Использование терминов и имен позволяет Бродскому подчеркнуть лексическую многозначность этих слов, их многомерность. Иногда он выделяет их большими буквами.

Неизменная тема империи, как особого вида пространства, у Бродского также проявляется через геометрическую символику.

Перемена империи связана с гулом слов,

с выделеньем слюны в результате речи,

с лобачевской сумой чужих углов,

с возрастаньем исподволь шансов встречи

параллельных линий (обычной на

полюсе). И она…

("Колыбельная трескового мыса")

Использование терминов и имен позволяет Бродскому подчеркнуть лексическую многозначность этих слов, их многомерность. Иногда он выделяет их большими буквами.

Вот то, что нам с тобой ДАНО.

Надолго. Навсегда. И даже

Пускай в неощутимой, но

В материи. Почти в пейзаже.

("Пенье без музыки")

"Дано" – как предпосылка для размышлений, точка опоры для доказательства теоремы, и как нечто, данное свыше, фатальность, предопределение в человеческой судьбе. Термины есть определения сути, они вычерчивают некий круг в сознании человека, выйти за пределы которого трудно. Однако Бродский переопределяет привычные значения, поднимаясь от человеческого рассуждения до метафизического осмысления вещей и явлений. Отсюда и сложность его поэзии, ее многоплановость, которая выражается в смешивании тем и вопросов в одном произведении. Полифоничность его стихов – в одновременном звучании нескольких идей, в соединении шумов и голосов, в использовании деталей, в отсутствии "черно-белых" картин. Тем самым достигается объемное видение мира, реализуется принцип художественной стереометрии текста. Но как уже было замечено выше, Бродский стремится не столько к объемной "красивости" поэзии, столько к предельно ясному формулированию мысли.

И поэт выбирает в качестве точного инструмента выражения своей идеи - сентенцию. Особенность ее употребления Бродским в том, что она может существовать и вне контекста стихотворения, что характеризует такое ее качество, как афористичность. Потому-то, сентенции Бродского теперь так часто используются в качестве эпиграфов к современным романам и рассказам. Можно предположить, что сентенция у поэта является центральной идеей, вокруг которой строится само стихотворение, и напоминает бисерное плетение вокруг бусины. На самом же деле его умозаключения появляются совершенно неожиданно, иногда и для самого автора. Наблюдения просто и естественно вытекают в выводы. Согласно Михаилу Крепсу, исследователю творчества Иосифа Бродского, сентенции можно разбить на основные типы:

- умозаключение

- афоризм

- ироническое высказывание

- парадокс.

Умозаключение, как простейший вывод, преобладает у поэта. Зачастую Бродский его использует для того, чтобы задать тему, или определить "контрольные точки отсчета" в стихотворении, как некие рубежи. Проставляя метки, автор всегда имеет возможность вернуться к начальной точке. Умозаключения почти всегда имеют форму утверждения, с которым он позже может спорить, опровергать его, или же дать развернутое доказательство. В этом смысле полнится умозаключениями "Письмо генералу Z", каждая строфа этого стихотворения начинается с определенного утверждения.

Генерал! Наши карты – дерьмо.

Генерал! К сожалению, жизнь – одна.

Генерал! Только душам нужны тела.

Афоризмы Бродского отличаются тем, что могут использоваться самостоятельно, тем самым, претендуя на статус "вещи в себе".

Только рыбы в морях знают цену свободе.

("Конец прекрасной эпохи")

Жизнь – только разговор перед лицом молчанья.

("Горбунов и Горчаков")

Ироническое высказывание у поэта строится на особой предпосылке, что все уже известно заранее.

Нам знаком при жизни предмет боязни

("Песня невинности, она же – опыта")

И в этом Бродский становится "над" вечным "быть или не быть", и рассуждая обо всем, снисходителен и цинично-насмешлив, и, прежде всего к самому себе. Его ирония даже не печальна, а горька. Бродский чувствует, что для него существует только двое судей, перед которыми он Ответчик - это Бог и Реальность, которые находят свое материальное воплощение в слове "ДАНО". Реальность происходящего требует от него максимальной честности перед самим собой. Бог дает ему полное знание о жизни, которое предопределяет его судьбу. Вот потому поэт мучим невозможностью спросить что-либо о жизни и смерти, невозможностью рассказать что-то о том, что произойдет лишь так, как оно должно произойти. И именно в этом берут свое начало иронические высказывания Бродского.

У пророков не принято быть здоровым.

Прорицатели в массе увечны. Словом,

Я не более зряч, чем назонов Калхас.

Потому – прорицать все равно что кактус

Или львиный зев подносить к забралу,

Все равно, что учить алфавит по Брайлю.

Безнадежно.

("Прощайте, мадмуазель Вероника")

Парадокс же, как особая разновидность сентенции у Бродского, отличается от простого афоризма тем, что отрицает общепринятые мнения, или выворачивает наизнанку устоявшиеся словосочетания, дабы ввести новую тему для обсуждения. И поэт часто пользуется приемом парадокса путем смешивания стилей и разножанровой лексики.

Время есть мясо немой Вселенной.

Там ничего не тикает. Даже выпав

Из космического аппарата,

Ничего не поймаете: ни фокстрота,

Ни Ярославны, хоть на Путивль настроясь.

("Эклога 4-я (Зимняя)")

Особую роль в поэзии Бродского играют интонации повествования, которыми он пользуется для создания фона или настроения, или совершенно определенного историко-культурного духа времени. Леонид Баткин предлагает следующую примерное разграничение тонов Бродского:

- Мнимо-научный тон, похожий на "бормотание зубрилки". Его основной отличительной чертой является насыщенность анжанбеманами, которые создают впечатление непрерывности, бесконечности текста.

Действительно, прошлого всюду было гораздо больше,

чем настоящего. Больше тысячелетий,

чем гладких автомобилей. Люди и изваянья,

по мере их приближенья и удаленья,

не увеличивались и не уменьшались.

Давая понять, что они – постоянные величины.

("Вертумн")

Старение есть отрастанье органа

слуха, рассчитанного на молчание.

Впрочем, дело должно быть, в трусости.

В страхе. В техническом акте трудности.

Это – влиянье грядущей трупности:

Всякий распад начинается с воли,

Минимум коей – основа статики.

("1972")

- Мнимо-фольклорный тон

Ой, отойдите, друзья-касатики!

Дайте выйти во чисто поле!

("1972")

- Иронический тон с обыгрыванием канцелярских оборотов (замечу, обороты могут быть любые – опять же сочетаение несочетаемого).

- Архаически напыщенно-одический тон, который отличается по словам "коей", каковое", "коли ж", "ежели" и т.п.).

И всякий раз, задав один тон, сбивается на другой.

Все, что творил я, творил не ради я

славы в эпоху кино и радио,

но ради речи родной, словесности.

За каковое раченье-жречество

(сказано ж доктору: сам пусть лечится)

чаши лишившись в пиру Отечества,

нынче стою в незнакомой местности.

("1972")

Это кажется косноязычием, но именно это становится еще одним доказательством его жизненной позиции наблюдателя, который предпочитает невмешательство и чистое философское видение обывательскому взгляду на жизнь. Иногда поэт раскрывает причины своего поведения.

Ты, несомненно, простишь мне этот

гаерский тон. Это – лучший метод

сильные чувства спасти от массы

слабых. Греческий принцип маски

снова в ходу.

("Прощайте, мадмуазель Вероника")

Из поэтических средств Иосиф Бродский использует практические все, которые только возможны – это метафоры, парафразы, эпитеты, оксюмороны, метонимии, аллегории. В синтезе различных тематических уровней в поэзии участвуют старославянизмы, американизмы, авторские неологизмы. Не обходятся стороной и эвфемизмы – слова или обороты, употребляемые им вместо непристойных или интимных, хотя и откровенные просторечные выражения также имеют место. Поэт отказывается от фразеологизмов, как устойчивых сочетаний, которые мешают чистому восприятию авторской идеи. Не меньше внимания Бродский уделяет фоническому (звуковому) уровню своих стихотворений. Очень часто он использует звуковые повторы, звукоподражания, аллитерацию, ассонансы, паронимическую аттракцию.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: