ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Способы географизации образов мираГеографизация образов мира возможна двумя основными способами.
Процесс описываемого «подъема» достаточно сложен. По его ходу, который может растягиваться на тысячелетия, происходит смешение вертикальных (сакральных) и горизонтальных (стороны света) координат мира[234], пространственных и временных координат (когда ход времени увязывается со сторонами света)[235]. Индикатором этого «подъема» служит развитие картографии и, главное, отношение к географической карте. Развитие картографии – и следствие, и фактор «подъема». Хорографические описания (т. е. «приземленные» описания ойкумены по определенным радиусам от центра, где находится наблюдатель) постепенно сменяются картографической системой ориентации (когда автор описания характеризует страны и регионы исходя из их географического положения на карте, как бы приподнимаясь над землей)[236]. Однако даже при доминировании картографической системы ориентации длительный период, вплоть до конца средневековья, на географических картах сохраняются элементы астрономического и геометрического образов мира, наиболее хорошо отражающих сакральные картины мира. Так, на картах христианского средневековья VIII–XIII вв. не соблюдался географический масштаб, превалировали ценностные характеристики отмечаемых объектов, не связанные с их географическим положением[237]. Античные и библейские места, мифически локализованные, составляли значительную часть содержательной нагрузки карт; на севере и северо-востоке, согласно библейской традиции, отмечались наиболее неблагоприятные области; сами карты строились исходя из локализации в центре мира какого-либо сакрального города!места, например, Иерусалима (Оксфордская карта, около 1100 г.)[238]. Географическая карта еще не далека от лишь слегка географизированной богословской картины мира, схематической сцены всемирной истории, рассматриваемой в эсхатологической ретро– и перспективе[239]; исторические и геополитические анахронизмы, сохраняемые на средневековых картах (например, обведение красным цветом границы «империи римлян и франков» (карта Европы из Сент-Омера, 1112–1121 гг.)[240] подчеркивают эту особенность. Постмодерн в сильнейшей степени сохраняет, поддерживает и возрождает подобное отношение к географической карте, когда тот или иной регион мира, представленный на карте, подвергается мощной аксиологической «обработке» и начинает «плыть» на карте, впитывая навязываемые извне исторические, политические, культурные, цивилизационные установки (например, концепция «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона). Исламский мир, Россия, Юго-Восточная Азия могут располагаться на этих «плывущих» картах одновременно и в горизонтальных, и в вертикальных координатах, находясь как бы в «овраге» мировой истории. В то же время можно говорить о сознательном использовании этих когнитивных процессов, в рамках которых происходит мультипликация образной мощи географии. Второй способ географизации образов мира связан с представлением мира «изнутри», с помощью мысли, географизирующей саму себя. По ходу «подъема» и приобретения географической точки зрения на мир возникает необходимость «спуска» и нанесения на вновь открытую земную поверхность ментального «слоя», структурирующего бесконечное множество возможных образов мира на метауровне. Генезис этого способа географизации прослеживается в средневековой алхимии и религиозных установках, его формирование ускоряется Возрождением с его чувственными образами мира[241]. В XX в. географические образы мира осмысляются в рамках глубинной психологии и психологии архетипов Юнга, в трудах по картографии воображения Анри Корбэна; этой линии способствуют работы Тейяра де Шардена и Гастона Башляра[242]. Значительная часть Третьего мира, осознающего себя как тотальность маргинализованных мест, актуализирует мифопоэтические традиции, связанные с культом Дома. В то же время часть Запада ощущает «потерянность» позитивистской географии в расчисленном и бесконечном пространстве Модерна, стремится к пониманию утерянных традиционных способов сенсуализации образов мира (например, увлечение британских географов и планировщиков в 1920—1930-х гг. китайским искусством фэн-шуй)[243]. Однако, собственно классическая западная география, по мнению британских географов Д. Мэтлиса и Д. Косгроува, не добилась успеха в образно-географической репрезентации мира[244]. «Расшатывание» географии Модерна начинается на семиотических перифериях мира. Семиотическая периферия может не быть традиционной географической периферией, однако она (также как традиционная периферия) зависит от семиотического центра с наиболее высоким уровнем развития процессов семиозиса. В семиотическом пространстве происходит падение интенсивности семиозиса от центра к периферии, где знаки уже как бы размыты, слабо прорисованы. В то же время, максимально плотные и устойчивые в центре определенной семиосферы, образы мира становятся более изменчивыми, более семиотически неясными на ее периферии. Именно здесь сильна семиотическая динамика, способствующая неортодоксальным символизациям пространства и развитию географических образов мира, не укладывающихся в пропорциональную и соразмерную картину пространства Модерна[245]. Смысл семиотической динамики состоит в процедурах смены семиотических конструкций на метауровне, в изменениях принципов определения и выделения конкретных знаков и их соотношений с символами и образами. Постмодерн использует морально-этические установки средневековой географии (рай находится на дальних рубежах ойкумены, и его прекрасность прямо связана с его отдаленностью[246]), предельно их опространствляя. Аксиологизм классической географии (под которым понимается стремление к четким соответствиям между местами, пейзажами, странами и определенными ценностными установками, к географической привязке религиозно-этических и моральных нагрузок, к мифологическому осмыслению и освоению территории) превращается в геоидеологии постмодерной географии, когда сами характеристики и образы земного пространства выступают ядрами мощных идеологий; при этом переворот в географических представлениях ведет к необязательной связности и сосуществованию совершенно различных географических образов мирового развития[247]. Так, коммунизм в романе Андрея Платонова «Чевенгур» можно трактовать как идеологию пространства, а устойчивая анти-местная локализация Чевенгура приводит к апогею – фактическому «растворению» города в пространстве степи[248]. Мысль предельно географизирует свой мир, становясь сама по себе географичной (при этом ментальность оказывается географической ментальностью), создавая ментально-географические технологии с помощью процедур детерриториализации и ретерриториализации. Мысль о территории становится мыслью территории: мысль зависит в своем развитии от места, чей образ, впрочем, создается во многом этой же мыслью. Появляется неразрывная целостность мысли и территории, одновременно порождающих друг друга. Локализации мысли соответствует ментализация территории; территория при этом есть мир образной экспансии[249]. Семантическое насыщение того или иного регионального/ странового образа ведет к естественной неравновесности географических образов мирового развития: например, семантически «тяжелый» образ Европы сминает и отбрасывает к востоку более «легкий» образ Азии на когнитивно-географической карте регионов России[250]. Так могут создаваться своего рода образно-географические региональные синдромы[251], когда определенный географический образ страны/региона мира моделирует и кроит по собственному «лекалу» образы других регионов. Возникают мировые образно-географические контексты, принципиально развивающиеся в различных ментальных пространствах, не соприкасающихся друг с другом. Здесь возможна не только образно-географическая экспансия региона/страны, но даже образно-географическое гипостазирование (глобальный образно-географический синдром признаков[252]), когда географический образ одной страны (например, США) может стать образно-географической версией всего мира. Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|