Диковинный список долгов

Жил в деревне Асахи один мужичок по имени Кавабата Кускэ, сам с молотом в руке разравнивал землю, а жена ткала холсты на станке до рассвета, пока не озарится восток. Жил бедно, только и имел что хижину с пристройкой, даже быка у него не было, и уж не первую осень отвешивал оброку всего один коку и два то. До пятидесяти лет дожил, а все такой, как был. Вот настала новогодняя ночь, и он, как все, вывесил у каждого окна, вплоть до самого малого, голову иваси на ветке остролиста, чтобы отвадить невидимых глазу демонов, как полагается, с молитвой отбил по полу барабанную дробь, рассыпая бобы на счастье, а как рассвело, собрал их и один боб зарыл на лугу — прямо по пословице: «Дожидается, пока вареный боб зацветет». Ну что ж, каждый поступает, как хочет. Но у Кускэ боб летом густо зазеленел, а осенью, как полагается, и плоды созрели, собрал целую горсть — больше одного го. Он снова высеял их в канаве, всякий год не пропускал времени урожая, так прошло десять лет — оказалось, что у него уж восемьдесят восемь коку бобов. На деньги за эти бобы Кускэ заказал большой фонарь и поставил освещать дорогу, что вела к монастырю Хацусэ. И сейчас он там светит, называется — бобовый фонарь. Накопи чего угодно — и твои самые большие желания исполнятся. Этот Кускэ и далее шел тем же путем, понемногу разбогател, купил и заливные поля, и сухие, вскорости стал считаться зажиточным. В нужное время вносил удобрения в посевы, выпалывал сорную траву, отгребал воду, оттого и рис хорошо колосился, и хлопок цвел, будто на него село невиданное множество бабочек, урожай получал больше, чем другие, и не милостями неба. Сам работал с утра до сумерек так, что мотыга и соха снашивались. Вдобавок был смекалист, придумал бесценные приспособления. Приладил ряд железных зубьев и смастерил мелкозубые грабли, что называют «комадзараэ». Ими лучше всего разрыхлять землю. Еще придумал веялку «томино» и сито для отсеивания риса, что зовут «сэнкоку тоси». Молотьба пшеницы вручную брала много времени, так он первый скрепил ряд заостренных бамбуковых кольев и назвал «гокэтаоси»; прежде, бывало, вдвоем обдирали колосья, а теперь один без труда выполняет ту же работу, эти «гокэтаоси» такие прикладистые.

Потом он заметил, что женщины очень медленно справляются с хлопком, особенно когда принимаются луком хлопок бить, за один день можио растрепать не более пяти кан. Он и так и сяк размышлял над непривычной задачей, разузнавал, каким способом треплют хлопок в Китае, и первый изготовил то, что теперь называют китайский лук. Никому не говоря, поставил кулак лука поперек и, как стал хлопок трепать, за один день взбил три кан, целую снежную гору! Скупил хлопок-сырец, нанял много людей, посылал в Эдо суда с разбитым хлопком и за четыре-пять лет нажил большое состояние, стал известным в Ямато торговцем. Ежедневно отправлял хлопок сотнями кан в Хираномура или Киёбаси в Осака в адрес Тондая, Дзэния, Тэннодзия — а это все оптовые торговцы. Сам скупал хлопок в обеих провинциях — Сэтцу и Кавати, а осенью и зимой перерабатывал его за короткое время и каждый год имел прибыль. За тридцать с лишком лет скопил тысячу кан и оставил их детям по завещанию. Сам всю жизнь не знал радостей, для потомков старался. Восьмидесяти восьми лет в счастливом возрасте его не стало. Такая благостная смерть, да еще и время было — пятнадцатый день десятого месяца, пора молитвенных бдений, значит, по молитве прямо в рай. В поле превратился в дым, а когда прошло сто дней, согласно с завещанием пригласили в свидетели священника из монастыря Ариварадэра и после поминок вскрыли шкатулку: «Тысячу семьсот кан наличных денег передаю единственному сыну Куноскэ, ему же переходит дом, усадьба и вся утварь, перечислять которую считаю излишним». Затем прочли роспись, что оставил он на память родным: «Тетке из деревни Мива — одно бумажное авасэ из домотканой материи с узором из счетных бирок, шарф из ткани цумуги да один посох с рукояткой в виде молотка из дерева шелковицы. Младшему брату, что живет в Симоити провинции Ёсино, прошу послать бумажное платье на вате мелким узором в три звездочки да катагину из редины. Младшей сестре из Окадэра — одно синее платье на вате и черный подшивной воротник в придачу да летнее платье из небеленого холста. Племяннице оттуда же — ватный тюфячок в полоску, что подстилали мне во время болезни, да светло-коричневые кожаные таби; пусть их ушьет и носит. Чубук от трубки из китайского бамбука и капюшон на голову из шелка Хино — на память лекарю Накабаяси Дохаку. У летнего хаори желтого цвета пусть подошьют рукава там, где объели мыши, и поднесут моему спутнику по богомолью господину Нисаэмону».

В доме были еще два приказчика, много лет служившие; одному он велел отдать старые счеты, другому — весы, которые сам всегда употреблял. Пока не вскрыли завещания, все были полны надежд, с нетерпением ждали, когда же его прочтут. И вдруг — ничего, денег-то ни одного моммэ никому не завещал. Все были глубоко разочарованы. «Как, такой богатый родич, и ни одному из нас не помог деньгами!» Слезы, которые проливали родственники, тут же высохли, все покинули дом и вернулись в свои села. Но ведь те деньги — тысячу семьсот кан он копил собственной бережливостью и накопил столько за одну свою жизнь, так разве он обязан был раздавать их по родственникам, пусть бы весь его род этого от него ждал. Сам Кускэ, пока жив был, ни разу не надевал шелков, свидетельством тому перечень тех подарков. Сорока двух лет, когда год для него был несчастливый, он впервые купил шелковую набедренную повязку, да так ни разу не надел, осталась она совсем чистенькой. А носил старик только то, что было записано в завещании, и ничего более. 3а пояс затыкал короткий кинжал без чашки со скорлупкой грецкого ореха вместо мэнуки, с рукояткой, обмотанной вистарией.[90]У кошелька из дубленой кожи в поперечную складку — нэцкэ из оленьего рога.[91]Шкатулка инро — лаковая, без рисунка из Нагато, вот и все, других парадных украшений не имел.

Сын решил, что не подобает следовать завещанию, и, нарушив волю покойного отца, роздал деньги родным и даже приказчикам. Все обрадовались: «Сердце у юноши не такое, как у его родителя». Снова стали нахаживать к нему в дом. Он вел торговлю по-прежнему, но однажды кто-то заманил его в селение по названию Ниодо у подножья горы Тономинэ, где был тайный притон мальчиков-актеров из Киото и Осака. Он пристрастился ходить туда, пустился по обоим путям любви, распутничал в веселом квартале Кацудзи в Нара, но вскоре и это ему надоело, стал домогаться через высоких куртизанок знаменитой Вакоку Морокоси из Киото, конца не было похождениям. Огорченная мать вызвала из деревни Тоити прекрасную лицом девушку, женила сына, но раз глаза привыкли к красотам квартала любви, унять его не удалось. Мать тревожилась все более и наконец умерла. После некому было его попрекать, он бросил все дела, круглый год проводил в разгуле. Тогда даже самые младшие слуги перестали выполнять свои обязанности, служили не так, как встарь. Ну хозяева все же, как-никак супруги, породили троих сыновей, беспокоиться о наследниках было нечего. А Куноскэ от вина и разврата совсем здоровье извел, через восемь-девять лет тело уж отказывалось ему служить, и в тридцать четыре года он внезапно умер. Поразились все, но делать нечего, проводили его в путь к нездешним полям. Куноскэ сам знал свое состояние и заранее написал завещание, а приказчики собрались на тайное совещание и добросердечно порешили: «Сыновья еще молоды, могут ли они обеспечить свое будущее? Возьмем деньги на хранение, а когда мальчики вырастут — вернем». «Вот заботливые люди», — растрогались тамошние жители. А вскрыли завещание, посмотрели и руками всплеснули, да и было от чего: наличный капитал, все тысячу семьсот кан Куноскэ растратил, завещание состояло из записей долгов. Интерес приказчиков сразу же остыл. «У Идзуцу Китисабуро в Киото занял двести пятьдесят рё в кобанах. Случилась у меня, когда я был в дурном месте, неожиданная нужда в деньгах, я взял взаймы и тем смыл стыд, так что это долг чести. Его поручаю уплатить старшему сыну Кутаро, когда он вырастет и много наживет. Разгул в Дотомбори в Осака остался неоплаченным. Итоги счетам подведены здесь, поручаю уплатить Кудзиро. Кое-что я купил в рассрочку, всего на тридцать кан, это пусть понемногу уплатит Кусабуро, когда сможет. Дом, усадьбу и утварь отдать за долги, которые я сделал. Что же касается похорон — пусть оплатит вдова. Таково мое завещание».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: