Мечты сбываются? Или нет?

Спустя год после окончатель­ного расставания с МариейБиднел Чарлз женился на Кэтрин Хогарт. Он не ждал от нее любви - был сыт ею по горло. С Кэтрин он связывал последние надежды на то, на что он уже устал надеяться: искреннее участие и нежную заботу.

Кэти была единственной, кому он решился расска­зать всю правду о фабрике ваксы. Целый час после этого рассказа она прорыдала у него на плече...Но на следующий день, когда Чарлз, с рассвета писавший очередную главу «Оливера Твиста», решил пообедать, он нашел полупьяную кухар­ку спящей, а жену - как ни в чем не бывало раскладывающей пасьянс на обеденном столе.

Внезапная жгучая досада на самого себя вдруг овладела Чарльзом. А чего он, собственно, ждал? Что избалованная, из­неженная девочка из богемной семьи разделит и оценит его бешеную жажду жизни, его страхи перед завтрашним днем, его страсть к успеху? Да, всю жизнь Кейт послушно следовала за ним. Но де­лала это словно через силу. Пытаясь по­мочь ему с деловой перепиской, вечно путала адреса; выступая в спектаклях, подворачивала ноги и растягивала связ­ки, а слушая главы из романов, которые он поначалу пытался ей читать, частень­ко дремала.

Когда в 1842 году ему захоте­лось отправиться в Америку, чтобы на­сладиться своим заокеанским успехом, Кэтрин чуть не месяц рыдала в подушку. Поплакав, она все же оставила четверых детей и дом и покорно собралась в доро­гу. И ни разу не пожаловалась на тяготы пути. Но Чарлза во время их путешест­вия не оставляла мысль, что он повлек бедную овечку на заклание.

Да, жена покорно рожала одного ре­бенка за другим, кормила, пеленала, ста­вила компрессы, если они болели. Но никогда не предавалась их забавам также самозабвенно, как предавался им он, не сочиняла сказки, не выбирала книги, когда дети учились читать. И этим до бо­ли напоминала Чарльзу его собствен­ную мать, от которой он так долго ждал чего-то большего, чем педантично-про­хладное выполнение родительского долга.

Его жена была покладиста, как де­вочка-дошкольница, и никогда не поми­нала о вечерней ссоре на следующее ут­ро. Может, было бы лучше, если бы она била посуду и швыряла ему в голову цве­точные горшки? Так, во всяком случае, он смог бы убедиться, что не безразли­чен ей...

Но Кэтрин в ответ на его упреки всегда молчала, по-девчачьи поджав гу­бы.

…Когда-то, еще мальчиком, гуляя с от­цом в окрестностях Чатема, Чарльз уви­дел небольшой, но удивительно живописный дом, до самой крыши увитый зеленым плющом. «Если ты будешь по­слушным и станешь прилежно учиться, то когда-нибудь обязательно его купишь», - сказал отец, усмехнувшись его восторгу.

И все вышло именно так: Диккенс разбогател и однажды узнал, что постоянная сотрудница возглавляемого им журнала «Домашнее чтение» миссис Литтон продает тот самый особняк в Гэдсхилле, доставшийся ей в наследство. Чарльз немедленно купил его, принялся перестраивать, ремонтировать и приводить в порядок. Со всей присущей ему обстоятельностью продумывал место для каждой безделушки. Воодушевлен­ный, возил туда жену...

Ему казалось, что когда их семья переселится в этот дом, пустота в душе, которую он в последнее время ощущал все чаще, исчезнет. И Кэт­рин той весной едва ли не впервые в их жизни как будто тоже искренне радова­лась вместе с ним. Они сообща прикидывали, как их младший сын Эдвард, кото­рому тогда едва исполнилось четыре го­да, будет резвиться на лужайке, как Дик­кенс наконец-то заведет собаку - он мечтал об этом с детства.

Весной 1857 года дом его мечты был готов к новосе­лью, которое и состоялось в мае, в июне к ним приехал погостить Ганс Андерсен - его книги Диккенс обожал и давно жа­ждал заполучить сказочника к себе в гос­ти...

Спектакли от Диккенса

К тому времени «спектакли от Диккенса» стали не менее популярны, чем его знаменитые романы.

Театр, как и литература, был его страстной привязанностью с детства. Однажды в молодости он, расхрабрившись, добился прослушивания в Ковент-Гардене, но в решающий день недолеченная в детстве болезнь почек уложила его в постель, и случай был упущен. Впрочем, как только литературный труд стал приносить Чарльзу достаточно средств, он немед­ленно пустил часть из них на собствен­ное хобби, начав ставить любительские спектакли. И те, кому случалось увидеть Диккенса на сцене, уже никогда не могли сказать с точностью, выиграло ли английское искусство в тот день, когда меж­ду театром и литературой он сделал вы­бор в пользу последней.

На представлениях, которые устраи­вал Чарльз, бывший одновременно и ре­жиссером, и ведущим исполнителем, и администратором, бывала даже короле­ва Виктория, не раз выражавшая свое ис­креннее восхищение его актерским та­лантом.

Часто вместе с отцом в поста­новках принимали участие и старшие дети - сын Чарлз, дочери Мэйми и Кэт, свояченица мисс Хогарт, а иногда и сама миссис Диккенс. Писатель даже органи­зовал у себя дома, в роскошном особняке Тэвисток-хаус, маленький театр, достать билеты в который считалось среди теат­ралов Лондона большой удачей.

Драма приятеля Диккенса Уилки Коллинза «Замерзшая пучина» поначалу тоже была опробована на домашней сцене в день рождения Чарли-младшего. Для се­бя Диккенс выбрал, как обычно, главную мужскую роль, а женские достались до­черям и сестре Кейт - Джорджине. Представление ока­залось настолько удачным, что Диккенсу пришла в голову мысль отправиться с ним в турне.

Однако когда спектакль вы­шел с домашних подмостков на профес­сиональные, стало ясно, что дочери и Джорджина свои роли не потянут - их голоса не были поставлены для сцены. Между тем сам Чарльз, бравший некогда уроки декламации у Роберта Кили, впол­не мог играть в профессиональной труп­пе. Тогда он обратился к актри­се театра «Принсес» миссис Тернан, ко­торая имела трех прехорошеньких доче­рей - Фанни, Марию и Эллен, тоже на­чинающих актрис.

Летом 1857-го года, репетируя для представления в Манчестере драму «Замерзшая пучина», сорокапятилетний Чарлз Диккенс познакомился с восемнадцатилетней актрисой Эллен Тернан. И вся его прежняя жизнь разбилась вдребезги...

Жизнь пополам

Уже осенью 1857 года ми­стер Диккенс распорядился ус­тановить книжные полки, отделявшие бывшую гардеробную, в которой он теперь спал, от их с Кэтрин супруже­ской спальни. Энн, их старая верная горничная, и виду не подала, что удивлена или обес­покоена просьбой хозяина. Просто вы­звала двух немногословных плотников, которые, стуча молотками, быстро и споро разделили пополам его жизнь.

Ему казалось, что, спрятавшись от жены за этими полками, он сумеет укрыться от собственных невеселых мыслей, разочарований, отчаяния и нерешительно­сти. Он был уверен, что в этой келье, ко­торую он в порыве нахлынувшей на не­го элегической любви соорудил себе в собственном доме, образ новой возлюб­ленной будет приходить к нему хотя бы по ночам.

К его удивлению, чуть ли не каждую ночь ему снилась Кэтрин, но не та, что по вечерам шаркала шлепанцами за белой дверью, а другая, которую он теперь почти и не помнил: тихая, ласко­вая, синеглазая девочка. С ней, как ему теперь казалось, так жестоко обманув­шей его ожидания, он когда-то надеялся пройти вместе по жизни...

… Теперь Чарлз чувствовал себя в западне и дол­жен был все обдумать, как следует.

Всякий раз, когда случалось видеть Эллен, ему казалось, что время чудесным образом отступает, груз прожитых лет, вечная изнурительная работа, волнения, доста­вляемые ему сонмом незадачливых родственников, которых он вынужден был опекать, собственное растущее се­мейство, нуждавшееся в его заботе, - все это как будто исчезает, и он снова молод, у него все впереди.

Чарлз не сразу понял, что влюблен. Ему казалось, что он просто любуется милой девушкой. На сцене они с Эллен почти не пересекались, партнершей Чарлза была ее сестра, в финальной сцене весьма натурально рыдавшая над своим умирающим воз­любленным, а Эллен в это время стояла за кулисами. Но всякий раз, когда Чарлз, удаляясь со сцены, проходил мимо нее, его обдавало каким-то неуло­вимым дуновением, похожим на порыв весеннего ветра.

Диккенс очнулся только тог­да, когда после трех выступлений в Манчестере они вместе с Эллен, ее сестрой и матуш­кой вернулись на поезде в Лондон. И он вдруг понял, что не может без нее дышать...

Большие надежды

Сколь­ко раз Чарлз Диккенс задавал себе вопрос: что же есть в Эллен такого, чего нет в Кэти? Он знал, что любой досужий сплетник, уз­нав о его любви, многозначительно ухмыльнется - так пошло, примитивно и однозначно все представлялось со сто­роны. Всем! Даже его собственным доче­рям: стареющий писатель и молодень­кая актриса.

И только он знал, что ждет от Эллен гораздо большего, чем простой телесной молодости, которой, к сло­ву сказать, его всегда готовы были одарить десятки восторженных поклонниц от Лондона и Парижа до Нью-Йорка и Бос­тона.

Он ждал от Эллен обновления. Много лет он без меры отдавал свою жизнь всем тем, кто населяет теперь его книги, которые с таким восторгом чита­ют тысячи людей. Много лет он щедро тратил силы души на домашних, зара­жая их своим весельем, оптимизмом, пылким темпераментом.

О, что он тво­рил! Погрузив в почтовую карету все се­мейство, отправлялся в долгие упоительные путешествия по Европе, устраи­вал феерические домашние праздники по случаю любой, пусть и не слишком примечательной семейной даты, брал на себя все тревоги, совсем как в ту вес­ну 1851 года, когда за две недели лишил­ся отца и восьмимесячной дочери.

Кэт­рин тогда поправляла в Молверне здо­ровье после тяжелых родов, Джорджина сопровождала ее, матушка, как обычно в решающий момент жизни, слегла с миг­ренью, а он, едва похоронив отца и уже сидя над гробом скоропостижно умер­шей дочки, думал только о том, как сооб­щить обо всем жене, чтобы ее не подко­сило горе.

Кажется, именно в те дни он впервые почувствовал, что жар его души не бесконечен.

И именно в этот период пристрастился к длительным прогулкам. Кэт­рин всегда считала его прогулки сума­сшествием. Ей самой даже путь из гости­ной в столовую казался слишком длин­ным, а Чарлз мог отмахать за раз не­сколько десятков миль и стать после та­кого моциона только свежее.

Иногда он шел с такой скоростью, что ветер бук­вально свистел у него в ушах. Где он толь­ко не побывал во время своих прогулок! Его знаменитые описания лондонского дна, отличное знание провинции, дере­венек и постоялых дворов - все это бы­ло результатом путешествий, которым Чарлз и в самом деле предавался с каким-то исступлением. Ему вполне под силу отшагать и тридцать миль...

Несколько последующих лет он метался по жизни, как корабль в поисках попутного ветра. Брался за новые замыслы и оставлял их, пускался в путешествия, которые скорее напоминали бегство...

Даже вступил зачем-то в глупую и пошлую переписку с неожи­данно возникшей на горизонте Марией Биднел, назначал ей свидания, на кото­рые, впрочем, не растерявшая предусмотрительности Мария явилась с доче­рью. И так до той поры, пока за кулиса­ми театра в Манчестере на него вдруг не повеяло весной...

Если бы только Эллен дала ему наде­жду! Он давно уже бросил бы все: опостылевший брак, порядком наскучив­шие литературные труды, Лондон, кото­рый он так любил когда-то и который теперь все чаще раздражал его своей су­етой. Они могли бы организовать труп­пу, ездить с гастролями по Англии, Аме­рике, Канаде. За океаном давно наслы­шаны о его спектаклях и не раз пригла­шали...

Но мисс Тернан лишь вежливо принимала его покровительство, не двигаясь в своих чувствах дальше хо­лодноватой, хотя как будто бы и ис­кренней дружбы. И, негодуя на самого себя, он слал ей подарки, сладости, по­лушутливые-полулирические записки, надеясь на то, что рано или поздно добьется ее снисходительности, и одно­временно боясь этого.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: