Фундаментальная реальность 1 страница

На следующий день я вернулся к программе. Утренние занятия вел Барбаросса. Он снова вывесил изображения красного и зеленого змеев. Кобра, пришедшая вместе со мной, вздрогнула.

На этот раз нужно было разделить изображения и их эйдосы, воспринимать красного змея как зеленого, и наоборот, и при этом, слегка сведя глаза к переносице, объединить изображения, а затем, закрыв глаза, сохранить их в своем воображении именно в том виде, в каком они станут восприниматься наяву. Кобра побледнела, но выполняла инструкцию. Я тоже делал все, что велел Барбаросса, но мое внимание было приковано к Питерцу. Он был погружен в себя. Вдруг он замотал головой и открыл глаза. Его пальцы судорожно сжались. Так он и сидел напряженный, сцепивший руки. Ни у меня, ни у Кобры не было никаких видений. Как только занятие закончилось, я подошел к нему. Я уже знал, что он мне расскажет. Подошла и Кобра.

То, что он пережил, совпадало с моим опытом. Различия были лишь в самом начале. Питерец переместил эйдосы, а затем, скосив глаза, соединил изображения змеев. Потом он закрыл глаза, пытаясь удержать картину в памяти, и тут изображение стало реальным. Красный и зеленый рисунки слились вместе. Перед Питерцем был толстый, светящийся голубым сиянием змей. Он вползал в его сознание, и в этом было что‑то тошнотворное. Когда Питерец открыл глаза, змей никуда не исчез. Он полз, извиваясь в его сознании. Только к концу занятия змей стал бледнеть и постепенно растворился.

Мы стали горячо обсуждать случившееся. Во всем этом, конечно, была определенная система. Мы вспомнили случаи со светящейся поляной. Питерец, Кобра и я подскочили одновременно. Змей, поляна и Рева были явлениями одной природы. Они существовали в нашем сознании и лишь проецировались на внешний мир. Рева был ужасен не своим ревом и видом, а тем, что ломился не только через лес, но и через наши сознания. Просто тогда никто не обратил на это внимание. Более того, когда в Растворении я видел жизнь леса, все необычное – студень, заполнявший пространство между деревьями, плотный, как мышцы, ветер – все это происходило внутри меня. Но вызывалось‑то оно действиями команды, работавшей с нами. Они какими‑то неведомыми нам ухищрениями насылали на нас призраков.

Черногорец вызывал из нашего подсознания образы, Барбаросса и Доктор обращали на них наше внимание и тем самым укрепляли их, а Упырь с Доктором как‑то ухитрялись выводить их наружу. В этот момент Барбаросса, Доктор и Упырь казались нам жуткими колдунами, экспериментирующими над своими жертвами. Симпатию вызывал лишь Толстяк. Он казался рассудительным и добрым.

Толстяк выслушал нас, покачал головой. Он сидел перед своей палаткой на цветастом коврике.

– Вы усвоили первый и самый главный урок, хотя и страшитесь его принять – сказал он. – Есть фундаментальная реальность, которая лежит в основе и того, что вы называете внешним миром, и того, что считаете внутренним. Из нее проистекает и то, что снаружи, и то, что внутри. Когда она пробуждается, вы видите ее и как то, что находится во внешнем мире, и одновременно как факт вашего собственного сознания. Эта реальность предстает и как предмет, и как мысль сразу. Неважно, каким языком вы описали проявления этой реальности – Светящимся Змеем, Живым Лесом или чувствованием дерева.

Тут он выразительно посмотрел на меня, напоминая о нашем совместном опыте.

– Если вы будете идти дальше по этому пути, то выучите этот язык. Но произойдет это или нет, зависит не от той части вашего существа, в которой рождаются желания, а от того, что лежит в основе всех ваших проявлений. Пока я могу сказать только одно: вы усвоили лишь первую букву алфавита нашей практики. Эта буква – ощущение потока, пронизывающего и сознание и то, что находится за его пределами. А все ваши страхи, опасения, представление о тайнах – второстепенные сопутствующие обстоятельства. Вы сейчас тратите на них свои основные силы и привязываетесь к ним, опасаясь сделать следующий шаг. Но его придется сделать. Или не сделать – но «не сделать» означает тоже «сделать», но только как противоположный шаг.

– Правильно я говорю? – обратился он вдруг к палатке.

– Правильно, – донесся из нее глухой голос.

И из палатки вылез Скандинав. Он сел напротив нас и изрек:

– Следующий шаг, или Вторая буква, – это различение я ‑ действующего и я ‑ страдающего. Но это различение производится не словами, а решениями и действиями. Если сделаете следующий шаг правильно – будете приезжать сюда с толком. А нет – будете развлекаться здесь так же, как и большинство наших гостей. Будете глазеть на наши занятия и рассказывать о них своим восхищенным подругам и друзьям.

Мы молчали. Скандинав продолжил:

– Не имеет никакого значения, где произошли события, и кто их придумал – зловредные инструкторы, ваше воспаленное воображение, лешие или природа. Все события придумываются кем‑нибудь. Все они лишь относительно реальны. Воображение не столь реально, как сон. Сон менее реален, чем бодрствование. Бодрствование менее реально, чем состояние, что выше его. И то состояние, что выше бодрствования, тоже почти не реально по сравнению с более высоким. Реальны лишь решения и поступки.

Он замолчал. Мы долго сидели в тишине.

– Вам пора в лагерь, – вежливо сказал Толстяк. Мы встали и ушли.

Глава 8

Мастера иллюзии

Прошло несколько дней. Утром я проснулся и решил пропустить все занятия. Бегал я уже без одышки, РВ исправно превращало все, на что оно было направлено, в живой студень, эйдосы вынимались и переносились в другие предметы, изменяя их. После завтрака я подсел к Толстяку. Тут подошел Локка.

– Давай поговорим втроем, прямо и честно, – начал Локка. – Вы заманиваете в свои сети честного и наивного парня.

– Мы не заманиваем, – перебил его Толстяк, – мы выманиваем его из твоего бреда. Твой бред еще бредовее того, в котором живут почти все. Все видят еду, выпивку, развлечения, работу, больницу, тюрьму и ничего более. А ты добавляешь к этому свой бред – магические войны, заманивания, высасывания энергии и все такое. Мы же предлагаем увидеть другую сторону Вселенной.

Ну, скажи, что бредового в биополях, которые окружают деревья или в связности Вселенной, когда одно и то же событие отражается в сотнях своих проявлений?

– Вы выстраиваете спектакль по заранее разработанному сценарию. Вы же – ма‑а‑с‑с‑те‑е‑р‑ра ил‑лю‑ю‑зи‑и, – протянул он, имитируя речь Барбароссы. – Из года в год – одно и то же – Растворение, светящиеся травы, таинственные карты, подставные фигуры. Вы провоцируете галлюцинации и заставляете таких ребят, как Костя, в них верить. Вы расширяете мир иллюзий вместо того, чтобы разоблачать иллюзии, которыми и так полна наша жизнь. И люди начинают жить в вашем спектакле, подчиняться его режиссуре.

– В спектакле находимся не мы, а ты, Локка. Только сценарист в нем – твои страхи, подозрения и желание первенствовать. Ты просто однажды испугался и вернулся в общепринятый бред.

Они пристально смотрели в глаза друг другу. Толстяк выглядел миролюбиво, речь его была спокойна. Локка был напряжен.

– Я живу в прозрачном и понятном мире, – сказал он. – Никаких чудес, которые выходят за пределы того, что я видел в своей жизни и видели другие нормальные люди, просто не существует. Вы ставите свой спектакль, втягиваете в него наиболее чувствительных людей, ломаете им жизнь.

– И кому же мы ее поломали? – голосом, полным нежности, спросил Толстяк.

– Себе, в первую очередь. У вас никогда не будет нормальной семьи и работы. А главное, вы убиваете в себе жизнь. Вся эта ваша рефлексия превращает вас в ходячих автоматов.

Они помолчали. Видно было, что это уже не первый их разговор. Потом Локка обратился ко мне.

– Ты должен выбрать прямо сейчас – ты с нами, нормальными людьми, или с ними, шарлатанами, – голос Локки звенел от напряжения. – Сейчас выбрать. Не выберешь, они выберут за тебя. Ты или кристалл, или глина.

– Да, – ласково сказал Толстяк, – ты или кристалл, или глина. Так что лучше выбрать. Но что ты выбираешь – отказ от нашей работы или участие в ней? Отказ плох своей окончательностью, а продолжая работать, ты сохраняешь возможность и продолжить, и послать все это на х…

Толстяк впервые употребил мат. До сих пор этим грешил только Упырь.

Я попал в какую‑то глупую ситуацию. Я не хотел ссориться с Локкой, он был мне симпатичен, и выбор не в его пользу воспринимался мной как предательство наших задушевных бесед. Я посмотрел на себя его глазами: запуганный ловко подстроенными иллюзиями сопляк готов отдаться хитрым проходимцам. И понял, что именно так он и смотрит на меня. Тут я поймал себя на том, что хочу сохранить себя в его глазах как крепкого, скептичного, неуязвимого парня. Но ценой этого была потеря интригующего мира, который только что открылся мне, и, не в последнюю очередь, Кобры.

Я вдруг осознал свое качество, которое было до этого разговора скрыто от меня, – мою уступчивость, готовность сделать приятное другому человеку вопреки моим собственным интересам. Собственно, это качество и заставляло меня ходить по бесконечным кружкам экстрасенсов. Я хотел выглядеть в глазах моей мамы таким, каким она хотела видеть меня.

Я осознал свою автоматическую реакцию угождения приятным мне людям. Осознал то, что слова Скандинава о «я‑действующем» и «я‑страдающем» относились именно к этой беседе, когда мой выбор должен был определиться не тем, кому я хочу понравиться в большей степени – Толстяку или Локке, а тем, что мне самому нужно на самом деле. А я действительно хотел разобраться в тех тревожащих событиях, что случились со мной за последние две недели.

Принимая сторону Локки, я навсегда терял возможность прикоснуться к магическому миру, каким я представлял его тогда. Выбрав же продолжение работы с Толстяком, Черногорцем и даже с Упырем, я сохранял шанс прорваться к тому загадочному миру магии, который так манил меня. И даже если это окажется очередной иллюзией и обернется новым разочарованием, я буду сожалеть лишь о своей глупости, но не о трусости.

Внезапно в мое сознание вторгся еще один довод – Кобра. И он оказался решающим. Преодолевая внутреннюю неловкость, я все же сказал Локке, найдя, как мне показалось, подходящие слова:

– Я продолжу занятия и сам разберусь во всем.

Локка горько покачал головой:

– Это был твой последний шанс. Никогда и ни в чем ты больше не разберешься. Ты будешь глубже и глубже погружаться в галлюцинации.

Глава 9

Выбор

Под утро мне приснился жуткий сон. Я сидел на скамейке, и вдруг из леса вышел странный человек в черной одежде. Его руки были обрублены по локоть. Он поднял одну культю и направил ее прямо на меня. Она действовала как излучатель мощной энергии. Все мое тело завибрировало и загудело. Не было боли, но был какой‑то мистический ужас. Я плавился, изменялся под действием исходящего из культи излучения. Между нами пробежала лошадь, впряженная в телегу. На этот момент вибрация и гудение прекратились – излучение экранировалось. Страшный колдун приближался. Я пытался вскочить и убежать, но ватное тело не поддавалось моей воле.

Я проснулся, страх все еще не отпускал меня. Резко открыв глаза, я увидел протиснувшегося в палатку одного из наших инструкторов, который вскоре стал нашим Инструктором. Когда через тринадцать лет Инструктор поручил мне написать книгу «обо всем», он запретил называть имена, заменив их кличками, а в отношении себя попросил не указывать даже клички.

Его лицо чем‑то тревожило меня. Оно было одновременно и узнаваемым, и каким‑то совершенно чужим. Казалось, что на него надета полупрозрачная, меняющаяся маска, и эта маска, как и Змей, сидела в моем сознании. Я помотал головой, и видение пропало. Остался только протиснувшийся в палатку человек.

– Надо поговорить, – сказал он и повел меня в лес.

Солнце только‑только появилось над горизонтом. Мы долго шли по извилистой тропинке и наконец набрели на почерневшую от времени лавочку. Инструктор начал разговор.

– Я хочу сделать тебе предложение. Все наши занятия, все, что случилось с тобой, – лишь отбор людей нашей породы. Ты показал определенные способности, но главное – сумел различить свое сознание и чужое присутствие в нем. Это бывает с очень немногими. Занятия – это внешняя, поверхностная часть работы. Это всего лишь психическая саморегуляция. Есть и магия. Но то, чем мы занимаемся, противоположно магии. Мы называем это Деянием. То, что произошло с тобой, может остаться саморегуляцией, может стать началом магического пути, но может – и Деянием.

Он произнес слово деяние с таким нажимом, что для меня оно прозвучало как слово с большой буквы – Деяние.

– Этим занимается Ночная группа.

Он опять сделал особый нажим на этих словах. Я вдруг обнаружил, что слово Деяние отозвалось во мне кроваво‑красным свечением, а слово Ночная группа засветилось каким‑то невозможным прозрачно ‑ черным цветом. Этот отсвет был не в окружающем меня пространстве, а внутри, в моем сознании.

Движения Инструктора, как и движения Змея, с которым я столкнулся в Голубом Каньоне, вползали в мое сознание, шевелились в нем неприятной тяжестью.

Инструктор находился и рядом со мной (длинную тень от восходящего солнца он все‑таки отбрасывал), и вместе с тем внутри моего сознания.

Снаружи были его слова, а внутри – вспышки света и его движения. Переживая странную смесь сонной жути и холодной ясности, я мог наблюдать и за нашей беседой и за своим страхом, не поддаваясь ему.

– Это особая группа. Она пробуждает, возбуждает свою Волю, – (опять нажим, и интенсивная черная вспышка внутри головы), – и ищет связь с Реальностью – (невозможное свечение белой прозрачности – иначе я просто не могу это назвать).

– Ты прошел испытания и можешь стать членом Ночной группы. Чтобы попасть в нее, нужно всего лишь три раза сказать «да». Ты хочешь в нее попасть?

Я снова отметил некоторую странность своего состояния, казалось, что все предметы и слова связаны между собой и с образами внутри меня напряженными, натянутыми нитями. Каждое движение и каждое слово вспыхивали сотнями отражений. Это придавало какой‑то мистический оттенок нашему разговору. Было ясно, что речь идет о чрезвычайно важных вещах, о решениях, с которыми я никогда раньше не сталкивался в своей жизни. У меня в запасе было три возможности сказать «да» или «нет». Я понимал, что если скажу «нет», то разговор на этом закончится.

– Да, – холодея, ответил я.

– Тогда я расскажу тебе, что это такое. Группа называется «ночной» не потому, что она действует ночью. Ночь – это только символ той части Реальности, в которой нет видимостей. Знаешь, как называется главный трактат Шопенгауэра? Правильно, «Мир как воля и представление». Так вот, дневная группа работает с представлениями, а ночная с волей. Ночная группа никак не обнаруживает себя до тех пор, пока она есть совокупная воля ее членов, а каждый ее член есть отдельная воля. Обнаружение группы означает, что ее совокупная воля заснула.

– Ты хочешь стать волей? – резко спросил он.

– Подождите, а что вы понимаете под волей?

– Воля – это свобода действия и действие свободы. О ней нельзя ничего сказать, ее можно только пробудить. Ты хочешь стать волей?

Я как бы снаружи оценил свое состояние – странное сочетание ясности и внутренней вязкости, сноподобности, в которых растворился мой страх.

– Да, – сказал я, утешая себя тем, что окончательный ответ придется все же на счет три, а не два. Снова сочетание ясности и жути заполнило мое сознание.

– В Ночную группу можно войти, но невозможно выйти. Опыт Воли и Реальности необратим. Ты можешь покинуть группу, но ты все равно останешься Ночным существом. Согласен?

Откровенно говоря, я ничего не понял, но передо мной открылся новый огромный мир неизведанных возможностей, и я неожиданно для себя сказал: «Да».

Страха почему‑то не было. Я понял, что только что впервые в жизни совершил тот реальный выбор, о котором говорил Барбаросса. Это не была игра в магию, йогу, дзен или ваджраяну. Опыт предыдущих дней был очень реален, но теперь нужно было как‑то к этой реальности отнестись. Либо отмести ее, как проделки хитрых людей, «магов» в том смысле, который вкладывал в это слово Локка, или принять с риском того, что Локка окажется прав. Я вспомнил название моей любимой книги – «Звездные часы человечества» – и принял предложение как свой «звездный час».

– А многие отказывались от такого предложения?

– Нет, немногие. Мы ведь отбираем людей нашей породы. Но такие случаи были. Одного ты даже знаешь.

– Кого?

– Об этом не принято говорить. Ты сам все поймешь со временем.

– А Лань?

– Она с нами, но в другой Ночной группе. У нее своя особая роль.

Инструктор внимательно посмотрел на меня.

– У нас есть свои правила. Ты их должен принять. Мы никогда не лжем друг другу. Это очень болезненное правило. Но оно связывает нас в единое целое. Все, что мы узнаем друг о друге и о нашей практике, не может стать доступным другим людям за исключением того, что будет позволено стоящими на ступеньку выше. И ты не лги и не предавай нас.

– А если кто‑то нарушит это правило?

– Он умрет. Но это полбеды – все люди умирают. Он умрет, потеряв возможность сознательно перейти порог смерти. Но и это не самое страшное. Он умрет, потеряв возможность стать существом воли. Его никто не убьет. Он умрет, потому что нарушит свое решение. Цени нашу правдивость. Мы обманываем только людей Дня, но никогда – существ Ночи.

– А что было обманом при работе со мной?

– Я все расскажу тебе. Но есть еще то, о чем я должен тебя предупредить. Многие события во время обучения будут происходить без предупреждения. Человек устроен так, что если он строит словесную модель будущего события, то пробуждает этим известные ему эйдосы, лишая себя возможности открыть новые. Если бы тебе рассказали про то, как ты встретишься со Змеем или Ревой, или про то, как выглядит живой лес при правильном Растворении, ты никогда бы не пережил того, что пережил. Слова истощают Реальность.

Он снова посмотрел на меня.

– Сегодня последний день занятий. Завтра отъезд. Потом приедет новая группа, но Ночная группа ничем не выдаст своего присутствия. Никто не должен знать, что ты и твои товарищи остались. Поэтому вы сделаете вид, что уезжаете сегодня. Попрощаетесь и пойдете к «ракете». Но вы выйдете на следующей пристани – в Григоровке. Там я вас и встречу. И начнется ваша практика.

– А кто еще будет из нашей группы?

– Увидишь. Начинай соблюдать Правило № 1: знания Ночи – от принципов до бытовых подробностей – никогда не передаются при свете Дня. Да, кстати, мы не называет себя магами – мы деи, или эрги, те, кто действует. Маги бывают разные, их роднит одно – через них действуют силы. А деи – существа воли, они действуют сами по себе.

– Да, и еще, – сказал Инструктор, – все в твоей личности взбунтуется против твоего решения. Тебе придется раздвоиться, расслоиться на того, кто принял решение, и того, кто будет противиться. Наблюдай, оценивай и каждый раз вспоминай себя, каким ты был сейчас – принявшим самое важное решение в своей жизни.

На протяжении нескольких последующих лет я постепенно открывал для себя причины столь ошеломительной спешки. Кобра, Паук и Волк провели в «предбаннике» (как называл Упырь время от первого приезда в Бучак до предложения войти в Ночную группу) всего год, остальные члены Ночной группы – 2–3 года, а я – только две недели. Для полной комплектации Нуля им, деям, не хватало времени. Обычно Нуль длится лет пятнадцать, а им до окончания Единицы оставалось всего лишь тринадцать лет, и за это время нужно было подготовить новую смену.

Их группа создавалась в условиях еще большего цейтнота. Они хотели соответствовать правилам традиции, сложившейся очень давно, но искаженной и искалеченной в советское время. Какие‑то знания были утеряны, какие‑то действия упущены. Они были молоды и хотели казаться всезнающими и могущественными (это тоже входило в их традицию).

Но ошибок и искажений в их действиях было много. Доля потерь и поражений была велика, хотя и не столь катастрофична, как в некоторых предыдущих циклах. Это было следствием спешки их инструкторов, у которых почти не оставалось времени на длительный Нуль. И вот сейчас они тоже торопились, игнорируя нашу незрелость и возможность внутренней катастрофы для каждого из нас. Они хотели соответствовать …

В то утро я вернулся в лагерь, не зная, кто отобран, но надеясь, что Кобра будет в их числе. Я не имел права ни говорить с ней, ни намекнуть ей о принятом решении.

Наступило время подъема. Заключительный день занятий был посвящен подведению итогов работы. Вначале мы в последний раз побежали с Меченым. Бежали быстрее, чем обычно, восстанавливая энергию при каждом шаге. Бег занял два часа. При скорости в 8 километров в час это означало дистанцию 15–16 километров. Усталости не было, наоборот, сознание было на удивление чистым. Эта чистота заполняла все тело.

С завтраком справились за полчаса. Доктор развесил свои таблицы. Мы сосредоточили внимание на точках и треугольниках. Затем провели Растворение, и лес для меня опять стал живым существом с мышцами‑ветром.

Потом пришел Скандинав и погрузил нас в переживание реальности своего «Я».

Появился Барбаросса. Вывесил абстрактные рисунки, и мы переносили эйдосы с одного изображения на другое.

Затем Толстяк еще раз показал, как надо чувствовать деревья. Мне‑то он преподал нечто захватывающее, а то, что он показывал остальным, было совсем неинтересно – такой же точно технике учили на Фурманном.

Чуть позже откуда‑то выплыл Упырь. Нужно было вчувствоваться в него, как в дерево, а потом пометать ножи в ствол огромного дуба. Это не удалось никому, кроме меня и Кобры.

Помощник объявил о конце занятий. К вечеру готовили грандиозный ужин, а на завтра намечался разъезд. Группа, сдружившаяся за время занятий, стала оживленно обсуждать, что надо закупить в магазине.

– К сожалению, мне нужно сегодня уезжать. «Ракета» через два часа, – сказал я.

Все бросились уговаривать меня остаться.

– И мне нужно, – сказала Кобра. У меня появилась надежда, что она отобрана тоже.

К нам присоединился Питерец. Мы собрали палатки, попрощались со всеми и двинулись к пристани. Каждый из нас подозревал, что его спутники останутся в Ночной группе. Но мы не имели права говорить об этом друг с другом.

«Ракета» подошла к пристани. Вся группа бросилась обнимать нас на прощание. Они прощально махали нам руками, не подозревая обмана.

«Ракета» взревела и отошла от пристани. Бучак удалялся.

Часть 2

Глава 1

Новорожденные

Судно пришвартовалось к пристани «Григоровка». На палубе железной громадины бывшей баржи сидели крестьяне, продававшие вишни и абрикосы. Я двинулся к выходу, не сомневаясь, что и Кобра, и Питерец последуют за мной. Так они и сделали. Мы сошли на берег. Инструктор уже ожидал нас внизу. Не говоря ни слова, он повел нас в сторону Бучака.

Мы долго шли сквозь заросли травы, то выходя к берегу, то удаляясь от него, и наконец вошли в лес. Наступал вечер. Лес наполнился безжалостными жужжащими комарами. Мучение продолжалось минут тридцать, пока мы шли по тропинке. Потом Инструктор резко повернул влево. Мы начали карабкаться по крутому склону вверх. Там нам открылся великолепный вид на гладь водохранилища. Мы прошли еще немного и наткнулись на два больших плоских белых камня на расстоянии около двух метров друг от друга. Инструктор сел на один, мы на другой. Надвигалась темнота.

– Познакомьтесь, – сказал Инструктор, – вы теперь как новорожденные. У вас есть часть сознания, которая совершенно чиста и неразвита, но в ней скрыты возможности для превращения в новое существо. Эта часть сознания должна овладеть всем тем, что до сих пор вы называли своим «Я». Вашими отношениями теперь должны управлять не ваши прежние чувства, а решения. Только решениями будет создаваться ваша новая форма.

Когда я говорю «познакомьтесь», это означает, что познакомиться должны части сознания, предназначенные для работы. Для этого нужно научиться смотреть сверху на все свои мысли, чувства, отношения, оценки. За время работы в Дневной группе вы немного научились этому. Еще раз говорю – эти части совершенно пусты. Их нужно заполнить новыми способами работы и главный из них – решения. Принятие решения – не обдумывание, не результат мышления. Когда в своей обычной жизни вы говорите, что приняли решение – это не совсем то. Вы просто сделали вывод из какой‑то мысли или вами овладело какое‑то желание. Вы просто отметили этот факт и сделали его своей внутренней, постоянно действующей силой.

Настоящие решения вы создаете из пустоты своего сознания. Вы не выбираете одну из возможностей и не превращаете в постоянно действующую силу одну из своих мыслей, вы создаете новую реальность из материи своего сознания. Когда есть пустота сознания и созданная вами реальность, то эта реальность притягивает к себе все. Когда решение исполнено, оно спускается в другие области сознания, утрачивает свободу и становится выпавшим из раствора сознания осадком, сознание очищается для других решений.

Инструктор замолчал. Мы сидели не шевелясь. Он посмотрел на нас и продолжил:

– Еще раз повторяю – теперь вы новые существа. Все отношения, которые были до этого – вражда, дружба или любовь (тут он выразительно посмотрел на нас с Коброй), остались в прошлом. Их больше нет. Когда появится желание вернуться к ним опять, присмотритесь к желаниям повнимательнее и растворите их или отправьте их к себе ‑ прошлому. Вообще, как только что‑то из прошлого проникнет в нашу новую, ночную жизнь, тут же вспоминайте себя, какими вы были до этой беседы, смотрите на себя ‑ прошлых как на чуждые вам существа и возвращайте свои желания туда.

Но это легко сказать, а сделать сложновато. Сознание нужно очищать и перемещать свое «Я» в очищенную зону. Это не делается по желанию, это тяжелая работа.

Инструктор снова замолчал. Мы погрузились в размышления. Меня одолевали мысли о Кобре. Из слов Инструктора я заключил, что «на смену любви приходит дружба». Напомню, я был молод и обуреваем всеми соответствующими возрасту желаниями. Разрыв любовных отношений с Коброй, да еще по «приказу вышестоящего начальства», казался невыносимым.

Но тут я вспомнил про Лань. Я вспомнил, что боялся встречи с Ланью, с необходимостью либо выбрать одну из женщин, либо лгать им обеим. Историю с Коброй я все‑таки переживал как измену Лани и испытал внезапное облегчение от того, что ситуация выбора разрешилась помимо моих усилий. И тут же почувствовал стыд: я обрадовался тому, что кто‑то решил за меня мою же проблему. Вспомнилась недавняя «борьба за мою душу» Толстяка и Локки. Я всегда боялся кого‑то обидеть и уклонялся от ситуаций жесткого выбора. А тут пришлось это сделать дважды.

Эти размышления взбудоражили меня. Я вдруг понял: что‑то очень важное изменилось во мне. И принял отказ от интимных отношений с Коброй как знак этих изменений.

Когда совсем стемнело, мы двинулись дальше в путь. Снова взбирались в гору, спускались в какие‑то расщелины и наконец оказались прямо над хатой. Внизу уже шла пьяная беседа. Инструкторы сидели вместе со всеми, рассеявшись между своими подопечными.

– Смотрите на них, как на сцены спектакля, как на изображения. Каждый раз, когда вы почувствуете какое‑то отношение к этим людям, связь с ними, отследите их и поймите, что все они порождены вашим и только вашим сознанием.

С этими словами Инструктор спустился вниз и незаметно присоединился к общему разговору.

Окончание занятий отмечали до рассвета. «Ракета» уходила утром, и празднование плавно перешло в сборы. Через час оставалось только две палатки – в одной из них жил Локка, а другая оставалась пустующей.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: