Формирование географических образов и проблема наблюдения

ГО – сложная система устойчивых пространственных представлений, обладающая специфическими закономерностями развития. На развитие ГО влияют как внутренние (природный субстрат территории, история освоения, социальная структура населения, отраслевая структура хозяйства, система расселения), так и внешние (географическое положение, роль в истории региона или страны, история восприятия территории и т. д.) факторы (рис. 12). Деление факторов развития ГО относительно, так как один и тот же фактор – в зависимости от точки зрения – может рассматриваться и/или как внутренний, так и внешний (например, история освоения) (см. также 2.2.).

Одна из наиболее важных методологических проблем, возникающих при изучении процессов формирования ГО – это их наблюдение и фиксация. Как можно наблюдать – в статике или динамике – географическое пространство или территорию, фиксируя при этом постепенно формирующиеся ГО наблюдаемой территории? На наш взгляд, необходимо рассмотреть наиболее благоприятный социальный и культурный контекст, в котором могут возникать и развиваться достаточно просто и часто фиксируемые ГО. Такой социальный и культурный контекст – это миграции, к которым относится – как один из видов – также путешествие.

Миграции – один из наиболее важных факторов формирования ГО территории. В ходе миграций происходит перенос определенных пространственных представлений на новую территорию, на которой происходит столкновение и взаимодействие автохтонных и «пришлых» пространственных представлений[299]. В результате, в течение достаточно длительного времени формируется новый ГО, включающий в себя и эндогенные, и экзогенные элементы. Отметим, что можно говорить о множестве ГО одной и той же территории, в зависимости от того, кто (социальная или корпоративная группа, художник, писатель, СМИ) является активным создателем или проводником конкретного ГО.

Рис. 12. Факторы, влияющие на развитие ГО

Характер или тип миграции определяет конфигурацию, свойства и структуру ГО. Так, сезонная летняя миграция писателя или художника на дачу, в деревню может привести к формированию пасторального художественного ГО этой территории. При этом сам образ, в зависимости от силы художественного воздействия, может быть трансформирован в образ более высокого таксономического уровня. Например, картины Левитана, написанные им в Плесе, могут восприниматься как художественные образы Средней России в целом. То же можно отнести и к «мещерскому» циклу Паустовского. В свою очередь, массовая иммиграция на территорию по социально-экономическим мотивам с целью постоянного проживания ведет, как правило, к «размыванию» традиционного, зачастую архаизированного автохтонного образа (с культом местного писателя или художника, ученого; сетью традиционных краеведческих музеев, призывами к сохранению местных традиций и исторического прошлого в СМИ) и постепенной «космополитизации» образов. Это может быть связано и со значительным культурным «снижением» образа (Петербург как «криминальная столица России»), и с увеличением количества весьма разнородных, составляющих его элементов. ГО территории становится значительно больше, они становятся более специфическими, отражая пространственные представления различных (этнически, социально, культурно или политически «окрашенных») сегментов общества. Свести воедино все эти образы и создать некий общий и объективный ГО территории в данном случае практически невозможно.

Особенно интересен с точки зрения формирования ГО территории такой тип миграции, как путешествие. Путевые записки, как правило, являются богатейшим источником для выявления или создания ГО территории. Это связано со специфической установкой самого путешественника. Установка на движение, на восприятие географического пространства в динамике; необходимость постоянного дистанцирования от сменяющих друг друга объектов восприятия ведут к формированию динамического ГО территории со значительным визуальным компонентом. В путевом ГО территории также велика роль «реактивных» элементов, когда тот или иной ландшафт вызывает у путешественника реакцию, связанную с его фундаментальными социокультурными представлениями. Классический пример – записки маркиза де Кюстина о России[300]. Следовательно, путевой ГО территории может быть максимально насыщен социокультурными реалиями эпохи; в то же время он может реминисцентно включать в себя образы других территорий (там, где родился, жил, бывал путешественник), зачастую сильно удаленных от района путешествия[301] (см. рис. 13). По сути дела, это образ – «матрешка», аккумулирующий наиболее яркие компоненты сразу нескольких образов.

ГО территории обладают миграционной «подвижностью». Во-первых, сам образ может расширяться, включая элементы географических реалий соседних территорий – в результате формируется новый, более яркий и мощный образ. Во-вторых, ГО территории могут перемещаться со своими носителями, трансформируясь по ходу миграции и влияя на траекторию миграции. Так, украинцы, переселяясь в конце XIX – начале XX вв. на Дальний Восток, стремились осваивать территории, близкие по ландшафтным характеристикам территориям их выселения. Переносились также стереотипы пространственного поведения, отношение к ландшафту, которые по мере освоения новой территории все же изменялись.

Процедуры наблюдения и путешествия: образные культурно-географические проблемы. Путешествие как акт репрезентации и интерпретации должно рассматриваться, прежде всего, в образном культурно-географическом контексте, при этом оно прямо зависит от структуры соответствующих процедур наблюдения. Здесь стоит обратить внимание на глубокое исследование М. Б. Ямпольского «Наблюдатель. Очерки человеческого видения»[302]. Задавшись целью детально проанализировать эволюцию структур человеческого видения, автор затронул ключевые проблемные точки концептуального развития социальной и культурной географии, культурной антропологии, социологии и искусствознания. Исходная энергетика исследования – в попытке увидеть геокультурные пространства как автономные потоки образов, связанных с позицией наблюдателя.

Рис. 13. Факторы формирования географического образа в ходе путешествия

Классическое зрение, чьи принципы были сформированы еще в древности, может до бесконечности фиксировать последовательные позиции наблюдения, добиваясь тщательной проработки деталей. Однако методологическая надежность этих позиций стала снижаться одновременно с возникновением образов, репрезентации и интерпретации которых опирались на возможности быстрого расширения пространства видения. Первоначальные попытки живописцев XVIII–XIX вв. сохранить в своих произведениях классические и новые принципы видения столкнулись с невозможностью четкой фиксации позиции наблюдателя. Наблюдатель стал постепенно расставаться со своей субъектностью[303], а его тело становилось лишь частью репрезентируемых и интерпретируемых им образов[304]. В сущности, главная трансформация заключалась в том, что наблюдатель перестал себя центрировать; Центр мира (= позиция наблюдения) стал резко пустеть, «на глазах» превращаться в пустоту[305].

Что требовалось для практически бесконечного расширения человеческого глаза? Формируемые в процессе видения на основе природных явлений культурные ландшафты (вулканы[306], облака[307], водопады[308]) стали восприниматься как мощные, плотные и интенсивные (при этом вполне самодостаточные) геокультурные образы, которые могли мигрировать, перемещаться, путешествовать в собственных, аутентичных пространствах. Так, наблюдение водопадов в XIX в. вело к постоянному воспроизводству сакральной географии Египта, а описание вулканов сопровождалось сокрушающей экспансией световых зрелищ, разрушавших всякие перегородки между внутренними и внешними пространствами. Трансцендирование пейзажей, а, по сути, также их самостоятельное воспроизводство вне зависимости от попыток наблюдателя нащупать «реальную почву» под ногами, установить свое положение в традиционном географическом пространстве, стало непременным условием существования сферы тотального геокультурного визионерства.

Уже к началу XX в. накопилось достаточно много концептуальных опытов художников, писателей, философов, критиков, режиссеров, архитекторов, боровшихся «за пустоту», замышлявших побег в растворяющее их пространство – максимальная прозрачность пространства, отождествление пространства с тотальным наблюдением и исчезновение позиции наблюдателя как таковой становились каноном нового зрения[309]. Среди «героев» тотального наблюдения – Жан-Жак Руссо и Луиджи Пиранделло, Тернер и Кольридж, Раймон Руссель и Вальтер Шеербарт, Велимир Хлебников и Жан Эпштейн, Альбер Жарри и Анри Бергсон. Происходит распад идеи внутреннего пространства (особенно в проектах стеклянного города Шеербарта и Хлебникова[310]), образы мира становятся исключительно внешними, создавая постоянно расширяющуюся сферу[311].

Стоит задуматься над тем, насколько этот принципиально важный геокультурный переход изменил и идеологию путешествий, бывших весьма традиционным средством накопления культурных впечатлений и эффективным способом интерпретации географических образов. Передвижения с высокой скоростью, все более и более становившиеся нормой в XIX–XX вв.[312], привели к тому, что сам путешественник стал восприниматься в терминах баллистики, преобразившись в простое физическое тело, как бы окутанное облаком расширяющихся и растворяющих его географических образов. Онтологичность статуса путешественника стала окончательной и бесповоротной, состояния путешествующего воспринимаются теперь как конкретные и бесспорные образно-географические стратегии. Всякий раз, выезжая из определенного места, путешественник начинает двигаться к нему же (вспомним художественный опыт Венедикта Ерофеева), пытаясь посредством все новых и новых интерпретируемых географических образов пробиться к уже несуществующему центру, который отказался от своей периферии.

Что же происходит со временем наблюдения? Если первоначально художники-пейзажисты пытались буквально вписать временные трансформации в структуры холста – в его пространстве небесные состояния и грандиозные игры света перетекали одно в другое[313] – то далее, в художественных, философских, архитектурных опытах – время фактически «сцепляется» с пространством, что означает: культура создает свое время посредством пространства, и всякая устойчивая культура есть не что иное как геокультура. Географические образы как бы нависают над временем, определенной культурной или исторической эпохой, и в то же время обволакивают само время, что означает: в известном смысле, время – это геокультурный образ, ставший замечательным итогом наблюдения земного пространства.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: