С. Раздел третий. Основы учения о представительстве в гражданском праве

Необходимость представительства в известных условиях развитого цивильного обмена. - Разные виды юридического содействия. - Содействие взамен другого. - Содействие фактическое и юридическое. - Явления, сходные с представительством по отдельным признакам или по их эффекту. - Существенные признаки представительства как особого института в гражданском праве. - Принципы латинского права. - Отступление новых систем. - Заметки по истории русского права. - Суррогаты представительства. - Элементы института в Псковской судной грамоте. - Медленность последующего развития общих норм

В общих учениях о юридической сделке мы предполагаем субъектом волеизъявления отдельно взятое дееспособное лицо, от которого и исходит сделка. Такой субъект сделки представляет собой вполне нормальное явление развитого цивильного обмена. Как сами субъекты прав суть главным образом правоспособные люди, так и сделки составляют проявление их индивидуальной воли. Не с этого, однако, начинаются, как мы отчасти уже видели выше, летописи гражданского общежития. Этому предшествуют разнообразные формы союзного общежития, в условиях коего далеко не легко обособляются ни сферы отдельного правообладания людей, ни связанные с этим способы чисто личного, индивидуального волеизъявления в области гражданских правоотношений. И тут, и в области сделок, как увидим впоследствии яснее, первоначально господствуют тоже формы союзной, коллективной деятельности, "групповых рядов", а не индивидуальных сделок.

Здесь, в учении о представительстве, к коему приступаем, мы будем пока держаться не этой исторической точки зрения, а той, которая лежит в основе современных систем гражданского права.

Если в современных бытовых условиях правоспособными являются нам, главным образом, отдельно стоящие в гражданских правоотношениях люди, то возможно ли, чтоб они, в операциях гражданского обмена, являлись непременно самодеятельными, всегда и везде, независимо от фактических данных и обстоятельств, в коих они находятся? Возьмем состояние детства, отсутствия, болезни, развития деловых сношений за пределы сил одного человека... В современных условиях, когда нет союзных бытовых форм, возмещающих невыгоды этого одинокого положения человека, нет сомнения, необходимы особые институты гражданского права, которые заменяли бы прежнюю роль союзов в этих вопросах восполнения или замены недостающей, по тому или другому основанию, самодеятельности одного лица в его юридической сфере юридической деятельностью другого. На этой потребности и развился ныне в особенности институт представительства в гражданском праве.

Чтоб выделить это понятие из круга других, более или менее близких ему, Ihering, в небольшой, но очень удачной работе о содействии в чужих юридических сделках*(201), провел более рельефно, чем это делали до него, отдельные виды такого содействия и установил, более или менее твердо, необходимые признаки каждого из них.

Итак, в сделке чужой содействие другого, несубъекта сделки, может быть или фактическим, или юридическим; в то же время это содействие может идти вместе с главным субъектом сделки, или же вместо, взамен его.

Различения эти очень ценны для современной юриспруденции, где понятие представительства в гражданском праве необходимо выработать со всей точностью, и в то же время они далеко не бесспорны. Что касается прежних бытовых условий, то в них до крайности трудно было проводить вообще различия союзной и личной правоспособности и точно так же различие "групповых рядов" и индивидуальных сделок. С другой стороны, в тех условиях преобладания союзного над личным далеко не всегда можно было поставить сколько-нибудь определенную границу между содействием фактическим и юридическим и еще менее отличить содействие вместе с другим от содействия взамен другого. Лишь медленным процессом вырабатывались и обособлялись исторически те различия понятий и институтов в этой области, которые для современной мысли и юридической техники являются как уже определившиеся и до известной степени законченные.

В дальнейшем мы будем рассматривать содействие одного лица взамен другого и установим для этого явления, во-первых, различие содействия фактического от юридического, во-вторых, разграничим его от других, более или менее близких к нему по отдельным внешним признакам или по эффекту явлений.

Берем содействие посыльного, которое так часто случается ныне в деловых сношениях. Это агент, который действует по нашему поручению и услугами коего мы пользуемся, когда нам нужно дать весть, доставить что-либо, принести ответ. Чем ближе содержание оказываемого им содействия подходит к чисто механическому, тем легче отличить его от подлинного представителя. Чисто механическим посредником такой nuntius будет тогда, когда он, найдя требуемого адресата, передаст ему письмо, посылку, как это мы видим постоянно в операциях письмоносца. Его посредство будет приближаться к юридическому содействию по мере того, как ему предоставляется больший или меньший простор личного усмотрения в выполнении поручения. Есть случаи, где механический характер выполняемого содействия выразится совершенно рельефно, и тогда будет вполне безразлично, кто выполняет эту функцию, человек, почтовый голубь, выдрессированное для этой цели животное (пес), тот, кому поручено выполнение, кто поднял на улице посылку и доставил ее по адресу. Такой содействующий орган во всех подобных случаях не есть и не может быть представителем в юридическом смысле, а лишь фактическим, механическим посредником, слугой волеизъявляющего.

Различение этой механической от формальной юридической роли посредника необходимо для нас в том смысле, что для первого вида содействия совершенно безразлична юридическая квалификация такого посредника. Это, как мы видели, может быть человек, правоспособный или нет, дитя, умалишенный, дрессированное животное. Совершенно иные реквизиты должны иметь место для случаев, когда содействующий юридически соучаствует в сделке, лично содействует субъекту сделки, изъявляет свою волю, как необходимый, образующий состав сделки, момент. Тут требования формальные, личные квалификации такого юридического заместителя или представителя будут не только юридически необходимые, но нередко специфически осложненные сообразно особенностям совершаемой через представителя сделки.

В отдельных случаях возможно, что роль настоящего представителя будет настолько прецизирована в данных ему инструкциях, что он ничего своего, личного, не внесет в процесс образования сделки; с другой стороны, и деятельность вестника способна, в указанных выше условиях, значительно приблизиться к решающей для самого состава сделки. Возможность таких случаев не устраняет, однако, пользы и необходимости проводить принципиальные различия обеих категорий явлений там, где нет подобных уклонений от подлинных типических свойств того и другого.

Ближе и опаснее смешение юридического представителя и фактического агента в тех случаях, где агент действительно содействует совершению сделки, но не в смысле образования ее юридического состава, а в смысле приискания покупателя, продавца, подходящего товара и проч., стало быть, в стадии подготовительной для последующего образования из этих фактических элементов содержания сделки. Это роль сводчика, маклера, крайне существенная, особенно в операциях торговых, но именно не для юридического, а для фактического, экономического сближения интересов лиц, имеющих, засим, быть может, войти в формальное соглашение, совершить юридическую сделку, или непосредственно, без представителей, или опять через представителей, но уже не сводчиков, а юридических агентов, уполномоченных их именем вступать в сделки, юридически обязательные для принципала.

Опять и в этом сопоставлении (сводчик и поверенный) надо иметь в виду, что для маклерства вовсе не существенны такие юридические квалификации, которые необходимы для представительства в смысле соучастия в совершении сделки одним лицом (представителем) взамен или вместо другого (принципала).

Есть в практике юридической немало случаев, когда одно лицо не фактически только, а именно юридически соучаствует в сделке или содействует юридическим целям другого, не будучи при этих актах вовсе представителем заменяемого им другого лица в смысле цивильном. Таков судебный пристав в операциях, положим, по взысканиям, таков поручитель, уплачивающий за главного должника. Первый действует вовсе не вашим именем и не по вашему полномочию. Второй совершает сделку, уплату, очень тесно связанную с главным обязательственным отношением, но совершает он эту сделку, уплату, по силе обязательства, которое принял сам на себя, своим именем, а не вашим, главного должника, именем, не по вашему полномочию.

Современные системы знают в области договорных сделок любопытное явление договоров в пользу третьего. С этим явлением мы встретимся позже, в учении о договоре. Оно само далеко не настолько устойчиво, чтобы сопоставлением с ним удобно было пользоваться для прецизирования понятия представительства. Подробности строения этого явления будут нам ясны в связи с целым составом института. Здесь, однако, не излишне будет заметить, что стипулянт, совершая сделку в интересах третьего, действует не по его полномочию, не как юридический представитель принципала, не его именем, а самостоятельно, своим именем, хотя и не в свою пользу, а в пользу третьего.

Возможны, наконец, случаи, где лицо, совершая юридическую сделку, вне всяких сомнений, оперирует ради другого, переводит весь эффект операции, и именно юридический эффект ее, без остатка для себя, на имя другого лица. Примеров легко найти много. Возьмем образец из латинской практики. Heres fiduciarius принимает наследство и становится в полном смысле правопреемником наследодателя, но не для того, однако, чтобы остаться таковым, а чтобы выдать все наследство наследнику фидеикомиссарному, причем для такой выдачи, в республиканскую эпоху, у него существовало одно внутреннее побуждение совести и никакого юридического стимула. В современной торговой практике такие юридические операции, с виду исключительно для себя, по существу в интересах комитента, совершает комиссионер, торгующий от своего имени, но за счет комитента (см., напр., Нем. торг. код. 10 мая 1897 г. Ст. 383-406). Наконец, действие по поручению, скрытому от одной из сторон, имеющих соучаствовать в сделке, может быть совершаемо и действительно постоянно совершается и в общем праве. Вот случай. N имеет особый интерес приобрести соседнее землевладение, через присоединение которого к наличному у N участку цена этого участка очень значительно повысится. Это, конечно, хорошо известно владельцу соседнего участка, и с N он потребует, именно ввиду этого, такой цены, которой ему не даст никто, кроме этого соседа. Тогда N дает деньги подставному лицу, которое покупает участок на свое имя, но единственно для того, чтобы тотчас перепродать этот участок N-y.

Спрашивается, с какой операцией мы имеем здесь дело? Будет ли heres fiduciarius, комиссионер, подставной покупщик юридическим представителем фидеикомиссарного наследника, комитента, соседа-приобретателя? В немецкой и русской литературе вопроса нам отвечают на него частью утвердительно, полагая, что такое представительство, особенно в последнем примере, следует отличить от прямого представительства только особым названием, другим термином, напр., наименованием его представительством непрямым, косвенным, фактическим. Ihering совершенно основательно применяет сюда вполне отличный от подлинного для случаев настоящего представительства термин - Stellvertreter, другой термин, именно - Ersatzmann, который, собственно, ближе соответствует понятию просто подставного агента, заместителя, а не представителя в юридическом значении этого слова.

Мы думаем, что там, где институт представительства вполне определился, там существенные для него черты будут заключаться в юридическом содействии одного лица взамен другого при совершении им сделки от своего (представителя), имени, но с прямыми юридическими последствиями не для него самого, а для его принципала.

Если нет этих признаков, то нет в гражданском праве представительства, как особого юридического института.

В указанном примере покупки участка на свое имя, чтобы перепродать соседу, мы имеем случай, где посторонний покупатель должен скрывать подлинного дестинатария сделки, действовать именно не в качестве представителя, а в качестве самостоятельного покупщика. Продажа этого участка соседу совершается опять как новая простая сделка отчуждения собственником вещи новому приобретателю. К этим двойным операциям приходится прибегать именно там, где прямой путь неудобен или где институт представительства не развит. Называть такой вынужденный обходный путь именем представительства так же ошибочно, как ошибочно именовать продажу (mancipatio в старом латинском праве) с условием об обратной продаже (cum pacto de remancipando) залогом, ибо и эта сделка находит место только там, где институт залога не развит самостоятельно. Тут и там, в этих сделках фидуциарного типа, можно видеть суррогат не образовавшегося специфического института залога, представительства, особый вид симуляции, притворства, а вовсе не модификацию подлинного института. Для института представительства, повторяем, существенно, чтобы сделка, совершаемая представителем, произвела прямо и непосредственно весь свой эффект в сфере правоотношений представляемого. В этом вся физиономия, весь характер этого института.

Установив, таким образом, основные черты понятия представительства в гражданском праве, мы обращаемся к вопросу о положительной разработке этого института в главнейших известных нам системах гражданского права.

Известно, что в праве римском этот институт вовсе не развился как самостоятельный и законченный для широкого применения его к многообразным формам цивильных сделок. Принцип старого права, per liberam personam nobis acquiri non potest, удержался до самой поздней эпохи как общий руководящий, хотя, как это хорошо известно, и старое право отступало от него в отдельных случаях utilitatis causa, и лишь новая эпоха довольно широко развила отступления от этого общего принципа. Если шкипер чужого судна (magister navis), заведующий чужим промышленным заведением (institor), отвечал по своим сделкам прежде всего лично, то преторская система, наряду с этим, in subsidium, призывала к ответственности и принципала, распространяя, таким образом, эффект сделки прямо на лицо, в ней не участвовавшее. Любопытного процесса развития этой системы actionum adjectitiae qualitatis, столь роскошно разрабатываемого ныне романистами, мы здесь вовсе не касаемся, ограничиваясь замечанием, что старый принцип, несмотря на неоднократные отступления, остался все же неустраненной характерной особенностью латинского права; и реципированное право не дало нам готовых основ для института представительства, подобно тому как мы нашли в нем настоящие основы для целого ряда других институтов цивильной системы.

Вопрос о том, что, собственно, помешало в Риме развитию института представительства per liberam personam, довольно спорен в теперешней литературе*(202) и может здесь занять нас только в той мере, в какой способен осветить другой, более близкий нам, - именно, чем объясняется необходимость этого института в современных действующих системах? В Риме, конечно, необходимость этого института чувствовалась слабее, чем у нас, ибо persona sui juris в условиях античного социального быта стояла не так одиноко со своей обособленной приватной сферой правоотношений, как у нас. Для расширения сферы его цивильных операций такому лицу не было необходимости прибегать к совершению сделок взамен принципала через свободного представителя, per liberam personam, ибо, совершенно независимо от этого института, сделки лиц подвластных, personae alieni juris, и особенно несвободных, в силу связи их с домовладыкой или хозяином, влекли за собой неизбежно изменения в сфере его правоотношений. Это не были представители принципала, но эффект их операций мог часто заменять собой тот, которого мы ныне достигаем per liberam personam, делая такое лицо представителем нашим в сделках гражданского права. - Наряду с этим играла, конечно, известную роль возможность, в отдельных случаях, обходиться указанными выше суррогатами этого института или пользоваться постепенно образовывавшимися изъятиями из указанного принципа, причем принцип все же оставался как бы непоколебленным.

Став на эту точку зрения, несомненно, правильную для классической системы, мы открываем себе заранее некоторую перспективу для уяснения условий, в коих у нас стала чувствоваться и определилась необходимость развития рассматриваемого института, идущего прямо навстречу латинскому принципу per liberam personam nobis acquiri non potest.

История института возбуждает не только у нас, но и на Западе много сомнений. Некоторые исследователи полагают, что основы его лежали в правосознании, предшествующем эпохе рецепции, хотя доказать это трудно*(203). Толь связывает процесс его образования на новой почве с институтами торгового права в особенности; Бухка указывает на каноническое право как на источник принципиального допущения представительства в гражданском праве*(204).

Самое наименование, техническое, и состав института, совершенно отличный от реципированного права, определились, для Германии в особенности, не ранее XVII в. В теперешних кодифицированных системах представительство в гражданском праве выработалось вполне в составе институтов общего, а не специально-торгового права. Догматическое строение института мы покажем дальше. Здесь несколько слов по истории института у нас.

История нашего права, несомненно, заключает в себе немало ценных данных по вопросу о развитии института представительства у нас. К сожалению, эти данные почти совершенно не разработаны нашими историками и цивилистами, особенно для документов петровского периода нашей истории. В ожидании монографической разработки любопытного вопроса мы не откажемся в дальнейшем сделать несколько общих указаний по истории института, составляющих результат общего понимания явлений разных эпох, а не детальной разработки самого института*(205).

Выше, в связи с учением о лице, особенно о союзных формах правообладания в старое время, мы показали, что правоспособность отдельного человека долгое время остается теснейшим образом связанной и условленной принадлежностью его к тому или другому союзу. Особая, индивидуальная правоспособность отдельного человека выделяется слабо и медленно из этих уз союза, с коим индивидуум более или менее тесно связан. То же, что мы говорим о правоспособности лица в старых бытовых условиях, следует сказать и о его дееспособности, и об особенностях, которые отличают способы волеизъявлений и порядок совершения сделок в эту пору.

По отношению к последнему, т.е. к способу изъявлять волю с определенным для гражданских правоотношений лица эффектом, мы установили выше различия между волеизъявлениями юридических лиц, союзов, которые достигают указанной цели посредством своих органов (общее собрание, правление, его члены, директор и проч., ср. выше, § 21). С другой стороны, мы различили непосредственные волеизъявления отдельных людей и волеизъявления, которые совершаются или с содействием других лиц, соучаствующих в их волеизъявлениях вместе с субъектом сделки, или взамен его. Только в последнем явлении, при наличности, сверх того, указанных выше квалификаций, мы и находим необходимые признаки особого института представительства в гражданском праве.

Но все эти различия и возможность точного анализа явлений заместительства условлены потребностями развитого обмена и высокой юридической техники. Этих различий вовсе нельзя сделать в явлениях мало развитого обмена, особенно при условии господства союзных форм правообладания, и при малоразработанной юридической технике.

Старые памятники нашего права касаются вопроса о заместительстве в сделках и процессе далеко не часто. Выше других памятников старого права в этом, как и во многих других отношениях, стоит Псковская судная грамота. В ней сохранились любопытные, хотя и отрывочные указания на пособничество на суде за известных недееспособных людей, которое грамота допускает вопреки общему запрету ходить помочью на суд (ср. ст. 58, 21, 36). За церковную землю тоже запрещено ходить суседям помочью на суд, а допущено только хождение старосты (70). Наконец, в вопросах защиты общего владения грамота требует процессуального соучастия всех совладельцев (сябров), а для крестного целованья допускается заместительство одним из соучастников всех других (ст. 106)*(206). Этот же памятник указывает нам любопытную функцию послуха на суде, который, собственно, должен подтверждать притязание стороны, на него сославшейся, стало быть, содействовать стороне в ее процессуальной деятельности, но может и заменять ее не только в принятии присяги, но и в бою*(207) (ст. 20). Замечательны определения этой же грамоты, воспрещающие посаднику за друга тягатися, опрочь своего орудия, или где церковное старощение держит (ст. 68), и еще более широкое ограничение брать на себя процессуальное представительство всякому лицу, облеченному властью, столь близко напоминающее подобное ограничение в праве латинском для так назыв. personae potentiores, которые, скупая иски (redemtores litium), могли своим влиянием угрожать началу равенства сторон в процессе (ст. 69; ср. v. Vangerow. Pandekten. § 574).

В этом замечательном по наличности признаков высокого развития, именно гражданских институтов, памятнике русской старины в строении представительства (только процессуального) заслуживает нашего особого внимания влияние союзной общности лиц на способность их заменять одного другим в чисто юридических актах, каково целованье креста на суде (присяга, ст. 106). Вместе с этим соучастие лица (опять только процессуальное, в качестве послуха) в юридическом акте совместное легко переходит в такое же соучастие взамен стороны (ст. 20). Несмотря на то, что понятие сделки гражданской в рассматриваемую эпоху далеко не совпадает с современным и разработка всего института соучастия разных лиц в юридических операциях других относится в рассматриваемой грамоте к актам процессуальным, вопрос о представительстве вообще, несомненно, освещается в значительной мере и этими данными.

В последующем развитии нашего права мы далеко не найдем таких общих норм, хотя бы косвенно, но все же надежным образом уясняющих нам положение всего вопроса. Материал, способный служить для изучения задачи, для последующей эпохи есть, главным образом, практический, дошедший к нам в составе юридических сделок той эпохи. Долгое время мы не видим здесь сколько-нибудь твердо установившихся норм для определения юридической роли представителя в совершении сделок. Но зато и условия, которые делали слабую разработку института не особенно ощутительной в ту пору, тоже ясны для нас. Вместо института представительства мы имеем много образцов таких операций, которые служили, как было показано выше, суррогатами этого института.

Итак, лица, связанные одно с другим общностью интересов (напр., совладения, как в указанном примере сябров в Псковск. судн. грам.), принадлежащие к одному союзу (напр., родовому, натурально, только для дел этого союза, также супружескому, семейному вообще, но опять не по любым делам), к сообществу исповедному (тоже по делам известного характера, прикасающимся области верований, особенно тогда, когда такая связь из отдаленной становится близкой, приобретает свойство конкретного отношения между известными лицами, как у отца духовного, у крестного отца, у церковного старосты и тому подобное), наконец, лица, зависящие одно от другого, в смысле ли службы, или холопства, или же, в позднейшее время, отношений крепостной зависимости, - во всех этих и подобных случаях одно лицо могло легко замещать другое в его юридических актах, не будучи в подлинном смысле его представителем в сделке гражданской, или на суде.

Нет сомнения, что и операции, указанные нами выше, с неопределенным верителем или истцом (см. выше. С. 178-180), или сделки, совершаемые фидуциарным способом, подставой, служили той же цели (выше. С. 195 и след.).

Заменяли ли, однако, такие суррогаты представительства институт, формально сложившийся для этой специфической цели, - это вопрос, которого разрешение не затруднит нас, конечно. Это способы, несомненно, могущие в отдельных случаях служить для тех же целей, как и специфический институт представительства. Они способны, как это видно в римском праве, задерживать развитие этого специфического института, и конкурировать с ними даже при полном его развитии. Но нет сомнения, что указанные нами выше способы содействия взамен другого лица кем-либо из близко с ним связанных могут иметь применение только в тесном кругу сделок известного типа, где данный круг лиц, по существу дела, более или менее солидарен с видами сторон, совершающих сделку. При этом связь этого рода не всегда и необходимо делает каждое лицо, находящееся в подобных отношениях к принципалу сделки, желательным и надежным орудием достижения его целей. Тут часто могут иметь место сомнения, всегда необходимо или точное знание, или ближайшее исследование каждого конкретного случая. Наконец, здесь очень возможны ошибки и недоразумения. Эти суррогаты не устраняют необходимости развития постоянных и специфически для цели представительства рассчитанных форм и обрядов установления свободного представительства и точной разработки возникающих этим путем правоотношений как между принципалом и представителем, с одной стороны, так и между этими лицами и третьими, входящими в сделку, с другой.

С Петра Великого в числе актов, которые должны быть совершаемы с соучастием публичных органов, названы верчие крепости (см. выше). В указе о форме суда (1723 г.) сторонам предоставлено посылать вместо себя других людей с верящими письмами, в коих должно быть обозначено, что веритель во всем, что поверенный учинит, прекословить не будет.

Очень слабо, правда, но в этих актах уже определились некоторые черты прямых юридических последствий для доверителя от тех действий, на которые он уполномочивает поверенного. Известно, однако, что указ о форме суда мало привился к практике, и в дальнейшем движении законодательства 18-го в. мы видим большие колебания практики в вопросах самых существенных, касающихся порядка удостоверения доверенностей*(208). Законодатель занят более частными случаями замены одного лица другим в совершении гражданских актов, где дело не терпит промедления (напр., в вопросах межевания), или где выдача доверенностей прикрывает собой другие цели, напр., обход закона, воспрещающего владеть разночинцам населенными имениями, или уклонение от платежа пошлин за право торговли посредством выдачи доверенностей лицам неторгового класса.

Практика этого рода не могла уяснить природу представительства в гражданском праве и она осталась в Своде Законов мало разработанной. Причина скудости нашего позднейшего права в этом учении сравнительно даже с теми здравыми основами института, которые были выше указаны для эпохи Псковской судной грамоты, совершенно понятны ввиду неразрывного сплетения "дел челобитчиковых" с "делами интересными", которое составляет характерную черту послепетровской указной деятельности, и бытовых условий этой эпохи, где в каждом институте гражданского права видна примесь нецивильных основ, начал привилегии, служебных или податных целей, влияющих на все его построение. В подобных условиях часто цивильная конструкция института представительства не могла никаким образом самостоятельно развиться.

Представительство в главнейших западных кодексах, в действующей нашей системе и в Проекте. - Попытки раскрыть общие юридические основания для института представительства в современной немецкой литературе

Представительство разработано ныне более или менее широко в любом современном кодексе гражданского права общего и торгового на Западе*(209). Для наших целей мы ограничимся здесь главнейшими положениями общего права в новых кодексах, особенно в имперском гражданском Уложении 16 авг. 1896 г., где учение это нашло себе законченную обработку в составе Общей части кодекса.

В современных цивильных системах волеизъявление через представителя, направленное на изменение правоотношения принципала, допускается, вопреки латинской традиции, в самом широком применении к любым юридическим сделкам имущественного типа inter vivos. Не допускается волеизъявление через представителя в актах последней воли и вступления в союз супружеский. Французский кодекс требует личной явки усыновителей или усыновляемого перед судом для выражения согласия их на усыновление (С. с. Art. 353 и след.). То же требование выражено нашей ст. 14601 Уст. гр. суд. для узаконения детей: подача просьб (об узаконении) через поверенных не допускается*(210).

Для тех случаев, где данная система допускает волеизъявление через представителя, основанием такого заместительства принципала может служить: а) легальная норма, b) полномочие на совершение или последующее одобрение со стороны принципала сделки, уже совершенной его именем, но не им непосредственно. В первом случае представительство будет необходимым или законным, во втором - добровольным или договорным.

а) Если в основе представительства лежит легальная норма, то право представлять личность другого может быть связано с институтом приватной зависимости одного лица от другого, имеющего власть отцовскую, супружескую, над другим. В этих случаях нет надобности ни в каком особом акте, уполномочивающем отца заступать место сына, несовершеннолетнего, в сделках, касающихся правоотношений (т. X. Ч. I. Ст. 226, 230, 180, 181) подвластного лица. Если это опекун или попечитель, то нормально в современном праве его определяет к лицу или имению опекаемого опекунское установление (251), и такое определение служит основанием полномочия легального представителя. Случаи установления легального представительства, состав лиц, ведающих опеку, содержание их полномочий, способ прекращения опеки, так же как вопросы, касающиеся опекунских функций родителей опекаемого, могут быть рассмотрены лишь в связи с соответствующими институтами данной системы. Родители и опекуны, в свою очередь, способны уполномочивать другие лица для совершения, именем опекаемого, юридических актов, касающихся его имущественных отношений, взамен их. - Нет сомнения, что право действовать через представителя не ограничивается физическими лицами и принадлежит в равной мере казенным управлениям, сословиям лиц, монастырям, духовным установлениям (2291). Для процессуального представительства закон наш обязывает общества, товарищества и компании искать и отвечать на суде через особого поверенного (ст. 27, 26 Уст. гр. суд.). - Вопрос о таком поверенном, представителе обществ и союзов, действующем взамен их, следует строго отличать от органов таких юридических лиц, через которые они непосредственно упражняют, в пределах, указанных законом или статутом, свою гражданскую дееспособность. Итак, правление общества, если дело идет, напр., об акционерной компании, должно уполномочить особого поверенного для иска на суде. Для земской или городской управы таким уполномоченным может быть председатель или член управы (орган указанного установления) или особый уполномоченный (представитель его) (см.: Уст. гр. судопроиз. Ст. 27 с разъяснен., составил Вл. Гордон, 1903 г., ср. ст. 2291 и 2292. Т. X. Ч. I). Право несостоятельного искать и отвечать на суде, по объявлении несостоятельности, переходит к конкурсному управлению (Уст. гр. суд. Ст. 21); но конкурс тоже может посредством особой доверенности уполномочить одного из своих членов искать на суде. Для лиц, безвестно отсутствующих, закон указывает особую процедуру для установления опеки над его имуществом (Уст. гр. суд. Ст. 1453 и след., ср. т. X. Ч. I. Ст. 1243 и след.).

b) Наряду с этими легальными способами заменять недееспособных в гражданском праве субъектов представителями или юридическими заместителями, которые получают свои полномочия не от принципалов, а силой закона, определением судебной власти, современное право широко развило институт представительства, в основе коего лежит акт доброй воли представляемого, который или предшествует замене одного лица (принципала) другим (поверенным, представителем), или сопровождает уже совершенные именем другого сделки. В обоих случаях эффект волеизъявления представителя явно находится в самой тесной связи с намерениями, с видами принципала. Это и составляет отличительный признак этой категории явлений от рассмотренных выше случаев представительства малолетнего, безумного, безвестно отсутствующего, где о воле этих лиц не может быть речи, и весь эффект действия их опекунов, попечителей и проч. должен быть отнесен к легальной норме, по силе которой они призваны возмещать отсутствующую дееспособность названных лиц.

В одном случае, стало быть, эффект представительства условлен волеизъявлением принципала, который, чтоб действовать через другого, должен прежде всего сам быть юридически дееспособным, - в другом от принципала не зависит ничего, ибо он не дееспособен. С другой стороны, для юридического эффекта сделки, как в том, так и в другом случае, представитель должен необходимо сам иметь дееспособность, без которой его волеизъявление не произведет никакого юридического действия.

Идея представительства в том и другом случае одна. Волеизъявление, рассчитанное на известный эффект, исходит от представителя. Он автор юридической сделки. Но эффект этой сделки вовсе не касается его юридической сферы и обнаруживается прямо и непосредственно в изменениях правоотношений самого принципала.

Для наступления этого эффекта представитель должен иметь ту силу или ту способность, которая называется полномочием (Vollmacht, pouvoir) или властью представлять принципала (Vertretungsmacht). Эта юридическая сила или это полномочие и сообщается представителю или легальной нормой, или актом доверенности, поручения действовать именем принципала, или, наконец, эта юридическая сила образуется впоследствии, когда принципал дает свое одобрение сделке, совершенной его именем без его полномочия.

Действующие кодексы дают всему институту то или другое место в системе, смотря по тому, какой момент внутренний - доверенность, поручение, или внешний - полномочие, власть представлять, выдвигается в этом институте на первый план.

Французский кодекс определяет все основные черты института в титуле о договоре доверенности (Livre III, titre 13, du mandat, art. 1984-2010), с коим по эффекту сближается последующее одобрение совершенных на имя другого без полномочия сделок (art. 1338, абз. 3, и art. 1998, абз. 2). При этом положении учения в системе идея представительства не выражается в целом ее объеме, и для полноты ее изучения надо иметь в виду случаи полномочия, основанные на законе, в составе отдельных указанных выше институтов.

В учении о доверенности Code civil, как и наш т. X, ч. I в соответствующей главе II раздела IV, кн. 4, рассматривает преимущественно внутреннюю сторону института, составление доверенности и совершение верящих писем, исполнение и прекращение доверенности (ст. 2291-2334). Эта сторона вопроса интересует нас здесь меньше, и мы будем иметь случай коснуться ее в учении о договорах вообще и о договоре доверенности в особенности. Заметим здесь только, что свойство договора и полномочия, на нем основанного, у нас, как и в латинском праве, отличается для той и другой стороны особой чуткостью к изменениям воли принципала подчиняться последствиям совершенных поверенным сделок и воли поверенного совершать за другого волеизъявление. Акт доверия и полномочия представлять принципала могут и с той и с другой стороны быть прекращены в любое время, хотя, правда, не всегда без обязательства вознаградить потерпевшего за происшедшие от того убытки (С. с. Art. 2003-2010; особ, для доверителя, art. 2004, право уничтожить доверенность quand bon lui semble, то же т. X. Ч. I. Ст. 2330 и след.). Это настолько в свойствах этого типа правоотношений, что отказ от этого права обыкновенно не имеет силы, хотя бы был именно введен в состав договора. С другой стороны, сила доверенности и полномочия обыкновенно прекращается смертью доверителя или поверенного, разве бы поверенный или третье лицо не имело сведений о последовавшей смерти доверителя (Code civ. 2008 и след., то же частью и для других способов прекращения доверенности). Обязанности наследников поверенного введены в этом случае в самые тесные границы (там же, art. 2010; см. также т. X. Ч. 1. Ст. 2330 и 2334 со значительными осложнениями, условленными реквизитом письменности).

Прусский ландрехт, как и французский кодекс, но с большими подробностями, разрабатывает вопрос о содержании полномочий, основанных на доверенности для отдельных, специальных сделок, особенно для дарений, отказов, мировых сделок, отчуждения и приобретения недвижимостей, занесения ипотек, дачи присяги, уговора о третейском суде и проч., которые должны быть в доверенности именно показаны (I, 13. § 99-110). С другой стороны, ландрехт, как наш т. X, ч. I, шире применяет требование письменной формы для доверенности (там же, § 7-11).

Целесообразнее, в смысле системы, все учение о представительстве (Vertretung) и полномочии (Vollmacht) в целом составе и независимо от тех или иных оснований полномочия новое германское Уложение выделяет в общую часть (раздела 3, о сделках, титул 5).

Обыкновенно полномочие и доверенность являются связанными одно с другим. Мы доверяем, входим в договорную сделку (контракт mandatum у римлян) и силой этой сделки уполномочиваем доверенного; но эта связь двух сделок не есть необходимая. Возможны акты доверенности, мандаты, поручения, ни на что не уполномочивающие ("веди мою торговую книгу"). Возможны и полномочия, когда доверенность не имеет силы (не так совершена), или когда ее вовсе нет (я вовсе не уговариваюсь с определенным поверенным, а уполномочиваю должника произвести уплату такому-то или туда-то)*(211).

Новое немецкое Уложение по вопросу о влиянии пороков воли или случаев ошибки на силу сделки дает решающее значение этим недостаткам волеизъявления в лице поверенного, а не в лице принципала (§ 166 абз. 1, ср. т. X. Ч. I, прил. к ст. 694. П. 5. Ст. 2326, 2328; Проек. Ст. 71).

Полномочие может быть эффективно выражено не только лично поверенному, но и третьему, с коим поверенный имеет входить в сношение именем принципала (нем. гр. Ул. 167); то же и для прекращения полномочия (171, абз. 2). То же достигается публичным уведомлением о даче или прекращении полномочия (там же). Вопрос о форме предоставления полномочия поставлен в немецк. кодексе независимо от обязательной для сделки, на которую дано полномочие, формы (167). Полномочие может быть выражено и молчаливым допущением известных операций (прием платежей с ведома кредитора постоянно известными лицами). Для силы сделок, совершенных именем другого без полномочия, нужно последующее утверждение принципала (ratihabitio, 177); в случае неодобрения сделки со стороны принципала потерпевший имеет иск об убытке с представителя без полномочия, разве бы соучастник сделки с таким представителем знал заранее об отсутствии полномочия со стороны представляемого (179). Если доверенность возникает из договорной сделки, то полномочие есть, несомненно, сделка односторонняя, не предполагающая для наступления своего эффекта момента восприятия, обращенного именно к данному лицу предложения (nichtempfangsbedurftig), ибо для силы сделки достаточно простого оглашения полномочия (§ 171, абз. 1).

Все современные, указанные здесь кодексы общего, а также и торгового права, которого мы не касаемся, относят последствия совершенных уполномоченным сделок непосредственно к сфере правоотношений принципала (С. с. 1998, ландрехт I, 13. § 85, 153. Т. X. Ч. I, 2326, имп. герм. Улож. § 164) и требуют от него соответственной этому правоспособности.

Прекращается полномочие и доверенность с прекращением задачи, на которую оно было рассчитано, или правоотношения (служебное по найму, агентское...), его обосновавшего. Несомненно, смерть той или другой стороны имеет то же действие (с некоторыми ограничениями для торговых операций и для процессуального представительства), потеря правоспособности, наконец, отказ доверителя или поверенного, заявленный в форме соответствующей даче полномочия или доверенности.

Таким образом, идея прямого представительства в сделках гражданского права, и особенно имущественных, есть в практике главнейших современных систем, несомненно, господствующая и общеприменимая. Вся разница определяется более или менее законченной и детальной разработкой частностей института, причем наша система является и здесь совершенно отсталой. Разработка, данная этому институту в Проекте Гражд. улож. (кн. I, Полож. общие. Гл. IV. Ст. 67-71), поражает своей скудостью и незаконченностью, тем более странной, что кодификаторы поставили себе целью обнять в этом проекте не только общее, но и торговое право. Чтоб убедиться в ничтожестве этой работы, достаточно сопоставить ее с art. 164-182 нем. гражд. Улож., хотя бы не принимая во внимание немецк. торгового кодекса.

Вопрос о том, однако, на чем, собственно, держится это странное воздействие волеизъявлений одного лица (представителя) на правоотношение другого (принципала), принадлежит в современной немецкой литературе, ищущей внутренних оснований для объяснения строения институтов, к числу весьма контроверзных*(212).

Группировка разных учений идет так. Те писатели, которые хотят видеть в сделке продукт внутренних психических процессов (Савиньи, см. выше), особенно затрудняются отделять эффект сделки от этой естественной его причины. Я хочу известного изменения моих правоотношений, я же, для этой цели, и совершаю сделку. Связь причины и последствия неразрывна в этом применении моей дееспособности к моим же правоотношениям. К этому простому и естественному первообразу писатели этого направления стараются свести и действия через представителя. Итак, если мой представитель действует за меня, то он есть только орудие моей воли, и, следовательно, изменения, которые в этом случае произойдут в сфере моих правоотношений, будут составлять все же продукт моей воли. Казавшаяся нарушенной естественная связь причины и следствия этим методом как будто вновь восстановлена. - Но правильно ли это? Начать с того, что представительство в гражданском праве имеет место не там только, где у принципала может быть и действительно есть налицо воля, но и там, где ее нет и быть не может, как у малолетних, умалишенных, отсутствующих. Как же здесь установить естественную связь волеизъявлений принципала с последствиями для юридической сферы этих недееспособных? Воли у них нет, и это не мешает их представителям совершать за них всякого рода сделки с несомненным эффектом для их правоотношений. Но и там, где у принципала есть волеспособность, все же, несомненно, сделка его представителя есть именем принципала, по его полномочию, но не им, а именно его представителем совершенная.

Чтобы спасти эту естественную связь причины (воли) с последствием (изменением правоотношений), пробовали дать делу еще такой оборот. В сделке через представителя творцом сделки почитается он сам, она составляет продукт его воли. Но и действие сделки первоначально возникает тоже только для него, и лишь впоследствии это действие некоторым актом молчаливой цессии, уступки, переходит на принципала (Пухта, Вангеров). Но это только воображаемый процесс, которого в действительности вовсе не знает право, ибо действующие системы в особенности требуют от представителя дееспособности только для совершения сделки (с ограничениями, нем. Улож. § 165), которой он является автором, а правоспособность воспользоваться ее эффектом нужна именно со стороны принципала.

Как будто шаг ближе к делу принадлежит конструкции названного выше Mitteis'a, который отчасти справедливо, хотя опять только для добровольного представительства и далеко не для характерных его случаев, полагает, что здесь действует не одна воля (представителя) взамен, вместо, другой (воли принципала), а обе воли вместе. Но когда воля принципала будет ясно чувствоваться в составе сделки? В тех именно случаях, где принципал очень близко и детально руководит представителем, т.е. в случаях, наименее характерных для рассматриваемого института, где представитель начинает походить на посыльного. Наоборот, в случаях общих полномочий, где явно все, в пределах этих полномочий, решает воля представителя, а также в случаях представительства необходимого, это учение оставляет задачу совсем нетронутой.

Итак, точка зрения естественной концентрации волеизъявления и его эффекта в одном лице ни к чему не приводит, не дает ответа на вопрос, как возможно относить эффект или результат волеизъявления одного лица к сфере правоотношений другого. Очевидно, надо искать иного пути для объяснения как будто ускользающего от естественной закономерности явления.

Эту особенность строения представительства давно уже отметила, хотя немногими чертами, прозорливая мысль Рудольфа Ihering'a, в неисчерпаемом по богатству идей его сочинении о духе римского права на разных ступенях его развития (см.: Geist. § 53). Ihering отмечает, как первичную стадию в истории сделки, именно эту естественную концентрацию причины и последствия в одном лице.

Старые сделки совершаются непременно лично самими их субъектами и при наличности тут же всех данных, необходимых для законченного юридического их состава*(213). Успех развития сделки в дальнейшем заключается в некотором расчленении этой ее первобытной цельности. Мы выше видели, что сделки позднейшей формации допускают условное волеизъявление, причем явно состав сделки определяется последовательным сочетанием разновременных данных. В смысле исторического возраста и юридической техники сделка, совершаемая через представителя, имеет несомненное родство с явлением условной сделки. Вот что говорил Ihering для характеристики этой конструкции. "Настоящее, подлинное представительство покоится на разъединении (Trennung) причины и действия в юридической сделке. Причина, т.е. деяние, приходится на долю представителя, а действие, последствие этого деяния - на долю принципала. Оно (представительство) заключает в себе, стало быть, искусственное раздвоение (Spaltung) того, что в естественном образовании отношения является единым*(214).

В дальнейшем для правильного разумения института нам необходимо разобрать два вопроса: 1) что же это разрушенное естественное сочетание причины и последствия в строении сделки через представителя так и остается разрушенным и ничем не возмещенным, или на место этой связи наступает некоторая другая и какая именно? 2) что в результате дает нам для юридической техники и для развития цивильной свободы эта замена связи естественной новым сочетанием сделки представителя с эффектом ее для принципала?

Итак, первый вопрос касается замены естественной концентрации причины и последствия сделки в одном лице. Институт представительства настоящего, подлинного, дает нам не только разорванную естественную связь сделки с ее эффектом, но и замену этой естественной связи новой, искусственной. Что же служит для этой цели, какой технический прием цивилистики? Не знаем ли мы в истории сделки такой же смены простого, естественного сочетания некоторым иным? Вспомним куплю-продажу. Первоначальная, естественная связь волеизъявления с действием его в этой сделке будет такая: мне нужна вещь, я ее и покупаю. Потребность для меня в этом приобретении определяется подлинным назначением данной вещи, этого платья, этого дома, поля, инвентаря. Ничего не может быть безыскусственнее такой концентрации всех моментов сделки в одном фокусе. Все данные тут же налицо... Но ведь обмен не может остановиться на этом. Мне вещь вовсе не нужна для пользования ею согласно ее назначению. Я ее, однако, купил, и затем ищу разрушить сделку доказательством на суде скрытого в ту пору мотива купли, который заключался в желании раскрыть следы преступления. Юриспруденция, не допускающая инвалидации сделки по этому скрытому мотиву, делает этим, так сказать, первый шаг к замене естественного сочетания момента воли с его последствием. Если нет воли в подлинном, естественном значении, то эту волю, это истинное побуждение, для юридической силы акта, заменяет абстрактно, в этих пределах, сделанное мной волеизъявление "я покупаю"; здесь выступает то, что мы называем внутренним формализмом воли, определяющим состав сделки приобретения движимости посредством купли-продажи совершенно независимо от того или другого конкретного побуждения или расчета в данном случае. Разрушенная естественная связь причины (я хочу иметь платье, дом, чтобы пользоваться им как своим) и следствия (и с этой целью покупаю вещь) заменяется связью юридической, формальной, которая своеобразно укрепляет силу сделки, сообщая ей особый чекан, бесспорную, непоколебимую известность чисто юридической операции (см. выше. § 53).

Сделаем шаг дальше. Я покупал для себя. Но я мог, покупая для себя с виду, приобретать участок фактически как агент соседа, которому особенно желательно это присоединение (цивильная аннекция) соседнего землевладения. Этого, однако, не видно из состава сделки, и операция проходит, так сказать, мимо таможенной линии. - Но вот я прямо говорю, показываю в составе акта, что я покупаю, но не для себя. Будет ли это пороком сделки? Если это порок, то, во всяком случае, ничтожный, который легко удалить, ибо указанная клаузула (не для себя) составляет для сделки купли-продажи ничего не значащие речи, выкинув которые, мы вовсе не повреждаем формального состава волеизъявления. - Совершенно другое, если я не просто осложняю операцию ничего не значащими речами, а произвожу настоящий разрыв волеизъявления и его эффекта, указывая не только, что я покупаю или совершаю иную сделку не для себя, но называю при этом малолетнего, умалишенного, которого я опекаю, моего доверителя, который и имеет стать подлинным дестинатарием сделки. Сила сделки поставлена здесь в зависимость не от наличных тут же данных, которые образуют ее состав. Связь причины (мое волеизъявление, я покупаю) с последствием (эффект сделки, чтоб собственником стал опекаемый, доверитель) явно разорвана. Сделка будет недействительна, если покупать для другого, совершать сделки per liberam personam не дозволено, как не дозволено за другого вступать в брак, усыновлять или легитимировать. Но если такая операция за другого не есть недозволенная, тогда разрыв естественной связи причины и следствия в указанном примере возмещается, как видно было выше, искусственной, юридической связью, формальным их сочетанием, основу которому дает или полномочие (легальное или договорное), или последующее утверждением (ratihabitio) сделки, совершенной на имя другого без полномочия.

Юридическая сила подобной сделки через представителя, где разорвана естественная связь причины и последствия, условлена не волей принципала, коей орудием служить представитель (Савиньи), и не волей представителя, с последующим переносом эффекта ее на принципала (Пухта, Вангеров), а заменой естественной связи причины и последствия, искусственной, юридической каузальностью, которая хотя лежит вне сделки, подобно условию, но также определяет особенности ее сложения, как и условие.

Данная здесь конструкция одна дает понятию представительства самостоятельное значение в системе цивильных институтов. Это настоящая теория представительства в гражданском праве, которую, лишь при помощи фикции (к сожалению)*(215), поддерживал один из виднейших пандектистов, Виндшейд, и которой ныне держится Регельсбергер. Действие сделки даже самим принципалом совершенной держится не всегда на естественной причинности (Natural-causalismus). Норме юридической (einem Spruch der Rechtsordmmg) обязано своим бытием все, что производит юридический эффект (Pandecten. § 159 кон. С. 586). И эта норма юридическая принимает здесь, в этой задаче восполнить разорванную связь причины и последствия, особый образ института представительства в гражданском праве, широкому развитию которого наше время обязано самодеятельности новой юриспруденции, которая, исходя, быть может, от отдельных образцов представительства в римском праве, ушла в своем развитии далеко за его пределы.

Искусственность строения представительства и несомненное родство его с условием в составе сделки видно в том, что в сделке через представителя (необходимого и добровольного), если она совершается по полномочию, эффект сделки обеспечивается раньше наступления события, имеющего его вызвать, т.е. волеизъявления представителя. При последующем одобрении сделки, совершенной за другого без его полномочия, этот эффект переносится к началу сделки (ретротрагируется ad initium negotii). В обоих случаях мы имеем несомненное раздвоение (Trennung, Spaltung) нормально связанных моментов сделки, подобно тому, какое видим при условной сделке. Это развитие или вперед данного полномочия, или за сделкой следующего одобрения новый немецкий кодекс делает не только для случаев содействия одного взамен другого (Vertretung, представительство), но и для некоторых случаев содействия в сделке одного вместе с другим, различая Einwilligimg для предшествующего и Genehmigung для последующего содействия этого последнего рода (§ 182-185).

Другой вопрос, который мы думаем здесь же рассмотреть, заключается в том, какого же результата мы достигаем, заменяя естественную связь причины с последствием этой искусственной связью сделки представителя с эффектом ее для принципала?

Результат для случаев необходимого представительства ясен сам собой. Правоспособное, но не дееспособное лицо, в современных условиях разложения старинных властных, семейных и родственных союзов и полного обособления в сфере гражданских правоотношений (см. выше. § 23), было бы вполне беспомощным, если бы мы не имели налицо хорошо развитого института представительства. - Но для случаев представительства добровольного не дает ли нам этот институт того же самоограничения воли, которое известный круг писателей думал видеть в допущении сделки условной (см. выше)? Принципал как будто действительно ставит себя в большую зависимость от своего юридического агента, когда дает силу поставленному независимо от хозяина уполномоченному действовать его именем, заранее гарантируя перед третьими бесспорное воздействие его операций на свою юридическую сферу. Мы указали выше (с. 154) правильную оценку значения условия в составе сделки. С помощью условных волеизъявлений мы подчиняем воздействию нашей воли будущее, вместо того чтобы себя подчинять ему. Это несомненное расширение сферы воздействия частной воли в пределах времени. Та же внутренняя оценка должна иметь место и для вопроса о значении института представительства в области гражданских правоотношений. Если условие расширяет сферу воздействия частной воли в пределах времени, то хорошо развитой институт представительства дает тот же результат расширения сферы воздействия частной воли в пространстве.

Современная Германия поставила задачи развития своего всесветного влияния в этом смысле в самые выгодные условия 1) широким развитием в своем новом кодексе разнообразных форм союзного правообладания; 2) точной разработкой понятий и видов условной сделки и 3) в особенности мастерским, как в этом кодексе общего права, так и кодексе торгового права (новая редакция 1897 г.), развитием института свободного представительства в гражданском праве.

Мы остановились здесь на учении о представительстве, которое обыкновенно излагается в связи с общим правом (пандектами) по тому соображению, что сам институт не есть в его современном виде латинский, а вполне современный, и особенно в виду того, что характерная, по нашему мнению, черта строения юридической сделки на основах внутреннего формализма воли, абстрактной, отрешенной от интереса автора сделки формулировки волеизъявления выступает здесь особенно рельефно*(216).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: