Корея становится империей

В марте 1897 г. под давлением Общества Кочжон вернулся во дворец, но не обратно в Кёнбоккун, а во дворец Кёнъугун (ныне Токсугун), который был меньше размером, но находился поблизости от иностранных миссий.

Заметим, однако, что возвращения вана требовали не только прогрессисты. Люди вроде Хон Чжон У (убийца Ким Ок Кюна занимал весьма важный пост наставника-секретаря при наследнике престола) также собирали конфуцианскую молодежь и писали петиции с требованиями, чтобы ван вернулся в свой дворец и изгнал из страны иностранцев^[553].

После возвращения во дворец ван Кочжон поставил на руководящие посты представителей умеренной группировки и учредил новые органы, в том числе Комитет по законодательству. Затем, не без влияния Со Чжэ Пхиля, он решил принять титул Императора. Корея должна была не на словах, а на деле сравняться с окружающими державами. Именно поэтому члены Общества, воспитанные внешне в совсем другой внешнеполитической парадигме, уделяли такое большое внимание изменению статуса корейского государства и переименованию его в империю.

Понятно, что с точки зрения европейца, привыкшего к иному наполнению понятия «империя», корейские потуги выглядят смешно. Но стоит помнить, что в рамках китайской геополитической модели единственным истинно независимым монархом является император, а ван с точки зрения титулатуры ближе к герцогу, чем к королю. Принятие ваном титула императора потому должно было поставить его вровень со всеми соседями. Тем более, что исторически сложилось так, что правители Китая, России и Японии носили титул императоров.

Однако в депеше наверх российский посланник описывал мотивы вана несколько иначе: «Король бесповоротно решил принять титул императора. … Я всячески старался отговорить его от этого, уверяя, что никто его нового титула не признает. Король вчера объяснил мне, что на признание и сам он мало рассчитывает, но вынужден к этой мере происками отца своего и вдовствующей королевы, старшинство над которыми в глазах народа он приобретет, только приняв новый титул, чем и лишит их возможности свергнуть его родительской властью с престола, заменив внуком тайвегуна (т. е. тэвонгуна), проживающим в Англии. Король желал бы лишь, чтобы Государь Император (России) милостиво согласился, не признавая его, не отказывать ему прямо, а просто продолжать давать королю его теперешний титул; боится, чтобы официальный отказ наш не возбудил против нас всю страну, в особенности если бы мы приняли на себя почин отказа»[554].

Кстати: А.В. Пак отмечает, что предложение стать императором было сделано Кочжону еще в 1895г., но тогда он боялся выглядеть смешным[555].

12 октября 1897г. Кочжон принял императорский титул. Страна также была переименована из Чосон (Страна утренней свежести) в Тэхан (Великая Хан). При этом иероглиф «хан», обозначающий корейцев как этноним, должен был указывать на древность Кореи и ее самостоятельные этнические корни, так как территория, занимаемая в старину этими родоплеменными образованиями, никогда не была территорией Китая.

Законодательной основой Корейской империи стал юридический кодекс Попкю Юпхён ( «Законодательное уложение), кодифицированный в январе 1899 г.

Русские уходят…

Советская историография очень любила Общество за относительный прогрессизм, оставляя в тени то, что Со Чжэ Пхиль активно выступал как против низкопоклонства перед Китаем, так и против русского влияния[556]. Между тем западные историки и ряд корейских историков, наоборот, подчеркивают антирусский аспект деятельности Общества, как будто его деятельность была реальной борьбой за независимость страны в условиях острой угрозы закабаления.

Таким настроениям было несколько причин. Во-первых, с точки зрения борьбы фракций Общество независимости стоит считать проамериканской группой, естественно сдерживающей российские интересы. К тому же, хотя у Российской империи не было намерения сделать Корею вассальной страной, и нападки Общества на Россию не были стратегически обоснованными, многие члены общества искренне верили в то, что «Россия - жадный тигр, который смотрит на весь мир, как на кусок мяса»[557] и воспринимали пребывание вана в русской миссии как ее доказательство.

Во-вторых, как мы писали ранее, двор ориентировался на Россию потому, что из всех оставшихся кандидатов в сюзерены РИ наиболее подходила традиционалистам, - абсолютная монархии, сохраняющая старую структуру общества, включая сословные привилегии. Соответственно, чиновники из консервативных группировок стали из прокитайских пророссийскими[558], в то время как Общество выступало за продолжение реформ.

В-третьих, по мнению В.М. Тихонова, сыграла свою роль активность нового посланника А.Н. Шпейера, который окончательно заменил Вебера в сентябре 1897 года. От последнего он отличался большей решительностью (обратим внимание на то, что, бегство вана в русскую миссию произошло именно в тот период, когда главным в миссии считался он, а не Вебер) и некоторой бестактностью, которую отмечал и его коллега[559]. Более грубое отстаивание им российских интересов вызвало большее противодействие.

С февраля 1897 г., после приглашения на службу русского финансового советника и военных инструкторов члены Клуба устраивали сидячие митинги и бомбардировали двор антирусскими петициями[560]. Аналогичные демонстрации устраивались и перед российской миссией с требованием вану не ронять своей чести и достоинства и вернуться во дворец: «Если вы, как правитель страны, не будете жить в (вашем) дворце, а продолжите находиться в иностранной миссии, это не только станет пятном на вашей репутации но и приведет к тому что иностранцы будут презирать нас»[561].

Однако надо сразу же обратить внимание на то, что «иностранцы» в этом тексте не значит «иностранцы вообще»: речь шла не о борьбе с институтом западных финансовых советников вообще, а именно с русским финансовым влиянием. Англичанин М. Л. Браун, который находился на этом посту до и после Алексеева и был тесно связан как с американскими, так и с японскими предпринимателями, их вполне устраивал[562].

К февралю 1897 г. отношения вана с русскими окончательно ухудшились, и, не дав даже прощальной аудиенции, он «съехал» из русской миссии, хотя планировал оставаться там до весны. Практически сразу же после этого был дан от ворот поворот русским искателям концессий. И вообще экономический климат стал менее благоприятным для русских.

В мае 1897 г., впервые со времени открытия русской миссии в Сеуле, были расклеены антироссийские прокламации, в которых переход Коджона в русскую миссию изображался как следствие деятельности изменников-заговорщиков, подговоривших вана покинуть свой дворец. Затем этот текст попал на страницы «Independent»[563].

Летом 1897 г. К.И. Вебер натолкнулся на сопротивление проамериканской фракции предоставления российским предпринимателям горнорудных концессий. Ему удалось продавить перевод Ли Ван Ёна из министров иностранных дел в министры образования, но эта мера вызвала недовольство США и проамериканских сил, включая Общество. В такой ситуации окончательно сработал принцип «враг моего врага – мой друг», и в октябре 1897 г. под нажимом Шпейера на ключевые министерские посты были назначены консерваторы. Это наложилось на конфликт Алексеева и Брауна и окончательно сдвинуло Тоннип Хёпхве на антироссийские позиции[564]. Консерваторов (заслуженно) обвиняли в коррупции, вынуждали подавать в отставку и даже устраивали компании неповиновения среди чиновников[565].

Так, в январе 1898 г. деятельность Клуба сорвала переговоры о строительстве угольной станции для нужд русской тихоокеанской эскадры на о. Чорёндо на рейде Пусана[566].

Петиции при этом продолжались, и текст одной из них есть в депеше Алексеева: «В настоящее время нет у императора людей, которые могли бы помочь в делах управления. Каждый день все меняется: войсками и финансами распоряжаются иностранцы, отнявшие всю власть. Под предводительством главного (вдохновителя) Юн-чихо составим и подадим прошение. Послужим Императору и поклянемся восстановить самостоятельное государство»[567].

Не обошлось и без поиска врагов, и здесь главной демонизированной личностью оказался переводчик Ким Хон Юк, который отвечал за внешние сношения вана и имел право входить к нему без доклада в любое время[568].

В феврале члены Общества потребовали выдать его властям как предателя, а 10 февраля 1898 г. организовали на него покушение. Вот как рассказывает об этом покушении российский источник: «направляясь обычно кратчайшей тропинкою к боковой калитке Миссии, Ким-пан-са был окружен несколькими людьми, которые и схватили его, обратив в бегство двух сопровождающих переводчика полицейских. Каким-то чудом удалось Ким-пан-се вырваться из рук злодеев, один из которых бросился наносить ему удары саблею. Крик о помощи был услышан несколькими китайцами из английской миссии, которые и поспешили к месту свалки. Нападавшие скрылись. Отклонив поздние услуги прибежавших из дворца солдат, Ким-пан-са поднял брошенную на дороге саблю и самостоятельно добрался до Миссии»[569].

Исполнителей схватили тотчас, но затем дело замяли, так как, несмотря на контроль с самого верха, ссориться с Обществом независимости никто не хотел, в результате чего объективный полицмейстер, который вел дело, даже просил русскую миссию об убежище.

С покушением связана еще одна интересная история. Утром того же дня, когда был ранен переводчик, Общество независимости подало королю петицию об удалении из Сеула всего русского. Однако, по словам Алексеева, второпях вместо «русского» подписанты написали «иностранного», после чего сочувствовавший Обществу принц Ли Чжэ Сон (в тексте Алексеева – Ли Джи Сун) пытался подменить документ, но был «застукан» Ким Хон Юком, из-за чего и нанял убийц последнего.

Покушение, естественно, вызвало изрядный скандал, - представители Англии и Германии объявили, что это провокация самих русских[570], в Тихонов упоминает, что Шпейер потребовал от вана явиться в российскую миссию и принести личные извинения[571]. Националистические настроения только подскочили, и Алексеев пишет, что корейские офицеры из числа обученных русскими инструкторами были готовы «срыть Клуб независимости до основания», а. Шпейер бомбардировал Петербург записками о том, что проявление осторожности превращается в утрату возможности реализовать свое влияние.

Из переписки Шпейера с министром иностранных дел Н. Н. Муравьевым видно, как болезненно был воспринят отход короля от пророссийских позиций, хотя, по словам Муравьева, «непосредственное вмешательство в различные отрасли управления страны никогда не составляло нашей задачи». В письме Шпейеру от 19 февраля 1898 г. Муравьев предлагал впрямую запросить вана о том, какой позиции он придерживается, и если российская помощь в лице дворцовой охраны, инструкторов и финансового советника представляется ему лишней, принять меры. В ответной телеграмме от 28 февраля Шпейер предлагал потребовать от вана уволить одновременно с российскими всех иных иностранных советников, не принимать благодарственного посольства, которое ван собирался отправить в Петербург, и потребовать строжайшего наказания заказчиков и исполнителей покушения на переводчика. В случае неисполнения этих требований Шпейер предлагал занять российскими войсками северные провинции Кореи по линии Пхеньян - Вонсан, «иначе мы не можем надеяться выйти с честью из нынешнего затруднительного положения»[572].

Муравьев, однако, пояснил, что «спускать флаг и занимать северные провинции совершенно не входит в виды нашего августейшего монарха». «В высочайшие предначертания государя императора не входит мысль о занятии Северной Кореи нашими войсками, что было бы явным нарушением неоднократно провозглашенного нами принципа независимости этой страны, ограждение коей составляло нашу постоянную заботу»[573]. Но раз Корея считает, что достигла того уровня самостоятельности, который позволит ей обойтись без советников, так тому и быть, но «счеты с корейским правительством следует покончить»[574]. Настолько, что российская миссия не должна была идти на контакт с Кочжоном и даже официально объявила ему, чтобы он не пытался снова искать у неё убежище.

10 марта 1898 г. на центральной ули­це Сеула Общество собрало огромный (с участием более 10 тыс. человек) митинг, на котором российское участие в де­лах управления страной подверглось особым нападкам. Поэтому, чувствуя все больший накал страстей, Шпейер направил корейскому монарху письмо с вопросом о целесообразности дальнейшего при­сутствия русских военных инструкторов и финансового советника К.А. Алексеева[575].

Полученный 12 марта ответ был отрицательным[576], и уже 19 марта 1898 г. финансовый советник и военные инструктора покинули Сеул. Перед отъездом Кочжон вызвал к себе Алексеева и объяснил ему, что ему очень жаль с ним расставаться, но иначе он поступить не мог, иначе принц Ли Чжи Сун задушил бы его. Алексеев оставил пост финансового советника, вручив корейской стороне под расписку «1278127 долларов чистой экономии» и пробыв на этом посту всего около полугода[577]. Финансы и таможни страны снова оказались в руках Брауна[578].

Что же до переводчика Кима, то в августе того же года после кампании в прессе по ложному доносу он был сослан, а позднее обвинен в попытке отравить вана [579]. Х.Хальберт утверждает, что вану пытались подмешать что-то в кофе, и расследование привело к поварёнку, который признался, что сделал это по приказу друга Ким Хон Нюка. Как Ким, который находился далеко в изгнании, мог быть к этому причастен, сказать трудно, но представители общества решили сделать его козлом отпущения[580]. 11 сентября 1898 г. был собран массовый митинг, где с одной стороны, Общество требовало его обвинения и казни, а с другой, чтобы к Киму не применялись «традиционные пытки»[581]. Оба требования были исполнены.

Разгон Общества

В период пребывания Коджона в российской миссии деятельность «Тоннип Хёнхве» целиком отражала устремления двора и его проамериканской фракции[582]. Но на протяжении всей второй половины 1896 года пропасть между партией независимости и консерваторами продолжала увеличиваться[583]. Стремительность планов членов Тоннип Хёпхве начала пугать двор, и еще в октябре 1896 г. он начал предпринимать меры для того, чтобы ограничить влияние Общества и сократить количество проводимых им массовых мероприятий.

Это хорошо видно по истории с книгой «Юхак кёнгви» («Основа и содержание конфуцианства»), которую написал министр образования Син Ги Сон (1851-1909). Этот труд не только критиковал христианство, но содержал пассажи типа «пример мерзости варварских обычаев недостоин того, чтобы о них серьёзно рассуждать… Люди Запада оскорбляют Небо и стремятся изменить общественные порядки во всём мире… Они достойны проклятья»^[584]. Заявления подобного рода вызвали протест со стороны иностранных послов в Сеуле и Син лишился должности. Однако, ультраконсерваторы, включая Хон Чжон У продолжали занимать высокие посты в правительстве[585].

Уже в декабре 1897 г. корейское правительство начало критиковать Тоннип синмун за излишне разоблачительный тон. Со был вынужден уйти в отставку, но передал руководство газетой Юн Чхи Хо[586].

Не поддерживали Со Чжэ Пхиля и американские власти. Обращение к гражданам США от их генконсула от 11 мая 1897 г. требовало от любого американского гражданина быть сторонним наблюдателем и не вмешиваться «в дела, которые находятся в компетенции местных властей». Американцам предписывалось даже не давать советов и держать себя в рамках законной деятельности[587]. (Ранее, кстати, Госсекретарь США запретил своему посланнику действовать совместно с русскими в защиту вана [588]).

А в стремлении удалить Со от государственных дел консервативные политики активно использовали доктора Аллена, имевшего на короля большое влияние. Против Со выступал еще один американец, некто Вильямс, который в своих речах и статьях сравнивал его с Дон Кихотом[589].

В такой критике есть значительная доля правды. Многие историки отмечают определенную отдаленность Общества независимости от народа и отсутствие у его лидеров реальных организаторских способностей. Хотя часть его членов обладала высокой харизмой и могла заводить массы, у них не хватало таланта на то, чтобы поддерживать эту энергию на постоянном уровне. Тот же Б. Камингс не считает Общество независимости адептом демократии и современного гражданского общества и приравнивает его к группировке Ким Ок Кюна с единственным исключением: если первая группа находилась под влиянием японского реформизма, то Со Чжэ Пхиль и его последователи «находились в плену американского прогресса, понося и критикуя при этом достижения своего собственного народа»[590]. М. Н. Пак также квалифицировал Общество как проамериканскую фракцию.

Просветительство понималось членами Общества как простое копирование западных обычаев. Это подчеркивает даже момент с Воротами независимости^[591]. Снос старых Ворот и строительство новых, весьма напоминающих парижскую Триумфальную Арку, можно трактовать не как приход прогресса, а как демонстративный акт, призванный подчеркнуть смену ориентации страны с прокитайской на проевропейскую (точнее, на проамериканскую) и символизирующий не фактическую независимость Кореи, а не менее слепое заимствование идей и ценностей западной демократии.

К тому же, несмотря на весь поднимаемый шум, деятельность политических партий и газет ограничивалась, в основном, Сеулом и прочими крупными городами. Большинство населения страны мало представляло себе большую политику, и, по мнению южнокорейского историка Ли Джон Сика, чувство прогресса было развито слабо и предпосылок для проведения широкомасштабных реформ не было.

Сначала, в начале 1898 г., Общество покинули старые политические лидеры (в том числе Ли Ван Ён). В мае 1898 г. был вынужден вернуться в Штаты Со Чжэ Пхиль. Помимо внешнего давления, Корея не пришлась по вкусу Мюриель[592].

К весне-лету 1898г. члены Общества уже не занимали постов в центральной администрации. Не имея уже возможности задействовать официальные каналы, они попытались вернуться в политику как «представители народа», опирающиеся на массовые митинги[593]. К моменту собрания марта 1898 г Общество имело филиалы по всей стране и насчитывало более 4000 членов[594].

Однако массовые демонстрации, которые, показали всем силу Тоннип Хёпхве и поспособствовали сворачиванию российской активности, – вскружили голову части его руководства и радикальным элементам. Хотя Юн являлся человеком здравомыслящим, он не мог контролировать «молодую кровь» [595]. Наиболее громкие проекты Общества, наподобие организации Ассамблеи или попыток превратить Государственный совет в аналог парламента, половина которого избиралась бы из числа членов «общественных ассоциаций» (читай «Общества»), относятся именно к этому периоду. Так, уже с апреля 1898 г. общество начало требовать реформы судебной системы[596].

Между обществом и двором началась активная переписка. 10 июля 1898 г. в ответ на очередную петицию Кочжон писал: «То, о чем вы просите, вызвано вашей обеспокоенностью о благе страны и любовью к народу. Однако, если вы желаете сохранить свои должности за собой, вы не должны впредь столь безрассудно вмешиваться в дела правительства».

Юн Чхи Хо в ответной петиции 19 июля не медлит: «… опасность для страны исходит не только от злоупотреблений властью и от советников вашего величества, но, мы боимся, что ваше величество сами ставите себя в опасное и сложное положение… ваше величество должны улучшить законы и пересмотреть ваши поступки». Это ван проигнорировал и общество перешло к психологическому давлению, снова начав бомбардировку прошениями устранить неугодных им личностей[597].

Летом того же года в Сеуле был будто бы обнаружен заговор с целью заставить короля отречься от престола, поместить на трон наследного принца и начать новую эру в истории Кореи. По Хальберту, заговор был плохо спланирован и заслуженно провалился, но нам важно то, что одним из его руководителей вроде бы был бывший глава Общества Ан Гён Су, который спасся, сбежав в Японию[598].

Повторюсь: неясно, правда это или нет, но и дипломаты, и двор были вынуждены существовать в атмосфере постоянного напряжения, Тем более вне зависимости от того, был ли верен слух о заговоре, все обычно заканчивалось арестами, судами, казнями и ссылками. Фракции сводили друг с другом счеты, а оправдаться, не имея влиятельного покровителя, было крайне мало реально[599].

В сентябре император решил завести себе личную охрану из иностранцев - тридцать человек разных национальностей прибыли в Сеул 15 сентября[600]. В это же время Коджон попытался заручиться покровительством Франции, направив президенту письмо с просьбой о присылке десанта и оказания помощи[601]. Это вызвало сильное сопротивление Общества, и Кочжону пришлось уступить народным протестам, что опять же настроило его против реформаторов.

Кульминацией деятельности Тоннип Хёпхве стал октябрь 1898 г., Общество независимости насчитывало более 4 тыс. членов, а его филиалы открывались по всей стране.

27 октября на площади Чонно в Сеуле состоялся шестидневный массовый митинг по вопросам реформирова­ния государственного управления под названием Всеобщее собрание чиновников и народа (Кванмин кондонхве). На митинге, где собрались не только правительственные министры (Пак Чон Ян и др.), но и горожане Сеула всех классов и слоёв – интеллигенция, студенты, женщины, торговцы, монахи и даже мясники- пэкчон, была принята записка с предложениями на имя императора, состоящая и 6 статей. Вот они.

1. Ни чиновники, ни народ не должны быть зависимы от иностранной помощи, однако должны делать все возможное для укрепления и поддержания императорской власти.

2. Все договоры и соглашения с иностранными государствами или фирмами, включая займы, предоставление концессий на разработку рудников, строительство и эксплуатацию железных дорог, найм иностранных военных инструкторов, должны быть подписаны всеми министрами и председателем Чунчхувона (Тайного совета), без подписи которого они не могут вступать в действие.

3. Все источники доходов и методы повышения налогов должны находиться под контролем департамента финансов, ни один другой департамент, должностное лицо или корпорация не могут в это вмешиваться.; ежегодный бюджет и отчетность по нему должны быть обнародованы.

4. Обвиняемые должны быть наказаны только после проведения публичного судебного разбирательства, а также им должно быть предоставлено право на защиту.

5. Назначение императором высших чиновников возможно только с одобрения большинства членов кабинета министров.

6. Существующие законы должны быть исполнены без страха и предвзятости[602].

Можно обратить внимание, что традиционные призывы к избавлению от иностранного влияния сочетаются здесь с требованиями ограничения монархии, большей демократичности и того, что сегодня назвали бы правовым государством.

Важно: в первый день члены Общества направили правительству требование явиться на митинг, но консерваторы проигнорировали это и, наоборот, потребовали закрытия этого «нелегитимного» собрания. В ответ властям дали понять, что собрание – общенациональная конференция, которая «не является прихотью одного лишь Общества независимости». Под давлением ситуации ван дал личную аудиенцию Юн Чхи Хо и согласие на участие министров в работе митинга.

Члены Общества независимости практически подошли к организации Национальной ассамблеи как первого корейского парламента на базе Чунчхувона (Центральной палаты; иногда название этого органа переводят как Тайный совет), но тут королю нашептали, что «Общество независимости» готовится к свержению императора и установлению республики, собираясь сделать президентом Пак Чон Яна, а вице-президентом – Юн Чхи Хо. Хотя на следующий же день выяснилось, что этот донос был сфальсифицирован тогдашним главой МИДа Чо Бён Сиком, Кочжон был напуган достаточно, после чего в несколько этапов и с молчаливого согласия США и России Общество было разогнано.

2 ноября 1898 г. указом Кочжона Тайный совет превратили в выборный правительственный орган. 5 ноября в Павильоне независимости даже прошло голосование по выбору 25 членов Чунчхувона (такова была квота, выделенная Обществу), но как только «Всеобщее собрание» завершило работу, император издал указ об аресте лидеров Общества и обвинил их в подготовке государственного переворота. Всего было задержано более 17 человек. Указ об их аресте был подписан еще накануне, 4 ноября.

В ответ по Сеулу прокатилась волна организованных низовыми членами Общества уличных митингов, участники которых объявили себя «всенародным обществом» (манмин кондонхве), обращения которого от 9 и 10 ноября требовали восстановления Общества независимости и наказания тех, кто его закрыл, а также – реализации его программы в полной мере. Ван выпустил членов Общества из тюрьмы, одновременно стянув в город более 2 тыс. побусанов, но в уличных столкновениях успех не сопутствовал ни той, ни другой стороне: против коробейников привлекли «рыночных силачей» («охранявших» торговцев и облагавших их «данью»)[603]. По отзывам японских дипломатов, в конце ноября 1898 г. столица находилась в состоянии «полной анархии».

В такой ничейной ситуации обвинения против Общества были сняты, двор разрешил его деятельность и дал «добро» на создание Национальной ассамблеи. Однако для того, чтобы разрушить монополию Общества на политическое представительство, двором было создано Императорское общество (Хвангук Хёпхве), куда вошли в основном все те же побусаны. Императорское общество формально возглавлял наследник престола[604], а реальным его главой был Хон Чхон У.

Причины принадлежности «корейских офеней» к ревнителям традиции понятны – развитие структуры путей сообщения и дешевые товары мануфактурного производства обесценивали и их труд, и их значение. Чем хуже дороги, тем дороже товар, доставляемый коробейником[605]. Именно поэтому милитаризованную организацию побусанов так часто старались распустить реформаторы.

Когда Ассамблею открыли, только 17 ее членов оказались членами Общества независимости. Тем не менее, эти 17 имели гораздо больший опыт парламентской борьбы и публичных дискуссий и потому очень быстро протащили резолюцию о назначении членов Клуба на высокие государственные посты и о возвращении из эмиграции Со Джэ Пхиля и Пак Ён Хё, которые тоже должны были занять очень высокие посты в правительстве. Такая ломовая тактика насторожила двор, и когда пополз слух о том, что Общество независимости готовит переворот и собирается ввести в Корее республику с Пак Ён Хё в качестве премьер-министра, разъяренный Кочжон приказал принять «строгие меры», и 26 декабря 1898 г. Тоннип Хёпхве было окончательно разогнано[606]. Впрочем, на этот раз за руководством реформаторов не было целенаправленной охоты, хотя многие из них уехали из страны. Юн Чхихо и ряд других активистов были отослан из столицы на малозначительные провинциальные посты.

Не повезло только Ан Гён Су: корейское правительство обещало ему справедливое судебное разбирательство, а японское – свою защиту. На этих условиях он и иные обвиненные смело вернулись в Корею и собирались предстать перед судом, но вместо этого их просто тайно задушили в тюрьме[607].

Позиция двора хорошо видна в указе, в котором император объяснял, почему в Корее не нужны общественно-политические организации: «...Частные организации (западных стран) могут лишь помогать правительству в вопросах образования и прогресса. Что же касается критики законов и личных назначений на государственные должности, то это не входит в их компетенцию. Они часто устраивают митинги и представляют резолюции Двору, но при этом не хулиганят перед стенами дворца и никому не угрожают»[608].

17 августа 1899 г. законодательный орган Кёджонсо опубликовал документ из 9 статей под названием Тэхангук кукче (Государственный строй империи Тэхан) определяющий новое государство как абсолютную монархию. Этот текст называют первой корейской консти­туцией, хотя на деле это был измененный вариант Попкю Юпхён который даже с учетом дополнений больше напоминал «разночинное собрание монарших вердиктов, постановлений правительства и других юридических актов, привычное для нормативной базы традиционной Кореи»[609]. Ничего о правах народа в этой «конституции» сказано не было[610].

4 декабря 1899 г. окончила свое существование Тоннип синмун. На этом «демократический эксперимент» полностью завершился, хотя нельзя сказать, что он завершился ничем, поскольку просуществовавшая 10 дней Национальная ассамблея стала первым «парламентским экспериментом» в корейской истории. Кроме того, в отличие от всех предыду­щих попыток реформирования, предложения Общества независи­мости были поддержаны народом.

А. В. Пак обращает внимание на то, что Общество было первой попыткой добиться модернизации Кореи политическими средствами и путем пропаганды передовых идей, а не при помощи банального заговора или путча, а западные историки отмечают положительный аспект попытки привить обществу западный стиль жизни, западное образование и западное понимание национализма. И хотя в целом этого не удалось, усилия Со Джэ Пхиля сыграли значительную роль в укоренении на корейской почве большого числа элементов американской политической культуры. Это попытки сформировать интеллектуальную элиту, политическая пропаганда через прессу и использование газеты как средства политической борьбы вообще, массовые демонстрации и публичные выступления европейского образца, апеллирование к националистическим чувствам народа через лозунг «Корея для корейцев». Все это было востребовано и применено в более позднее время.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: