Апостольское видение архиепископа Иоанна

Бог попустил русскую революцию, дабы Русская Церковь очистилась и дабы православная вера распространилась по всему свету… Церковь едина, но у каждого народа свое призвание в этом единстве.

Архиеп. Иоанн (в изложении еп. Германа Сен–Денийского).

В САН–ФРАНЦИСКО архиеп. Иоанн основал Русское православное иконописное общество, которое поддерживало традиционную русскую иконопись. Сам Владыка и возглавил это Общество, передав впоследствии бразды правления о. Спиридону. Евгений был казначеем.

Одной из главных своих задач Общество полагало помощь мастеру–иконописцу старообрядческой школы Пимену Максимовичу Сафронову. Более полувека создавал он удивительные, пронизанные светом священные образы. Архиеп. Иоанн хотел, чтобы он выполнил роспись нового собора. В 1965 году Общество пригласило Софронова в Сан–Франциско преподавать иконопись, а 1966 году организовало выставку его работ при соборе, а Евгений с Глебом издали иллюстрированный каталог.

Сколь бы ни были непритязательны задачи Общества, не обошлось без конфликта. В ту пору в Сан–Франциско жил еще один иконописец, по фамилии Задорожный. Он тоже мечтал расписать собор. Исповедовал он совсем иной стиль — современный, реалистический и как мог рекламировал его в статьях для русской газеты. Он пользовался поддержкой одного из влиятельнейших священников в городе, которому претил традиционный «старообрядческий» стиль.

На защиту старой школы встали очень многие, в газете появилась острая статья, изобличающая новую реалистическую манеру как декадентскую. С этим мнением соглашались и Евгений с Глебом, ревнители «истинного и традиционного Православия». Однако и в этом случае архиеп. Иоанн преподал им замечательный урок. Сам он, хотя и ратовал за старый стиль и напечатал статью в его поддержку, всё же смотрел глубже. Евгений вспоминал: «Один из самых ревностных почитателей старины в нашем обществе хотел, чтобы Владыка Иоанн издал указ по всей епархии о единообразии иконописи или хотя бы официально заявил о признании только традиционной школы. Вроде бы, благие намерения. Однако архиеп. Иоанн сказал ему: «Можно молиться перед иконой старой, можно — и перед иконой современной. Главное, чтоб мы молились, а не гордились «хорошими иконами»». В другой раз он заметил, что Матерь Божия плачет и творит чудеса через иконы самого различного письма».

СТАРАНИЯМИ архиеп. Иоанн в конце 1964 года произошло важное событие в Русской Церкви: канонизация святого праведного Иоанна Кронштадтского. Церковь в Советском Союзе не осмеливалась причислить к лику святых чудотворца конца XIX — начала XX века, поскольку он был убежденным монархистом, выступал против всяких «социалистических» движений и даже предсказал революцию и ее кровавые последствия. Поэтому свидетельствовать об его истинном месте среди святых выпало Русской Зарубежной Церкви, и больше всех иерархов способствовал этому Владыка Иоанн. Он обращался к главам прочих Православных Церквей в свободном мире, дабы произвести совместную канонизацию, но те опасались за свою репутацию и положение в политизированных церковных кругах. Это, однако, не остановило архиеп. Иоанна, и он продолжал приготовления, сочинял стихиры в честь нового, горячо любимого святого, дабы исполнить их на церемонии.

Св. прав. Иоанн Кронштадтский, неутомимый проповедник и питатель угнетенных, во множестве творил чудеса. Архиеп. Иоанн имел немало общего с ним. И столь естественно, что один из величайших святых нашего столетия трудился для прославления другого. Помог и Евгений, написав для «Православного благовестника» две статьи о св. прав. Иоанне Кронштадтском.

В ночь на воскресенье 1–го ноября архиеп. Иоанн отслужил торжественную службу — впервые со времен революции в России русский был причислен к лику Святых. Это деяние Православной Церкви в свободном мире заронило надежду в сердца братьев–христиан в порабощенной России. К великой печали Владыки Иоанна на торжество собрались далеко не все. Тем же вечером состоялся бал–маскарад по случаю Дня духов.

«После службы, — вспоминает Евгений, — Владыка отправился туда, где вовсю веселились, нарядившись ведьмами, чертями, вурдалаками и прочей нечистью. Он вошел в зал — собравшиеся словно окаменели. Стихла музыка. В полной тишине Владыка пристально оглядел оторопевшую публику, неторопливо обошел весь зал с посохом в руке. И впрямь, слова были излишни: само появление Владыки пробудило совесть каждого, что было видно по всеобщему замешательству. Так же молча Владыка удалился. А на воскресной службе дал волю священному негодованию и пламенной ревности, призывая всех к благочестивой христианской жизни».

Евгений с Глебом присутствовали как на всенощном бдении, так и на воскресной службе и происшедшее сочли весьма показательным.

- Люди толкуют о русских церковных школах, призывают к какой?то деятельности, собирают пожертвования, а на то, что прославляется их святой, им плевать, — заметил Глеб. — Неужто и впрямь вся их «деятельность» во имя Бога?

- Вот и нам урок: не сидеть сложа руки, — подхватил Евгений.

ЧУТЬ БОЛЕЕ недели спустя в Сан–Франциско произошло еще одно важное событие, и опять стараниями архиеп. Иоанн, — первое рукоположение во епископы Православной Церкви Франции.

У Владыки были давние (с 1957 года) связи с этой Церковью. В ту пору он жил во Франции и являлся Экзархом Западной Европы. Тогда встретился он с одним из основателей Православной Церкви Франции, о. Евграфом Ковалевским, талантливым деятельным пастырем.

Родился тот в России, в дворянской семье, в 1920 году перебравшейся во Францию. В юности сподобился видения галльской святой IV века Радегунды, она и предначертала его дальнейший путь, указав на его особое предназначение. Вся жизнь его переменилась после этого, и, будучи рукоположен во священники в 1937 году, он посвятил себя восстановлению утерянного Францией православного наследия, прославлению ее древних святых, возвращению обычаев и традиций Церкви. Отец Евграф разыскал и возродил литургический чин, существовавший до подчинения Французской Церкви римскому престолу, галлийский чин св. Германа Парижского. Дабы приютить возраставшую православную общину в Париже, он восстановил старинный собор св. Иринея Лионского и собственноручно написал для него иконы французских святых.

Отцу Евграфу стоило немалых трудов отыскать среди иерархов и духовенства восточных Церквей таких, кто хотя бы в малой степени интересовался и сочувствовал жизни православных христиан Западной Европы. Сколько нападок претерпел он от коллег. Некоторые советовали даже уйти в монастырь, предлагая взять на себя «бремя его трудов». И лишь афонский пустынножитель о. Никон Карульский указал на одного из немногих иерархов, способных понять французское Православие и помочь ему, — на архиеп. Иоанна.

Отец Евграф и Владыка Иоанн различались во многом, но сходились в главном: в непоколебимой верности своему миссионерскому предназначению. Как вспоминает один из их прихожан Французской Православной Церкви, «эти люди, приняв какое?либо решение, уже не колебались. Архиеп. Иоанн одобрил письмо о. Евграфа к одному французскому священнику из провинции, не решавшемуся примкнуть к Православию, пока оно не получило полноправного законного статуса. Отец Евграф писал: «Думается, причина Ваших колебаний в том, что душа еще не определилась. Становление Православия во Франции началось с того дня, когда я отринул все колебания и сомнения, готовый продолжать дело лишь с двумя–тремя верными единомышленниками»».

В 1958 году икона Архистратига Божия Михаила в церкви св. Иринея начала чудесным образом источать благовонное миро. Владыка Иоанн увидел в этом знамение, т. к. Архангел Михаил исстари считался небесным покровителем земли французской. В 1959 году по просьбе Французской Православной Церкви Владыка Иоанн принял ее под свое архипастырское покровительство и начал деятельно помогать возродившемуся французскому православию: ездил по приходам, освящал церкви, рукополагал во священство, преподавал в богословской школе св. Дионисия, служил галликанскую литургию в соборе св. Иринея и других храмах. Возглавлял Литургическую комиссию, сверявшую православные источники древнего литургического чина галлов. «К этой задаче он отнесся чрезвычайно серьезно, анализируя и проверяя каждое слово, каждый термин, привнесенный из другого языка, — вспоминают единоверцы–французы. — Он любил литургию, не ограничивался теоретическим изучением текстов. Он считал, что лишь служа литургию, можно достойно ее оценить. Сам он свободно владел французским и взялся проводить каждую службу, прежде чем одобрить ее или вернуть тексты в Комиссию для более глубокого изучения».

Показательно, что даже будучи правящим архиереем Французской Православной Церкви, архиеп. Иоанн не стремился подчинить ее ни собственной власти, ни каким?либо иноземным чиновникам. Он, как и о. Евграф, хотел видеть Французскую Православную Церковь из французов и для французов. Как в свое время он учил Глеба и Евгения с их «Православным Словом» самостоятельности, так и сейчас он прививал то же сознание возрождающейся Церкви. В одном из указов, явив замечательную прозорливость, он писал: «Вышеназванная Церковь является во всём независимой от Европейского Экзархата, возглавляемого мною. Управление и внутренняя жизнь обеих структур автономны, без какого?либо смешения, и объединяются общей верой и общим первоиерархом».

Архиеп. Иоанну удалось убедить и собственного первоиерарха, митроп. Анастасия в важности возрождения Западной Православной Церкви, но не на правах подопечной Восточной, а путем восстановления самостоятельных национальных Церквей, имеющих даже более древние корни, чем Русская Православная Церковь. Однако убедить других иерархов Зарубежной Русской Церкви оказалось трудно, им мешали шоры привычных, сложившихся в Восточной Церкви представлений. Много сил и времени потратил Владыка Иоанн, пытаясь убедить их, сколь ценен опыт возрождения Французской Церкви и как важно ее всемерно поддержать.

В 1962 году архиеп. Иоанн был назначен главой епархии Сан–Франциско, а Церковь во Франции так и не имела своего иерарха, некому было продолжать дело Владыки Иоанна. Пришло время, как он и предвидел, выбрать епископа из местной паствы. Естественно, выбор пал на о. Евграфа, основателя возрожденной Церкви. 22–го октября 1964 года митроп. Анастасий объявил, что «хиротонией о. Евграфа во епископы Русская Зарубежная Церковь не создает ни новую епархию, ни новую церковную область. Что означает: она имеет честь свидетельствовать о рождении новой Церкви и готова участвовать в становлении древней Православной Церкви Франции».

Увы, сам митроп. Анастасий из?за преклонного возраста удалялся на покой, а другие иерархи не желали участвовать в хиротонии. В Сан–Франциско Евгений с Глебом наблюдали ропот даже среди былых сторонников Владыки Иоанна: «Конечно, Владыка — святой, но нельзя же заходить так далеко!» В официальных церковных кругах о. Евграф прослыл вольнодумцем и «сектантом», т. е. человеком ненадежным. Знали бы они, что за это «вольнодумство» и чувство независимости и ценил его больше всего Владыка Иоанн.

По замечанию одного француза, «ничто не заставит архиеп. Иоанна отказаться от дела, в котором он видел промысел Божий». Он решил рукоположить о. Евграфа в соборе Сан- Франциско, но поскольку русские епископы отказались сослужить ему, он пригласил румынского иерарха, которого в 1954 году сам возвел в сан епископа, — Феофила (Ионеску). Тот с радостью согласился приехать в Калифорнию.

Приехав в Сан–Франциско, о. Евграф рассказывал нам о древних византийских традициях в искусстве, о том, что они немногим отличались от древних галльских. По богатой жестикуляции мы поняли, что он и сам художник, глубоко прозревающий искусство как язык общения. Позже он прислал нам несколько книг на французском о своей церкви, с фотографиями собственных фресок. Дабы воссоздать образ собора романского периода, он собственноручно расписал ее. Говорил он с нами по–русски, и по речи угадывался человек образованный, дворянин. Личность самобытная, ни в коей мере не «осколок прошлого», и не чурался современности. Настоящий парижский интеллигент, он прослыл чересчур независимым от парижских богословов- модернистов, да и сам он относился к ним с прохладцей. Говорил он увлеченно, что было нам сродни, и мы сразу полюбили его».

Рукоположение началось 9–го ноября 1964 года и длилось три дня. Евгений прислуживал в алтаре и читал по–французски Апостол.

В первый день о. Евграф был пострижен в монахи. Владыка Иоанн дал ему имя в честь св. прав. Иоанна Кронштадтского, только причисленного к лику святых, а также имя недавно канонизированного греческого святого Нектария Пентапольского. Облачил его в рясу и клобук своего предшественника, архиеп. Тихона, также с любовью и сочувствием относившегося к французскому Православию.

Во второй день, на праздник св. Мартина Турского, архиеп. Иоанн служил галликанскую литургию св. Германа совместно с французским духовенством. Вечером совершил приготовительную службу к самой хиротонии, которая состоялась на третий день.

На заключительной по рукоположении встрече Евгений и Глеб познакомились с духовенством и прихожанами из Франции. Евгений беседовал по–французски и с ними, и с новым еп. Иоанном- Нектарием.

Как бы ни охаивали действия Владыки Иоанна недоброжелатели, для церкви Сан–Франциско то были замечательные дни. Русские и не слыхивали о французском святом Германе, не говоря уж о составленном им в стародавние времена чине. Воистину, это был переворот: русская эмигрантская Церковь, знавшая лишь традиционные славянские службы, вдруг услышала нечто непривычное, хотя и величественное, да еще исполненное на французском языке.

Однако едва ли не на следующий день после хиротонии радость была омрачена. Новый Экзарх Западной Европы (член уже упомянутой группировки иерархов) не признал нового епископа и порвал все связи с Французской Церковью. Не мудрено, что покидая Сан–Франциско, еп. Иоанн- Нектарий чувствовал себя сиротой. А в Париже его ждали негодующие письма и от других членов группировки. И защиту он мог найти лишь, покуда был жив Владыка Иоанн. Не прошло и девяти месяцев со дня его смерти, как один из его главных гонителей, архиеп. Виталий, прилетел во Францию, опросил всех недовольных (как некогда во время травли Владыки Иоанна) и лишил Иоанна–Нектария епископского сана, низведя до простого монаха. В недолгие оставшиеся годы жизни тот, однако, по–прежнему проводил епископские службы, ободряясь словами одного из последних писем от Владыки Иоанна: «Я вижу все трудности, как нынешние, так и грядущие. Чем они больше, тем значительнее успех. А любое начинание без трудностей обречено»^[15].

ПОЧЕМУ архиеп. Иоанн так непреклонно отстаивал Французскую Православную Церковь, почему пошел почти против всех, но дал ей собственного епископа? Лишь со временем открылось Евгению и Глебу то, что святой провидец постиг намного раньше. Однажды, когда Владыка в очередной раз посетил лавку, Евгений задал давно мучивший вопрос: «Евангелие проповедано уже почти всем народам. Значит ли, что наступает конец света, о котором говорится в Писании?»

«Нет, — ответил Владыка, — Евангелие Христово должно быть проповедано на всех языках мира в православном толковании. Только затем наступит конец света».

Кто?то из православных французов подметил: «Архиепископ Иоанн обладал исключительно редкой способностью — прозревать всё вокруг во вселенском масштабе». Он знал, что Западное Православие нужно восстанавливать, заново приобщаясь к забытому духовному наследию, и пользовался для этого любой, даже не сулящей успеха попыткой. Вселенское Православие вернулось на Запад, значит нужно помочь ему духовно укорениться, дабы оно возросло и расцвело. В 1960 году, впервые служа литургию св. Германа, он обратился к православным французам с такой проповедью: «Воскресший Христос послал апостолов проповедовать всем народам. Церковь Христова основана не для одного народа или одной страны, все народы призваны к вере в Истинного Бога. Согласно преданию, воскрешенный в 4–й день Лазарь высадился во Франции, спасаясь от иудеев, искавших убить его. С сестрами Марфой и Марией он обосновался в Провансе и проповедовал там. Также странствовали по Франции Трофим Арльский и другие апостолы из числа семидесяти. Таким образом, еще с той давней поры православная вера была известна в Галлии, нынешней Франции. К сей Православной Церкви принадлежат: св. Мартин Турский, великий Иоанн Кассиан — основатель Марсельской обители, где долгие годы являл собою пример подвижничества, также и св. Герман Парижский, св. Геновефа и множество других. Вот почему Православие — вера, не чуждая французскому народу. Это вера исконная, исповедуемая издревле, это — вера отцов.

Искренне, всем сердцем желаем, чтобы Православие во Франции восстановилось и укрепилось. Чтобы оно стало верой французов, а не только русских, сербов и греков. Да возродится Православная Франция и да пребудет с ней Божие благословение!»

Евгений и Глеб прознали, что не только о французском Православии радел Владыка Иоанн. В бытность свою Экзархом Западной Европы он сыграл решающую роль в устроении Православной Церкви Нидерландов. Там он служил Божественную литургию по–голландски, как и прежде в Шанхае — по–китайски.

В КАКОИ бы стране ни находился православный, считал архиеп. Иоанн, он должен молитвенно поминать национальных и местных святых. Везде, где ему довелось побывать: в Китае, Франции, Бельгии, Нидерландах, Италии, Сербии, Тунисе, — он разыскивал и изучал жития местных православных святых, посещал храмы, где хранились их мощи, проводил службы в их честь просил тамошних священников следовать его примеру. Не счесть, сколько житий западных и восточных святых он познал и изучил.

Евгения, поскольку он занимался Востоком, особенно интересовали китайские святые и праведники: мученики Боксерского восстания (1901–03гг.), еп. Симон Пекинский, еп. Иона Хайларский, митроп. Мелетий Харбинский, монахи Михаил и Игнатий (тоже из Харбина). Готовя статьи о них в «Православном Слове», исследуя их жизнь, он нередко обращался с вопросами к Владыке Иоанну, который лично знал некоторых из этих праведников.

С детства постигая жития святых, Владыка, несомненно, использовал их опыт как руководство в собственном пути к святости. Будучи миссионером, он взывал к каждому новому брату или сестре в Теле Христовом, к каждому праведнику, к каждому новому святому — подать помощь небесную в просвещении новых земель. Став епископом Сан–Франциско, он не преминул обратиться к американским святым, в том числе к исконному американцу Петр Алеуту. В 1965 году на праздник Богоявления, благословляя журнал братии, он писал: «Да благословит Господь проповедь «Православного Слова». Христос повелел ученикам: «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа. Уча их соблюдать всё, что Я повелел вам». Да послужит сия проповедь упрочению истинной православной веры и христианской жизни в Северной Америке, с помощью и по молитвам преподобного Германа Аляскинского, чья святость была явлена на сем континенте, и алеута Петра, принявшего мученичество в Сан–Франциско».

ОСОБЕННОЕ расположение архиеп. Иоанн питал к преп. Герману, небесному покровителю Американской православной миссии. В 1962 году, когда Глеб преподнес ему икону, первое изображение преп. Германа с нимбом, Владыка, не колеблясь, начал почитать ее и молиться перед ней, хотя «официально» преп. Герман еще не был причислен к лику святых.

В 1964 году в день преставления преп. Германа Владыка Иоанн пришел в лавку совершить торжественную службу перед иконой. Тем же днем на следующий год он уже прилюдно провел службу, перенеся икону в собор и повелев петь тропарь святому. Тогда же выразил надежду для Америки в небесном заступничестве преп. Германа. Он подчеркнул во время службы, что хотя тот и не канонизирован, однако творит чудеса: «Если хотите увидеть живое чудо преподобного Германа Аляскинского, посетите лавку рядом с собором — увидите бескорыстный труд, «труд по любви» — отражение традиций Валаама».

Евгения и Глеба удивило сравнение Владыки их малого мирского Братства с Валаамом — великой монастырской общиной, некогда слывшей по всей России центром паломничества. Оба, как и архиеп. Иоанн, понимали, что их лавка — лишь переходная ступень к чему?то иному. Однажды, расспросив братию об издательских планах, Владыка как всегда пытливо взглянул на Евгения и поинтересовался, что тот собирается делать дальше. Евгений ответил, что не хочет идти в семинарию и будет и впредь нести соотечественникам, ищущим истинной веры, слово о Православии. «Да, да, — кивнул Владыка, — я даже верю, что в Калифорнии будет миссионерский монастырь».

Братия часто слышали о провидческом даре архиеп. Иоанна и не сочли слова его попыткой выдать желаемое за действительность. Евгений горячо поддержал Владыку, чего не скажешь о Глебе. Тот всё еще надеялся, коль скоро Братству суждено стать монашеским, обосноваться на Аляске, на Еловом острове, вместе с о. Герасимом.

В 1965 ГОДУ на Благовещенье архиеп. Иоанн посвятил Евгения во чтецы — первый церковный чин, а о. Спиридона возвел в сан архимандрита. По этому поводу о. Спиридон впоследствии говаривал Евгению: «Мы с тобой связаны воедино Владыкой Иоанном».

Евгений закончил богословские курсы первым учеником, несмотря на то, что все лекции читались по–русски. Стоило Евгению закончить курсы, как Владыка Иоанн закрыл их и больше не возобновлял. Глеб и по сей день считает, что архиеп. Иоанн задумал эти курсы специально для Евгения, чтобы дать широкий богословский кругозор и образование страждущей душе молодого американца, которого он впервые увидел скромно стоявшим в дальнем углу собора. С самого начала курсов провидческое чутье Владыки подсказало ему, как Евгений может употребить богословские познания и как впрямь употребит их.

К 1966 году стало ясно, каким виделось архиеп. Иоанну миссионерское служение Братства в Америке. Вдобавок к их издательским и писательским трудам (а Евгений писал еще статьи на английском языке для «Православных вестей») Владыка попросил братию подготовиться и к службам на английском языке в соборе. Первую такую литургию совершали 1–го января 1966 года. Летопись Евгения гласит: «Архиеп. Иоанн служил вместе с отцами Спиридоном, Николаем, Иоанном и диаконом Николаем. Братия Глеб и Евгений являли собой хор и пели вполне прилично, если не сказать отменно».

Архиеп. Иоанн постановил служить литургию по–английски в первое воскресенье каждого месяца. Сам он неважно знал английский, но был уверен, что полнота Православия должна быть доступной американцам на их родном языке.

ТОГДА ЖЕ подоспела и другая ответственная работа — от духовных наследников Оптиной пустыни, супругов Ивана и Елены Концевичей. В июне 1965 года проф. Концевича мучила смертельная болезнь — рак. «Пока не допишете два тома Вашей трилогии, Вам нельзя умирать», — говорил ему Глеб. Уже написанную книгу «Стяжание Духа Святаго в путях Древней Руси» Иван Михайлович намеревался продолжить томом об учениках старца Паисия Величковского и заключить еще одним томом — об Оптиной пустыни. «Брат Глеб, — с грустью отвечал профессор, — они у меня даже вчерне не написаны. Так, разрозненные записки».

И всё же Глеб отказывался верить: как может Бог попустить этому человеку умереть, когда миру так нужны его писания, пронизанные духом Оптиной пустыни. Как ни молился Глеб. Профессору становилось все хуже, он исхудал. Уже на смертном одре он обратился к Глебу с просьбой: «Не оставьте жену. Помогите во всём, что она попросит. Уговорите ее продолжить мой труд».

После смерти мужа Елена Юрьевна сочла, что и ее жизнь окончена, замкнулась, приближаясь к отчаянию. Глеб понимал: нужно что?то делать. Нельзя допустить, чтобы прошли всуе дни этой литературно одаренной женщины, носительницы православных традиций, хорошо понимавшей, сколь важна святость в наш век невежества и лжи. Глеб приехал к ней домой в Беркли и велел собирать вещи. «Я отвезу Вас к матери в Монтерей», — сказал он. Поселил он Елену Юрьевну к себе в спальню, стены которой убрал портретами оптинских старцев. Сам же перебрался в гостиную. Усадил гостью за письменный стол, положил перед ней стопку бумаги и ручку и сказал: «Пишите!»

Так, при поддержке Глеба, она создала несколько поистине бесценных работ: жизнеописание преп. Серафима Саровского, новомученицы игумении Софии (с коей была знакома еще в России), своего дяди Сергея Нилуса и многих других праведных мужей и жен, чьи имена и деяния могли кануть в лету. Ей и Глебу удалось даже завершить трилогию профессора Концевича, сведя материалы второго и третьего тома в одну книгу «Оптина пустынь и ее время». Елена Юрьевна скончалась 96–ти лет от роду, пережив мужа на 24 года.

В Глебе она обрела сына, увы, своих детей у нее не было. Будучи натурой сильной, она не просто приняла этот дар Провидения, а решила, что Господь послал ей Глеба, дабы она воспитывала его в духе святоотеческих традиций, кои вошли в ее плоть и кровь. На деле ей, конечно, пришлось воспитывать и Евгения, так как все замечания и советы она относила к Братству, в частности, к издательской деятельности. В последующие годы, особенно после смерти архиеп. Иоанна, Евгений проникся уважением к мудрости и опыту наставницы и нередко просила Глеба узнать мнение Елены Юрьевны по какому?либо волновавшему вопросу. Сама же она, по словам Глеба, «боготворила» Евгения. Немногословностью, взвешенностью мысли, стремлением сохранить чистоту Православия Евгений напоминал ей мужа. Она прозрела в Евгении то же, что и Владыка Иоанн, и радовалась, видя, как развивается его талант православного писателя.

(обратно)

Успение святого

Скажите людям: хоть я и умер, но я жив.

Архиеп. Иоанн

28–го ИЮНЯ 1966 года архиеп. Иоанн пришел к братии с чудотворной иконой Курской Божией Матери, перед которой больше ста лет назад молился и получил исцеление преп. Серафим Саровский. Благословив лавку и «типографию» иконой, Владыка заговорил о святых разных стран. Евгений отметил в летописи: «Он пообещал дать нам список румынских канонизированных святых и учеников св. Паисия Величковского. Также заметил, что еще во Франции он поименно записал западных святых (до раскола Христианской Церкви) и подал список в Святейший Синод»^[16].

Владыка подробно рассказал братии о св. Альбане, британском первомученике. Достал из маленькой папки краткое его житие и открытку готического собора в городке Сент–Альбани близ Лондона, где тот погребен. Владыка пристально посмотрел Глебу в глаза: понял ли тот, зачем всё это рассказывалось. Подобно большинству святых Западной Европы, св. Альбана нет в православном календаре. Пока архиеп. Иоанн не удосужился отыскать и поименно записать их, восточноевропейские христиане и не помышляли вернуть память о забытых праведниках и молиться им.

Поведав братии о св. Альбане, Владыка напомнил, что назавтра совершается память преп. Тихона Калужского. Глеб и Евгений понимали, сколь значим он для их Братства, ведь о. Герасим (с Елового острова) в России жил в монастыре преп. Тихона. Владыка Иоанн сказал, что отслужит всенощное бдение в часовне свят. Тихона Задонского и спросил, придут ли братия. Испытующе взглянув на них и улыбнувшись, он добавил, что хотел бы видеть их также и утром на литургии, нужно сказать им нечто важное.

Хотя времени было в обрез, Евгений решил пойти на всенощную. После службы Владыка сам подошел к нему и еще раз попросил их с Глебом прийти утром на литургию, хотел сообщить им нечто важное. Но они не пошли утром в церковь — запаздывали с выпуском очередного номера «Православного Слова». Рабочая неделя была в разгаре, и дела полностью поглотили их.

Увы, больше им не суждено было привечать Владыку у себя в лавке. Взяв с собой икону Курской Божией Матери, архиеп. Иоанн отправился в Сиэтл. По дороге заехал в маленький калифорнийский городок Рединг — повидать Валентину Харви, свою духовную дочь еще с шанхайской поры. У нее дома долго смотрел на запад, потом поднял икону и благословил ту сторону. Валентина недоуменно посмотрела, но ничего не спросила, зная, что у Владыки ничего спроста не бывает.

Через три дня он отслужил в Сиэттле литургию. После службы три часа молился в алтаре, затем удалился в свою комнату в приходском доме подле церкви. Вскоре присутствовавшие услышали, что Владыка упал. Вбежав в комнату, усадили его, и он тихо, без видимых страданий, отошел.

Очевидно, он предвидел свою кончину за несколько месяцев. Еще в мае он сказал своей давней знакомой: «Скоро я умру, в конце июня^[17], но не в Сан–Франциско, а в Сиэттле». А накануне отъезда удивил одного прихожанина в конце богослужения: «В последний раз к моей руке прикладываешься».

Евгений с Глебом узнали о кончине Владыки через несколько часов. Сразу вспомнили, как хотел он их видеть на литургии в часовне свят. Тихона. Они простить себе не могли, что лишились последнего напутствия.

Обратимся к летописи: «Сейчас все говорят о «духовном достоянии» Владыки Иоанна. Какую лепту может внести наше Братство? Ясно, только делом, что видно и из наших стремлений, и из наставлений Владыки. В последний раз навестив нас, он говорил только о святых: румынских, английских, французских, русских. Не значит ли это, что и мы, следуя примеру Владыки, должны помнить святых Божиих, т. е. знать их жития, постоянно читать их, питая подобным образом свою духовную жизнь, просвещать других устным и печатным словом об этих святых, молиться им».

Несколько времени спустя, еще глубже постигнув завет архиеп. Иоанна, Евгений писал Глебу: «Более всего нам следует научиться у Владыки жить, во всём полагаясь на Господа, — так жил он сам. Он благословил нас и даже — дерзну сказать — радовался избранному нами пути служения Богу. Он, конечно, обладал провидческим даром. Мы можем во всём уповать только на Бога. Он призывает нас на большие дела, а времени у нас мало».

НА СЛЕДУЮЩИЙ день после кончины архиеп. Иоанна братия прислуживали на второй англоязычной литургии. Архиеп. Иоанн успел лишь узаконить эти службы (2 раза в месяц) и провести первую. Братия понимали: Владыка желал бы, чтобы литургии для американцев продолжались.

Вечером в собор Сан–Франциско доставили тело архиеп. Иоанна и началось четырехдневное бдение. Евгений так описывал то время: «После утренней и вечерней служб справлялась торжественная панихида, в перерывах и до полуночи епархиальный клир не переставая читал Евангелие. За полночь начиналось трогательное действо: служители и чтецы читали до самого утра Псалтирь. И после кончины Владыку окружали молодые люди, которых он так любил, они отдавали ему последний долг». Был среди них и сам Евгений. «Все эти дни, — писал он далее, — всё было пронизано необыкновенным духом любви. Мы словно осиротели, потеряв самого близкого, понимающего и любящего человека. Даже заклятые враги приходили просить прощения у того, кто и при жизни не держал на них зла». Друзья же казнили себя за то, что в час испытаний не сумели защитить его. Прозрели: ведь это несправедливость, чинимая в его Церкви, сокрушила его, и они тоже причастны ко злу. И теперь безутешно рыдали, стоя в полумраке собора.

Четырехдневное бдение венчала погребальная служба, состоявшаяся 7–го июля с участием пяти иерархов: епископов Нектария, Саввы, Леонтия, защищавших Владыку в трудный час, архиеп. Аверкия из Джорданвилля и новоизбранного митроп. Филарета. Собор был переполнен — собралось почти две тысячи человек. Шесть часов шла служба, но народ не расходился. Евгений и Глеб в белых стихарях, держа рипиды, прислуживали в алтаре.

«Проводившие службу епископы не могли сдержать рыданий. Слезы струились по щекам, блестели в свете бесчисленных свечей подле гроба. Удивительно, хотя все в соборе как один рыдали, храм наполняла тихая радость», — вспоминает Глеб. Евгений был потрясен до глубины души, увидев, что могучий бородач еп. Леонтий безутешно плачет, как дитя. Позже он так сказал о смерти архиеп. Иоанна: «Покинул землю один из последних истинных Апостолов. Кто же теперь займет его место!»

Завершилась погребальная служба прощанием с усопшим. Евгений, Глеб и другие прислужники едва сдерживали толпу, чтобы дать духовенству попрощаться первыми. Тогда?то они и стали свидетелями необычного взрыва чувств любимого ученика Владыки, кротчайшего архим. Спиридона. Глеб вспоминает: «На отце Спиридоне было оранжевое облачение и митра, полученная от архиеп. Иоанн. Вместе с остальным духовенством он подошел ко гробу, приложился к руке усопшего, потом застыл в изножии. Наши увещевания и мольбы не помогали. Пришлось оставить его. А люди всё подходили и подходили. Отец Спиридон стоял, вперив взор в одну точку. Нет, не на маленькое высохшее тело под пурпурной архипастырской мантией смотрел он — как бы не связывая его со своим Владыкой, — а куда?то за изголовье гроба. Что виделось там ему?.. Вот к усопшему уже потянулись миряне, чтобы попрощаться со своим Владыкой, а о. Спиридон по–прежнему статуей стоял подле гроба. Какая?то женщина, проходя ко гробу, толкнула о. Спиридона — и образ пропал, рассыпался. Реальность — грубая и безжалостная — предстала взору. В глазах вспыхнул гнев, его обуяла страсть. Повернувшись к стоящим рядом, он выкрикнул, будто обращался ко всему миру: «ВЫ УБИЛИ ЕГО! ВЫ УБИЛИ ЕГО! УБИЛИ ПРАВЕДНИКА!» Такого неистовства, такого гнева и таких страшных глаз я не видел никогда. Не забыть вовек, как этот смиренный, спокойный, «безответный» человек, собравшись с силами, восстал против несправедливости мира сего — так гневался Моисей, разбивший скрижали завета. Бог дал своему народу законы праведности, а люди продолжали поклоняться золотому тельцу. Словно избавляясь от обломков тех скрижалей, о. Спиридон решительно тряхнул головой и быстро, ни разу не взглянув больше на гроб, вышел».

Шанхайские духовные дети Владыки Иоанна, сироты, которых он некогда спас и воспитал, обнесли гроб с его телом трижды вокруг собора. Словно тихий свет разлился среди людей. «То был венец тех скорбных и величественных дней, — писал Евгений, — шествие воистину торжественное. Казалось, мы присутствуем не на похоронах иерарха Церкви, а на открытии мощей новообретенного Святого».

Глеб последним прикоснулся к телу Владыки, прежде чем крышка гроба опустилась навсегда. Он увидел залитое слезами лицо архиеп. Леонтия. Взгляды их встретились. Архиепископ светло улыбнулся и произнес: «Теперь у нас свой Святой!»^[18]

Мощи архиеп. Иоанна погребли в подвале по алтарем собора, который спешно оборудовали в часовню. Верный ему еп. Нектарий выбрал место упокоения святителя, однако по законам не полагалось хоронить людей в пределах города. Пришлось обращаться к адвокату, Джеймсу ОГара мл., тому самому, кто представлял интересы Владыки на недавнем суде. Он подал прошение, и через четыре дня (случай беспрецедентный!) городские власти внесли поправку в закон: архиереев разрешалось хоронить в храмах. Так определилось место упокоения Владыки Иоанна.

В ночь после похорон Владыки еп. Нектарий благословил Глеба читать Псалтирь над гробом. Двери заперли. Лишь свеча освещала усыпальницу. А забрезжил рассвет, и Глеб увидел в окно лица людей, молящихся Владыке Иоанну, просящих у него небесного заступничества. Один за другим подходили они к окну и, открывая сердца отцу–покровителю, изливали все беды и скорби. Сколь ничтожна смерть перед лицом этой любви! Архиеп. Иоанн распял себя в этой жизни и победил. Да, люди и впредь будут приходить к нему за советом, и он по–прежнему будет помогать им. Величие души, безграничное сострадание не умирает вместе с телом!

И так началось посмертное прославление Блаженного Иоанна, чудотворца последних времен.

(обратно)

Видение скита

Удаляясь от мира, мы должны избирать для жительства места, лишенные случаев к утешению и тщеславию, но смиренные.

Св. Иоанн Лествичник.

ПОСЛЕ КОНЧИНЫ архиеп. Иоанна епархию временно возглавил еп. Нектарий и сразу же взялся за дело: попросил Братство редактировать «Православный благовестник», чему Евгений и Глеб были только рады, оставив за игуменьей Ариадной наборные и печатные работы.

Еп. Нектарий весьма постарался ради увековечения памяти архиеп. Иоанна. Усыпальница Владыки под алтарем собора почиталась как святыня XX века: ежедневно там читалась Псалтирь, по субботам и воскресеньям, а иной раз и в будние дни служились литургии. Отец Спиридон исповедывал, а о. Митрофан совершал литургию.

В усыпальнице стали происходить чудеса. Евгений и Глеб беседовали с очевидцами, записывая их рассказы, дабы потом опубликовать. Показателен случай с русской медсестрой, внезапно ослепшей на один глаз. Врачи постановили, что глаз «омертвел» и его придется удалить, чтобы не воспалился и второй. Она истово помолилась в усыпальнице Владыки Иоанна — и через несколько дней зрение восстановилось. О чуде прознали. Евгений записал рассказ медсестры — так началась «Летопись почитания Блаженного Иоанна», пополнившаяся многими и многими страницами за прошедшие годы.

Вскоре после кончины Владыки Иоанна Евгений вернулся в соборный храм, откуда ушел несколько лет тому по совету Владыки. Теперь уступил настойчивым просьбам регента (хору не хватало теноров), чувствуя, что обязан помочь. Но стоило ему несколько раз спеть, как во сне явился архиеп. Иоанн и напомнил: «Твое место не на хорах, а на клиросе». Евгений признался Глебу, что на душе сразу полегчало. Ему и самому было неуютно высоко на хорах, в отдалении от молящихся. Там частенько велись праздные разговоры, а то и «пропускали по маленькой». Определив Евгению место на клиросе, архиеп. Иоанн, похоже, подготовлял его к монашеству (именно на клиросе читаются все монашеские службы).

Всё чаще Евгений и Глеб подумывали о том, чтобы покинуть город, всё чаще заводили об этом разговор. Когда?то, гуляя по океанскому побережью, они мечтали о жизни в пустыни, и мечты эти сплотили братию. Сейчас же тяга к пустынножительству сделалась непреодолимой. Очевидно, что Церковь обмирщена и работать на благо ее братия могли лишь твердо уверовав в «неотмирность» монашества.

Они понимали: лишь пустынное монашество сохранило дух древней катакомбной Церкви, и только этот дух поддерживает Православную Церковь, как в вероисповедании, так и в богослужении. Не один год души братии напитывались житиями святых отшельников, как стародавних, так и современных. «Но мало знать о них, — замечал Глеб, главное — следовать их жизненному пути, жить, думать, видеть сущее, как они заповедали. Все восхищаются преп. Серафимом Саровским, однако мало кто задумывается о том, что его образ жизни в ту пору был почти заурядным, самым обыкновенным для тысяч и тысяч молодых людей. Жизнь святого была тяжела, сегодня же его почитатели лишь рассуждают о тяготах, не в силах заглянуть глубже в эту жизнь, ведь благодаря ей и возрос духовно столь восхваляемый всеми святой. Обратившись в Православие (а может, и пока шел к нему), я внимательно прочел житие преп. Серафима. Хотя и опасался: по мне ли такое чтение, ведь я еще не сбросил порочное облачение ветхого человека. Я очень ясно осознал, что только борение в пустыне воспитало его. Пустынь, затвор — вот что составляло суть святости».

ПРЕДСТАВИЛИСЬ БРАТИИ и другие пути помимо пустынножительства. Приехав на похороны Владыки Иоанна, еп. Савва в очередной раз стал сманивать Евгения. Сам он, повествуя о себе в третьем лице, отметил в летописи: «Епископ Савва Эдмонтонский предлагает брату Евгению такой путь: семинария в Джорданвилле, рукоположение, потом, возможно, сан епископа. Так, по его мнению, можно что?нибудь «организовать», дабы по–настоящему организовать миссионерство. Нашу лавку и журнал он полагает пустой тратой сил. Брат Глеб предвидел такой оборот, на днях он как раз говорил о попытках сбить нас с пути якобы ради большей «отдачи» и «организованности»».

Иное предлагал еп. Нектарий: поступить в монашескую общину, которую он собирался основать в соседнем городке Аламеда, в доме–часовне в честь Курской иконы Божией Матери. Это предложение представлялось более заманчивым: как?никак монашеская жизнь под водительством самого еп. Нектария, прямого духовного наследника оптинских старцев. Но братия и на этот раз отказались. Во–первых, монастырь стоял посреди города, во–вторых, как говорил Евгений, «согласись мы — и наша миссия печатного слова отойдет на второй план, что мы считаем опасным», и, в–третьих, поскольку еп. Нектарий — иерарх церкви, неизбежная связь с миром повредит монастырской жизни. Евгений как?то сказал Глебу: «Самая несвободная личность в Церкви — епископ. Он должен прислушиваться к мнению и паствы, и других иерархов. И мнения эти могут быть противны его совести и даже христианству». Братия очень любили еп. Нектария, почитали его своим отцом, но отчетливо видели, что он, по словам Глеба, «связан по рукам и ногам».

Итак, отвергнув пути обычного служения церкви, Евгений задался вопросом: «А каков же наш путь, куда он ведет? Братия никогда словесно не выражали точной цели, скорее шли по наитию, шаг за шагом, день за днем, уповая на Божие Провидение и руководство Владыки Иоанна. Трудами и молитвами (пусть малыми и слабыми) двигались мы вперед, а не «планируя» или «организовывая» что?либо. И до сих пор Бог благословлял наш путь. Ясно, что он ведет к образованию монастырского Братства и скита (как бы смело это ни звучало), и в дальнейшем к созданию миссионерского центра.

Чтобы осилить такое, требуется духовная энергия. Путь еп. Саввы предполагает, что такая энергия исходит от единого лица — организатора, каким, к примеру, был покойный архиеп. Виталий Джорданвилльский (|1960), в одиночку создавший монашеско–миссионерское Братство в Чехословакии, которое печатало православную литературу. Мы же слабы, и если всё начинание будет держаться на нас, оно провалится. Это вовсе не значит, что мы сомневаемся в Божией помощи — она подается всем страждущим, — а просто трезво оцениваем самих себя.

Но есть и другой путь стяжать духовную энергию. По этому пути мы худо–бедно идем уже два с половиной года. Это путь Братства. Когда «двое или трое собраны вместе во имя Мое», то любая задача по плечу, была бы крепкая вера и взаимная любовь. Времена настали последние, старцев больше нет, только братия, работающие рука об руку, могут чего?то достичь в таком большом деле, как миссионерство. Согласно апостолу Иоанну, нас должны признавать христианами не по творимым чудесам (сей дар дан немногим), а по взаимной любви, которая должна быть в каждом.

Мы на правильном пути, но он труден и будет еще труднее, когда присоединится новая братия. Владыка Виталий Джорданвилльский начинал с семи братьев, потом их приросло до ста. Но это не самая трудная задача. Самое трудное — объединить первых двоих — мы уже сделали.

Следующая задача — найти землю и исполнить самую дерзновенную и опасную часть замысла — образовать скит. Да поможет нам Бог и наши небесные покровители, монах Герман Аляскинский и Владыка Иоанн!»

К КОНЦУ 1966 ГОДА Евгений уже излагал на бумаге свои задумки скита: пустынная строгая жизнь, требующая духовной силы и выдержки, в которой не остается места собственным пристрастиям.

Насколько возможно, братия должны удалиться как от мира, так и от мирских помыслов.

17/30–го августа Евгений записал:

«Следующий шаг нашего Братства — скит. Стоять он должен на тихоокеанском побережье — там жил и монах Герман, и первые русские, принесшие Православие через Калифорнию в Америку. Да и резкой перемены климата нам лучше избегать. Поэтому и землю надо искать либо в Северной Калифорнии, либо поблизости — между фортом Росс и Гарбервиллем. Самое подходящее место, да и цены тоже — чуть восточнее Лейтонвилля, до Сан–Франциско менее двухсот миль.

С самого начала соблюдать два условия:

1. Независимость. Мы должны как можно более обособиться, памятуя, что вскорости нам предстоит стать полностью самодостаточными. Поэтому — никакой непосредственной связи с внешним миром кроме дороги, да и та, чем дальше — тем лучше. Отсюда следует — никакого водопровода (нужно будет найти свой источник и устроить водохранилище) никакой канализации (хватит с нас и выгребной ямы), никакого электричества от сети (только свой генератор), никакого телефона (вообще никогда!). Естественно, связывать с миром нас будет дорога: съездить в магазин, на почту да в нашу лавку в Сан–Франциско. Потом отпадет необходимость и в этом связующем звене. Это не праздные мечты и не бегство, а единственно возможный и достижимый путь. Всё остальное сулит огромную опасность.

2. Неприхотливость. У нас должно быть как можно меньше «удобств», нам надо учиться полагаться на себя и на Бога, а не на современную технику, жить в согласии с богозданной природой. Что означает: а) никакой горячей воды, либо (при необходимости) греть на плите; б) обычная дровяная печь или камин, может, плита, чтобы кипятить чай; в)никаких холодильников, только погреб в тенистом уголке; г) пользоваться водопроводом только для полива; д) электричество от движка — исключительно для типографских целей; е) отапливать скит хватит печи или камина, занемогших класть подле очага; ж) орудия труда только ручные. Думаю, с этим забот не будет, пока Братство не разрастется.

Разумеется, не следует бросаться в крайности. Если какое?либо из положений будет мешать жизни Братства или окажется непосильным, его надо отменить. Наш идеал — жить подобно первым западным переселенцам. В каком?то смысле мы тоже «духовные переселенцы», лишь в малом уступим мы цивилизации: заведем электродвижок (причем поставить его надобно поодаль от церкви келий) да грузовик для необходимых перевозок и доставок (его тоже ставить подальше от зданий)».

Примечательно, Евгений столь точно и скрупулезно обрисовал жизнь скита, хотя никогда не жил в деревне. Братии удалось соблюсти все условия, даже в мелочах. Далее Евгений писал:

«20–го авг./2–го сент. 1966 г.

Практические вопросы, связанные со скитом, разрешимы. Молитвой и усердным трудом двоим- троим под силу воплотить нашу задумку. Беда в другом: кто будет духовно руководить и управлять скитом.

Старцев нет, да и простого настоятеля?то не сыскать. Кроме Владыки Иоанна, лишь иеромонах Владимир понял и благословил наше Братство. Будь он, по Божьему провидению, нашим настоятелем, мы бы не знали забот.

Без настоятеля же придется очень туго.

6–го ноября 1966 г.

В ближайшие полгода, Бог даст, будет у нас земля под скит. Чем ближе осуществление нашей мечты, тем больше на пути практических «заковык».

Самая важная касается внешней стороны жизни скита — это устав и распорядок. Как только скит появится, отрядим одного из братии (по общему согласию) распределять послушания. Так и работа быстрее пойдет, и всё будет по справедливости. Каждый час должен быть расписан по минутам: богослужения, подъем, трапеза, печатные работы, бытовые дела, поездки, сон, отдых.

Кто не успевает выполнить послушание в срок, должен закончить работу за счет отдыха (задания всем будут раздаваться справедливо).

Пока жизнь в ските не устоится, возможны, конечно, всякие недоразумения.

Братии должно доверять, как их решимости, так и усердию. Мелочные придирки и проверка суть помехи и трата времени.

Пока же у нас в лавке царит расхлябанность, леность, пустословие, несобранность. Это неизбежно, ибо таков мир сей.

В скиту же сразу, даже по выходным дням, установим правила, хотя бы на время: например, за трапезой один из братии читает духовную литературу. Исключить пустословие (говорить только о работе), на праздные разговоры отвести не более получаса в конце дня. Еще: подниматься с рассветом, а то и раньше».

И подводил своим планам итог: «Бог научит нас, покажет, осуществимо всё это или несбыточно». Евгений не забывал благословения архиеп. Иоанна их Братству: «Если дело пойдет, Бог благословит».

(обратно)

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: