Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Реализм или “революционная фантастика”?




Обострение гражданской войны и иностранная интервенция, революция в Германии и процесс международного признания большевистской власти – все это вело к дальнейшей дезинтеграции меньшевизма. Осенью 1918 г. произошло то, что предсказывали лидеры правого крыла, а именно, партийное руководство под влиянием германской революции дополнило свою оценку общего кризиса капитализма признанием неизбежности “социальной пролетарской революции”. Соответственно, и большевистский переворот признавался “исторически необходимым”, а сама русская революция, несмотря на “те или иные антипролетарские, антидемократические или анархические ее тенденции”, – “колоссальным бродилом, приводящим в движение весь мир”.

Партийное совещание (декабрь 1918 г.) решило выстраивать тактику, “беря за исходный пункт... советский строй как факт действительности, а не как принцип”. РСДРП объявило себя “политически солидарной с советским правительством, поскольку оно отстаивает освобождение территории России от иностранной, в частности союзной, оккупации и выступает против всех попыток непролетарской демократии расширить или сохранить эту оккупацию”.

Стремясь к “восстановлению революционного союза пролетариата, крестьянства и городской демократии и упрочению связи между российским и международным движением”, ЦК РСДРП еще раз открыто отвергло “всякое политическое сотрудничество с враждебными демократии классами” и отмежевалось “от участия во всех, хотя бы и демократическим флагом прикрываемых, правительственных комбинациях, которые основаны на “общенациональных” коалициях демократии с капиталистической буржуазией или на зависимости от иностранного империализма и милитаризма”.

Признав советский строй “как факт действительности”, ЦК сменил требование самостоятельности местного самоуправления лозунгами независимости городских и сельских советов от партийной опеки, права свободных выборов и перевыборов их. с равными возможностями для “каждой части рабочего класса и крестьянства быть в них представленными”. Советам как органам представительной и [c.336] законодательной власти должна была подчиняться исполнительная власть. Как и прежде, партия выступала за отмену смертной казни” без суда и по суду, за ликвидацию чрезвычайных органов, прекращение политического и экономического террора, разорительных псевдосоциалистических экспериментов, за восстановление свободы печати, собраний, слова, союзов и коалиций.

30 ноября 1918 г. ВЦИК отменил свое решение от Н июня в отношении меньшевиков, исходя из того, что “эта партия, по крайней мере, в лице ее руководящего центра, ныне отказалась от союза (коалиции) с буржуазными партиями и группами, как российскими, так и иностранными”. Однако Мартов связывал это решение с тактическим поворотом большевиков в сторону мелкобуржуазной демократии и, прежде всего, крестьянства. Он ставил легализацию своей партии в один ряд с отказом большевиков от комбедов, признанием поражения в свирепой войне за хлеб, резким осуждением “красного террора” за рубежом, массовыми крестьянскими восстаниями, ростом дезертирства в армии. Вот почему упомянутое выше партийное совещание, приняв постановление о снятии лозунга борьбы за Учредительное собрание, отметило, что поступает согласно французской поговорке: “Нужно отступить, чтобы лучше прыгнуть”.

Но прыгнуть им больше не пришлось. Большевики играли с РСДРП как кошка с мышкой. В конце марта 1919 г. началась новая волна репрессий. ВЧК открыла “охоту на социалистов”, и “старые сидельцы царских казематов, борцы, всей своей жизнью, – как отмечалось в одной из листовок, – доказавшие преданность рабочему делу, вновь заполнили тюрьмы. Именно в это время начинает складываться система закрытых инструкций и циркуляров ВЧК, ставших своеобразной “правовой базой” репрессивной политики в отношении социалистов и прочих “контрреволюционеров”. По установившейся практике, закрепленной специальным циркуляром ВЧК, все осужденные за так называемые “контрреволюционные преступления” подлежали заключению, в концлагерь на срок от трех месяцев до трех лет. Типичным приговором для членов РСДРП стаю заключение в концлагерь “до конца гражданской войны”. Признавая свое полное бессилие в идейной борьбе с “ничтожной, как она выражалась, “группой меньшевиков”, – как отмечал Мартов, – правящая партия решила покончить с “легальностью” социалистических партий и вернуться к системе террора”.

24 мая ЦК заявил протест в президиум ВЦИК по поводу массовых арестов членов РСДРП, не занимающих в партии ответственных постов, но служащих в советских учреждениях. Группа партийных специалистов (среди них В. и С. Громаны, Н. Суханов, С. Либерман и др.) обратила внимание Ленина на невозможность работать в такой обстановке. В ответ Л.Б.Каменев передал руководству меньшевистской партии пожелание представить список лиц, которые могли бы занять некоторые ответственные посты в разных отраслях управления. В свою очередь ЦК, “подтверждая, что РСДРП рекомендует своим членам занятие всех тех постов в советских учреждениях, на которых они могут содействовать делу возрождения народного хозяйства и социального творчества, равно как действительно работать для [c.336] обороны, вместе с тем дал понять, что “не считает для себя возможным, представить... тот список кандидатов, о котором идет речь”. Отказ мотивировался тем, что “успешное участие РСДРП в общем деле спасения революции и использование для этой цели того влияния, которое она может иметь на народные массы, возможно лишь ем такого соглашения на основе политической платформы (выделено в документе. – Авт.), которое охватило бы всех социалистов, готовых бороться в одних рядах против контрреволюции и питающего ее развала и которое позволило бы социал-демократии разделять ответственность за общее направление политики”.

Поскольку вопрос о таком соглашении в предложении Каменева даже не ставился, то предлагаемое расширение сотрудничества должно предполагать, “во всяком случае, ликвидацию репрессий по отношению к членам РСДРП и отказ от двусмысленности в отношении советского правительства к партии, силы которой и выступления перед русским и иностранным пролетариатом стараются использовать, в то же время преследуя и травя ее, как внутреннего врага”.

Словно в насмешку, освобожденного в эти дни из тюрьмы Дана (врача по специальности) мобилизовали в Красную Армию и затем откомандировали в Наркомздрав, а Мартова избрали действительным членом Социалистической академии. Из партии хотели сделать “посмешище”, “ручную” оппозицию. Очевидец вспоминал, как Ленин “поиздевался” над меньшевистскими делегатами VII Всероссийского съезда советов, распорядившись разместить их в бывшей “царской” ложе Большого театра. Кстати, на этом съезде Мартов представлял социально-экономическую программу РСДРП, носившую памятное Ленину название “Что делать?”.

Опубликованная к середине июля 1919 г., она явилась своеобразным вызовом партийной программе большевиков, принятой в марте того же года. “Отстоять революцию, обеспечить ее нормальное (здоровое) развитие, которое, сливая ее в один могучий поток с революционным движением пролетариата Запада, приведет к осуществлению во все более широких размерах начал социализма в общественной жизни” – вот что меньшевики объявляли целью “всех сознательных рабочих”. Для достижения этой цели предполагалось “сохранить, Укрепить и на незыблемых основаниях утвердить политическую класть трудящихся классов в государстве и положить начало восстановлению народного хозяйства, вконец разрушенного четырьмя голами всемирной войны и добитого двумя годами войны гражданской”.

Позднее Потресов назовет эти формулировки “порождением революционной фантастики”. А предлагаемые РСДРП меры “энергичнейшей военной обороны” и проекты фундаментальных экономических реформ назовет “неправдоподобной перспективой демократизации советской деспотии с меньшевистской помощью”.

Символом веры для всего пореволюционного меньшевизма стали знаменитые “Апрельские тезисы” Мартова (1920 г.). Они были концентрированным выражением новых программных установок РСДРП Предлагались “всем марксистским социалистическим партиям как основа для их объединенной деятельности”. Пять разделов тезисов – [c.337] “Социальная революция”, “Политическая революция и диктатура пролетариата”, “Диктатура и демократия”, “Диктатура пролетариата и Советы”, “Тактика социал-демократии” – касались основных во просо” общественного развития, вытекавших из анализа мировой революционной ситуации.

Судя по тезисам Мартова, позиции меньшевиков в оценке кризиса капиталистической системы, создавшей предпосылки для социальной революции, максимально приблизились к позициям большевиков. И те, и другие признавали невозможность “восстановления истощенного войной народного хозяйства при сохранении прежних форм производства, распределения, международного обмена и международного кредита, основанных на конкуренции отдельных капиталов”. И те, и другие исходили из невозможности удовлетворить повышенные требования “революционизированных войной и ее последствиями” трудящихся масс “иначе, как путем самых глубоких вторжений в доходы класса капиталистов,...чему препятствует зависимость государственной власти от этого класса”. Общим являлось и признание “решающим моментом” социальной революции, “показателем ее наступления и ее рычагом” “восхождения к власти трудящихся классов во главе с пролетариатом современной крупной промышленности”. Кроме того, две партии теоретически сближало признание “необходимым условием социальной революции” способности “безвластного большинства насильственно свергнуть властное меньшинство” и установить диктатуру пролетариата.

Что же их разводило? Во-первых, отрицалась большевистская интерпретация революции “как исторического события, совершающегося в течение короткого промежутка нескольких месяцев или лет и путем быстро нарастающей катастрофы, сметающей начисто одну хозяйственную форму, чтобы на месте ее поставить другую, противоположную”. В представлении меньшевиков это был “сложный и длительный исторический процесс постепенной социализации хозяйственной жизни и вытеснения капиталистических и мелкобуржуазных форм производства коллективистскими, обеспечивающими более высокое развитие производительных сил”.

Во-вторых, признавая диктатуру пролетариата как “организованное революционным государством насилие” против “эксплуатирующих народное хозяйство и паразитирующих общественных групп, удерживающих в своих руках монополию на средства производства”, меньшевики настаивали на том, что она по существу своему не может быть направлена против “других слоев трудящихся масс” – пролетаризированных мелких хозяев в городе и деревне и “пролетариата умственного труда”. “Понятие классовой диктатуры пролетариата, – подчеркивалось в тезисах, – не имеет, кроме имени, ничего общего с понятием единоличной или олигархической диктатуры, в том числе и диктатуры сознательного революционного меньшинства над большинством народа, хотя бы во имя интересов народа”. Соответственно, отрицался террор “как метод революционной диктатуры, органически связанный со стремлением меньшинства удержать и утверди в своих руках власть, которую еще не признает за ним трудящееся большинство”. [c.338]

В-третьих, касаясь соотношения диктатуры и демократии, Мартов констатировал, что последняя – это народовластие, сведение к минимуму привилегий должностных лиц, их всеобщая выборность и подотчетность “избирающим массам, максимальное развитие самоуправления и минимализация противостоящей производителям профессиональной бюрократии – военной и гражданской, самая широкая свобода идейной борьбы и пропаганды. Попытки использовать ограничения демократии (в принципе возможные “как временные меры экономической и революционной самообороны”) для “подстегивания” процесса социализации хозяйственной жизни и преодоления сопротивления классовых врагов пролетариата, ведут к “реакции в широких массах, к вырождению классовой диктатуры в диктатуру убывающего меньшинства и к расколу самого рабочего класса”.

В-четвертых, формула диктатуры пролетариата на основе советской системы отвергалась в качестве “едино спасающей панацеи”. [c.339]






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных