Воскресенье-загляденье

Минсок нажрался в самую настоящую говнину, но обо всём по порядку, или не совсем.

Воскресенье обещало быть богатым на события. Они с Луханом в назначенное время направились в кафе своего начальника, который и угощал сегодня. Вся компания получила хорошую выручку благодаря завершённой сделке, такое грех не отпраздновать. К приходу на столе их уже ждали закуски и несколько бутылок дорогого двадцатилетнего виски на десятерых. А дальше всё как в бреду…

Вдарив по паре бокалов, верные друзья Лухан и Минсок отправились петь в караоке какую-то попсовую лабуду, не зная толком её слов и мотива. Они радостно позировали на камеры смартфонов и очаровательно (как им обоим казалось) улыбались. И не подозревали пока, что по факту из их улыбок выйдет пьяный оскал, а из выступления — очередной пьяный концерт двух поросят. Еда была настолько вкусной, что Минсок впервые в жизни действительно не захотел выпускать своих чертей наружу и готов был даже вытерпеть все муки утреннего похмелья, лишь бы королевские креветки нашли свой последний приют в его желудке.

Бокал за бокалом, шутка за шуткой, креветка за креветкой, относительно мирно проходил их вечер. Сугубо мужской коллектив веселился и пил, рассказывал пошловатые истории о своих похождениях, а Минсок делал вид, что слушает, сам же в это время находя утешение в мыслях о Сехуне. Странно, но когда ты пьяный, всё почему-то кажется таким простым и естественным, например, его привязанность к этому пергидрольному молодому человеку с сильными руками и упругой задницей.

«Какая же у него потрясная жопа, он, наверно, об этом даже не подозревает», — подумал Минсок, в который раз отпивая вкуснейший виски.

Он давно обратил пристальное внимание на филейную часть своего объекта увлечения, на неё сложно было не обратить внимание. Идеальной формы и размера, она приковывала взгляд и навсегда оставалась в памяти словно невероятное произведение искусства. А уж когда Сехун бесстыдно облачал её в зауженные джинсы, Минсоку заранее можно было вызывать скорую.

После пятого, кажется, бокала он исполнил очередной хит и даже попытался станцевать точно так же, как «ну эти, как их там, айдолы». Вот только это оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал, поэтому, яростно проревев в микрофон «айм крипин ин ё харт, бэйб», он эпично споткнулся об ноги и повалился на пол. Вовремя подоспевший друг Лухан, предварительно заснявший происходящее на свой телефон, заботливо поднял его, усадил на место и закончил петь за него.

Бокале на седьмом ему конкретно снесло башню. Он опять полез к микрофону, намереваясь спеть какую-то старую песню на китайском, слова которой он знал, «вот чесслово» знал наизусть. На деле же всё вышло прозаичнее, и его фееричный дебют с китайской песней закончился там же, где и начался. После первых двух слов, исковерканных им донельзя, Хань гоготнул так, что вискарь полился у него из носа. Дальше петь Минсок не рискнул и, опозоренный, сел обратно.

Бедлам с ним начался, когда им предложили по чашечке кофе, а кофе они с Луханом ну жуть как любили, посему оба поспешили заказать себе по эспрессо. Минсок к тому времени опустошил уже девять неполных бокалов вискаря, схомячил порцию креветок, мяса и какого-то непонятного, но очень вкусного салата.

С первым глотком горячего напитка его желудок сделал кульбит, в голове что-то потухло. Остальные воспоминания остались лишь урывками.

Вот он, приобнятый Луханом, чьи глаза светились каким-то сочувствием, изливал своих чертей, что обещал попридержать, прямо в мусорное ведро, а затем и в верного белого брата, резкий запах хлорки которого бил в нос и вынуждал изливаться ещё и ещё. А вот Минсок звонил кому-то несколько раз и истошно выл в трубку, что хочет домой. Его попытались отпоить таблетками, хоть как-то помочь, но всё без толку, в желудке Минсока черти устроили вечеринку похлеще той, что проходила из вне.

— Это всё плохое из тебя лезет, — приговаривал Хань, хлопая его по спине.

Не совсем понятно, что же он имел в виду под словом «плохое», может он догадывался о его чувствах к Сехуну и считал их постыдными?

— Прямо-таки обряд очищения какой-то проходишь, — Лухан вытер ему рот своим платком. — Держись, брат, скоро придёт помощь.

***

Звонок на телефоне раздался чуть ли не ровно в полночь, из-за чего Сехун сразу догадался, от кого он.

— Сехунчи-и-и-и-и-к, — пьяный Хань вновь тянул гласные в его имени, — мы тут это самое…
— Налакались.
— Ага, ну ты это… можешь нас подобрать, пожалуйста, а то не дойдём своими силами. Минсоку что-то совсем нехорошо.
— В смысле? — его это даже не насторожило, а немного встревожило.
— Черти из него так и прут.
— Какие ещё черти?
— Тебе лучше не знать, но ты приезжай, а?
— Где вы находитесь?

Справившись со своим воображением, которое рисовало картины сродни фильму «Экзорцист», Сехун быстро вбил название кафе в поисковике, кое-как оделся и выскочил из дома, на ходу вызывая такси. Через пятнадцать минут он был уже на месте. Практически одновременно с ним приехали и Кёнсу с Чанёлем, правда, непонятно зачем.

— А вы тут какими судьбами? — он удивлённо уставился на обоих.
— Мне позвонил Лухан и был пугающе адекватен для человека, который заикается от пьянства, — ответил Кёнсу, не менее удивлённо осматриваясь.
— Мне тоже позвонил Лухан, — Чанёль казался обескураженным.

Не успели они зайти внутрь, как в дверях появились Лухан и практически бессознательный Минсок, еле ступавший по лестнице, придерживаемый своим другом.

Сехун специально попросил таксиста подождать, поэтому с готовностью принял хёна от брата, усадил на заднее сидение и устроился рядом, чтобы охранять. Он ожидал, что Лухан сядет спереди, вот только тот как-то престранно хихикнул и, шаловливо махнув рукой, убежал вприпрыжку в неизвестном направлении. Чанёль ругнулся и бросился за ним.

— Езжайте, мы разберёмся, — успокоил его Кёнсу. — Если что, сразу позвоню.

Совершенно спокойно кивнув, Сехун назвал таксисту адрес, и они уехали.

Его ночного спутника, кажется, сильно мутило, но вот уж чего он точно не ожидал, так это того, что Минсок, будто герой сомнительного кино, распахнёт дверь машины прямо на ходу, чтобы вырвать на дорогу. В этот миг стало понятно, о каких таких чертях говорил Хань. Кажется, большая часть чертей поспешила покинуть место своего обитания гораздо раньше. Не обращая внимания на ругань водителя, Сехун протянул хёну бутылку воды, которую предусмотрительно взял с собой. Минсок сделал лишь пару глотков, но после них ему вроде бы стало значительно легче, он даже смог найти в себе способность говорить. Кое-как говорить, если быть точнее:

— Напоили меня, демоны, — заныл он, прижимаясь к нему плечом. — Напоили меня, представляешь, Сехунни.

«Сехунни», — глупо, как девица, хихикнуло подсознание Сехуна.

А Минсок всё жался к нему и жался и хныкал, пока не нащупал его руку, тут же приложив её к своему лбу:

— Видишь, даже температурка поднялась, а, Сехунни?

«Сехунни!», — ещё громче, чем в первый раз, воскликнуло подсознание от удовольствия.

Следующим шоком для него за сегодняшний вечер была прыткость Минсока и его гибкость, потому что тот залез ему прямиком на колени и обнял, уткнувшись в шею.

— Сехунни… Оппа… Они меня так напоили, так напоили. Я ведь такой маленький, мне много не надо, зачем они так меня напоили? Оппа, зачем?

«Оппа Сехунни» — звучало из уст Минсока совсем уж до неприличия приятно, но сам Сехун настолько с этого офонорел, что кажется на миг выпал из реальности.

Но тут Минсок стал тянуть его за щёки, продолжая поскуливать «Оппа, оппа!», а потом и вовсе выдал коронную фразу сегодняшнего вечера «Оппа, у тебя та-а-а-а-акая шикарная задничка!», из-за чего водитель, не выдержав, в довольно грубой форме поинтересовался:

— Вы что, это самое? Нетрадиционные?
— О да, — с придыханием вымолвил наконец Сехун хоть что-то, и это, кажется, было чистейшей правдой.
— Тогда валите нахрен из моей машины!

Настолько устрашающе это прозвучало, что Сехун не стал даже возмущаться, вышел, как ему и велели, и ловко подхватил за собой Минсока. Он водрузил старшего себе на спину, и тот практически мгновенно заснул, мирно устроив голову на его плече. Остаток пути прошёл без приключений, Сехун даже не заметил, как дошёл до дома, ведь его мысли были полны щенячьего восторга от того, что он несёт своего любимого хёна, который только что звал его оппой.

***

Вот уже несколько минут Кёнсу пытался догнать Чанёля, который пытался догнать Лухана, который пытался догнать, наверно, какую-нибудь свою пьяную галлюцинацию, настолько резво он скакал, что наверняка под этим крылась хоть какая-то, но логика.

Наконец впереди показался тупик, который обойти или перелезть не представлялось возможным, и, настигнув наконец товарищей, Кёнсу поспешил отдышаться:

— Какого… хрена… Лухан…

Чанёля же, видимо, обуревало бешенство, его глаза были наполнены гневом, и сейчас он не был похож на того юнца, который раз за разом стеснительно пытался за ним приударить. Он схватил Ханя за руку, а затем схватил за руку и самого Кёнсу и поволок за собой, ругаясь на ходу:

— Устроил нам тут, блин, марафон, я итак изо дня в день чувствую себя уставшим, а тут ещё неадекватные побегушки перед понедельником.
— Чанёль, а меня-то ты чего тащишь? — рискнул всё же спросить Кёнсу.
— Потому что хочу, — с вызовом ответил тот.
— А если я не хочу?
— Сегодня я тебя не спрашиваю, слишком уж зол.

«Вот это да», — тёплым дуновением пронеслось в Кёнсу. Ему это, надо сказать, понравилось.

Руки у Чанёля были чуть ли не могущественные, в полтора раза превосходящие его собственные. На пальцах чувствовались мозоли, такие бывают у гитаристов.

— На гитаре играешь? — пытаясь привыкнуть к широким шагам, поинтересовался у него Кёнсу.
— Играю, а что?
— Ничего, — ответил он, но подумал, что парни с гитарами ну очень горячие.

Обозлённый Чанёль, каким он его ещё никогда не видел, и глупо хихикающий Лухан, повторявший «всё идёт по плану», вот это компания в воскресную ночь. Однако не успели они выйти из закоулка, как дорогу им перегородила группа сомнительных личностей криминального вида. Их было четверо, и, хоть пока они не предпринимали никаких действий, Кёнсу уже подсчитал в уме, что ему и Чанёлю придётся взять на себя по двое, чтобы отбиться, ведь Лухан не в состоянии драться.

— Есть чё? — вместо приветствия гаркнул им самый высокий из головорезов.
— Пройти дай, — Чанёль всё ещё держал их за руки.
— Чё, детишек домой ведёшь, ушастый?

Странно, но до этого момента Кёнсу даже не замечал, что уши у Чанёля действительно были слегка оттопыренными, но сейчас ему это показалось даже милым.

— Не твоего собачьего ума дела, свалите с дороги.
— А если не свалим?
— Рыло начищу.
— Один против четверых? Один пьяный, другой низкорослый задохлик.
— Ты кого задохликом назвал, слыш? — психанул на него Чанёль.

Даже самого Кёнсу это никак не оскорбило, ведь от части было правдой, но, готовясь к худшему, он предостерегающе сжал руку Чанёля, сделав знак. Лухан продолжал туповато улыбаться и качаться из стороны в сторону аки берёзка по ветру, толку от него было ноль.

Вдруг правый бандюган сделал резкий выпад в его сторону, и Кёнсу ничего не оставалось, как положиться на свою реакцию. Он схватил кусок кирпича с земли и двинул им по роже противнику. Воспользовавшись заминкой, Чанёль последовал его примеру и врезал кулаком главарю в челюсть, а затем в живот. Не ожидая от них такой прыти, двое других оторопело оценили происходящее, а потом и вовсе сбежали, струсив.

— Всего один удар, а уже в отключке, — бросил Кёнсу своей жертве. — Тоже мне, головорезы.

Во взгляде Чанёля что-то изменилось, сейчас в нём блуждала всё та же злоба, но уже наряду с восхищением и тем самым обожанием, к которому Кёнсу успел уже привыкнуть. И эта смесь была такой пленительной и такой интересной, что льдинка в его сердце наконец растаяла и подарила те необходимые так давно тепло и нежность.

— Нам дойти ещё надо, — и Чанёль вновь взял его за руку, выводя из переулка.
— Ты всегда такой кровожадный, когда дело касается драки?
— Нет, я такой кровожадный из-за тебя.
— Чего?
— Ты постоянно выводишь меня из себя, но в то же время мне хочется тебя защищать, но потом ты опять выводишь меня из себя, а я пытаюсь это стерпеть, из-за чего во мне просыпается неловкость, и пока ты думаешь, что я неуклюжий баран, во мне полыхает такое неистовое пламя, что хоть волком вой, — отчеканивая каждое слово, сказал он, ни на секунду не останавливаясь.

Такая многословная бравада не могла остаться без внимания, если бы не Хань:

— По плану, по плану, — повторял он, слепо следуя за ними, пока не напоролся на яму, споткнувшись.

Чанёль не смог его удержать, Лухан свалился прямо в лужу и плашмя разлёгся в ней, драматично выкрикивая:

— Оставьте, братья, идите без меня! Меня уже никак не спасти!

Многозначительно переглянувшись, они внемли его словам и действительно оставили на месте, направляясь вперёд вдвоём. Секунду спустя их настиг крик, полный искреннего возмущения:

— Эй, аллё!

***

Пришёл в себя Минсок в неизвестной ему комнате. Сначала всё вокруг плыло, и он не мог понять, где находится, но, когда плыть перестало, он всё ещё не мог понять, где находится. Карта мира с налепленными на ней стикерами, почерк на которых был ровный и аккуратный, висела на стене, лицом к которой он лежал. Полка с книгами, часы… словом, ничего необычного. Сам он был в трусах и футболке и не мог вспомнить, как и когда успел раздеться.

Ему нужно было осмотреться, поэтому он сел на кровати и проморгался. Поняв, что всё ещё немного пьяный, Минсок задействовал весь свой мозговой потенциал, чтобы вспомнить, что же всё-таки произошло, но так ничего и не вспомнил. Присев на кровати, он заметил рядом заботливо поставленный тазик, который, к его радости, оказался пустым. А затем он посмотрел налево, и внутри него взорвалась сразу тысяча различных эмоций, потому что прямо на полу, положив руку под голову и кое-как укрывшись собственной толстовкой, мирно спал Сехун собственной персоной. Это могло значить лишь одно: Минсок находился сейчас в его комнате, хоть на какие-то логичные умозаключения он был пока способен.

Красная с чёрным толстовка была наполовину надета, кроме неё на Сехуне были спортивные штаны и футболка. Сон его казался таким безмятежным и приятным, но брови почему-то хмурились. Минсок же невольно, в который раз, залюбовался юношей и лёг обратно на кровать, чтобы ему было лучше видно. Наибольшее внимание привлекала рука, на которой выделялись крепкие мускулы, её нестерпимо хотелось пощупать, но он побоялся не своего желания, а того, что этим он может разбудить его. На шею также открывался отличный обзор, показывая её красивый изгиб. Светлые волосы немного спутались и падали на глаза, вот почему Сехун хмурился. Не успев послушать свой разум, Минсок убрал надоедливую прядь с красивого лица, и оно тут же сделалось умиротворённым и спокойным. Одна несчастная прядка была такой мягкой на ощупь, что он, вновь поддавшись искушению, запустил свои пальцы в волосы Сехуна, наслаждаясь прикосновением. Коротко стриженные виски приятно щекотали ладонь, а когда он провёл большим пальцем по скуле, ему отчего-то стало так тоскливо. Да и вообще, весь вид Сехуна сейчас вызывал в нём чувство вины, кому будет приятно спать на холодном и твёрдом полу, уступив место на кровати пьяному неадеквату?

Именно поэтому всё ещё нетрезвый Минсок не придумал ничего лучше, чем лечь позади Сехуна, укрывшись свободной частью его толстовки.

Так будет по-честному.

Наверное.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: