Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






О ЧИСТОМ ПОЗНАВАНИИ 7 страница




Итак, можно сказать, что это обычное расположение ума и сердца людей по отношению ко всему, носящему характер новизны, есть одна из самых общих причин их заблуждений, ибо оно почти никогда не ведет их к истине. Если оно и приводит их к ней, то лишь по счастливой случайности; и, наконец, оно постоянно отвращает их от- их действительного блага, останавливая их на том множестве развлечений и ложных благ, которых полон свет; а это наиопаснейшее заблуждение, в какое только можно впасть.

II. Третье правило, сдерживающее неумеренное желание новизны, состоит в следующем: если мы убеждены, что истины столь сокро-

 

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

венны, что совершенно невозможно их открыть, и что блага столь малы и тщетны, что не могут нас сделать счастливыми, — мы не должны поддаваться новизне, встречающейся в них.

Все могут узнать верою, рассудком и по опыту, что все сотворенные блага не могут утолить бесконечной способности воли. Вера говорит нам, что все мирское лишь одна суета и что наше счастье не заключается ни в почестях, ни в богатствах. Рассудок убеждает нас, что так как не в нашей власти положить предел своим желаниям и так как в силу природной наклонности мы стремимся любить все блага, то мы можем стать счастливыми, только обладая тем благом, которое содержит их все в себе. Наш собственный опыт заставляет нас чувствовать, что мы не бываем счастливы в пользовании благами, которыми обладаем, потому что мы желаем еще других. Наконец, мы видим постоянно, что громадные блага, даже те, которыми пользуются на земле могущественнейшие государи и короли, все еще не способны удовлетворить их желаний; что у них даже больше беспокойств и неудовольствий, чем у других; и находясь, так сказать, наверху колеса фортуны, они должны несравненно сильнее чувствовать все толчки и сотрясения, вызываемые его движением, чем те, кто находится внизу и ближе к центру. Наконец, если они упадут, то упадут с высоты; они получают всегда тяжелые раны; и все величие, сопровождающее их и которое они связывают со своим собственным существом, только делает их выше и шире, так что они получают еще больше ран и еще больше подвергаются ударам судьбы.

Итак, вера, рассудок и опыт убеждают нас, что блага и удовольствия земные, которыми мы еще не наслаждались, не сделают нас счастливыми, если мы будем обладать ими, и потому мы должны остерегаться, согласно этому третьему правилу, и не льстить себя глупо безумною надеждою на счастье, которая, возрастая мало-помалу, соразмерно нашей страсти и нашим желаниям, переходит под конец в ложную уверенность. Ибо, когда человек питает чрезмерную страсть к какому-нибудь благу, он всегда представляет его себе очень большим и даже незаметно убеждает себя, что будет счастлив, когда будет обладать им.

Итак, должно противостоять этим суетным желаниям потому, что бесполезно старались бы мы удовлетворить их; но, главным образом, еще потому, что когда человек отдается своим страстям и тратит свое время на удовлетворение их, то он теряет Бога и все с Ним. Он только и делает, что бросается от одного ложного блага к другому; он живет всегда в ложных надеждах; он рассеевается, он волнуется тысячами различных волнений; повсюду он встречает противодействия, потому что многие желают благ, которые он ищет, но не многие могут обладать ими, и, наконец, он умирает и не имеет более ничего. Ибо, как говорит нам апостол Павел,' желающие

I Тим., 6.

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

обогащаться впадают в искушение, и в сеть дьявола, и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствия и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие.

Если мы не должны стремиться к земным благам, которые для нас новы, потому что мы убеждены, что не найдем в них счастья, которого ищем, точно так же не должны мы иметь ни малейшего желания узнать новые воззрения по весьма многим трудным вопросам, потому что мы знаем, что разум человеческий не сумеет открыть истины их. Такова большая часть вопросов, о которых говорится в морали, а особенно в физике; и в силу этого мы должны не доверять книгам, которые постоянно сочиняются об этих весьма темных и сложных предметах. Ибо хотя, безусловно говоря, вопросы, заключающиеся в них, могут быть решены, однако так мало еще открыто истин и столько других нужно знать прежде, чем перейти к тем, о которых говорят эти книги, что нельзя читать их, не рискуя поплатиться за то.

Между тем совсем не так поступают люди; они делают совершенно противоположное. Они не рассматривают, возможно ли то, что им говорят. Для того чтобы возбудить их пустое любопытство и занять их, достаточно им пообещать нечто необычайное, как например восстановление в теле естественной теплоты, «первоначальную влагу», жизненные силы и тому подобное, чего они не понимают. Чтобы ослепить и подкупить их, достаточно прибегнуть к парадоксам, употреблять темные выражения, выражения импонирующие, пользоваться авторитетом некоторых неизвестных писателей, или же сделать какой-нибудь опыт, весьма наглядный и необычайный, хотя бы он даже не имел никакого отношения к доказываемому положению; ибо, чтобы убедить людей, достаточно поразить их.

Если врач, хирург, эмпирик цитирует греческих и латинских писателей и употребляет новые и необыкновенные термины, то для тех, кто слушает его, это великий человек. Таким людям дается право жизни и смерти; им верят, как оракулам; они сами воображают, что они гораздо выше других и постигли сущность вещей; а если вы будете настолько нескромны, чтобы заявить, что нельзя основываться на пяти или шести словах, ничего не значащих и ничего не доказывающих, то они вообразят, что у вас нет здравого смысла и вы отрицаете основные принципы. На самом же деле основные принципы для этих людей — это пять или шесть латинских слов какого-нибудь писателя или же какой-нибудь греческий отрывок, если они более сведущи.

Чтобы приобрести некоторую репутацию и заставить слушаться себя, ученым врачам необходимо даже говорить иногда на языке, которого их больные не понимают.

Врач, который знает только по-латыни, может пользоваться почтением в деревне, потому что для крестьян латинский язык все равно, что греческий и арабский. Но если врач не умеет читать

22 Р|11ыскакия истины

 

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

хоть по-гречески, чтобы выучить какой-нибудь афоризм Гипократа, ему нечего надеяться прослыть ученым человеком во мнении горожан, которые, обыкновенно, знают по-латыни. Так что врачи, даже самые ученые, зная эту людскую странность, бывают часто вынуждены говорить, как наглые обманщики и невежды, и не следует судить об их способности и здравом смысле по тому, что они могут сказать во время своих визитов. Если иногда они говорят по-гречески, то делают это, чтобы заговорить больного, а не болезнь, ибо они прекрасно знают, что греческая цитата еще никогда никого не излечивала.

ГЛАВА V

I. О второй врожденной наклонности или о себялюбии. —

II. Она разделяется на любовь к бытию и к благополучию, или любовь к величию и удовольствию.

I. Вторая наклонность, которую непрестанно творец природы сообщает нашей воле, — это любовь к самим себе и своему собственному сохранению.

Мы уже говорили, что Бог любит все свои творения, что они поддерживаются лишь одною Его любовью, и что Он хочет, чтобы все сотворенные духи имели те же самые наклонности, как Он. Он хочет, следовательно, чтобы они все имели природную наклонность к сохранению своему и к своему счастью или чтобы они любили самих себя. Однако неправильно полагать конечною своею целью самого себя и любить себя без отношения к Богу; на самом деле, не имея сами в себе никакой благости, никакой субстанции, не имея силы сделать себя счастливыми и совершенными, мы должны любить себя лишь по отношению к Богу, который один может быть нашим высшим благом.'

Если же вера и рассудок говорят нам, что только Бог есть высшее благо и что Он один может осыпать нас удовольствиями, то мы легко понимаем, что, следовательно, должно Его любить, и мы стремимся к тому достаточно легко, но без благодати, мы любим Его всегда несовершенно и в силу себялюбия, я хочу сказать, в силу себялюбия неправильного и извращенного. Ибо, хотя мы любим Его, может быть, как имеющего силу сделать нас счастливыми, но мы не любим Его как высшее правосудие, не любим Его таковым, как Он есть. Мы любим Его как Бога по-человечески добродушного и. снисходительного, и мы не хотим сообразоваться с Его законом, с

' Я излагаю это яснее и подробнее в трактате о любви Божией и в третьем письме к отцу Лами; ибо я здесь говорю о наклонностях только мимоходом, чтобы изложить в некотором порядке причины наших заблуждений.

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

неизменным порядком Его божественных совершенств. Чистая любовь настолько выше наших сил, что не только мы не можем любить Бога ради Него самого или таким, каков Он есть, но даже человеческому рассудку не легко понять, чтобы Его можно было любить иначе, как по отношению к себе, и иметь иную конечную цель, помимо своего собственного удовлетворения.

II. Себялюбие может быть подразделено на два вида, именно: на любовь к величию и на любовь к удовольствию, или любовь к своему существу и к совершенству своего существа, и на любовь к своему благополучию или блаженству.

В силу любви к величию мы домогаемся власти, возвышения, независимости и того, чтобы наше существо существовало само по себе. Мы желаем некоторым образом иметь необходимое бытие: мы хотим, в известном смысле, быть как боги. Ибо только один Бог имеет собственно бытие и существует необходимо, потому что все зависимое существует лишь по воле того, от кого зависит. Люди же, желая необходимости своего бытия, желают также могущества и независимости, которые защищали бы их от могущества других. Вследствие любви к удовольствию они желают не просто бытия, но благополучия, потому что удовольствие есть наилучшее и самое приятное для души состояние; я говорю, именно удовольствие как удовольствие. Стало быть, если взять удовольствие вообще, как заключающее удовольствия и разумные, и чувственные, то мне кажется несомненным, что это и есть принцип или единственный мотив природной любви, или всех движений души к какому бы то ни было благу; ибо можно любить только то, что нравится. Если блаженные любят божественные совершенства. Бога, таким как Он есть, то это значит, что созерцание этих совершенств им нравится. Ибо человек создан, чтобы познавать и любить Бога, и потому созерцание всего, что совершенно, должно доставлять нам удовольствие.

Следует заметить, что величие, превосходство и независимость твари не суть такие состояния, которые делают ее счастливою сами по себе, потому что часто случается, что человек становится несчастнее, по мере того как возвышается. Что же касается удовольствия, то это такое состояние, которое нельзя действительно испытывать, не становясь действительно счастливее, причем я не говорю о прочном счастье. Величие и независимость чаще всего не находятся в нас и заключаются по большей части лишь в отношении, какое мы имеем к окружающим нас вещам. Удовольствия же находятся в самой душе и представляют ее реальные состояния, не модифицирующие ее 'и способные сами по себе удовлетворить ее. Так что мы смотрим на превосходство, величие и независимость как на вещи, содействующие поддержанию нашего бытия, и даже иногда как на весьма полезные, согласно порядку природы, для сохранения благосостояния; но состояние духа, само по себе делающее его счастливым, есть удовольствие, и если оно прочно — оно

 

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

делает дух вполне довольным; так что удовольствие есть благополучие и любовь к удовольствию — любовь к благополучию.

Но эта любовь к благополучию бывает в нас сильнее любви к бытию; и себялюбие заставляет нас иногда желать небытия, потому что мы не имеем благополучия. Это случается со всеми осужденными, для которых было бы лучше, согласно словам Иисуса Христа, совсем не быть, чем быть такими, как они суть; если эти несчастные открытые враги того, кто заключает в себе самом всю благость, и есть единственная причина удовольствий и страданий, какие мы можем чувствовать, то невозможно, чтобы они имели какое-либо удовлетворение. Они суть и будут вечно несчастны, потому что воля их всегда будет в том же состоянии и в том же беззаконии. Итак, любовь к самому себе заключает две любви: любовь к величию, власти, независимости и вообще ко всем вещам, которые кажутся нам пригодными для сохранения нашего бытия; и любовь к удовольствию и ко всем вещам, которые нам необходимы для благополучия, т. е. для того, чтобы быть счастливыми и довольными.

Эти две любви могут подразделяться на несколько видов; отчасти потому что мы состоим из двух различных частей: души и тела, — сообразно которым и можно разделить их; отчасти же их можно различать или обозначать по различным предметам, которые полезны для нашего сохранения. Во всяком случае, мы не будем останавливаться на этом, потому что в нашу задачу не входит мораль и нам нет необходимости производить исследование и точное подразделение всего, что мы рассматриваем как наши блага. Было необходимо сделать это подразделение только для того, чтобы изложить в некотором порядке причины наших заблуждений.

Итак, мы будем, прежде всего, говорить о заблуждениях, причина которых — наша наклонность к величию и ко всему, что делает наше бытие независимым от других; а затем мы будем говорить о тех, которые вытекают из нашей наклонности к удовольствию и ко всему, что может сделать наше бытие наивозможно лучшим для нас или наиболее удовлетворяющим нас.

ГЛАВА VI

I. О наклонности нашей ко всему, что нас возвышает над другими. — II. О ложных суждениях некоторых благочестивых людей. — III. О ложных суждениях людей суеверных и лицемеров. — IV. О Фоеции, враге г-на Декарта.

I. Все вещи, дающие нам известное превосходство над другими, делая нас совершеннее, как-то: наука и добродетель, — или же дающие нам некоторую власть над ними, делая нас более могущественными, например сан и богатства, по-видимому, делают нас

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

некоторым образом независимыми. Все, стоящие ниже нас, нас почитают и боятся; они всегда готовы сделать все, что нужно для нашего сохранения, и не смеют вредить нам или противиться нашим желаниям. Так что люди всегда стараются обладать этими преимуществами, возвышающими их над другими; ибо они не рассуждают, что их бытие и благополучие зависят, поистине, от одного Бога, а не от людей, и что истинное величие, которое сделает их вечно счастливыми, состоит не в том положении, какое они занимают в воображении других людей, столь же слабых и жалких, как они сами, но в том почетном положении, которое они занимают в божественном разуме, в том всемогущем разуме, который на веки воздаст каждому по делам его.

Но люди не только желают действительно обладать знанием и добродетелью, саном и богатствами, они употребляют также все усилия, чтобы заставить других думать, по крайней мере, что они ими действительно обладают. И если они более стараются быть действительно богатыми, чем казаться таковыми, то можно сказать, что они часто более стараются казаться добродетельными, чем быть ими;

ибо как хорошо говорит автор «Нравственных размышлений»: «Добродетель не далеко ушла бы, если бы тщеславие не сопутствовало ей».

Репутация богача, ученого, человека добродетельного вызывает в воображении окружающих нас или наших близких настроения для нас очень выгодные. Она приводит их к нашим ногам, она волнует их в нашу пользу; она внушает им все побуждения, направленные к поддержанию нашего существа и усилению нашего величия. Так что люди поддерживают свою репутацию как благо, нужное им, чтобы покойно жить на свете.

Итак, все люди имеют наклонность к добродетели, знанию, сану, богатствам и к репутации обладателей этими преимуществами. Мы покажем на некоторых примерах, каким образом эти наклонности могут ввести их в заблуждение. Начнем с наклонности к добродетели или к видимости добродетели.

Ум и время людей, серьезно старающихся стать добродетельными, заняты исключительно изучением религии и упражнением в добрых делах. Они не хотят знать, подобно святому Павлу, ничего, кроме Иисуса Христа Распятого — целительное средство от немощи и испорченности их природы. Они не желают иного познания, кроме познания необходимого, чтобы жить по-христиански и знать свои обязанности; а затем они прилежат лишь к тому, чтобы выполнять их, выполнять с усердием и точно. Так что они вовсе не теряют времени над науками, которые • кажутся пустыми и бесполезными для их спасения.

II. Ничего нет предосудительного в таком поведении, оно заслуживает бесконечного уважения; почитаешь за счастье точно держаться его и сожалеешь даже, что недостаточно следовал ему. Но если, несомненно, существуют науки чисто гуманные, весьма достоверные

 

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

и довольно полезные, отвлекающие разум от чувственных вещей и приучающие или подготовляющие его мало-помалу к воспринятию истин Евангельских, то нельзя одобрить некоторых благочестивых людей, которые, не рассмотрев их, слишком легко их осуждают или как бесполезные, или как недостоверные.

Правда, большинство наук весьма недостоверно и весьма бесполезно. Не будет большой ошибкой думать, что они содержат лишь истины, мало приложимые. Позволительно совсем не изучать их, и лучше презирать их совершенно, чем увлекаться и ослепляться ими. Однако можно утверждать, что очень необходимо знать некоторые метафизические истины. Познание универсальной причины или бытия Бога безусловно необходимо, потому что самая достоверность веры зависит от познания бытия Божия, даваемого разумом. Должно знать, что это Его воля создает и управляет природою, что сила или могущество естественных причин нечто иное, как Его воля — словом, что все и всячески зависит от Бога.

Необходимо также знать, что такое истина, средства отличать ее от заблуждения, различие, существующее между духами и телами, следствия, которые можно отсюда вывести, как-то: бессмертие души и многие тому подобные, которые можно познать с достоверностью.

Наука о человеке, или познание самого себя, есть наука, которую неразумно презирать; она содержит множество вещей, которые, безусловно, необходимо знать, чтобы обладать некоторою правильностью и проницательностью ума, и можно сказать, что если грубый и тупой человек бесконечно превосходит материю, потому что он знает, что он существует, а материя этого не знает; то тот, кто знает человека, далеко превосходит грубых и тупых людей, потому что он знает, что он такое, а они этого не знают.

Но наука о человеке заслуживает уважения не только потому, что она возвышает нас над другими; она гораздо более заслуживает уважения, потому что смиряет и уничижает нас перед Богом. Эта наука в совершенстве заставляет нас познавать нашу зависимость от Него во всем, даже в самых обыкновенных наших действиях; она во всей очевидности раскрывает нам испорченность нашей природы;

она располагает нас прибегать к Тому, кто один может исцелить нас, располагает нас привязываться к Нему, не доверять самим себе и отрешаться от себя; так что она сообщает нам многие настроения ума, весьма содействующие тому, чтобы мы подчинились благодати Евангелия.

Нельзя обойтись, по крайней мере, без поверхностного знания и общего понятия о математике и природе. Должно изучить эти науки уже в молодости; они отвращают ум от чувственных вещей; они препятствуют ему стать слабым и изнеженным; они имеют достаточное приложение в жизни; они даже устремляют нас к Богу:

познание природы делает это само собою, а познание математики — через то отвращение, которое нам вселяет к ложным впечатлениям наших чувств.

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

Люди добродетельные не должны ни презирать этих наук, ни смотреть на них как на недостоверные или бесполезные, если не убеждены, что изучили их настолько, что могут основательно судить о них. Есть довольно других наук, которые они могут смело презирать. Пусть они осуждают на сожжение языческих поэтов и философов, раввинов, некоторых историков и множество писателей, составляющих предмет славы и изучения некоторых ученых, — об этом нечего беспокоиться. Но пусть они не осуждают познания природы как противного религии, потому что если природа управляется волею Божиею, то истинное познание природы заставляет нас познавать могущество, величие и мудрость Бога и изумляться им. Ибо Бог, по-видимому, создал вселенную, чтобы духи изучали ее и через это изучение стремились бы к познанию и почитанию ее творца. Стало быть, кто осуждает изучение природы, тот, видимо, противится воле Божией; если только он не думает, что после грехопадения ум человеческий не способен к этому изучению. Пусть не говорят также, что познание человека только делает людей надменными и внушает им тщеславие, основываясь на том, что люди, по мнению света, в совершенстве познавшие человека, — хотя часто они знают его очень плохо — бывают преисполнены по большей части невыносимой гордости; ибо очевидно, нельзя хорошо познать себя, не чувствуя своих слабостей и своего ничтожества.

III. Так что не люди действительно и глубоко благочестивые осуждают, обыкновенно, то, чего не понимают, а скорее суеверные люди и лицемеры. Суеверные из рабского страха и в силу умственной низости и слабости пугаются, как только видят какой-нибудь живой и проницательный ум. Чтобы стать атеистом в их глазах, достаточно, например, дать естественные объяснения грому и его действиям. Лицемеры же дьявольскою хитростью преобразуются в ангелов света. Они пользуются подобиями священных и почитаемых всеми истин, чтобы противиться ради частных выгод истинам мало известным и мало почитаемым. Они оспаривают истину подобием истины и, насмехаясь иногда в своем сердце надо всем, что почитает свет, создают себе в умах людей репутацию тем прочнее и тем страшнее, чем священнее вещь, которою они злоупотребляют.

Итак, эти люди самые сильные, могущественные и страшные враги истины. Правда, они довольно редки, но и немногих их достаточно, чтобы сделать много зла. Часто личина истины и добродетели делает больше зла, чем истина и добродетель — добра;

ибо достаточно одного ловкого лицемера, чтобы ниспровергнуть то, что многие лица, действительно мудрые и добродетельные, созидали с большими трудами и заботами.

IV. Г-н Декарт, например, доказал наглядно бытие Бога, бессмертие наших душ, многие другие метафизические вопросы, очень много вопросов физики — и наш век бесконечно обязан ему истинами, которые он открыл нам. Но вот, однако, является ничтожество, пылкий и ярый декламатор, уважаемый народом за рвение, выказы-

 

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

ваемое им к их религии; он сочиняет книги, полные оскорблений против г-на Декарта, и обвиняет его в величайших преступлениях. Декарт — католик; он учился у отцов иезуитов, он часто говорил о них с уважением. Этого довольно для такого злого ума, чтобы убедить народы, враждебные нашей религии и легко возбуждающиеся по поводу столь щекотливых вопросов, как вопросы религии, что это эмиссар иезуитов, преследующий опасные цели, потому что малейшее подобие истины в предметах веры имеет больше влияния на умы, чем реальные и верные истины, касающиеся предметов физики или метафизики, о которых весьма мало тревожатся. Г-н Декарт писал о бытии Бога. Этого достаточно для этого клеветника, чтобы выказать свое ложное усердие и осудить все истины, защищаемые его противником. Он обвиняет его в атеизме, и даже в том, что он ловко и тайно учит атеизму, подобному тому гнусному атеисту по имени Ванини, который был сожжен в Тулузе и который, чтобы скрыть свою злобу и свое нечестие, писал в защиту бытия Божия; ибо в доказательство, что его противник был атеист, он приводит между прочими доводами то, что Декарт писал против атеистов, как это делал Ванини, который писал против атеистов, чтобы скрыть свое нечестие.

Вот как угнетают истину, когда опираются на подобия истины и приобрели большой авторитет над слабыми умами. Истина любит кротость и мир, и как бы сильна она ни была, она уступает иногда высокомерию и гордости лжи, рядящейся в ее одежды и вооружающейся ее оружием. Она хорошо знает, что заблуждение бессильно перед ней; и если некоторое время она пребывает как бы в изгнании и неизвестности, то лишь выжидая более благоприятного случая показаться на свет; ибо, в конце концов, она обыкновенно появляется вновь и еще сильнее и ослепительнее, чем когда-либо, и в том самом месте, где ее угнетали.

Неудивительно, что враг г-на Декарта, Фоеций — человек другой, чем он, религии, честолюбец, который только и думает о том, как бы возвыситься, низвергнув тех, кто выше его, безрассудный декламатор, — говорит с презрением о том, чего он не понимает и не хочет понять. Но имеешь право удивляться при виде, что люди, не будучи врагами ни г-на Декарта, ни его религии, питают чувства отвращения и презрения к нему вследствие поношений, которые прочли в книгах, сочиненных его личным врагом и врагом его религии.

Книга этого еретика, озаглавленная «Desperata causa papatus», достаточно показывает его бесстыдство, невежество, запальчивость и его желание казаться ревностным, чтобы приобрести этим путем. некоторую известность между своими. Так что это не такой человек, чтобы ему можно было верить на слово. Ибо как не должно верить всем басням против нашей религии, собранным им в этой книге, так не следует верить на основании его слов тем тяжким и оскорбительным обвинениям, которые он выдумал на своего врага.

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

Следовательно, людям рассудительным не должно решать, что г-н Декарт был опасный человек, на основании того, что они это прочли в какой-нибудь книге или же слышали от лиц, которых уважают за их благочестие. Не следует верить людям на слово, когда они обвиняют других в величайших преступлениях. Чтобы поверить чему-нибудь, не достаточно слышать о том от человека, говорящего с жаром и важностью, — это не доказательство, ибо разве нельзя говорить лжи и глупости таким же образом, как говорят доброе, особенно если, благодаря своей простоте или слабости, позволишь убедить себя в них?

Легко узнать истину или ложность обвинений, направленных против г-на Декарта; его сочинения легко найти и очень легко понять, если только быть способным ко вниманию. Прочтите же его сочинения, чтобы иметь другие доказательства против него, чем простые слухи, и, надеюсь, если их прочтут и подумают над ними хорошенько, его не обвинят более в атеизме, а напротив, будут уважать всем тем уважением, которого заслуживает человек, доказавший очень простым и очевидным способом не только бытие Бога и бессмертие души, но множество других истин, которые были неизвестны до него.

ГЛАВА VII

О желании знания и о суждениях лжеученых.

Разум человеческий, без сомнения, весьма ограничен, и, однако, нет ничего, чего он не желал бы знать; все человеческие науки не могут удовлетворить его желаний, способность же его столь ограничена, что он не может в совершенстве постичь ни одной отдельной науки. Он в постоянном волнении, он постоянно стремится к знанию или потому, что не надеется найти то, чего ищет, как мы о том говорили в предыдущих главах, или потому, что, как он думает, его душа и его дух возвышаются пустым обладанием каких-нибудь необычайных знаний. Неумеренное желание своего счастья и величия заставляет его изучать всякие науки; он надеется найти свое счастие в науках моральных, а ложное величие — в науках спекулятивных.

И если некоторые люди всю свою жизнь проводят за чтением раввинов и других книг, написанных на чужих, темных и испорченных языках, писателей, не обладавших ни вкусом, ни умом, то не потому ли они это делают, что они убеждены, что, если они узнают восточные языки, они станут выше и превзойдут тех, кто не знает их? И что иное может поддерживать их в их неблагодарной, неприятной, тяжелой и бесполезной работе, как не надежда на некоторое возвышение и представление некоторого пустого величия? В самом деле, на них смотрят как на редких людей-; восхваляют за

 

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

их глубокую ученость; их слушают охотнее других; и хотя можно сказать, что это, обыкновенно, наименее рассудительные люди, хотя бы потому, что они потратили всю свою жизнь на весьма бесполезную вещь, которая не может их сделать ни мудрее, ни счастливее, однако другие воображают, что они-то всех умнее и рассудительнее. Они более знающи в происхождении слов, и люди начинают думать, что они сведущи в природе вещей.

Вот почему также астрономы тратят свое время и состояние, чтобы узнать наверно то, что не только бесполезно, но даже невозможно знать. В течении планет они хотят найти точную правильность, которой в нем никогда не бывает, и составить астрономические таблицы, чтобы предсказывать явления, причины которых им неизвестны. Они создали селенографию, или географию луны, как будто кто-нибудь намеревается путешествовать по ней. Они уже роздали ее по частям всем знаменитостям в астрономии;

и лишь немногие из них не имеют провинции в этой стране, как награду за свои великие труды; и я не знаю, не хвалятся ли они расположением того, кто так щедро роздал им эти владения.

И если рассудительные люди так прилежно изучают эту науку и остаются в грубых заблуждениях относительно истин, которые им очень полезно знать, то не потому ли, что им представляется чем-то великим знание того, что происходит на небе? Познание малейшей вещи, происходящей там, наверху, кажется им благороднее, возвышеннее и достойнее величия их ума, чем познание вещей низких, презренных и тленных, каковы, по их мнению, одни подлунные тела. Благородство науки выводится из благородства ее предмета — это, конечно, великий принцип! Познание движений тел неизменных и нетленных есть, следовательно, самая великая и самая возвышенная из всех наук. Итак, она кажется им достойною величия и превосходства их ума.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных