Путешествие из Петербурга в Москву

(О Кнуте Гамсуне)

Кнут Гамсун, один из крупнейших писателей XX века, лауреат Нобелевской премии, весной 1899 года побывал в России, оставив о своей поездке весьма интересные заметки о тогдашней жизни Санкт-Петербурга и Москвы.

Большое внимание норвежский писатель уделил религиозному быту жителей столицы. Именно у Гамсуна можно найти те сведения, какие не встречаются у его собратьев по перу. Вот описание отъезда из Петербурга в Москву: «Вечером мы заблаговременно приезжаем на Николаевский вокзал. Здесь я впервые вижу лампады, горящие перед иконами. Когда в глубине открываются двери, в зал врывается шум паровозов и стук колёс. Но, несмотря на этот шум, перед ликами святых денно и нощно горят вечные лампады, денно и нощно иконы похожи на маленькие алтари — к ним ведут две ступеньки и лампады теплятся тихим светом».

Нынче многое изменилось. На Московском вокзале уже не найти часовни, где можно было бы помолиться перед дальней дорогой. И тем большую ценность представляют строки Кнута Гамсуна, описывающие вокзальную атмосферу того времени: «Приходя или уходя, русские крестятся перед иконами. Они осеняют себя крестным знамением, опускаются на колени, бьют поклоны и снова крестятся, и всё это они проделывают привычно и быстро. Я слышал, что русские никогда не пускаются в дорогу, не исполнив этого обряда; матери подталкивают детей поближе к святым, и старые, увешанные орденами офицеры, обнажают головы, отвешивают поклоны и многажды осеняют себя крестным знамением, прося об удаче в пути. А снаружи грохочут колёса, свистят паровики».

Если когда-то А.Н. Радищев посвятил целую книгу путешествию из Петербурга в Москву, то Гамсун предельно краток: «Спустя 15 часов после того, как мы покинули Санкт-Петербург, мы в Москве». Конечно же, первая поездка в первопрестольной — к Московскому Кремлю. «У Спасских ворот, — пишет Гамсун, — извозчик оборачивается к нам со своего облучка, снимает шапку и даёт нам понять, что мы должны сделать то же самое. Этот обычай завёл царь Алексей. Мы обнажаем головы и видим, что все люди идут или едут через ворота, обнажив головы; извозчик трогает — и вот мы в Кремле».

Перед взором писателя Москва предстала во всём своём великолепии, во многом утраченном. «В Москве четыреста пятьдесят церквей и часовен, и, когда на всех колокольнях звонят колокола, кажется, будто над этим миллионным городом содрогается воздух, — пишет Кнут Гамсун. — С Кремлевского холма открывается великолепнейший вид. Я и представить себе не мог, что на земле есть такой город: куда ни глянь, повсюду зелёные, красные и золотые шпили и купола. Это золото и небесная синь затмевают всё, что могло нарисовать моё воображение. Мы стоим у памятника императору Александру II и, опёршись о перила, смотрим окрест, нам сейчас не до разговоров, и глаза наши невольно увлажняются».

Норвежский автор не мог не обратить внимание на царь-колокол и царь-пушку. Для писателя, только что прибывшего в Москву на поезде, пушка напоминала «круглый корпус паровоза». «Велика она невероятно, — отмечает Гамсун. — Жерло её в поперечнике достигает метра, а ядра весят две тысячи килограммов. Я читал, что этой пушкой пользовались, но истинной её истории не знаю, на ней обозначено, что её отлили в 1586 году. Москвичи воевали много, и им часто приходилось защищать свой святой город. Возле огромного колокола, лежащего на земле в другом месте, стоят сотни трофейных пушек. Высота колокола, он называется царь-колокол, восемь метров, и под ним может укрыться двадцать человек».

Но, конечно, наибольший интерес для писателя представил Успенский собор Кремля — тогдашний символ и духовной, и светской власти. «Храм этот не особенно велик, но нет в мире другой церкви, в которой было бы собрано столько же драгоценных камней, как в этой, — начинает Гамсун свой рассказ. — Здесь коронуются цари. Храм сверкает золотом, серебром, драгоценными камнями, от пола до самого купола он разукрашен мозаикой и орнаментом, в нём великое множество изображений святых и патриархов, распятий и тёмных фресок. На одной из стен собора есть небольшое пустое пространство: здесь каждый новый царь вставляет в дар церкви свой камень. Это небольшое пространство ждёт новых камней от новых монархов. А кругом на стенах сверкают алмазы, смарагды, сапфиры и рубины».

Одна из чтимых святынь, хранившихся в Успенском соборе, — часть Ризы Господней. Согласно старинной традиции, частичка этой Ризы влагалась в нательный крестик крещаемого наследника Российского престола. Эта святыня передавалась из поколения в поколение, вплоть до расстрельных 1917—1918 гг. Вполне понятно, что Кнут Гамсун не мог знать таких подробностей, но важно то, что он знакомит своих читателей со святынями Успенского собора. «Есть здесь и другие достопримечательности, которые нам показывает церковный служитель, — продолжает норвежский автор. — Пока набожные москвичи молятся перед различными алтарями и святыми иконами, служитель, даже не слишком понижая голос, объясняет нам, что вот лоскут от ризы Христа, святыня под стеклом — гвоздь от Креста Господня, а в запертом ларце хранится кусочек от ризы Девы Марии. Мы с благодарностью одариваем мелочью и служителя, и нищих у входа и покидаем храм, ошеломлённые всем этим сказочным великолепием».

Подводя итог сказанному, Кнут Гамсун как бы извиняется перед читателями: «Возможно, я не всё верно запомнил: я не мог записывать в храме и был слишком потрясён увиденным — у меня глаза разбегались от обилия этих немыслимых сокровищ, но я уверен, что большую часть их я не назвал и даже не видел. В храме повсюду теплились лампады, и царил сумрак, многие детали я не сумел разглядеть. Но весь храм в целом представляется единой неповторимой драгоценностью».

Растерянность гостя из Норвегии вполне оправдана. Ведь панорама Москвы, открывшаяся его взору, невольно вытесняла прежние впечатления: «Преодолев четыреста пятьдесят ступенек, мы поднялись на колокольню Ивана Великого и любовались оттуда Москвой. Вот откуда лучше всего видно величие и неповторимость Москвы!»

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: