, что и как производится, и как эти продукты производства обменива­ются. Таким образом, конечных причин всех общественных изменений и политических переворотов надо искать не в го­ловах людей, не в возрастающем понимании ими вечной ис­тины и справедливости, а в изменениях способа производства и обмена; их надо искать не в философии, а в экономике соответствующей эпохи (13.Х1Х.210).

Из работы: Ф.Энгельс. «Письма Йозефу Блоху в Кенигсберг 21—22 сентября 1890 г.»

...Согласно материалистическому пониманию истории в ис­торическом процессе определяющим моментом в конечном сче­те является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что эко­номический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не гово­рящую, абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое по­ложение — это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимуще­ственно форму ее различные моменты надстройки; политиче­ские формы классовой борьбы и ее результаты — государствен­ный строй, установленный победившим классом после выиг­ранного сражения, и т.п., правовые формы и даже отражение всех этих действительных битв в мозгу участников, политиче­ские, юридические, философские теории, религиозные воззре­ния и их дальнейшее развитие в систему догм. Существует вза­имодействие всех этих моментов, в котором экономическое дви­жение как необходимое в конечном счете прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей (то есть ве­щей и событий, внутренняя связь которых настолько отдалена или настолько трудно доказуема, что мы можем пренебречь ею, считать, что ее не существует). В противном случае применять теорию к любому историческому периоду было бы легче, чем решать простое уравнение первой степени.

Мы делаем нашу историю сами, но, во-первых, мы делаем ее при весьма определенных предпосылках и условиях. Среди них экономические являются в конечном счете решающими. Но и политические и т.п. условия, даже традиции, живущие в головах людей, играют известную роль, хотя и не решающую.

Во-вторых, история делается таким образом, что конечный результат всегда получается от столкновения множества отдель­ных воль, причем каждая из этих воль становится тем, что она есть, опять-таки благодаря массе особых жизненных обстоя­тельств. Таким образом, имеется бесконечное количество перекрещивающихся сил, бесконечная группа параллелограммов сил, и из этого перекрещивания выходит одна равнодействующая — историческое событие. Этот результат можно опять-таки рас­сматривать как продукт одной силы, действующей как целое, бессознательно и безвольно. Ведь то, чего хочет один, встречает противодействие со стороны всякого другого, и в конечном ре­зультате появляется нечто такое, чего никто не хотел. Таким образом, история, как она шла до сих пор, протекает подобно природному процессу и подчинена, в сущности, тем же самым законам движения. Но из того обстоятельства, что воли отдель­ных людей, каждый из которых хочет того, к чему его влечет физическая конституция и внешние, в конечном счете эконо­мические, обстоятельства (или его собственные, личные, или общесоциальные), что эти воли достигают не того, чего они хотят, но сливаются в нечто среднее, в одну общую равнодейст­вующую, — из этого все же не следует заключать, что эти воли равны нулю. Наоборот, каждая воля участвует в равнодейству­ющей и постольку включена в нее (13.ХХХVII.394—396).

Из работы: К.Маркс и Ф.Энгельс. «Немецкая идеология. История»

...мы должны прежде всего констатировать первую предпо­сылку всякого человеческого существования, а следовательно, и всякой истории, а именно ту предпосылку, что... для жизни нужны прежде всего пища и питье, жилище, одежда и еще кое-что. Итак, первый исторический акт, это — производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей, производ­ство самой материальной жизни. Притом это такое историче­ское дело, такое основное условие всякой истории, которое (ны­не так же, как и тысячи лет тому назад) должно выполняться ежедневно и ежечасно — уже для одного того, чтобы люди могли жить. [...]

Второй факт состоит в том, что сама удовлетворенная пер­вая потребность, действие удовлетворения и уже приобретен­ное орудие удовлетворения ведут к новым потребностям, и это порождение новых потребностей является первым историческим актом. [...]

Третье отношение, с самого начала включающееся в ход ис­торического развития, заключается в том, что люди, ежедневно заново производящие свою собственную жизнь, начинают производить других людей, размножаться; это — отношение между мужем и женой, родителями и детьми, семья. [...]

Итак, производство жизни — как собственной, посредством труда, так и чужой, посредством рождения — появляется сразу в качестве двоякого отношения: с одной стороны, в качестве естественного, а с другой — в качестве общественного отноше­ния, общественного в том смысле, что имеется в виду сотруд­ничество многих индивидов, безразлично при каких условиях, каким образом и для какой цели. Отсюда следует, что опреде­ленный способ производства или определенная промышленная ступень всегда связаны с определенным способом совместной деятельности, с определенной общественной ступенью, — самый этот способ совместной деятельности есть «производительная сила», — что совокупность доступных людям производительных сил обусловливает общественное состояние и что, следователь­но, «историю человечества» всегда необходимо изучать и разра­батывать в связи с историей промышленности и обмена. [...]

Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть ус­тановлено, не идеал, с которым должна сообразоваться дейст­вительность. Мы называем коммунизмом действительное дви­жение, которое уничтожает теперешнее состояние; Условия этого движения порождены имеющейся теперь налицо предпосыл­кой. Впрочем, наличие массы людей, живущих только своим трудом, — массы рабочей силы, отрезанной от капитала или от возможности хотя бы ограниченного удовлетворения своих потребностей и характеризующейся поэтому уже не только вре­менной потерей самой этой работы, как обеспеченного источни­ка жизни, но и вообще совершенно непрочным положением, — все это предполагает, в силу конкуренции, существование ми­рового рынка. Пролетариат может существовать, следовательно, только во всемирно-историческом смысле, подобно тому как ком­мунизм — его деяние — вообще возможен лишь как «всемирно-историческое» существование (13.III.26—35).

[1] В тексте опущена нумерация афоризмов, принятая автором. – Ред.

[2] Вероятно, это высказывание Декарта полемически заострено против сентенции Монтеня: «Правильно делают, что ставят человеческому уму самые тесные пределы» (Монтень М. Опыты. Кн. I-II. М., 1979. С. 492)

[3] Определяя интуицию как несомненно понимание ума, несводимое к свиде­тельству чувств или к суждению воображения, Декарт тем самым проводил четкое различие между интеллектуальным познанием и познанием, приобрета­емым благодаря чувствам и воображению. Примеры последовательного разли­чения такого рода изредка встречались и в «школьной» философии (так, отде­ляя интеллектуальное познание субстанции от чувственного или квазичувст­венного познания ее акциденций, Франсиско Суарес писал: «Хотя мы призна­ем (что довольно спорно), что мыслительная способность иногда образует по­нятие единичной субстанции как таковой, тем не менее невероятно, что оно является первоначальным понятием, образованным в силу впечатления чувств или фантазии (Suares F. Mataphysicae disputationen. Disp. 38. Sect. 2. N 10. Т. 2. Моguntiае, 1600. Р. 348)).

[4] Если в качестве основных компонентов системы научного знания традици­онно допускались интуитивно познаваемые умом первоначала (см., напр., Ари­стотель. Вторая аналитика II 19, 100 b 12; Никомахова этика VI 6,1141 а 7—8) и дедуктивно выводимые «отдаленные» следствия, то Декарт выделял наряду с ними особую сферу научных положений, постигаемых «то посредством интуи­ции, то посредством дедукции». Ведь, хотя Декарт неоднократно подчеркивал необходимость четкого различения интуиции и дедукции, в «Правилах» явно прослеживается тенденция к систематическому сближению интуитивного и де­дуктивного, т.е. дискурсивного, познания.

[5] Названия теорем, данные Б.Спинозой, опущены. – Ред.

[6] Снята нумерация страниц, на которые ссылаются составители «Антологии мировой философии».

[7] Опущено примечание, сделанное автором. — Ред.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: