Октябрь 1943–март 1944 гг.

В сентябре 1943 г., после краха фашистского режима Муссолини, вторжение союзников в материковую Италию представлялось логичным развитием событий. Это к тому же сулило приобретение новых аэродромов. Однако ни цели кампании, ни способы их достижения не были четко продуманы и сформулированы. Александер, командующий Пятнадцатой Группой армий союзных войск в Италии, не сумел скоординировать действия Пятой армии генерала Марка Кларка и Восьмой армии генерала Бернарда Монтгомери. Кларк по-прежнему находился в Салерно, в то время как давно ожидаемое прибытие туда войск Монтгомери все откладывалось, хотя регулярно приходили полные оптимизма радиограммы: «Держитесь, мы на подходе!» Ситуация осложнялась еще и тем, что Монтгомери казалось, будто именно он спас Пятую армию в Салернской операции.

Улучшению отношений между союзниками никак не способствовал тот факт, что как низкорослый жилистый Монти, так и долговязый нескладный Кларк были крайне озабочены созданием своего имиджа. Кларк, расширивший штат отдела связей с общественностью при своем штабе до пятидесяти человек, настаивал, чтобы на фотографиях был запечатлен его царственный римский профиль, за что офицеры прозвали его Марком Аврелием Кларкусом. А Монти, уподобляясь кинозвездам, стал раздавать свои фото с автографами.

Их босс, обаятельный, но неуверенный в себе «Алекс», по-видимому, считал, что планирование может осуществляться постепенно, и такой подход вполне устраивал Черчилля, который надеялся, что по ходу дела итальянская кампания перерастет рамки, предусмотренные для нее американцами. В свою очередь, Монтгомери не любил экспромтов. «Мне до сих пор ничего не известно о существовании плана боевых действий в Италии, но я к этому уже привык», – язвительно замечает он в своем дневнике. Но, как по опыту знал Александер, Монтгомери в любой ситуации делает только то, что сам хочет. Как позже писал его биограф, Александер действовал как «разумный и снисходительный супруг в трудном браке». Эйзенхауэр также не сумел повлиять на своих подчиненных и четко определить конкретные цели кампании в Италии.

Безусловно, проблема имела свои истоки в разногласиях на высшем уровне, которые возникли в 1942 г. и с тех пор мешали разработке стратегии союзных сил. Рузвельт и Маршалл были полны решимости, во что бы то ни стало начать операцию «Оверлорд» в назначенные сроки. Черчилль и Брук, наоборот, считали основным театром военных действий Средиземноморье, где, по их мнению, надо было безотлагательно и в полной мере воспользоваться капитуляцией Италии. По сути, они оба сомневались, что без абсолютного превосходства в воздухе высадка в Нормандии может достичь успеха, и питали надежду, что счастливая полоса в Средиземноморской кампании сможет стать хорошим оправданием для очередной отсрочки начала «Оверлорда».

Единственным из высших американских офицеров, который разделял их точку зрения, был генерал Спаатс, командующий американской авиацией в Средиземноморье. Как и Харрис, Спаатс полагал, что с помощью одних только массированных бомбардировок можно выиграть войну за три месяца и «не считал «Оверлорд» необходимой или полезной операцией». В его планы входило продолжение наступления в Италии, форсирование реки По и даже вступление в Австрию для захвата аэродромов у границ Германии.

Безусловно, Черчилль был прав, когда, вопреки сопротивлению Маршалла, настаивал на осуществлении операций «Факел» и «Хаски». Даже если его мотивы были ошибочными, он, по сути, предотвратил катастрофу, в которую неизбежно превратилась бы попытка высадиться на севере Франции в 1943 г. Но теперь премьер стремительно терял доверие американцев, активно продвигая свою новую идею: захват Родоса и других островов в Эгейском море, ранее оккупированных итальянцами. Понятно, что генерал Маршалл, который подозревал, что эти «прыжки с острова на остров» в восточной части Средиземноморья представляют собой часть секретного плана по оккупации Балканского полуострова, отказывался не только участвовать в осуществлении таких операций, но и оказывать англичанам в этом какую бы, то, ни было помощь.

Даже Брук, ранее выступавший за проведение итальянской кампании и других операций в регионе, теперь боялся, что премьер-министра поразил, как он выразился, «родосский психоз». «Он дошел до исступления от идеи овладения Родосом, в своем воображении доводя важность этой операции до таких масштабов, когда ради одного острова можно поставить под удар отношения с президентом США и само будущее итальянской кампании… Американцы уже относятся к нему с крайней подозрительностью, что в дальнейшем еще больше ухудшит ситуацию».

Принимая желаемое за действительное, и Черчилль, и американское командование считали, что скоро окажутся в Риме. Марк Кларк не сомневался, что будет увенчан лаврами освободителя Вечного города, и даже Эйзенхауэр полагал, что итальянская столица не продержится до конца октября. Александер поспешил объявить, что к Рождеству союзники овладеют Флоренцией. На самом деле немцы недвусмысленно дали понять, что не собираются сдаваться без боя и будут вымещать злость на итальянских военных и партизанах, которые активно помогали союзникам.

В деревне близ Ачерры – городка, расположенного к востоку от Неаполя, эскадрон 11-го гусарского полка увидел, что местные жители собрались на кладбище, чтобы похоронить десятерых односельчан, расстрелянных немцами накануне. «Сразу же после того, как наши бронемашины прошли, через кладбищенскую ограду перелезли немцы с автоматами и расстреляли собравшихся у свежих могил», – говорится в донесении полка. Так ярость Гитлера, взбешенного переходом итальянцев на сторону врага, проявилась в стихийных действиях немецких солдат.

Пятая армия Кларка, продвигающаяся от Неаполя в северо-западном направлении, столкнулась с первым серьезным препятствием на реке Вольтурно, в тридцати километрах от города. Ранним утром 13 октября американская дивизионная и корпусная артиллерия открыла массированный огонь по вражеским позициям в долине реки. 56-я дивизия англичан после тяжелых боев на побережье смогла форсировать хоть и широкую, но местами переходимую вброд, реку и к утру следующего дня создать большой плацдарм на другом берегу. Река Вольтурно была для немцев всего лишь линией временной обороны, где они просто пытались задержать противника, так как Кессельринг уже определил, что главная линия обороны будет проходить к югу от Рима. Как и Гитлер, он хотел всеми силами воспрепятствовать продвижению союзников на север и задержать их как можно дальше на юге страны. Командующий немецкими войсками в северной части Италии Роммель считал, что разумнее отступить, но его отстранили от процесса принятия решений.

На следующем этапе наступления обе армии союзников с огорчением обнаружили, что труднопроходимая гористая местность и осенняя погода совсем не соответствуют образу «солнечной Италии» на довоенных туристических плакатах. Итальянская осень больше напоминала легендарную русскую распутицу. Из-за постоянных дождей и грязи походное обмундирование англичан и американцев не успевало просыхать, и скоро все те, у кого не было возможности каждый день надевать сухие носки, приобрели неприятный синдром «траншейной стопы». Ближе к зиме непрерывные дожди превратили реки в бушующие потоки, а проселочные дороги – в болотную трясину. При этом отступающие немецкие войска успевали взорвать все мосты и заминировать все возможные маршруты движения войск. Хотя англичане и изобрели разборной мост Бейли, той осенью в Италии они завидовали американцам, имевшим многочисленные и хорошо оснащенные военно-инженерные бригады. Но даже американской армии не хватало техники для наведения понтонных мостов на столь сложной по рельефу местности с таким большим количеством горных рек.

Отступление немцев происходило следующим образом. Они создавали на дорогах, по которым наступали союзные войска, тщательно заминированные завалы. Поблизости в засаде находились хорошо замаскированные немецкие противотанковые орудия. Затем немцы ждали, пока идущий первым танк или бронетранспортер подорвется на мине, и открывали шквал огня из укрытия, не позволяя противнику определить, откуда именно ведется огонь. Широкие маневры на открытой местности, освоенные во время войны в пустыне, остались в далеком прошлом. Узкие дороги в горных расщелинах, хорошо укрепленные деревушки на вершинах холмов – все это означало, что основное бремя войны нужно взвалить на свои плечи пехоте. Примерно в 30 километрах к северу от Вольтурно наступление союзников было полностью остановлено.

Созданная Кессельрингом «линия Густава», или «зимняя линия», как ее еще называли, тянулась на 140 км, начинаясь чуть южнее города Ортона на Адриатическом побережье и заканчиваясь на берегу Гаэты – залива Тирренского моря. Пересекая «итальянский сапог» в самом узком месте, «линия Густава» была весьма удобным рубежом обороны, а ее опорным пунктом и естественной крепостью стала гора Монте-Кассино. Вся беспечность и весь оптимизм командования союзников улетучились, когда радиоперехваты Ultra подтвердили серьезность намерений Гитлера и Кессельринга держать здесь оборону до последнего. В этот момент Эйзенхауэр должен был бы настоять на пересмотре всей средиземноморской кампании. Если, как намечалось, семь дивизий будут отправлены в Англию для подготовки к операции «Оверлорд», у союзников не будет численного превосходства, необходимого для успеха крупного наступления. Черчилль и Брук, по-видимому, считали, что теперь американцы не имеют морального права настаивать на выполнении договоренности, достигнутой в мае на конференции «Трайдент».

Рекогносцировка на местности вскоре подтвердила правильность картографических данных. Продвижение Пятой армии генерала Кларка к Риму было возможно по единственному маршруту – шоссе №6, пролегающему через ущелье Миньяно, над которым с обеих сторон высились горы, а дальше протекала река Рапидо, и над всей местностью господствовала величественная Монте-Кассино.

Слева английский X корпус столкнулся с естественным препятствием в виде реки Гарильяно. 5 ноября англичане попытались выйти во фланг противника, захватив Монте-Камино – могучую гору с множеством мелких хребтов, но вскоре были остановлены 15-й немецкой моторизованной дивизией, находящейся в первом эшелоне обороны «линии Густава». Бойцы 201-й гвардейской бригады не смогли прорвать немецкую оборону и столкнулись с невозможностью даже вырыть окопы в скалистой почве горы, которую они прозвали «голозадой». Для укрытия пришлось под ледяным дождем строить стенки из камней. Когда немцы начали обстреливать их позиции из минометов, расположенных выше по склону, оказалось, что летящие во всех направлениях осколки камней представляют собой смертоносное оружие. Положение было отчаянным, и через несколько дней Кларку ничего не оставалось, кроме как приказать войскам оставить Монте-Камино, которая получила прозвище «гора-убийца». Отходя, они оставляли мертвых на позициях, с оружием, нацеленным на врага.

К северо-востоку, на горных лугах центральной части Апеннинского хребта, авангард наступающих американских 34-й и 45-й дивизий составляли итальянские козы: они подрывались на немецких минах, усеявших путь союзных войск. Но в целом приходилось признать неприятный факт, что союзники не научились вести боевые действия в горной местности. На таком сложном рельефе грузовой транспорт не мог добраться до передовых позиций. Задачу доставки продовольствия и боеприпасов по крутым, извилистым тропам пришлось взять на себя людям и мулам. Вниз на мулах перевозили мертвых. Погонщиками обычно были нанимаемые поденно угольщики, которые с суеверным страхом относились к своему печальному грузу. Раненых можно было спускать только ночью, по скользким, почти отвесным склонам, и это было тяжелое и опасное предприятие, как для санитаров, так и для лежащих на носилках раненых.

2 декабря днем, под проливным дождем, 900 артиллерийских орудий Пятой армии открыли интенсивный огонь по немецким позициям, в то время как промокшая до костей пехота союзников карабкалась вверх: англичане – по склонам все той же Монте-Камино, американцы во главе с 1-м отрядом спецназа – по горе Дифенса. К восходу следующего дня американский спецназ захватил гребень горы и приготовился отражать контратаки немцев. Бой за Дифенсу длился несколько дней, причем ни одна из сторон не проявляла милосердия к сдающимся в плен. Столкнувшись с грязными методами ведения войны немцами, американцы решили не брать пленных.

На юго-востоке англичане, наконец, овладели Монте-Камино, поэтому, оборона немцев, перерезающая шоссе №6, оказалась частично под угрозой с фланга. Кларк отдал приказ находящейся в северо-восточной части 36-й дивизии прорвать «линию Бернгардта» вблизи деревни Сан-Пьетро. Прежде всего, было необходимо захватить Монте-Лунго в юго-западной части ущелья Миньяно, так как располагавшаяся там немецкая артиллерия своим огнем могла преградить путь союзникам. Бригада итальянских альпийских стрелков, выказывая рвение в борьбе с бывшим союзником, который так жестоко обошелся с Италией, бросилась на штурм горы, но ее бойцов буквально косил сильнейший пулеметный огонь противника. Кларк даже попытался пустить в ход танки, но на каменистой местности от них было мало проку: танки сразу, же ломались или теряли гусеницы. После нескольких дней непрерывных боев и тяжелых потерь Монте-Лунго удалось взять наступлением с запада. Вскоре в руках союзников оказалась и деревня Сан-Пьетро. Немцы просто отошли на вторую линию обороны.

К середине декабря солдаты Кларка представляли собой жалкое зрелище – небритые, с влажными нестрижеными волосами и темными кругами под глазами от переутомления. Их одежда заскорузла от грязи, ботинки разваливались, кожа побледнела и покрылась морщинами от постоянной влаги. У многих был синдром «траншейной стопы». Крестьяне Сан-Пьетро, которые прятались во время боев в пещерах, вернулись в деревню и обнаружили руины на месте домов, вытоптанные огороды и вырубленные виноградники. На склонах почти не осталось деревьев, не пострадавших от артиллерийских обстрелов.

На адриатической стороне Апеннин Монтгомери вел свою собственную войну. Развертывание сил Восьмой армии проходило очень медленно из-за серьезных проблем в снабжении войск и особенно острой нехватки топлива, пока не были очищены от мин все гавани на побережье. Основная часть прибывающих в Бари грузов предназначалась для быстрого развертывания Пятнадцатой воздушной армии генерал-майора Джеймса Дулиттла на тринадцати аэродромах в окрестностях Фоджии.

Монтгомери теперь сознавал, что главной целью итальянской кампании стало, во-первых, связать максимальное число немецких дивизий, а во-вторых, дать возможность авиации союзников использовать аэродромы вблизи Фоджии для нанесения бомбовых ударов по Баварии, Австрии и бассейну Дуная. Горный ландшафт на юге центральной Италии благоприятствовал оборонительным действиям немцев и делал почти невозможным использование превосходящих танковых сил союзников. Оказалось, что в Италии немцы сражаются намного ожесточеннее, чем в пустыне. По словам одного военного корреспондента, немецкий солдат проявлял жестокость «в приказном порядке». Гитлеровцы расстреляли «весь канадский взвод, который попал в окружение, был отрезан от своих и подал сигнал о готовности сдаться». Что касается населения, то расстрелу на месте подлежало «любое гражданское лицо, обнаруженное в районе боевых действий, даже если оно там проживает».

Монтгомери хотел прорвать линию обороны и обойти немцев с фланга, обращенного к Пятой армии генерала Кларка, но во вторую неделю ноября пошли ливни, и пришлось отложить попытку форсировать реку Сангро. Раскисшая от воды земля стала непроходимой для танков, а сплошная облачность не давала возможности обеспечить прикрытие с воздуха. Разлившаяся река сносила понтонные мосты. 27 ноября, как только дождь слегка ослабел, 2-я новозеландская дивизия перешла Сангро, «и начался настоящий рукопашный бой за высоту».

В это время Монтгомери собрал всех военных корреспондентов, аккредитованных на Итальянском фронте. Он обратился к ним со ступенек своего автоприцепа, стоявшего в оливковой роще на холме, откуда открывался прекрасный вид на долину. Генерал был одет так, словно все еще маскировался под цвета пустыни: на нем были светлые замшевые ботинки, вельветовые брюки цвета хаки и гимнастерка с расстегнутым воротом, из-под которого виднелся шелковый шарф. Австралийский корреспондент Годфри Бланден пишет, что это был «маленький худощавый человечек с острым носом и проницательными голубыми глазами под начинающими седеть бровями. Говорил он сдержанно и четко, с едва заметной шепелявостью». Речь, в которой он изложил свои «главные принципы ведения войны», «прерывалась лишь щебетаньем попугайчиков и канареек, доносящимся из клетки, прислоненной к прицепу».

В начале декабря Монтгомери приказал 1-й канадской дивизии перейти в наступление вдоль побережья по направлению к Ортоне. В двадцати пяти километрах за Ортоной находился город Пескара и шоссе №5, ведущее через Апеннины в Рим. Командир канадцев генерал-майор Кристофер Воукс – огромный рыжеволосый мужчина – снова и снова бросал солдат в лобовые атаки против немецкой 90-й моторизованной дивизии. Сначала все шло успешно, но вскоре канадцы вышли к позициям немцев юго-западнее Ортоны, обороняющих ущелье, буквально нашпигованное минами. В течение девяти дней Воукс бросал в наступление батальон за батальоном, пока подчиненные не прозвали его «мясником». Монтгомери слал запросы, спрашивая, почему продвижение идет так медленно. Вскоре выяснилось, что канадцам противостоит не только мотопехота, но и части 1-й немецкой парашютной дивизии, которые распознали по круглым каскам парашютистов.

21 декабря канадцы прорвали линию обороны противника. Отряды немецких саперов-подрывников взорвали древний город у них на глазах, но парашютисты из 1-й дивизии продолжали держаться в развалинах еще целую неделю, заминировав практически все уцелевшие здания. Громадный Воукс плакал от злости: потери его дивизии за тот месяц составили 2300 человек, в том числе 500 убитыми и, кроме того, было много случаев полного изнеможения солдат, от которого люди становились, будто парализованными и не могли сказать ни слова. Монтгомери на время приостановил дальнейшее наступление.

У самого Монтгомери к этому моменту была сильно нарушена система снабжения. Массированный налет люфтваффе 2 декабря на порт Бари застал союзников врасплох. Были потоплены семнадцать кораблей, включая корабль John Harvey класса «Либерти», перевозивший 1350 тонн бомб с горчичным газом. Эти бомбы были доставлены в режиме полной секретности и должны были храниться на случай, если немцы прибегнут к использованию химического оружия. Порт был разрушен, горели поврежденные нефтепроводы. Загорелся и взорвался другой корабль – с 5000 тонн боеприпасов. Взрывы, буквально разорвавшие корабль John Harvey, убили капитана и всю команду и подняли огромные волны, вздымавшиеся с каждым взрывом. Горчичным газом накрыло всех, кто был выброшен в море, и многих в районе порта. Военные корреспонденты вскоре обнаружили, что любое упоминание об этом налете в каком бы то ни было виде запрещено цензурой.

Секретность во всем, что касалось горчичного газа, и смерть всех, кто был на корабле, привели к тому, что доктора, лечившие военнослужащих и гражданских, не могли понять, почему многие пациенты не могли открыть глаза и умирали, корчась от невыносимой боли. Определенная уверенность в диагнозе появилась у докторов только через два дня. Погибло более тысячи солдат и матросов союзников и неизвестное количество итальянцев. Сам порт не действовал до февраля 1944 г. Это был один из самых разрушительных налетов люфтваффе за всю войну.

Обе армии Александера теперь были обречены вести боевые действия в очень сложных условиях и с большими потерями. Южная Италия «была не самым счастливым местом в ту холодную зиму 1943», – отмечал один из ирландских гвардейцев. Самыми несчастными и нуждающимися из всех были простые мирные жители, готовые хватать любые остатки пищи или подбирать брошенные солдатами окурки. Выжить было очень непросто. В Неаполе обычные женщины предлагали себя за 25 центов или за банку консервов. В Бари, на Адриатическом побережье, «женщину можно было купить за пять сигарет». На не прошедших инспекцию борделях были таблички «Военнослужащим вход запрещен», но эти запреты, казалось, только раззадоривали многих солдат. Американская военная полиция, которую за белые шлемы прозвали «подснежниками», с большим удовольствием врывалась в такие заведения, проверяя, нет ли там военнослужащих. Уровень заболевания венерическими болезнями превысил отмеченный на Сицилии и поднялся до 10 процентов всего личного состава. Пенициллин стал доступен для лечения заболеваний, не связанных с боевыми ранениями, только в начале весны 1944 г., да и то его применение оправдывалось только целью возвращения в строй большего количества солдат.

Огромные поставки товаров, произведенных всесильной американской промышленностью, в порту Неаполя разворовывались, порождая огромный черный рынок, в то время как простые итальянцы чуть не умирали с голоду. Их запасы продовольствия, и так ничтожные из-за бестолкового управления во времена фашизма, были конфискованы немцами. Единственным съедобным продуктом, который не трогали немецкие оккупанты, были каштаны из горных лесов, которые они считали годными только для свиней. Итальянцы, не имея пшеницы, мололи каштаны на муку. В большом дефиците была соль, а значит, невозможно было забить свинью и засолить мясо, если, конечно, свиньи еще оставались там, где прошли немцы. Немецкие офицеры на местах и чиновники игнорировали обращения даже министра сельского хозяйства в новом правительстве Муссолини. Работать в поле было некому, так как немцы забирали всех итальянских мужчин на принудительные работы. Повсеместное недоедание неизбежно приводило к рахиту у детей. Но самым грозным убийцей, особенно в Неаполе, был тиф. Из-за нехватки мыла и отсутствия горячей воды болезнь быстро разносилась вшами, пока американцы не завезли в больших количествах ДДТ для обработки населения.

Черчилля, после Рождества выздоравливавшего в Марракеше после воспаления легких, раздражало отсутствие продвижения союзных войск на Итальянском театре боевых действий. Он снова стал горячо отстаивать составленный ранее генералом Марком Кларком план по обходу с флангов немецких позиций с помощью высадки еще одного морского десанта, но уже ближе к Риму. Эйзенхауэру очень не нравилась эта идея, известная под кодовым названием операция «Галька», но он и Монтгомери уже покидали Средиземноморье, направляясь в Лондон для подготовки операции «Оверлорд». Черчилль, после отбытия Эйзенхауэра и Монтгомери, стал как бы полным хозяином союзных войск в Италии и в определенной степени взял командование войсками на себя. Сам Кларк к тому времени уже не был так уверен в полном успехе операции «Галька», на которую выделялось всего две дивизии. Если Пятой армии не удастся прорвать «линию Густава», этот десант легко мог оказаться в окружении.

Операция по высадке и снабжению двух дивизий требовала значительного количества транспортных кораблей – около девяноста специальных десантных кораблей и 160 десантных катеров. Но большая их часть должна была в середине января 1944 направиться в Англию для подготовки к операции «Оверлорд». Черчиллю удалось, манипулируя фактами и датами, убедить Рузвельта, что операция «Галька» никоим образом не вызовет задержек. Брук, хотя и поддержал этот план, был не в восторге от того, что премьер будет играть роль главнокомандующего на Итальянском театре боевых действий. «Уинстон, сидя в Марракеше, теперь полон кипучей энергии и пытается оттуда выиграть войну, – записал в дневнике свежеиспеченный фельдмаршал британской армии. – Я молю Бога, чтобы он вернулся домой – там он все же будет под контролем».

Черчилль, вершивший дела из отеля «Мамуния», вызвал туда высших офицеров союзных войск со всего Средиземноморья. Он не желал слышать никаких возражений и отказался переносить запланированную дату 22 января, о чем его просили для проведения репетиций высадки. В качестве места высадки было выбрано побережье у Анцио, в ста километрах позади позиций немцев. Большинство присутствующих поддержало его план, чтобы выйти из патовой ситуации, но все хорошо понимали, что затея была крайне рискованной. Черчилль недооценивал проблемы снабжения и способность немцев опередить союзников и контратаковать десант, прежде чем на плацдарм будут доставлены подкрепления. Теперь все зависело от того, сможет ли Пятая армия форсировать Рапидо, захватить хорошо укрепленный город Кассино и, что сложнее всего, после этого взять горную крепость Монте-Кассино, возвышавшуюся над городом. Монте-Кассино не только была господствующей над округой высотой, но и обеспечивала отличный обзор всей территории для немецких артиллерийских наблюдателей.

X корпус англичан вновь должен был наступать на левом фланге, со стороны моря. На правом фланге Кларк благоразумно расположил недавно прибывший французский экспедиционный корпус в составе двух дивизий, закаленных сражениями в Северной Африке. Марокканские солдаты французского корпуса очень хорошо годились для боевых действий в горах. Они шли налегке, мастерски использовали любую складку местности и были беспощадны к врагам, бесшумно убивая их ножом или штыком. Главный удар должен был наноситься силами союзных войск в центре, на этот раз в направлении долины реки Лири, несколькими километрами южнее Кассино. При этом необходимо было под огнем противника форсировать реку Рапидо и затем, наступая через минные поля, устроенные на другом берегу, атаковать хорошо укрепленные позиции немцев, находящиеся на возвышенности.

План Кларка не блистал изобретательностью. Некоторые командиры дивизий испытывали сомнения, но открыто не возражали. Они подозревали, что одержимость Кларка идеей взятия Рима будет стоить жизни многим из их солдат. Тем не менее, от Кларка требовалось начать решительное наступление, чтобы обеспечить возможность успешного десанта у Анцио. Потрепанная в боях у Салерно 36-я дивизия должна была возглавлять наступление II корпуса на стоявшую над рекой Рапидо деревню Сант-Анжело, которую обороняла 15-я немецкая моторизованная дивизия. Южнее немецких позиций ночью 19 января английская 46-я дивизия переправилась через Гарильяно. Но вследствие быстрой контратаки немцев и действий немецких саперов, открывших шлюзы выше по течению реки, где в нее впадает река Лири, англичанам пришлось поспешно отступить. Мощный ревущий поток разметал все лодки, которые они использовали при форсировании реки.

Ночью 20 января 36-я дивизия начала в густом тумане выдвигаться к Рапидо. Многие подразделения заблудились, воцарился хаос. Немецкие саперы заранее пробрались на восточный берег реки и установили здесь большое количество мин. Когда, с трудом ступая, нападавшие волокли тяжелые резиновые штурмовые лодки, вдруг раздавался крик то одного, то другого бойца, которому оторвало взрывом ногу. Немецкие минометные расчеты, целясь на звук, тут же делали несколько выстрелов по тому месту, где только что кто-то подорвался на мине. Немецкие пулеметчики, ведя огонь по пристрелянным заранее целям, пробили многие из спущенных на воду лодок.

Батальоны, сумевшие переправиться на тот берег, были вскоре вынуждены отступить, и на следующий день командир дивизии получил приказ о форсировании реки заново. Во второй раз они добились большего успеха, но оказались скованы на маленьких плацдармах, под непрестанным орудийно-минометным обстрелом. В конце концов, остатки дивизии, потерявшей более 2000 солдат и офицеров, отвели. Эта безрезультатная и кровопролитная битва породила взаимные обвинения и поиски виновных и тогда, и в последующее время. Но она, наряду с наступлением англичан на левом фланге, убедила Кессельринга, что решающий момент близок. Он направил из резерва две моторизованные дивизии, 29-ю и 90-ю, стоявшие под Римом, на усиление «линии Густава» вдоль рубежей по Гарильяно и Рапидо. Из-за этого двумя днями позже участок Анцио – Неттуно остался без прикрытия.

20 января английская 1-я пехотная дивизия и американская 3-я дивизия, а также английские коммандос и три батальона американских рейнджеров под командованием полковника Дарби начали погрузку на суда в портах Неаполитанского залива. Парадный марш союзных частей при посадке на корабли в сопровождении духовых оркестров создавал впечатление проведения парада победы еще до начала битвы. Первый батальон Ирландского гвардейского полка маршировал под музыку «День святого Патрика». «Я был поражен, глядя на итальянцев, стоявших вдоль улиц – они приветственно кричали и хлопали нам, – писал один из них. – Я понял, что у многих гвардейцев были итальянские подружки в толпе, многие шли рядом с солдатами и дарили им цветы и сувениры». Секретность соблюдалась так плохо, что многие местные жители прекрасно знали, куда направляются солдаты.

Общее командование VI корпусом, а значит и операцией «Галька», осуществлял генерал-майор Джон П. Лукас. Он был добродушным человеком, производившим впечатление пожилого дядюшки с седыми усами и очками в тонкой оправе. У него отсутствовал инстинкт убийцы. Поэтому старшие офицеры не могли удержаться от того, чтобы дать пару дельных советов, почти все из которых оказались бестолковыми и бесполезными. Самый губительный совет поступил от самого генерала Кларка. Он сказал Лукасу: «Не высовывайся, Джонни. Я поступил так в Салерно и попал в неприятности». Кларк не поставил Лукасу четких и ясных задач. Он приказал только овладеть плацдармом на побережье и не ставить корпус под удар.

Всех поразило, что, несмотря на пышные итальянские проводы, немцы не подозревали ничего о планировавшейся высадке союзников у Анцио и Неттуно. Они были застигнуты врасплох. Когда американцы и англичане высадились ранним утром 22 января и спросили у местных жителей, где немцы, те в ответ только пожимали плечами и кивали в сторону Рима. Удалось поймать всего несколько немецких солдат, которые занимались в этих тихих, расположенных так далеко от линии фронта, местах заготовкой провианта и фуража для своих частей. Раньше здесь был курорт для фашистских функционеров из Рима.

Хотя немцы и не позаботились о возведении обычных укреплений в этом районе, они умышленно провели диверсии, нарушившие окружающую природную среду. В 1930-х годах, затратив огромные средства, Муссолини осушил Понтинские болота и поселил на этой территории 100 тыс. ветеранов Первой мировой для ведения хозяйства на осушенных землях. Комары, которые ранее были бичом этой местности, практически исчезли. После капитуляции Италии два немецких ученых из недр империи Гиммлера разработали план мести бывшему союзнику. Чтобы вновь затопить местность, были отключены насосы и открыты приливные шлюзы. Затем здесь выпустили особый вид малярийных комаров, способных выживать в соленой воде. Кроме того, для беспрепятственного распространения болезни немецкие власти конфисковали у итальянцев все запасы хинина. Местные жители не только потеряли кров над головой – более 55 тыс. из них на следующий год заболели малярией. Это был явный акт биологической войны.

Не подозревая об угрозе малярии, Александер и Кларк прибыли на дышавшее миром место высадки десанта. Их не беспокоило отсутствие у старших командиров желания продолжать наступление, а вот в передовых подразделениях начало расти чувство тревоги и уныния. «У всех нас было противное чувство разочарования, – писал один ирландский гвардеец. – Все до одного были настроены на решительное наступление на Рим. На нашей стороне была внезапность. Немцев поблизости не было. Что же, черт возьми, помешало наступлению нашей дивизии?» Среди англичан распространилось подозрение, что их придерживают, чтобы до Рима первыми дошли янки. При этом Лукас даже не настаивал на срочном продвижении вперед 3-й дивизии генерал-майора Луциана Траскотта, хотя это было остро необходимо для захвата лежащей к северу горной гряды, что позволило бы перерезать коммуникации немецкой Десятой армии по шоссе № 7.

Высадка союзников вызвала панику в Риме и в штабе Кессельринга, особенно из-за того, что он направил две резервные дивизии на Гарильяно и Рапидо. Новость о высадке разбудила его незадолго до рассвета, и он сразу же позвонил в Берлин. Немедленно был задействован план мероприятий на случай чрезвычайных обстоятельств – операция «Рихард», в рамках которой были переброшены дивизии из северной Италии, и отовсюду собраны подкрепления. Генерал кавалерии Эберхард фон Макензен должен был перевести свой штаб Четырнадцатой армии из Вероны. Штабу Десятой армии Фитингофа было приказано направить войска, не занятые в боевых действиях, назад к холмам Альбано и Колли Лациали, которые возвышались над прибрежной равниной Понтинских болот. Кессельринг особо настаивал, чтобы было доставлено столько орудий, сколько возможно в этой гористой местности. Но сначала он бросил в бой свою «летающую артиллерию»: люфтваффе применили против стоящих у побережья кораблей союзников самолеты-снаряды. Один расколол пополам английский эсминец Yanus, другой потопил ярко освещенный и четко обозначенный плавучий госпиталь. Еще одной опасностью для флота вторжения стали мины.

Наконец, 24 января английская 1-я дивизия на западной стороне плацдарма начала быстро продвигаться, и к началу следующего дня захватила небольшой городок Априлиа. Третья дивизия Траскотта начала наступление на Чистерну, где столкнулась с танковой дивизией Hermann Goering. Вскоре немецкая артиллерия, подтянутая по приказу Кессельринга на близлежащие возвышенности, начала непрекращающийся обстрел союзных войск, скопившихся в долине. Промедление Лукаса с захватом высот обернулось теперь катастрофой. Своим непонятным упрямством он упустил то огромное преимущество внезапности, которое у него было. Вина за это лежала также на Кларке и Александере, которым следовало бы оказать на него большее давление, чтобы начать наступление в первые двое суток после высадки на побережье. С другой стороны, можно конечно говорить и о том, что у VI корпуса Лукаса с его двумя дивизиями было слишком мало сил, чтобы наступать вглубь вражеской территории, обороняя при этом свои фланги, и о том, что весь план операции имел слишком много изъянов.

К тому времени, когда 28 января Кларк во второй раз прибыл на плацдарм, быстро стянутые немецкие войска уже превосходили силы вторжения союзников численностью всего 60 тыс. человек. Еще больше немецких подкреплений было на подходе. Благодушные представления союзного командования о том, что их воздушная мощь не позволит немцам в полной мере развернуться, оказались иллюзией. Тем временем огонь немецкой артиллерии становился все плотнее. У восемнадцатилетней итальянки, находившейся в группе местных жителей и солдат, пытавшихся укрыться от обстрелов на кладбище, начались роды. Пока ее мать возносила молитвы всем святым, капрал Королевской медицинской службы принял здорового мальчика, будто делал это каждый день.

Когда на следующую ночь рейнджеры Дарби и части 3-й дивизии Траскотта начали наступление, они натолкнулись на немецкие войска, численность которых оказалась в несколько раз больше, чем ожидалось. Союзникам пришлось отступить. Повторное наступление стало настоящей катастрофой для американских рейнджеров: многие были убиты или попали в плен. Позже немцы издевательски провели этих пленных маршем по Риму на глазах фотографов и операторов кинохроники Deutsche Wochenschau. Гитлер, одержимый идеей о символическом значении столиц, был полон решимости не сдавать столицу своего главного союзника и выделил Кессельрингу даже больше ресурсов для обороны Италии, чем тот запрашивал.

Полковые медпункты союзников, и эвакогоспитали уже не справлялись с количеством раненых, по мере того как усиливались обстрелы немецкой артиллерией. Небольшие боевые группы немцев проникали на позиции союзников по всему периметру обороны. Эта битва состояла из «ряда коротких, интенсивных боестолкновений, – писал сержант ирландских гвардейцев. – Огромное количество водоотводных каналов и глубоких ирригационных канав позволяло врагу скрытно приблизиться и мгновенно напасть». Из-за плотной облачности союзные войска оказались лишенными авиационной поддержки. Американским и английским частям пришлось зарываться глубоко в землю в ожидании неизбежной мощной контратаки войск Макензена, силы которого, получив новые подкрепления, теперь насчитывали до 100 тыс. солдат и офицеров.

Десанты в Анцио не смогли ослабить оборонительных позиций Десятой немецкой армии на реках Гарильяно и Рапидо. Их оплотом был монастырь бенедиктинцев на вершине высокой горы Монте-Кассино. Но менее чем в десяти километрах к северо-востоку французский корпус, состоящий из двух североафриканских дивизий под командованием генерала Альфонса Жюэна, переправился через реку Секко и захватил Монте-Бельведере в глубине «линии Густава». В ходе ожесточенных боев в горах французы потеряли 8000 человек. А в это время в долине реки Рапидо безостановочно продолжались артиллерийские дуэли между союзниками и немецкими войсками.

Тридцатого января американская 34-я пехотная дивизия, которую до этого немцы вынудили отступить, смогла вброд перейти реку Рапидо севернее Кассино. Следующие несколько дней дивизия с боями продвигалась вперед от холма к холму за горой. Но битва за город Кассино и за саму Монте-Кассино, в холоде и снежных метелях, шла с переменным успехом. Уставшую и потрепанную в ходе упорного наступления 34-ю дивизию вскоре пришлось сменить 4-й индийской дивизией.

К тому времени командование данным участком фронта перешло к генерал-лейтенанту Бернарду Фрейбергу, командиру новозеландского корпуса. Огромный бесстрашный Фрейберг, которого английские коллеги называли «медведем с крошечными мозгами», смотрел на вещи просто. Он пришел к заключению, что огромный монастырь бенедиктинцев на Монте-Кассино неприступен, если продолжать в том же духе. Вместо того чтобы пытаться сохранить его невредимым, как ранее требовали Эйзенхауэр и Александер, союзникам надо полностью его разрушить. Он верил сомнительным сообщениям, что немцы тайно превратили монастырь в крепость, а сообщения о том, что там полно беженцев, отметал. Против разрушения великого монастыря были генерал Жюэн, Кларк и командир II корпуса американцев. Но Александер решительно поддержал Фрейберга. Слишком настойчиво требовал результатов Черчилль в Лондоне.

4 февраля началось наступление Макензена на удерживаемый англичанами выступ у Анцио, причем наступающие части гнали впереди себя по минным полям огромное стадо овец. Главный удар приняли на себя 1-й батальон Ирландского гвардейского полка и 6-й батальон Шотландского полка Гордона. На них двинулась немецкая пехота, поддержанная танками T–IV. 1-я пехотная дивизия вынуждена была отступить, потеряв 1500 человек, из них 900 пленными. Другое наступление немцев, на Априлиа, началось через три дня. И снова их прорыв к морю удалось сдержать только массированным артиллерийским огнем, в том числе с кораблей, стоявших вблизи побережья.

Находившийся в Wolfsschanze Гитлер, тщательно изучив подробные карты плацдарма союзных сил на побережье у Анцио, передал Макензену тщательно разработанный приказ нанести мощный удар по противнику с целью его полного уничтожения. Он явно хотел дать союзникам урок на будущее, чтобы предостеречь их от надвигающейся более масштабной высадки через пролив Ла-Манш летом того года. 16 февраля бои на плацдарме стали еще интенсивнее. 3-я немецкая моторизованная дивизия и 26-я танковая дивизия снова пошли в наступление на Априлиа, а также атаковали участок фронта на стыке американской 45-й дивизии и недавно прибывшей английской 56-й дивизией. Через два дня Макензен бросил в бой все свои резервы.

Немецкая мотопехота наступала почти в наполеоновских порядках, колоннами, по тому же направлению от Каррочето. Их приближение было замечено артиллерийскими наблюдателями, и уже через несколько минут батареи союзников развернулись по направлению к немцам. Открыв ураганный огонь, они смешали ряды наступающих. Американские солдаты прозвали эту дорогу, по которой так смело, наступали немецкие части, «дорожкой для боулинга». Потери союзников были велики, но и Макензен потерял более 5000 солдат.

Под давлением Александера Кларк вернулся на плацдарм у Анцио, чтобы снять Лукаса с должности командира VI корпуса и заменить его Траскоттом. Ирония этого решения состояла в том, что оно было принято как раз тогда, когда ход сражения стал складываться в пользу союзников. Не учел этого и Черчилль, когда он неделей позже на заседании начальников штабов в Лондоне сделал знаменитое замечание об Анцио: «Мы хотели высадить дикую кошку, которая рвала бы кишки “бошам”. А вместо этого выбросили на берег огромного кита, бьющего хвостом по воде».

29 февраля Макензен, по приказу Кессельринга и ставки фюрера, начал еще одно крупное наступление на плацдарм союзных войск в районе Анцио. Артиллерия союзников выпустила по наступающему противнику 66 тыс. снарядов. Гитлер следил за этим крошечным клочком земли в дюжину километров у Анцио с таким же вниманием, как за положением дел на Восточном фронте. Но он не желал признать, что его войска не могут победить, не имея достаточного количества боеприпасов для артиллерии и прикрытия с воздуха, в, то время как союзники становились с каждым днем все сильнее и сильнее в этой Materialschlacht – битве вооружений. Кессельринг, наоборот, к тому моменту уже понимал, что в Италии пройден поворотный момент войны. Вермахт не долго мог продолжать расходовать живую силу и технику такими темпами, сражаясь против врага с почти неисчерпаемыми ресурсами огневой мощи, имеющего столько артиллерии и боеприпасов. Под Анцио три четверти потерь вермахта в живой силе были следствием артобстрелов со стороны англо-американцев.

Весь разрушительный потенциал союзников был приведен в действие 15 февраля на Монте-Кассино. Накануне вечером над древним монастырем были сброшены листовки, призывавшие всех, кто в нем укрывался, покинуть это место как можно быстрее ради собственной безопасности. Но из-за неразберихи и подозрений ушли немногие. Аббат не мог поверить, что союзники способны на такое. Волны «летающих крепостей» Б-17, «митчеллов» Б-25 и «мародеров» Б-26 одна за другой сбрасывали свой смертоносный груз на вершину горы. Затем вся артиллерия Пятой армии из долины реки Рапидо открыла шквальный огонь по монастырю. Было убито несколько сотен беженцев.

План Фрейберга дал отрицательные результаты абсолютно во всем. Ему не удалось начать наступление еще довольно долго после того, как самолеты союзной авиации окончили бомбардировку монастыря. А когда наступление все же началось, оно оказалось плохо скоординированным и недостаточно сильным. Бомбардировка дала немцам право и возможность превратить частично разрушенный монастырь практически в неприступную крепость. А попытки союзников возложить всю вину за разрушение монастыря на немцев ложными заявлениями о том, что они оккупировали монастырь, были решительно опровергнуты аббатом, беседа которого с генералом танковых войск Фридолином фон Зенгером и командиром XIV танкового корпуса Эттерлином было снято на кинопленку.

Теперь основной целью Фрейберга стал город Кассино, который в то время обороняла 1-я немецкая парашютно-десантная дивизия, но его решение о наступлении силами 2-й новозеландской дивизии и 4-й индийской дивизии было сведено на нет беспрестанными дождями. Танкам требовалась сухая земля, а все вокруг превратилось в болото. Когда 15 марта дождь прекратился, город подвергся ударам союзных бомбардировщиков и артиллерии. Вопреки заявлениям экипажей бомбардировщиков Пятнадцатой воздушной армии, этот налет не был их лучшим достижением с точки зрения навигации и точности бомбометания. По ошибке ударам подверглись пять других городов, а американские самолеты умудрились отбомбиться почти по всем формированиям своих союзников: по индийской дивизии, по штабу английской Восьмой армии, по недавно прибывшим полякам и по штабу французского генерала Жюэна. Погибло 350 солдат и офицеров союзников и 75 мирных жителей.

Город Кассино обороняли небольшие силы, что было стандартной тактикой немцев в ожидании крупного наступления. Основная часть парашютистов была отведена на второй и третий рубежи обороны. Последовавшей атаке Фрейберга не способствовали и завалы обломков на улицах, и огромные воронки. Танки «шерман» не смогли пройти через завалы на улицах города, а затем, вопреки обнадеживающим прогнозам погоды, небо снова затянули тучи и пошли проливные дожди.

Немецкие парашютисты обороняли разрушенный город с убийственным мастерством. Новозеландцам, которые стремились отомстить за свое поражение на Крите, вполне хватало храбрости и решительности, как доставало их и индийской дивизии, особенно 9-му стрелковому полку гуркхов. Но, к неудовольствию Кларка, Фрейберг двигался в своем темпе, не выказывая тактического блеска и упорно продолжая делать одно и, то же. Сражение длилось восемь дней, и корпус Фрейберга потерял в два раза больше людей, чем немцы. Разрозненные отряды, в том числе отряд гуркхов, которые ценой больших потерь захватили холмы, были отведены назад. Затем отвели и весь корпус – потрепанный, озлобленный и подавленный.

Тем временем у Анцио проявился цикличный характер войны в Италии, когда союзники нарастили свои силы на плацдарме до 100 тыс. человек, вновь сравнявшись численностью с немцами. Но к этому времени один из районов самых ожесточенных боев превратился в место рутинных ночных столкновений патрулей. Солдаты выращивали овощи и покупали у эвакуируемых итальянских семей скот. От скуки солдаты делали ставки на все: от тараканьих бегов до бейсбола. На продаже самогона из самодельных перегонных кубов американцы демонстрировали свою предприимчивость. «Самогонщики из 133-й пехотной дивизии смешали пятьдесят фунтов браги из изюма со щепоткой ванили, выдавая это за напиток под названием “Напиться в Париже”». Англичане ловили крыс, собирали в мешки от песка и швыряли, как взрывпакеты, в немецкие траншеи. Значительно возросло количество случаев самострела, очевидно, от ожидания страха, а не от самого страха. Вскоре психиатры заметили, что количество случаев боевых стрессовых состояний всегда возрастало на окруженных плацдармах. Их количество резко падало только с началом военных действий.

23 марта, на пике сражений за Кассино, итальянские партизаны в Риме устроили засаду на отряд немецкой полиции, маршировавший по улице. Взбешенный Гитлер потребовал ответных действий: 10 казненных итальянцев за каждого убитого немца. Начальник СС в Риме Капплер отобрал 335 заложников для расстрела на следующий день у Ардеатинских пещер в предместье города. Охота Капплера на евреев была менее удачной: всего 1259 евреев было схвачено и отправлено в Аушвиц. Большую часть прятали итальянцы, в том числе и католическая церковь, хотя папа Римский не осудил нацистские репрессии против евреев.

По ту сторону Адриатики, в Югославии, немецкие репрессии ужесточились еще больше. Гиммлер распорядился о призыве боснийских мусульман в ряды 13-й горнострелковой дивизии СС Handschar для борьбы с партизанами Тито, которых боснийцам представляли как ненавистных сербов. Боснийцы носили серые фески с эсэсовскими значками черепа. На самом деле все больше партизан представляло разные народы Югославии, тогда как состоявшие почти исключительно из сербов четники генерала Михайловича уклонялись от борьбы с немцами после ужасных репрессий октября 1941 г. С другой стороны, коммунистические силы Тито старались наращивать масштабы борьбы, не испытывая никаких угрызений совести и рассчитывая, что зверства немцев послужат росту их рядов. Когда англичанам стало ясно, что четники колеблются, Управление специальных операций отозвало состоявшую при тех военную миссию и увеличило поддержку войск Тито. С базы УСО в Бари по воздуху доставлялась помощь, а 2 марта 1944 г. начались налеты союзников с аэродрома Фоджиа на цели в Югославии.

По мере усиления бомбардировок союзниками Германии, Гитлер требовал отмщения и беспощадных ударов по Британии, но большинство простых немцев уже устало от демагогии нацистов. Мирные жители хотели защиты от американских и английских бомбардировок и радостных вестей об окончании войны. Приветствие «Хайль Гитлер!» и вскидывание руки теперь использовали лишь самые убежденные сторонники партии. Свержение Муссолини в Италии вызвало у многих немцев ложный оптимизм, но эти два режима и их властные возможности были абсолютно различными. Чтобы упрочить власть нацистов в Германии, Гитлер назначил рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера также и министром внутренних дел. Но, к отчаянию Геббельса, Гитлер еще больше оторвался от немецкого народа и по-прежнему отказывался посещать раненых солдат и пострадавших от бомбардировок граждан.

Сознательно или нет, но Гитлер сделал все, чтобы сжечь все мосты. Иного выхода, кроме победы или полного уничтожения, для него не существовало. Если раньше он обещал неизбежную победу нацизма, то теперь абсолютно бесстыдно мог пугать немцев ужасами поражения, не допуская никаких изменений и не признавая своей ответственности за возникшее катастрофическое положение. В недавних неудачах Гитлер винил вероломных французов в Северной Африке и еще менее надежных итальянцев, а также отсталых генералов вермахта, которые не имели нацистской убежденности и не выполняли его приказы.

В редкие минуты просветления Гитлер, казалось, предвидел, чем закончится война. Он, во всяком случае, был последователен в своих социал-дарвинистских убеждениях о примате силы. После Сталинградской битвы он стал применять это понятие и к своим согражданам. Он говорил Геббельсу, что «если немецкий народ оказался слаб, то не заслуживает ничего другого, как только быть уничтоженным более сильными народами, и жалеть его не стоит». Чем ближе было падение рейха, тем чаще фюрер возвращался к этой мысли.

Глава 36.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: