А ЖЕЛЯЗНЫ ОТНОСИТСЯ К ГРУППЕ МЕТАЛЛОВ 7 страница

Итак, она солгала Картеру. А ведь несколькими минутами раньше и представить себе не могла, что такое возможно. Боже! Как же в этом мире все сложно и запутанно.

Проникнув в свое относительно безопасное и уединенное пристанище, она захлопнула дверь и оперлась о нее спиной. Потом посмотрела на себя в зеркало, висевшее рядом с дверным проемом, и свела на переносице брови.

«Что же ты, девочка, наделала, а?»

Разумеется, она должна была сказать ему правду.

Впрочем, правда сама выплывет на свет после того, как Изабелла переговорит с ним. И когда он поймет, что она ему солгала…

Поток холодного воздуха заставил ее содрогнуться, и она быстрым шагом прошла к окну, чтобы закрыть его. Открытая ставня от сильного ветра то и дело со стуком соприкасалась со стеной. Ветер также принес с улицы дождь, и столешница стоявшего у окна письменного стола оказалась влажной.

А затем почти одновременно произошли две вещи. Она вспомнила, что окно сегодня не открывала, и увидела лежавший на краю стола конверт.

Конверт оказался плотным, изготовленным из того сорта бумаги, какую используют для пригласительных билетов или официальных посланий. На обороте красовалось ее имя, написанное от руки. И почерк, вне всяких сомнений, принадлежал Кристоферу.

Глава шестнадцатая

Элли отпрянула от стола с такой быстротой, что споткнулась и не упала только потому, что успела вовремя упереться рукой в стену. Все эти две или три секунды она не сводила глаз с лежавшего на столе конверта, как если бы опасалась, что он сорвется с места и начнет преследовать ее, летая за ней по комнате.

«Он был здесь, думала она со смешанным чувством ужаса и сильнейшего волнения. Кристофер забрался в мою комнату!»

Ее сердце так громко билось, что, казалось, заглушало мысли. Поэтому она приложила максимум усилий к тому, чтобы успокоиться и решить, как быть дальше. Быть может, ей следует немедленно бежать к Изабелле? Или разыскать Картера? Или отправиться в спальню Рейчел?

«Или просто распечатать конверт, и посмотреть, что там внутри?»

Крохотными шажками, словно приближаясь к клетке с разъяренной пантерой, Элли подошла к столу и, вытянув дрожащую руку, схватила письмо.

На плотной кремовой бумаге красовалось только одно слово «Элли», написанное знакомым почерком, который ей не доводилось видеть уже более года. Девушка несколько раз провела кончиками пальцев по этому слову, как если бы это могло помочь ей осознать, что случилось с Кристофером, почему он сбежал из дома и оставил ее наедине с родителями.

Поддев ногтем клапан, она открыла конверт. Внутри помещался один‑единственный листок бумаги цвета слоновой кости, сложенный вдвое. Прежде чем развернуть листок, Элли поднесла его к лицу и втянула носом воздух. Хотела узнать, не пахнет ли от бумаги братом. И домом, каким он когда‑то был.

Но никакого, даже самого слабого запаха ее обоняние не уловило.

Развернув письмо, она первым делом увидела в верхнем левом углу собственное имя, выведенное с характерным для почерка Кристофера наклоном влево.

«Дорогая Элли!

Даже не верится, что я вновь обращаюсь к тебе после долгой разлуки, показавшейся мне бесконечной. Боже, как же я по тебе скучал! Находиться вдали от тебя было самым сложным испытанием из всех тех, что мне пришлось перенести.

Увидев тебя в ту достопамятную летнюю ночь, я понял, что обязательно должен так или иначе снова вступить с тобой в контакт. Ты так сильно изменилась, что я едва узнал тебя. Теперь ты совсем большая, и я очень горжусь тобой.

Знаю, что ты не понимаешь, почему я с Натаниэлем. Но я не сошел с ума и не стал поклонником некоего ужасного культа, о чем тебе, возможно, говорили наша мать и Изабелла. Я просто узнал правду о нашей семье. И сделал выбор.

Хочу, чтобы ты тоже получила возможность сделать выбор, основанный на истине. А истина заключается в том, что наша настоящая фамилия — Мелдрам.

Надеюсь, ты не откажешься встретиться со мной, чтобы мы могли серьезно поговорить? Как бы то ни было, буду ждать тебя у протоки за часовней в полночь пятницы.

Знаю, что ты, возможно, злишься на меня за то, что я, уйдя из дома, оставил тебя наедине с родителями. Поэтому не обижусь, если ты не придешь на встречу. Но в любом случае буду в указанном месте. Так что очень тебя прошу — приходи. Мне не терпится увидеть тебя снова.

Кристофер».

Замерев с прочитанным письмом в руках у окна, Элли всматривалась сквозь стекло в чернильную темноту осенней ночи.

«Кристофер совсем недавно был здесь и стоял на том же самом месте, что и я. — От слез у нее защипало в глазах. — Но если он действительно так хотел меня видеть, как написал в своем письме, почему не подождал меня? Не дождался, когда я открою дверь и войду? Почему, оставив письмо, удрал из комнаты, словно вор?»

Немного успокоившись, она заставила себя перечитать послание брата. В этот раз она обратила внимание, каким крупным и жирным шрифтом он написал фамилию бабушки — Мелдрам. При этом он с такой силой давил на перо, что едва не прорвал плотную бумагу. Поэтому ничего удивительного не было в том, что это слово резко выделялось на фоне остального текста и в своем роде доминировало над ним.

Когда она стояла у окна и вглядывалась в темноту, одна‑единственная мысль вибрировала у нее в мозгу:

«Что же мне теперь делать?»

* * *

В тут ночь Элли почти не спала, но вновь и вновь перечитывала послание брата, пока… не выучила его наизусть.

Примерно в три часа ночи, окончательно убедившись в том, что не пропустила ни единой мысли, выраженной братом на бумаге, и его послание не содержит никаких скрытых или дополнительных смыслов, Элли положила письмо на прикроватную тумбочку, легла в постель, закрыла лицо руками и принялась считать собственные вдохи и выдохи.

Ситуация могла разрешиться несколькими способами.

Если она, к примеру, сообщит кому‑нибудь об этом письме, то ее доброхоты непременно настоят на том, чтобы она пошла к Изабелле и все ей рассказала. Хотя бы из соображений безопасности. При этом дело уплывет из ее рук, и им займутся другие люди.

«А они никогда не позволят мне встретиться с Кристофером и, возможно, что‑нибудь с ним сделают. Арестуют, к примеру, или, того хуже, прибегнут по отношению к нему к насилию».

Альтернативой такому подходу являлась необходимость постоянно лгать всем и каждому.

Когда она обдумывала этот вариант, ей в прямом смысле сделалось плохо. И не только в моральном отношении, но и в физическом.

Потому что вспомнила, как лгала сегодня вечером Картеру.

«Неужели я смогу делать это снова и снова — и так без конца?..»

Мысли продолжали приходить — большей частью, грустные и противоречивые, пока она наконец не забылась под утро сном. И почти сразу, как ей показалось, проснулась, поскольку зазвонил будильник, который она поставила на без четверти семь.

* * *

Весь этот день она двигалась, посещала уроки и разговаривала, будто окутанная неким облаком, основными составляющими которого являлись огромная усталость и нарастающая паника. То, что говорили на занятиях, доносилось до нее будто сквозь вату, окружающее же она видела нечетко, как если бы все вокруг затянуло туманом. Ну и помимо всего прочего, ей опять пришлось лгать. Когда Рейчел спросила у нее о причине темных мешков под глазами, Элли, не задумавшись ни на секунду, сослалась на бессонницу, проистекавшую от чрезмерного переутомления.

Интересное дело: лгать становилось все легче. Тем не менее, когда квохтавшая над ней, словно курица над цыпленком, Рейчел велела ей пить на ночь горячий чай с медом, она почувствовала себя чуть ли не монстром.

И весь день она каждую минуту с нарастающим беспокойством задавалась вопросом, как ей быть.

За обедом кусок не лез ей в горло, и она бесцельно гоняла вилкой по тарелке кусочки пищи, избегая встречаться глазами с проницательной и все понимающей Рейчел. Кроме того, ей не давала покоя мысль, что после обеда ей придется отвечать на вопросы Сильвиана, которого ей назначили в интервьюеры, поскольку нынешнее существование представлялось ей страшно запутанным клубком, и она не имела понятия, как себя вести и что говорить.

Она слишком устала, чтобы придумывать убедительные ответы, содержащие ложную информацию. С другой стороны, сказать ему правду она тоже не могла.

Неожиданно она действительно почувствовала себя больной и слабым движением руки отодвинула тарелку с почти нетронутой пищей.

«Что же мне делать?»

* * *

Около восьми часов Элли медленно прогуливалась у нижней ступени главной лестницы, с силой скрестив на груди руки, ибо так ей было проще поддерживать себя в вертикальном положении и не горбиться. В голове стоял сплошной туман — отсутствие нормального сна, накопившаяся усталость и усиливающийся стресс к концу дня сказались на ней особенно сильно, и ее не покидало чувство, что она находится за пределами реального мира — то ли в Зазеркалье, то ли в каком‑то ином измерении.

— Извини за опоздание! — воскликнул запыхавшимся голосом Сильвиан, подбегая к ней и одаривая ее виноватой, но от того не менее очаровательной улыбкой. — В последний момент меня поймал Джерри и завел длинный разговор на важную, как ему представлялось, тему. Я уж и не знал, как от него отделаться, поскольку этот треп, казалось, будет продолжаться вечно. — Отдышавшись, Сильвиан провел рукой по своим красивым волнистым волосам и кивнул головой в сторону учебного крыла. — У меня есть кое‑какая идея относительно того, где мы сможем уединиться. Посмотрим, понравится ли она тебе…

Он двинулся вверх по лестнице, одолевая по две ступеньки за раз. Элли молча плелась за ним, по своему обыкновению считая ступени (общим числом их оказалось шестьдесят шесть). Поднявшись на второй этаж, они пошли по полутемному коридору, по сторонам которого находились двери, ведшие в пустые классные комнаты. В пустом помещении их шаги (ровно девяносто восемь) отдавались эхом.

— Сюда, пожалуйста. — Открыв дверь в самом конце коридора, Сильвиан вошел в комнату и, нащупав на стене выключатель, зажег свет. Замигали, наливаясь голубоватым светом, флуоресцентные лампы. Комната оказалась небольшой (десять столов в пять рядов по два в ряд, четыре окна, четыре лампы дневного света…). Сильвиан повернул два стола так, чтобы они могли сидеть лицом друг к другу, и, предложив жестом Элли занять за один из них, опустился на стул другого, с удовлетворенным негромким стоном вытянув и скрестив в щиколотках свои длинные ноги.

— День был длинный и довольно утомительный, — произнес он, ставя школьную сумку на крышку стола. — А встреча с Джерри совсем меня доконала. В последнее время он ходит какой‑то мрачный. Не замечала?

Девушка только с большим трудом могла представить себе, что Джерри способен кого‑то доконать или ходить мрачным. Обычно он был доброжелателен, улыбчив, а уж к ней, Элли, относился особенно хорошо.

Сильвиан достал из сумки и положил на середину стола рабочую тетрадь и вынул из кармана куртки тоненькую серебристую ручку.

— Вот что, Элли, — произнес он, сводя брови над своими сапфировыми глазами так, так что между ними образовалась морщинка. — Хочу напомнить, что отнюдь не стремился интервьюировать тебя. Просто меня к тебе назначили. Так что заранее прошу меня извинить. — Он замолчал и некоторое время вглядывался в ее лицо. — Ты случайно не больна? Не слишком хорошо выглядишь…

— Я в порядке, — ответила Элли, хотя произнесла эти три слова чуть ли не шепотом. Потом, откашлявшись, повторила фразу и добавила: — Возможно, устала чуточку больше, чем обычно. Вот и все.

— Все — так все… — Он немного помолчал и, пристально глядя ей в глаза, произнес: — Для начала хочу сказать, что ты можешь полностью мне довериться.

С порозовевшими вдруг щеками Элли повернула голову и стала смотреть в сторону от своего интервьюера.

«Два вдоха, один медленный выдох. Два вдоха, один медленный выдох…»

— Я, собственно, вот о чем… — Сильвиан продолжал всматриваться в ее лицо, и у нее возникло впечатление, что он наблюдает за ее реакцией. — Знаю, что ты не очень‑то мне веришь и не могу тебя за это винить. Но ты, по крайней мере, можешь быть уверена в следующем: то, что ты мне сейчас поведаешь, не узнает ни одна живая душа, за исключением организаторов этого мероприятия. Я просто запишу твои ответы передам их, кому следует, и на этом все закончится. О’кей?

Ей пришлось заставить себя встретиться с ним глазами. При этом огонь на ее щеках разгорался все жарче. Из‑за того, что произошло между ними летом, но не было до конца проговорено и пережито. Интересно, что теперь в его присутствии она испытывала весьма странные эмоции: чувствовала себя в безопасности, одновременно пребывая в ожидании возможной угрозы с его стороны.

— О’кей, — произнесла она ровным голосом. — Короче говоря, это произошло не по твоей инициативе, и уж тем более не по моей. И меня, как ни странно, это устраивает. По большому счету я даже рада, что интервьюировать меня будешь ты, а не… какой‑нибудь другой человек. Так что давай побыстрее приступим к делу.

«Я просто счастлива, что мой интервьюер — ты», — неожиданно подумала она, после чего сразу же задалась вопросом, как и почему ей в голову пришла эта мысль.

— Отлично, — произнес Сильвиан, облегченно вздохнув. — Давай приступим к делу.

Его первые несколько вопросов ничем не отличались от тех, что Элли задавала Картеру. Когда же он попросил ее назвать фамилии дедушек и бабушек, она, не моргнув глазом, назвала имена умерших родителей ее отца. И вдруг замолчала.

Сильвиан посмотрел на нее, вопросительно выгнув бровь.

— А как звали родителей твоей матери?

— Боюсь… я не знаю фамилии дедушки с материнской стороны, — пробормотала после паузы Элли. — Мне об это никогда не говорили.

На лице Сильвиана появилось озадаченное выражение, однако он не стал комментировать это заявление Элли и просто записал ее слова в тетрадь.

— А как насчет бабушки?

Дождь выколачивал стаккато на оконных стеклах. Казалось, кто‑то пригоршнями бросал в окно мелкие камешки.

— Мою бабушку зовут Люсинда Мелдрам, — спокойно сказала Элли.

Проводя интервью, Сильвиан записывал слова Элли сразу после того, как она отвечала на его очередной вопрос, но на этот раз его ручка замерла в воздухе.

— Ты хочешь сказать, что у твоей бабушки такие же имя и фамилия, как у канцлера? — спросил он, подняв на нее глаза.

— Бывший канцлер Люсинда Мелдрам и есть моя бабушка.

Положив ручку, Сильвиан недоверчиво посмотрел на девушку.

— Изволишь шутить, Элли? Никогда бы не подумал, что…

— Какие уж тут шутки, Сильвиан? — ответила Элли. Теперь, когда она озвучила наконец эти сведения, ей сразу стало легче. Все‑таки одним секретом меньше. — Это абсолютная правда. Я — внучка Люсинды Мелдрам. — Она ткнула пальцем в его тетрадь и добавила: — Не забудь записать!

— Не понимаю. — Сильвиан пожал плечами и к ручке даже не прикоснулся. — Если это правда, то почему никто об этом не знает? Я, например, всегда думал, что ты — человек со стороны. Так сказать, ученица Киммерии в первом поколении.

— Я отлично знаю, что все здесь задавались вопросом, как простая лондонская девчонка Элли Шеридан оказалась в стенах Киммерии — академии для миллионеров. Ну вот, теперь ты в курсе, как это случилось. — Когда он начал было что‑то говорить, она подняла руку, призывая его к молчанию. — Не надо досужих слов, Сильвиан. Запиши то, что я тебе сказала, и задавай следующий вопрос.

После затянувшейся паузы Сильвиан взял наконец со стола ручку и написал в тетради всего три слова: «Бабушка — Люсинда Мелдрам».

— Так… следующий вопрос… Кто из членов твоей семьи учился в Киммерии? — Он поднял голову и в смущении посмотрел на нее. — Но теперь, похоже, этот вопрос уже не имеет значения…

— Все имеет значение, — перебила его холодным голосом Элли. — Итак, Киммерию посещала моя мать, а до нее — моя бабушка.

Пока он записывал ее ответ, Эли вдруг пришло в голову, что словосочетание «моя бабушка» становится для нее все более привычным. И тут же поймала себя на мысли, что произносит его командным и чуточку напыщенным тоном. Как, к примеру, «моя королева». Из чего следовало, что она, пусть и на подсознательном уровне, догадывалась, какой огромной властью до сих пор обладает Люсинда.

Она продолжала носиться с этой идеей, когда Сильвиан задал следующий вопрос.

— Так что же заставило тебя приехать в Киммерию? Насколько я знаю, тебя перевели сюда в качестве наказания.

Заполнившая ее сознание волнующая мысль о привилегиях, которые дает власть, лопнула, словно проколотый иглой шар.

Опустив глаза, Элли принялась повествовать об уходе из дома брата и о том, как после этого родители потеряли всякий интерес к ней, а она — к учебе. Элли рассказала также о своем хулиганском поступке, когда она посредством аэрозольного баллончика с краской разукрасила неприличными словами стены школы, где тогда училась. Далее последовал рассказ об аресте за хулиганство, предшествовавшем ее переводу в Киммерию, — и о двух предыдущих арестах: за вандализм и мелкое воровство. Она не забыла также упомянуть, что Марк и Хэрри заняли в ее сознании место, отведенное брату, но в отличие от последнего не только не помогали ей готовить домашнее задание, но учили непослушанию и бунтарству.

Пока она все это рассказывала, Сильвиан, ни разу ее не прервав, торопливо записывал эту своеобразную исповедь аккуратным бисерным почерком и лишь изредка поднимал глаза, чтобы одарить ее удивленным, а иногда и потрясенным взглядом. Поначалу Элли хотела было немного приукрасить свои неприглядные деяния, окутав их легким романтическим флером, как это происходило в разговорах «по душам» с Рейчел и Джу, но потом поняла, что в ее нынешнем состоянии это ей не под силу, и поведала ему голую неприкрашенную правду. И чем больше говорила о себе гадостей, тем лучше себя чувствовала, поскольку, сама того не осознавая, постепенно избавлялась от накопившегося у нее внутри негатива. Таким образом каждое выходившее из ее уст слово облегчало лежавшую у нее на груди тяжесть.

Когда она кончила рассказывать, Сильвиан некоторое время созерцал ее с неподдельным любопытством, поигрывая серебристой ручкой.

— Описанная тобой Элли не имеет ничего общего с Элли, сидящей передо мной. Я просто не узнаю девушку!

— Так бывает. — Она пожала плечами. — Когда твоя жизнь распадается на части, ты распадаешься вместе с ней. Неужели с тобой никогда не происходило ничего подобного?

— Того, что ты описала — нет! — Он сделал паузу, словно подыскивая подходящие к случаю слова. — Восхищаюсь твоей силой духа, Элли. Не знаю, что бы сделал, окажись я на твоем стуле. Но думаю, что вряд ли так стойко, как ты, перенес бы обрушившиеся на меня беды и с честью вышел бы из всех испытаний.

— Не стуле, а месте, — автоматически поправила его Элли. — Окажись я на твоем месте…

Неожиданно на нее нахлынули непрошенные и совершенно неуместные в данной ситуации чувства и эмоции. Возможно, из‑за того, что она снова чуть ли не по минутам вспомнила свою прежнюю жизнь. Но как бы то ни было, слова Сильвиана тронули ее сердце.

— Кстати, а не получала ли ты каких‑либо известий о брате? — Когда его слова пронизали клубок спутанных мыслей у нее в мозгу и достигли сознания, она вскинула голову и встретилась с ним глазами. — С того времени, — уточнил он, — когда у нас случился пожар.

Элли рефлекторно опустила руку в карман и коснулась написанного на плотной бумаге письма Кристофера. Потом хотела что‑то сказать, но слова словно примерзли у нее к губам.

«Три раза вдохнуть, два раза выдохнуть. Три раза вдохнуть, два раза выдохнуть…»

— В чем дело, Элли? — Сильвиан склонил голову набок и посмотрел на нее в упор: — Так ты получала от него письма — или нет?

— Нет. Никогда. Ни разу, — хриплым голосом сказала она. — До… вчерашнего вечера.

Глава семнадцатая

— Ты должна пойти к Изабелле и Раджу и обо всем им рассказать, — произнес Сильвиан, возвращая письмо Элли, которая аккуратно сложила его и снова положила в карман.

— Нет.

— Элли…

Но настоятельное требование, проступившее в его взгляде, только прибавило ей решимости.

— Что будет, если я скажу Изабелле? — спросила она.

— Она прикажет людям Раджа схватить его, — ответил Сильвиан.

— А что они сделают с ним потом?

Сильвиан пожал плечами, давая ей понять, что не знает. А может быть, что ему на это наплевать.

— Не смей говорить об этом Изабелле. Я не хочу, чтобы люди Раджа похитили моего брата, а потом использовали как заложника в своей безумной междоусобной войне. — Нараставшая паника мешала ей нормально дышать. — Если ты вмешаешься, я одна к нему пойду, Сильвиан, Богом клянусь! И предупрежу об опасности. А потому убегу вместе с ним! — Угрозы из нее так и сыпались. — Я никому не позволю схватить его, так и знай!

— Элли, только не это! — Сильвиан не ожидал подобной реакции, поэтому говорил очень быстро, стараясь переубедить ее. — Тебе нельзя ходить туда. Ты можешь пострадать!

— Кристофер не сделает мне ничего дурного…

У Сильвиана потемнели глаза.

— Кристиан почти сжег эту школу с семьюдесятью пятью учениками, среди которых, между прочим, находилась ты!

— Ты не должен так… — Неожиданно какая‑то неведомая сила сдавила легкие, и Элли почувствовала, что ей стало не хватать воздуха. Говорить сразу стало трудно, а стены перед глазами стали смыкаться. — …Думать.

Она заметила во взгляде Сильвиана тревогу.

— Элли? С тобой все в порядке?

Стены продолжали смыкаться вокруг нее, выдыхаемый воздух вырывалось изо рта короткими резкими толчками, на коже выступил холодный пот. Но самое главное, ей все труднее становилось вдохнуть.

«Похоже, приступ начинается снова».

— Я не могу… — В течение почти минуты она упорно стремилась набрать в грудь воздуха. При этом сердце у нее колотился с такой силой, что она не слышала, о чем говорил Сильвиан. Повинуясь внезапно возникшему импульсу, она неожиданно вскочила на ноги, выбежала из комнаты и, не оглядываясь, устремилась по ступеням лестницы к заднему выходу (тридцать семь ступеней). Потом, распахнув дверь, вышла на улицу под хлеставшие с неба струи дождя.

И побежала куда глаза глядят.

Ледяные струи дождя и холодные порывы ветра били ее по лицу. Не обращая на это внимания, Элли продолжала бежать со всей доступной ей скоростью, словно стремясь обогнать панический приступ, угрожавший завладеть ею полностью.

Пока бежала, холод и активные движения благотворно сказались на ее легких, и железные руки, сдавливавшие грудь, казалось, ослабили свою хватку. Но она не останавливалась, хотя проливной дождь слепил, мокрые волосы облепили лицо, а жидкая грязь покрывала голые ноги почти до коленей.

Она уже подбегала к лесу, когда кто‑то схватил ее за плечо и с силой потянул на себя. Элли, крутанувшись вокруг своей оси, ударила неизвестного кулаком по корпусу и ужасно обрадовалась, когда поняла, что неизвестный — все тот же хорошо ей знакомый Сильвиан. При всем том она поторопилась высвободиться из его мокрых рук, прикосновения которых были ей нежеланны. Однако не успела она пройти и трех шагов, как вновь оказалась в сильных объятиях, освободиться от которых уже не смогла. Тогда, поняв, что бежать ей больше не дадут, она всхлипнула и затряслась всем телом.

— Отпусти меня! — вырвался из ее уст пронзительный крик.

— Элли! Прекрати сражаться со мной! — воскликнул задыхающимся голосом Сильвиан, на котором тоже сказалось напряжение этого импровизированного кросса. — Не пойму, какой бес в тебя вселился!

— Я собираюсь встретиться с братом, — пробормотала она, лишившись на секунду возможности рационально мыслить. — Если ты пойдешь к Изабелле, я пойду к Кристоферу, чтобы предупредить его.

Пробормотав что‑то по‑французски — что именно, Элли не разобрала, но это определенно были ругательства, Сильвиан притянул ее к себе так близко, что она ощутила на лице его дыхание.

— Я никому не скажу, понятно? — произнес он. — Даже Изабелле. А теперь расслабься, очень тебя прошу.

Элли почти мгновенно угомонилась, и через секунду Сильвиан освободил ее. Девушка смахнула с лица мокрые волосы и во все глаза уставилась на Сильвиана, силясь обнаружить в его взгляде и внешности признаки возможного обмана.

— Поклянись, — воскликнула она, повысив голос, чтобы перекрыть шум дождя, — что ты никому не скажешь о письме Кристофера!

— Даю тебе слово. — Он ни на секунду не отвел глаза. — Ну а теперь, — он протянул ей руку, — давай вернемся в здание.

Элли поверила ему.

Неожиданно ощутив огромную усталость, она позволила ему взять себя за руку. Его пальцы показалась ей холодными и мокрыми. В полном молчании они двинулись по направлению к зданию. Адреналин, помогавший ей бежать и избавлявший от чувства холода, начал довольно быстро покидать кровеносные сосуды, и она смогла в полной мере ощутить промозглость погоды и снова начала дрожать — на этот раз от холода. Бросив скользящий взгляд на Сильвиана, она заметила, что тот тоже подрагивает, хотя изо всех сил старается этого не показывать. Наконец он подвел девушку к небольшой двери в восточном крыле здания, а когда открыл ее, Элли, словно пробудившись от сна, резким голосом осведомилась: — Куда ты меня привел?

— К старому входу для обслуживающего персонала. Если мы войдем в школу через главную дверь, то люди, заметив, в каком мы состоянии, начнут задавать вопросы, отвечать на которые тебе вряд ли захочется.

В темном проеме двери можно было разглядеть ступеньки, уводящие вниз. Когда зажегся свет, Элли увидела часть погреба, в котором никогда прежде не бывала. Он казался заброшенным, о чем отчасти свидетельствовали составленные в штабеля у стен старые, покрытые пылью стулья. Висевшие на стенах плафоны давали неяркий свет, отбрасывавший трепещущие тени, сопровождавшие их при выходе из погреба в некий коридор, по которому они и двинулись. Примерно посередине коридора они встретили еще одну небольшую дверь, открыв которую увидели при свете тусклой лампочки узкую витую лестницу, ведшую, судя по всему, на верхние этажи. И в коридоре, и на лестнице царил пронизывающий холод, так что Элли нисколько не согрелась и продолжала дрожать и стучать зубами, причем настолько громко, что это, как ей казалось, не укрылось от внимания ее спутника.

— Старая лестница для прислуги, оставшаяся от прошлых времен, — объяснил Сильвиан. — В здании таких множество. Кстати, одну из них мы использовали во время пожара.

Они поднялись вверх на несколько пролетов и оказались в небольшом отапливаемом холле с тремя дверьми в стенах. Сильвиан подвел Элли к одной из них, распахнул дверную створку, и Элли увидела просторную, чисто прибранную спальню.

«Неужели это спальня Сильвиана? Картер убьет меня, если узнает, что я здесь побывала. Необходимо побыстрей отсюда сматываться».

Однако когда Сильвиан протянул ей толстое махровое полотенце, не швырнула его на пол и не выбежала из комнаты, а принялась вытирать лицо и волосы, одновременно оглядывая владения своего интервьюера. В общем, его комната отличалась от прочих лишь несколько увеличенными размерами и наличием огромной картины в резной позолоченной раме с изображением ангелов, державших в руках мужчину, находившегося в бессознательном состоянии.

Сильвиан проследил за ее взглядом и, пожав плечами, не без смущения произнес:

— Подарок одного хорошего человека.

Потом открыл гардероб и, вытащив из него несколько футболок и джемперов, швырнул на кровать.

— Вот. Сними мокрую одежду и надень что‑нибудь из этого. Размер, конечно, больше, чем нужно, но, по‑моему, тебе подойдет.

Элли сердито посмотрела на него сквозь массу спутанных, закрывавших лицо волос.

— Полагаешь, я буду перед тобой раздеваться? Даже не надейся.

В глазах Сильвиана промелькнуло удивление.

— Прекрати изображать малое дитя. Разумеется, я отвернусь, если тебя это так волнует. В любом случае, оставаясь в мокрой одежде, ты как следует не согреешься. Кроме того, когда будешь возвращаться в свою комнату, на тебя будут оглядываться.

Не став дожидаться ее согласия, он отвернулся и встал лицом к двери.

Элли секунду стояла на месте и не двигалась.

Но через какое‑то время ее топ с мокрым чмокающим звуком упал на пол. Элли на мгновение задумалась, снимать ли бюстгальтер, но он тоже оказался мокрым насквозь.

— Не вздумай поворачиваться, — прошипела она сквозь стиснутые зубы, расстегивая крючки.

Его смех удивил Элли.

— Поторапливайся, а то я повернусь, — сказал он. — Мне тоже нужно переодеться.

Швырнув бюстгальтер на мокрый топ, Элли быстро натянула футболку Сильвиана, а поверх надела джемпер и пару пижамных брюк с резинкой на поясе.

— Готово.

— Слава Богу, — пробормотал Сильвиан. — А то я уже начал замерзать. — Повернувшись, он обшарил ее глазами. — Моя одежда лучше смотрится на тебе, чем на мне. — Элли почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, но Сильвиан уже отвернулся к постели и стал рыться в одежде, которую достал из гардероба.

— Ну а теперь моя очередь снимать мокрую одежду, — сообщил он совершенно спокойным голосом. — Но заставлять тебя отворачиваться не стану. Я — француз, и не столь застенчив, как ты.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: