Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Николай Мальбранш РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ 8 страница




разум.

Благодаря Бога, мы очень далеки от такого образа действий, хотя

его часто приписывают нам. Мы смотрим на писателей, предшественников наших, лишь как на руководителей. Было бы с нашей стороны очень несправедливо и неосновательно требовать, чтобы нас слушали как ученых и наставников. Мы требуем, правда, чтобы верили фактам и опытам, приводимым нами, потому что эти вещи познаются не обращением духа к высшему и всеобщему Разуму; но что касается всех истин, открывающихся в истинных идеях вещей, которые вечная истина сообщает нам в тайниках нашего разума, то относительно их именно мы предупреждаем, чтобы читатель не успокаивался на том, что мы о них думаем; ибо мы считаем

' Nolite putare quemquan hominem aliquid descere ab homine; admonere possumus per strepitum vocis nostrae; si non sit intus qui doceat, inanis fit strepitus noster. Aug. in loan.

Auditus per me factus, intellectus per quern? Dixit aliquis et ad cor vestrum, sed non eum videtis. Si intellexisris fratres, dictum est et cordi vestro. Munus Dei est intelligentia. Aug. in

loan. Tr. 40.

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

немаловажным грехом — равнять себя с Богом, желая господствовать таким способом над умами.'

Главная причина, почему мы желаем, чтобы те, кто будет читать эту книгу, приложили к тому все свои силы, это стремление исправить ошибки, которые могли бы вкрасться в нее; ибо мы не считаем себя непогрешимыми. Имея такую тесную связь с телом и осознавая, как велика наша зависимость от него, мы не без основания опасаемся, что не всегда, быть может, нам удалось ясно отличить громкий, но неясный голос, каким тело говорит воображению, от ясного голоса истины, говорящего разуму.

Если бы нам говорил один Господь и если бы мы судили лишь согласно тому, что слышим, то, быть может, мы могли бы применить к себе слова Иисуса Христа: «Я сужу так, как слышу, и суд мой праведный и истинный».2Но у нас есть тело, которое говорит громче самого Бога, и это тело никогда не говорит истины. Наше себялюбие извращает слова Того, кто говорит одну истину. Наша гордость внушает нам смелость судить, не выслушав ответов истины, сообразно которым должно судить; ибо главная причина наших заблуждений та, что наши суждения стремятся охватить больший круг предметов, чем тот, который охватывает ясное созерцание нашего разума. Итак, я прошу тех, кому Господь даст понимание моих заблуждений, наставить меня, чтобы эта книга, которую я предлагаю лишь как опыт, предмет которого заслуживает серьезного внимания людей, могла постепенно совершенствоваться.

Мы начали ее лишь с целью самообразования; но некоторые лица сочли полезным издать ее, и мы уступили их доводам тем охотнее, что главный из них совпал с тою мыслью, что это будет полезно нам самим. Верное средство, считали они, вполне изучить какой-нибудь предмет — это изложить свое мнение людям знающим. Это побуждает и нас, и их к большему вниманию. У них могут быть иные взгляды, они находят истины иные, чем мы; иногда они натолкнут на известные открытия, которые были в пренебрежении по лености или были брошены по недостатку мужества и силы.

Вот ввиду этой пользы для себя самого и для некоторых других я и осмеливаюсь выступить писателем. Но чтобы мои надежды не остались тщетными, я предлагаю следующее: пусть прежде всего читатель не смущается, если встретит вещи, идущие вразрез с принятыми воззрениями, которым он верил всю жизнь и которые вообще встречают одобрение у всех людей и во все времена. Это и есть самые общие заблуждения, которые я главным образом и стараюсь искоренить. Если бы все люди были очень просвещенны, то всеобщее одобрение могло бы служить доводом; но на деле мы

' Aug. De magistro. — Noli putare te ipsam esse licem. Aug. in Psal. — Non a me mihi lumen existens, sed lumen non participas nisi in te. Oe verbis Domini. Ser. 8.

2Sicut audio, sicjudico, etjudicium meumjustum est, quia non quaero voluntatem mearn. Ep. loan., 5, 30.

 

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

видим совершенно обратное. Пусть же раз навсегда будет предупрежден читатель, что лишь разум должен управлять всеми человеческими воззрениями, не имеющими отношения к вере; познание веры Бог сообщает совершенно иным образом, не тем, каким открывает нам все естественное. Пусть же углубятся в себя и приблизятся к свету, который в нас не угасает, чтобы просветить свой разум.' Пусть тщательно избегают всех слишком сильных ощущений и всех душевных волнений, поглощающих всю силу нашего слабого разумения; ибо малейший шум, малейший блеск света развлекает иногда духовное созерцание. Следует избегать всего этого, хотя это и не безусловно необходимо; и если, несмотря на все свои усилия, нельзя противостоять постоянным впечатлениям, производимым на наше воображение нашим телом и предрассудками детства, то необходимо прибегнуть к молитве, чтобы получить то, чего невозможно достичь собственными силами, не переставая все же бороться со своими чувствами: ибо это должно быть постоянною заботою тех, кто по примеру блаженного Августина имеет большую любовь к истине. Nullo modo resistitur corporis sensibus; quae nobis sacratissima disciplina est, si per eos intlictis plagis vulneribusque blandimur. Ad Nebridium Ep. 7.

' Qui hoc videre non potest, oret et agat ut posse mereatur, nec ad hominem disputatorem pulset, ut quod non legit legat, sed ad Deum salvatorem, ut quod non valet, valeat. Ep. 112,13. Supplexque illi qui lumen mentis accendit attendat, ut intelligat. Cont. Ep. fundam. P. 33.

Книга первая О ЧУВСТВАХ

 

ГЛАВА I

I. 0 природе и свойствах рассудка (entendement). — II. О природе и свойствах воли и о том, что такое свобода.

Причина несчастия людей — заблуждение. Это — то дурное начало, которое внесло в мир зло; оно рождает и питает в нашей душе все бедствия, удручающие нас; мы не можем надеяться на прочное и истинное счастье, если не будем серьезно трудиться над искоренением заблуждений.

Священное Писание говорит нам, что люди несчастны лишь потому, что они грешны и преступны; но люди не были бы грешны и преступны, если бы сами не делались рабами греха, соглашаясь заблуждаться.

Если же верно, что заблуждение есть начало людских бедствий, то справедливость требует, чтобы люди попытались избавиться от него. Без сомнения, усилия их не останутся тщетными; они будут вознаграждены, хотя бы не достигли вполне того результата, о котором мы мечтаем. Если люди и не сделаются непогрешимыми, то они будут ошибаться гораздо реже. Они не избавятся всецело от своих зол, но они избегут, по крайней мере, некоторых из них. В этой жизни мы не можем мечтать о полном блаженстве, потому что здесь на земле мы не можем быть непогрешимы, но мы непрестанно должны стараться не заблуждаться, если мы хотим избавиться от наших бедствий. Словом, так же страстно, как мы желаем какого-нибудь счастья, не надеясь на него, мы, не претендуя на непогрешимость, должны стремиться к ней.

Не нужно думать, что исследование истины сопряжено с слишком большими трудностями. Надо лишь обратиться к тем ясным идеям, которые каждый найдет в самом себе, и точно следовать тем правилам, которые мы дадим ниже.'

Отчетливость в мышлении не представляет почти никаких затруднений, она не есть насилие над мыслью, какою рисует ее воображение. И если вначале она нам и покажется несколько

Книга шестая.

 

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

трудною, то вскоре полное удовлетворение щедро вознаградит нас за наши труды, потому что одна лишь отчетливость вносит свет и открывает нам истину.

Но не будем более подготовлять читателей, которые сами, конечно, не менее стремятся к исследованию истины. Рассмотрим причины и природу наших заблуждений; и так как из всех методов наиболее последователен, ясен и дает более основательное знание вещей тот, который рассматривает вещи в самом происхождении их, то и постараемся применить его здесь.

I. Не будучи материальным и протяженным, дух человека есть, без сомнения, простая, неделимая, не состоящая из частей субстанция. Тем не менее в нем обыкновенно различают две способности, именно: рассудок и волю. Необходимо сначала рассмотреть их, так как, кажется, существующие понятия об этих двух способностях, или идеи их, не отличаются ни достаточною ясностью, ни отчетливостью.

Так как идеи эти весьма абстрактны и недоступны воображению, то, кажется, удобнее будет объяснить их путем сравнения со свойствами материи; последние легко могут быть представлены, и тогда понятия, которые следует соединять со словами «рассудок» и «воля», станут более отчетливыми и даже более понятными. Нужно только помнить, что это сопоставление духа и материи не вполне правильно и что, если они и сравниваются, то лишь с целью обратить внимание читателя и сделать более наглядным то, что мы хотим сказать.

Материя, или протяженность, обладает двумя свойствами, или способностями. Первое свойство — принимать различную фигуру, второе — быть движимой. Точно так же и дух человеческий заключает в себе две способности. Одна — рассудок, способность воспринимать разные идеи, т. е. представлять вещи; другая — воля, способность воспринимать различные наклонности или хотеть различные вещи. Мы укажем сначала то соответствие, какое находим между первым свойством материи и первою способностью духа.

Протяженность может принимать двоякого рода формы. Одни формы чисто внешние, например круглая форма данного куска воска; другие — внутренние. Последние свойственны всем тем частицам, из которых состоит воск. Не подлежит, конечно, спору, что все частицы, составляющие кусок воска, по форме своей весьма отличаются от частиц, например, куска железа. Я буду называть просто фигурою внешнюю форму, а форму внутреннюю, необходимо присущую всем частицам воска, как такового, я назову конфигурацией.

Точно так же можно сказать, что и в душе различаются два рода перцепций идей. Одни называются чистыми перцепциями; они, так сказать, внешни по отношению к душе, не входят в нее и не изменяют ее заметно. Вторые, которые называются чувствовательны-ми, более или менее глубоко входят в душу. Таковы: удовольствие и скорбь, • свет и цвета, вкус, запахи и т. п. Впоследствии мы

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

покажем, что чувствования суть не что иное, как состояния духа, и вот почему я буду называть их модификациями духа.

Наклонности души можно было бы также назвать модификациями этой души; ибо, если установлено, что наклонность воли есть состояние души, то можно бы назвать ее модификацией души; точно так же, как и движение тел, представляющее состояние этих самых тел, можно бы назвать модификацией материи. Однако я не буду называть модификациями ни наклонностей воли, ни движений материи, потому что и наклонности, и движения эти имеют, обыкновенно, отношение к чему-нибудь внешнему: наклонности имеют отношение к благу, движения — к какому-нибудь постороннему телу. Фигуры же и конфигурации тел и чувствования души не имеют необходимого отношения к внешнему миру. Ибо как фигура данного тела кругла в силу того, что все наружные части этого тела равно удалены от той части, которая называется центром, а не в силу отношения этого тела к другим телам, так и чувствования, свойственные нам, могли бы существовать независимо от того, существует или нет какой-нибудь предмет вне нас. Бытие их не заключает в себе необходимого отношения к телам, которые, по-видимому, вызывают чувствования. Это мы докажем в другом месте. Чувствования не что иное, как душа, модифицированная тем или иным образом, из чего следует, что они, собственно, суть модификации души. Пусть же будет мне дозволено обозначать их этим словом, чтобы выразить свою мысль.

Первое и главное соответствие между свойством материи принимать различные фигуры и различные конфигурации и способностью души воспринимать различные идеи и различные модификации заключается в том, что, как свойство тел принимать различные фигуры и конфигурации совершенно пассивно и не заключает в себе никакого действия, так же пассивна и не заключает в себе действия и способность души воспринимать различные идеи и модификации. Способность души, посредством которой она воспринимает все это, я называю рассудком.

Отсюда следует заключить, что мы представляем или познаем рассудком, так как он воспринимает идеи предметов; ибо для души представлять предмет — значит воспринимать идею, которая изображает его. Рассудком же мы воспринимаем модификации души или чувствуем их, потому что под словом «рассудок» я понимаю ту пассивную способность души, посредством которой она воспринимает все различные модификации, какие ей свойственны. Ибо для души воспринимать состояние, называемое болью, значит представлять или чувствовать боль, потому что душа может воспринять боль только одним способом — представляя ее. Отсюда следует заключение, что рассудок представляет отсутствующие предметы и ощущает те, которые находятся налицо, и что чувства и воображение суть не что иное, как рассудок, воспринимающий предметы через посредство органов тела. Последнее мы объясним далее.

4 Разыскания истины

 

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

Но так как, когда мы чувствуем боль или нечто подобное, мы воспринимаем это большею частью через посредство органов чувств, то люди и говорят обыкновенно, что это представляют сами чувства, не отдавая себе, собственно, отчета в том, что они понимают под словом «чувство». Они думают, что есть какая-то способность, отдельная от души, которая делает душу или тело способными чувствовать, ибо они верят, что органы чувств действительно принимают участие в наших восприятиях. Они воображают, что тело настолько помогает духу чувствовать, что дух, отрешившись от тела, никогда ничего не ощущал бы. Но они думают все это лишь в силу предубеждения и в силу того, что в том состоянии, в каком мы находимся, мы никогда ничего не чувствуем, не пользуясь органами чувств, о чем мы скажем в другом месте подробнее.

Только приспособляясь к принятой манере, мы будем говорить впоследствии, что органы чувств чувствуют; но под словом «чувство» мы понимаем не что иное, как ту пассивную способность души, о которой мы только что говорили, т. е. рассудок, который представляет что-либо по поводу того, что происходит в органах его тела, как это устроено природою, мы объясним это ниже.

Другое соответствие между пассивною способностью души и материи состоит в том, что как материя не изменяется существенно от изменения ее фигуры, я говорю, например, что как кусок воска не изменяется существенно оттого, что из круглого он станет четырехугольным, так и дух не изменится существенно оттого, что идеи в нем различны; я говорю, что дух не изменится существенно оттого, воспримет ли он идею круглого или воспримет идею четырехугольного, представляя нечто круглое или четырехугольное.

Далее, как материя существенно изменяется, когда она теряет конфигурацию, свойственную частицам воска, чтобы принять конфигурацию частиц огня и дыма, когда воск превращается в огонь и дым, — так, можно сказать, и душа существенно изменяется, когда переменяет свои модификации и страдает от боли после того, как чувствовала удовольствие. Отсюда можно сделать тот вывод, что чистые перцепции приблизительно так же относятся к душе, как фигуры — к материи, а конфигурации относятся к материи так же, как чувствования — к душе. Но не нужно думать, что это сравнение вполне точно; я привел его лишь затем, чтобы сделать наглядным понятие, соединяемое со словом «рассудок»; в третьей книге я объясню природу идей.

II. Второе свойство материи заключается в возможности иметь различные движения; а вторая способность души — в возможности иметь различные наклонности. Сравним эти две способности.

Общая причина всех движений, какие существуют в материи, есть Творец природы; Он же есть общая причина всех природных наклонностей, какие существуют в духах; как все движения совершаются по прямой линии, если они не встречают каких-либо особых посторонних причин, которые определяют их и своим противодей-

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

ствием изменяют их в линии кривые, — так и все наклонности, данные нам Богом, хороши (прямы) и не могут иметь иной цели, кроме обладания благом и истиною, если бы не было посторонней причины, направляющей природное влечение к дурным целям. А эта посторонняя причина и есть причина всех наших бедствий, и она-то извращает все наши наклонности.

Чтобы вполне понять ее, нужно знать, что есть весьма большое различие между стремлением, или движением, производимым Творцом природы в материи, и стремлением, или движением, ко благу вообще, которое тот же Творец непрестанно сообщает духу. Материя вполне не деятельна; она не обладает силою, которая могла бы остановить ее движение, определить его и направить его в ту, а не в другую сторону. Ее движение, как только что было сказано, всегда совершается по прямой линии, и, если что-либо препятствует ему продолжаться таким образом, оно описывает кривую, наивозможно большую, а следовательно, наиболее приближающуюся к прямой линии; ибо ее движение сообщает ей Бог, и Он управляет определением (направлением) его. Не то с волей." Можно сказать, в известном смысле, что она деятельна и что она в себе самой имеет силу определять различным образом наклонность или стремление, данное ей Богом; ибо, хотя она не может подавить этого стремления, зато она может, в известном смысле, направить его в ту сторону, в какую захочет, и вызвать таким образом всю греховность, какую мы видим в ее наклонностях, и все бедствия, которые являются неизбежными и верными последствиями греха.

Поэтому словом «воля» я хочу обозначить здесь влечение или природное стремление, влекущее нас к неопределенному благу, ко благу вообще; а под словом «свобода» я понимают не что иное, как силу, какою обладает дух, чтобы обратить это стремление на предметы, нам нравящиеся, и сделать так, что наши природные наклонности будут определены каким-нибудь отдельным предметом, — наклонности, бывшие сначала смутными и неопределенными влечениями ко благу вообще, или всеобщему, т. е. к Богу, Который один есть общее благо, потому что Он один заключает в себе все блага.

Отсюда легко понять, что, хотя наши природные наклонности произвольны, они, однако, не свободны в смысле обладания тою свободою безразличия, о которой я говорю и которая заключает возможность хотеть и не хотеть, или же хотеть противоположное тому, к чему влекут нас природные наклонности. Ибо произвольно и свободно мы любим благо вообще, потому что любить можно только своею волею и потому что противоречиво, чтобы воля когда-либо могла быть принужденною; тем не менее мы не любим свободно в том смысле, в каком я указал, потому что не во власти нашей воли не желать быть счастливым.

' См. Пояснения.

 

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

Но следует заметить, что дух, рассматриваемый как стремящийся к благу вообще, не может обратить своего стремления к частному благу, без того чтобы он, рассматриваемый как способность иметь идеи, не имел познания об этом частном благе. Я хочу сказать, согласно принятой манере говорить, что воля есть слепая сила, которая может быть обращена лишь на те предметы, которые рассудок представляет ей. Так что воля не может, не повелевая рассудку, представить ей какой-нибудь отдельный предмет, иначе определить свое влечение к благу и все свои природные наклонности.1Следовательно, сила, посредством которой воля определяет свои наклонности, необходимо заключает в себе силу направлять рассудок на предметы, какие ей угодно.

Я поясню примером то, что только что сказал о воле и о свободе. Положим, некто представляет себе какую-нибудь почетную должность как благо, на которое он может надеяться; тотчас воля его хочет этого блага, т. е. стремление к неопределенному и общему благу, непрестанно сообщаемое духу, влечет его к этой почетной должности. Но так как эта должность не есть универсальное благо и так как она и не представляется ясно и отчетливо разуму, как универсальное благо (ибо никогда разум не видит ясно того, что не существует), то и влечение, которое мы имеем к универсальному благу, не будет вполне задержано этим отдельным благом. Дух обладает стремлением идти дальше, он отнюдь не любит необходимо и непреодолимо эту почетную должность, и он свободен по отношению к ней. Свобода же его состоит в том, что, не будучи вполне убежденным, что эта должность заключает в себе все благо, какое он может любить, он может задержать свое решение и свою любовь, и, следовательно, как мы это объясним в третьей книге, он может, в силу своей связи с Высшим Существом, заключающим в себе все благо, думать о других вещах и, следовательно, любить другие блага. Наконец, он может сравнить все блага, любить их, согласно порядку (и степени их), соразмерно тому, насколько они достойны любви, и сопоставить их всех с тем, что заключает их все в себе и на чем одном достойно сосредоточить всю нашу любовь, так как оно одно способно удовлетворить всю нашу способность любить.

В этом случае познание истины и любовь к благу совпадают. Мы любим познание истины как наслаждение благом в силу природного влечения; и это влечение так же, как и то, которое нас влечет к благу, непреодолимо; оно таково лишь в силу очевидности и совершенного и полного познания предмета; и мы так же свободны в ложных суждениях, как и в своих дурных привязанностях, что и покажем в следующей главе.

' См. Пояснения.

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

ГЛАВА II

I. О суждениях и умозаключениях. — II. О том, что они зависят от воли. — III. Как должно пользоваться свободою по отношению к ним. — IV. Два главных правила, чтобы избежать заблуждения и греха. — V. Необходимые размышления об этих правилах.

I. Из того, что было сказано в предыдущей главе, можно вполне сделать тот вывод, что рассудок не судит никогда, потому что он только представляет; или что суждения и умозаключения, со стороны рассудка, суть не что иное, как чистые перцепции; что в действительности одна воля судит, утверждая и отвергая произвольно то, что представляет ей рассудок, и, таким образом, это она одна вводит нас в заблуждение. Но нужно объяснить это более подробно.

Итак, я говорю, что со стороны рассудка все различие между простым представлением, суждением и умозаключением сводится к тому, что в простом представлении рассудок созерцает простую вещь без всякого отношения ее к чему бы то ни было; в суждении рассудок представляет отношения между двумя или несколькими вещами; и, наконец, в умозаключении он представляет отношения, существующие между отношениями вещей. Так что все эти действия рассудка' суть не что иное, как чистые перцепции.

Когда мы, например, представляем два раза 2 и 4, то это есть простое представление. Когда мы судим, что дважды 2 есть 4 или что дважды 2 не есть 5, тогда рассудок опять-таки лишь представляет отношение равенства между дважды 2-мя и 4-мя или отношение неравенства между дважды 2-мя и 5-ю. Итак, суждение, со стороны рассудка, есть лишь представление отношения, существующего между двумя или несколькими вещами. Но умозаключение есть представление отношения не между двумя или несколькими вещами, ибо это было бы суждение, но представление отношения, существующего между двумя или несколькими отношениями двух или нескольких вещей. Так, когда я заключаю, что, если 4 меньше 6, а дважды 2 равно 4 и, следовательно, меньше 6, я тогда не только представляю отношение неравенства между 2 и 2 и 6, ибо это было бы лишь суждение, но отношение неравенства между отношением дважды 2-мя и 4-мя и отношением 4-х к 6-и, что есть умозаключение. Итак, рассудок лишь представляет, и лишь воля одна судит и решает, останавливаясь произвольно на том, что представляет ей рассудок, как только что было сказано.

' Я принужден говорить здесь обыкновенным языком. В своем месте будет выяснено, что эти действия рассудка суть не что иное, как модификации души, происшедшие под влиянием божественных идей, т. е. законов единения души с Высшим разумом и собственным телом.

 

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

II. Между тем, когда мы рассматриваем вещи вполне очевидные, нам кажется, что мы даем свое утверждение уже непроизвольно, так что мы склонны думать, будто о них судит никак не наша воля, а рассудок.

Чтобы понять свою ошибку, надо знать, что вещи, которые мы рассматриваем, представляются нам вполне очевидными только тогда, когда рассудок рассмотрел все стороны их и все отношения необходимые, чтобы судить о них; отсюда происходит, что воля, не имея возможности хотеть чего-либо, не зная этого предмета, не может уже действовать на рассудок, т. е. она не может более желать, чтобы он представил ей что-нибудь новое в ее предмете, потому что он рассмотрел уже в нем все стороны, имеющие отношение к вопросу, который подлежит решению. Воля, стало быть, принуждена положиться на то, что рассудок ей уже представил, и перестать действовать на него и побуждать его к новым бесполезным рассмот-рениям. Этот-то покой и есть, собственно, то, что называется суждением и умозаключением. Итак, этот покой или это суждение, не будучи свободным, когда вещи имеют наибольшую очевидность, кажется нам также и непроизвольным.

Но пока остается что-нибудь неизвестное в предмете, который мы рассматриваем, или если мы не вполне уверены, что мы раскрыли все, что было необходимо для решения вопроса, как это бывает почти всегда в вопросах трудных и заключающих несколько отношений, мы свободны не давать своего утверждения, и воля может еще повелеть рассудку обратиться на что-нибудь новое; вот почему мы склонны думать, что суждения наши об этих предметах произвольны.

Однако большинство философов утверждают, что даже те суждения, которые мы составляем о вещах, нам малоизвестных, не суть акты воли; и они требуют вообще, чтобы утверждение истины было бы актом рассудка, что они называют утверждением (assensus) в отличие от утверждения блага, которое они приписывают воле и которое называют согласием (consensus). Причина различия, делаемого ими, и их заблуждения следующая.

В состоянии, в каком мы находимся, мы часто, конечно, познаем истины, не имея основания сомневаться в них, так что воля отнюдь не безучастна в утверждении, которое она дает этим очевидным истинам, как мы только что объяснили. Не то по отношению к благам. Между ними мы не знаем ни одного, которое не допускало бы сомнения в том, что мы должны его любить. Наши страсти и наши наклонности, которые естественно влекут нас к чувственным удовольствиям, являются хотя смутными, но очень сильными стимулами, по причине испорченности нашей природы, и делают нас равнодушными и безучастными даже в нашей любви к Богу; так что, ясно сознавая свое равнодушие, мы внутренне убеждены, что мы пользуемся своей свободой, когда любим Бога.

Но мы не замечаем также, что мы пользуемся своей свободой, давая свое утверждение истине, главным образом тогда, когда она

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

представляется нам вполне очевидной; и это заставляет нас думать, что утверждение истины не акт воли. Как будто нашим действиям, чтобы быть произвольными, нужно быть безразличными, и как будто блаженные не любили Бога вполне произвольно, не будучи отвлекаемы от своей любви к Нему чем бы то ни было; подобно тому, как мы даем свое утверждение очевидному положению, что дважды 2 есть 4, и нас от этого не отвлекает никакое положение, имеющее противоположный характер.

Но чтобы понять отчетливо различие, существующее между утверждением, какое воля дает истине, и согласием, какое она дает добру, нужно знать различие между истиною и добром, взятыми в обычном их значении и по отношению к нам. Это различие состоит в том, что добро касается нас и нас затрагивает, а истина нас не затрагивает; ибо истина заключается лишь в отношении двух или нескольких вещей между собою, а добро — в отношении вещей к нам со стороны пригодности их для нас.* Вот почему относительно истины есть только один акт воли: ее утверждение или ее согласие на представление отношения между вещами; и есть два акта воли касательно добра; ее утверждение или ее согласие в пригодности вещи для нас, и ее любовь или ее стремление к этой вещи. Эти акты весьма различны, хотя обыкновенно их смешивают. Ибо существует большое различие между простым утверждением и влечением в силу любви к тому, что представляет разум, потому что часто дается утверждение и таким вещам, существования которых мы вовсе не желали бы и которых мы избегаем.

Итак, если хорошо обсудить все это, мы ясно увидим, что воля всегда дает утверждение не вещам, если они ей неприятны, а представлению вещей. Причина же, почему воля соглашается всегда на представление вещей вполне очевидных, как мы это уже сказали, заключается в том, что нет более в этих вещах никакого отношения, которое нужно было бы рассмотреть и которого рассудок не заметил. Так что воле как бы необходимо перестать колебаться и напрягать себя без пользы и необходимо дать свое утверждение с полною уверенностью, что она не обманулась, потому что нет более ничего, на что она могла бы направить свой рассудок.

Особенно следует заметить, что в том состоянии, в каком мы находимся, мы познаем вещи весьма несовершенно и, следовательно, нам безусловно необходимо обладать тою свободою выбора, благодаря которой мы можем избежать заблуждений.

Чтобы признать необходимость этого, надо обратить внимание на то, что наши природные наклонности влекут нас. к истине и добру; поэтому воля, стремящаяся лишь к вещам, о которых разум имеет некоторое познание, должна стремиться к тому, что имеет видимость истины и добра. Но так как не все, что имеет види-






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных